Мрак

Быстро среагировав на новый объект опасности и проанализировав его духовное оружие, Чу Ваньнин понял, что музыкальному инструменту, атакующему с дальнего расстояния подстать будет лишь подобное оружие. Мгновенно обернувшись до того, как ударная волна достигнет его, он выставил свободную руку вперёд меча старшего Мэй Ханьсюэ и не стал отражать его удар. Напротив, он поймал лезвие и тем разрезал себе кожу на ладони в один миг вызвав ослепляющее золотое свечение вокруг себя. Оглушительным ревом разразилось серое небо в рассвете и вместе с ним свет взметнулся к низким зимним облакам. Самая низкая нота раздалась эхом над озером поражая все живое внизу. — Цзюгэ?!.. Услышав чистый звук, отражающийся трепетом в сердце и заставляющий кости дрожать своим совершенством и достаточно оглушительной громкостью, Тасян-Цзюнь замер в полном шоке. Вокруг него мертвые фишки продолжали убивать старейшин Дворца Тасюэ и пестрить кровью на стены, а он все не мог в это поверить. С испугом медленно обернувшись в сторону звука, после чего над крышей Дворца Тасюэ загудела целая песнь, он больше не мог откладывать выяснение обстоятельств. Бросив все и сорвав свои планы, Император запрыгнул на окровавленный Бугуй предварительно стряхнув с его лезвия пронизанное тело Главы Дворца и бросился к озеру Тяньчи. Вознезшийся в то время Чу Ваньнин сидя в падмасане в свободно развивающихся на ветру одеждах с длинным черным шлейфом из подола его ханьфу под ногами и мантии за спиной, демонстративно поставил на острые колени гуцинь образовавшийся облаке в золотой пыли, из края корпуса которого возросло среднего размера дерево, пустило побеги и расцвело яблоневыми цветами. Не зная, как долго продержится предпринятая им мера, необходимость которой была безукоризненна, Чу Ваньнин не стал испытывать отведенное ему для атаки время. Как только Цзюгэ полностью воплотился и был готов к последнему бою, он мгновенно заиграл свою самую сильную песнь и послал ее на землю. Вызов Цзюгэ через кровопролитие было самым затаенным секретом, что Чу Ваньнин хранил с юности. Получив одно духовное оружие Тяньвэнь, однажды, воды озера Цзиньчэн выбросили на лёд ещё одно, но уже божественное оружие Цзюгэ. Тогда Хуайцзуй сразу же предупредил его, что этот гуцинь сотворён из священного дерева Яньди-Шэньму и связан с ним кровью, потому через кровопускание он мог отозваться на зов, даже если Чу Ваньнин станет смертен и немощен, на веки коварно утаив происхождение этого светлого и теплого в прошлом молодого послушника. Уже тогда было ясно, что именно этот кровавый призыв стоило приберечь для самого отчаянного и безумного, безвыходного поступка как последний способ спастись, но Чу Ваньнин выбрал спасти Мо Вэйюя. Что будет дальше, Чу Ваньнин не знал, но отбросив все мысли сосредоточился на воинственной и грозной игре, ради сохранения безопасной среды для Тасян-Цзюня, за его спиной как можно дольше. Мэй Ханьсюэ пытался отбить атаку и насколько это было возможно защитить раненого брата и друга, но все было тщетно. Никакие изумительные навыки или лучшие приемы на превосходной арфе из всех существующих арф не могли сравниться с божественным гуцинем сотворенным богами Троецарствия, подпитанным первородной божественной кровью. Перепробовав весь свой арсенал и только потратив силы, предчувствуя, как близится к концу, Мэй Ханьсюэ сменил провальное наступление на оборону, возведя магический барьер, который он старался поддержать быстрой, но монотонной игрой, но вскоре и этот способ стал ненадёжен. Когда ветер окружил Чу Ваньнина и заставил все его одеяние из многослойности ханьфу трепетать вместе с парящим длинным хвостом волос, а его самого продлогнуть до костей, цветы розовой яблони стали сбрасывать лепестки и безвозвратно улетать в даль. Именно это означало конец. В попытках успеть, Чу Ваньнин стал рвать струны за что гуцинь стер его кожу на пальцах до крови, не позволяя так с собой обращаться, но Чу Ваньнин не мог иначе. Понимая, что больше откладывать нельзя, он применил запретную технику игры на гуцине, где каждая нота могла убить. Чистая, но грубая мелодия сменилась на искаженный терзающий звук, лишающий слуха. В тот же момент каждая ударная волна песни сбивала с ног сквозь барьер и не давала подняться от льда прибивая к его поверхности снова и снова все сильнее. Из ушей пошла кровь и вместе с тем кровь поднялась и к горлу каждому из друзей, что так все трое почти единовременно сплюнули кровавый сгусток. Чувствуя, как гудящий звук рваных струн выворачивал внутренности и сдерал кожу, Мэй Ханьсюэ все же не выдержал и поверженно упал в снег, немного в стороне от брата и Сюэ Мэна, которые держались вместе. Столь грязная игра стала настолько невыносимой, что все трое стали терять сознание будучи оглушенными и обездвиженными. Было невыносимо не только думать, но и просто существовать. Слышать это стало столь мучительной пыткой, что каждый из них захотел навсегда оглохнуть или же умереть... Видимо, то чего пытался достичь Чу Ваньнин было единственным развитием событий и как бы они не старались переубедить его лишь обороняясь от его безжалостных атак, единственное что их ждало - это смерть. Значит все было бесполезно, с самого начала, а жизнь пуста и бессмысленна. Жестока и временна. Закрывая уши, что по большей части было абсолютно бесполезно все ближе приближаясь к месту боя, Тасян-Цзюнь миновал скалы, окольцевавшие озеро Тяньчи и первым делом, увидел золотой свет, чей столб взметнулся к небесам и на вершине которого вспышкой с черной точкой по центру левитировал Чу Ваньнин. Не зная каким способом ему удалось вызвать гуцинь и что здесь все это время происходило Император был сильно удивлен и раздражён манерой такой игры. Разгневанный от невыносимого и до боли противного звучания мелодии, Тасян-Цзюнь выругался, но и сам не смог услышать своих слов. — Чертов псих! Но сразу после этого золотой свет стал стремительно гаснуть, а луч бьющий изо льда в небо, исчезать начиная с основания, что говорило об обратной технике отмены. Стабильный духом культиватор завершал магический прием твердо стоя двумя ногами на земле, но никогда не прерывал духовный поток находясь в уязвимом положении или в полете - для физического тела это было опасно и если такое происходило, то с большой вероятностью означало истощение духовных сил. Вой и рыдание Цзюгэ постепенно прекратились, после чего озеро поглотил белый шум, а черная точка сорвалась вниз. Заметив, как Цзюгэ растворился в золотую пыль, а Чу Ваньнин стал падать, чёрное сердце Тасян-Цзюня перестало биться и сжалось. В ужасе его глаза округлились, а черные зрачки сузились и замерли. Ощутив, как кровь в мгновение вскипела, ударив в голову после секундного заледенения, Император зарычал, кинувшись к своей падающей звезде. — Сучий смертник, сказал же больше никогда не браться за гуцинь! Ринувшись вперёд после недолгой остановки, Тасян-Цзюнь тысячу раз пожалел о ней и сто раз возненавидел себя за это. Он боялся не успеть и ещё больше, видеть, как его звезда упадет, навсегда разбившись. Уже сейчас представив самые плачевные и кошмарные исходы Тасян-Цзюнь развил бешеную скорость готовый уберечь Чу Ваньнина от смертельного приземления. Ещё больше его пугал факт вызова Цзюгэ и то, что теперь станет с Чу Ваньнином, он ведь не может так хорошо притворяться? Он не мог лгать о своей беспомощности, Мо Вэйюй лично оснащал его различными лекарствами в болезни и следил за самочувствием, которое каждый месяц становилось все хуже, как же тогда Цзюгэ сумел явиться? Чувствуя себя одураченным и до предела напуганным Тасян-Цзюнь почувствовал горечь на корне языка, то ли от сухости во рту от скорости и мороза ветра, то ли от обиды. Но даже так страх утраты стал самоц действенной мотивацией для него, в прочем, как и для Чу Ваньнина... Устремлённый и рискованный, в последний момент, когда казалось всё кончено, Тасян-Цзюнь смог поймать падающего Чу Ваньнина выставив вперёд руки и ощутив резко увеличенный вес на на них не удержался и спрыгнув с меча упал на колени как мог, смягчив удар падения. Болезненно прокатившись на коленях по льду все же, он смог найти правильное положение, чтобы вскоре остановиться. За спиной шлейфом взлетел встревоженный снег, что ранее неприкосновенно лежал на поверхности льда и набирал плотность, но вместе с ним на льду так же остались смазанные следы крови. Тасян-Цзюнь стёр в кровь колени в попытках затормозить и особенно сильно ему досталось в момент приземления. Было больно, но не настолько как видеть истекающего кровью Чу Ваньнина. Несмотря на смягчение падения, удар все равно был слишком сильным для него. Слишком... Его тело больше не держало стан и теперь беспомощно лежало в дрожащих руках Тасян-Цзюня. Из его губ сочилась кровь попадая на шею и грудь, как если бы он все же упал на лёд. Почему? Почему он был в настолько плохом состоянии? Разве Император сейчас не спас его от смерти? — Ваньнин... Чу Ваньнин! Ощущая, как разум покидает его, Тасян-Цзюнь был очень обеспокоен этим непрекращающимся потоком глубоко бордовой крови, вид которой он не мог перенести. Его полные дикого страха глаза метались, осматривая тело в своих объятиях, а руки пытались привести его в чувства, сильно тряся Чу Ваньнина. Как только увидел кровь, Тасян-Цзюнь стал вливать свою духовную энергию в тело на своих руках, но то было смертным и не принимало ее, потому она просто рассеивалась темно-зеленый дымом вокруг них двоих, но Император заметил это не сразу. Его затуманенный разум пораженный столь болезненным ранением не позволял трезво думать и хоть что-то ясно видеть, перед глазами все плыло. Он ощутил сильное желание скинуть Чу Ваньнина со своих ног, которого он поддерживал ещё и руками, держа как младенца, наконец-то принять другое положение и оторвать стёртые колени от льда, но в тоже время огромное терпение, вызванное непониманием и страхом, сковало его тело по рукам и ногам не давая сдвинуться и уж тем более доставить неудобства Чу Ваньнину. Парализованный собственной острой болью в ногах, Тасян-Цзюнь тяжело дышал и почти ничего не мог произнести. Так же этого не мог сделать и Чу Ваньнин. Находясь в полуобморочном состоянии, которое с каждым мигом все больше угнеталось, он беспрестанно кашлял и харкал кровью, которая стремительно смачивала собою слой за слоем его черные увитые серебром одежды. Взгляд все больше тускнел и вместе с тем бледнело лицо. Тряска же лишь усугубила его общее состояние и кровь стала литься ещё быстрее, но и с усилившейся болью в теле он смог вернуться в сознание, очнувшись, точно с утренним восходом солнца, что неприятно слепило глаза. Когда Тасян-Цзюнь ускорено смог привыкнуть к боли и переборов себя перестал чувствовать ноги, он взял себя в руки и громко позвал Чу Ваньнина. — Чу Ваньнин, что с тобой?! Ваньнин, скажи мне! Скажи! Его испуганный крик привлек внимание Чу Ваньнина, и он смог посмотреть на Тасян-Цзюня. Его глаза были не меньше беспокойными, но сердечная тревога в них была совсем иной. В отличии от Тасян-Цзюня он смог убедиться, что с его любимым человеком практически все в порядке. — Мо... Жань... Прохрипел он очень медлительно и очень ломко. Едва услышав среди воя ветра его тихий и скорбный голос, Тасян-Цзюнь спешно приподнял верхнюю часть тела Чу Ваньнина к себе и сам наклонился к нему ближе подставив ухо. Но ничего не расслышав дальше и совсем обезумевший, Император уложил его ноги на свое колено и лёд, освободившейся рукой захватил длинный рукав и стал вытирать кровь с лица Чу Ваньнина в надежде, что это поможет ему говорить отчётливей. — Я прошу тебя, скажи, что болит, хорошо? И тогда, я смогу тебе помочь... Как же много крови... Испачкав всю длину рукава всего за несколько движений и что нисколько не помогало, Тасян-Цзюнь вновь окинул взглядом все эти кровавые пятна, которыми была запачкана вся передняя часть грудины, полностью пропитался воротник и очень много крови затекло под броню. В тот момент он увидел, как его духовная энергия растворяется, паря вокруг них, но не впитывается в тело Чу Ваньнина. — ...Какого черта?! Сломленный неудачей влить в Чу Ваньнина побольше сил и избавить его от боли хотя бы на короткий срок, пока они не вернутся домой, Тасян-Цзюнь пришел в неистовство. Ещё никогда ему не было настолько страшно. — Почему твое тело не впитывает духовную энергию, ты же только что призвал Цзюгэ?! Отвечай же! Как ты это сделал и почему сейчас это не работает?! Чу Ваньнин! Напуганный и озверевший, предельно понимающий теперь свою беспомощность перед столь ужасным обстоятельством, он не хотел сдаваться, поэтому прорычал все свои вопросы Чу Ваньнину и вновь потряс его за плечи, в попытках заставить отвечать. Неизвестность ужасала его, а Чу Ваньнин в его глазах был единственным, кто знал, что все-таки сейчас происходит, но и это было не правдой. Чу Ваньнин был так же в неведении, что случилось с его телом. Он знал лишь то, что кровью можно было призвать Цзюгэ, но он и не подозревал раньше, что его божественное оружие взамен на собственное явление заберёт всю его кровь. Теперь он стал догадываться об этом. Сквозь режущую боль внутри ещё сильнее ударил по нему неизбежный факт скорой смерти. Осознав, что видит штормовое, затянутое белым небо в последний раз, ещё большая боль пронзила его кровоточащее сердце. Так через какое-то время страх отступил и весь его умирающий дух наполнился горькой скорбью. Вместе с возобновившейся тряской, его лицо обрело болезненный и горестный вид, не сдержавшись он снова закашлял. Перетерпев обострившуюся боль, Чу Ваньнин услышал, как приглушенный завыванием ветра, голос Тасян-Цзюня рычит на него и сыпет вопросами. На это Чу Ваньнин не знал, что ответить... Но должен был успеть предупредить Мо Вэйюя о своей кончине, пока силы не покинули его. — Мо Жань... тебе очень идут ямочки гм... на щеках... от твоей улыбки... Кхм, кхм!.. Все его тело потерпело масштабный сбой и потому он больше не мог контролировать себя с той же суровостью, как и всегда. Время от времени кружилась голова и Чу Ваньнин терял ориентир отводя взгляд в небо, но всегда старался вернуться и смотреть на суетного Тасян-Цзюня, за которым теперь было сложно уследить. Осознав, что смерть неминуема, именно эти невинные и чистые, тихие слова первыми сорвались с его истекающих кровью сухих и обветренных, синих губ. Он ощутил сильное желание признаться в этом, но не отдавал себе отчёт и просто произнес потому, что того потребовало сердце. Но вместо четкого обозначения места боли или инструкции как остановить кровь, что изначально и запрашивал Тасян-Цзюнь, он услышал какую-то сентиментальную чушь о ямочках на его щеках во время улыбки. Ошеломленный сомнительным ответом Чу Ваньнина, который нисколько не относился к числу должных, Тасян-Цзюня охватил ступор. — Что?.. Что ты блять такое несёшь?.. Тогда, в больше ничем не скованное сердце Чу Ваньнина закралась сильная обида, о которой он смог сказать без зазрения совести. Именно сейчас он посмел вести себя раскрепощенно и беспечно. Он сплевывал кровь почти на каждом вдохе прямо на себя и безвольно лежал в сильных, мужских руках как упавшая в обморок от вскружившей голову любви молодая девица. Разве сказанная мимолетом глупость сможет усугубить его и без того омерзительный вид? Чу Ваньнин был обречён на смерть, больше не было смысла думать о том, как такие слова отразятся на его репутации. У него нет будущего, уже ничего не изменить. — Я гм... уйду сегодня Мо Жань, хочешь-хочешь... чтобы я запомнил это? Кхм, кхм, кх!.. Ругань Тасян-Цзюня - это было совсем не то, что Чу Ваньнин хотел услышать последним. Отсутствие мгновенной взаимности от Императора и укор в сторону его сердечного отношения, точно Чу Ваньнин уже не помнил, что именно произнес и какими были эти слова, но точно выражающие его бессмертную любовь к нему, и все же столь отрицательная реакция бросили его в холод. Приятное чувство от встречи после разлуки и битвы, в доказательстве его возвращения, что Тасян-Цзюнь в порядке и исполнении долга в его защите, резко сменилось невыносимой печалью, от которой Чу Ваньнин устало прикрыл свои грустные глаза с влажным блеском на длинных ресницах. Известие о скорой смерти Чу Ваньнина и вид того, как он измотано закрывает глаза, вызвало ещё большее отрицание из-за чего вместе с руками задрожал и голос Тасян-Цзюня. Прижав Чу Ваньнина ещё ближе к себе точно пряча от всех мирских невзгод, Император все равно не смог ощутить свою былую силу. Он не мог вернуть Чу Ваньнина с того света. Наверное, это стало единственным, что он не мог осуществить и потому все больше ощущал себя слабым и беспомощным, что нагоняло старый, но давно забытый страх. Однажды он уже был вынужден проститься с его единственным родным человеком. Тогда он был слишком мал, чтобы что-то изменить и тогда же он убедил себя вырасти и накопить сил, чтобы больше никогда не допустить подобного. Но сколькими бы мирами он не управлял и сколько бы людей не подчинил себе, против смерти он все равно ничего не мог предпринять. — Нет... Нет! Это все бред! Тебе просто дурно, потерпи, сейчас я отвезу тебя домой и вылечу... Все будет хорошо! — Я не доживу... Мо Жань, это не излечить кхм, кхм, кхм! ... Я умираю... Не выдержав упрямства Тасян-Цзюня, вместо воплощения идеи подготовить его, Чу Ваньнин высказал истину напрямую. Он совсем не пожалел Мо Вэйюя, как тот не сжалился над ним. Ему были не нужны мечты о долгой и седой жизни, о которых все ещё смел думать Тасян-Цзюнь. Больше нет будущего и это было нужно принять двоим. Наконец осознав, как ужасен этот день, как сильно ранен Чу Ваньнин и как мало времени у них осталось, чёрное сердце Тасян-Цзюня остановилось. Вырвался сильнейший душераздирающий крик боли и невыносимого страдания. — Ваньнин, нет! Не так страшна была смерть, как вечная разлука, ведь вряд-ли когда-нибудь у них получится воссоединиться в Аду или следующей жизни. Преисподняя не допустит этого. Их любовь уничтожила этот мир и нарушила все законы, у них ни за что не получится даже переродиться. Несмотря на свое разбитое состояние, Чу Ваньнин смог услышать, как горькая правда ранила ядовитое сердце Тасян-Цзюня и стала раздирать его душу на куски. Его лицо искривилось и побледнело, а глаза стали ещё бесчеловечнее чем когда-либо. Он не отрывал мечущегося и ужасающегося взгляда от Чу Ваньнина не на миг, все больше теряя над собой контроль и поддаваясь панике. Сумасшествие Тасян-Цзюня от безвыходности заглушило боль разорванных органов, болью растерзанного и плачущего сердца, биться которому осталось совсем не долго. Хоть Чу Ваньнин и успел замёрзнуть, а руки и ноги отморозить до ломки в костях, он все ещё чувствовал, как Наступающий на бессмертных Император робко и осторожно обнимал его укрывая от бури ветра и снега. Этот мужчина сидел на коленях будучи на глянцевом льду и удерживал его тело на своих руках, чтобы как можно дольше сберечь тепло умирающего Чу Ваньнина и не отдать его ледяной мерзлоте. Он пытался продлить срок его жизни любой ценой. Он не хотел его отпускать... Все вместе это тронуло Чу Ваньнина до слез. Но вместо привычных хрустальных капель, из его грустных глаз полилась кровь. Багровая, темная и холодная кровь. Сбилось и без того слабое дыхание, но Чу Ваньнин больше не мог подавлять эти слезы. У него оставалось все меньше сил и неспособный трезво размышлять от слабости он предался раскаянию. — Прости... прости меня... гм... я не хочу уходить гм... гм... не хочу покидать тебя, кхм, кхм, кхм, кх! С каждым жалостливым словом исповеди, из его глаз все сильнее текла кровь заливая глаза и вески. Острая боль ослепила его, но все равно он все ещё пытался мутными от крови глазами увидеть, как Тасян-Цзюнь простит его. Пускай этот молодой мужчина напоследок улыбнется ему. Пускай покажет ему свои озорные ямочки на щеках в почтительном прощении. Это его последнее желание, ну же! — Только не это, нет! Ваньнин, не говори так... Скажи, что все это не правда... Я не верю! Ты не можешь так со мною поступить! Так же, как и Чу Ваньнин, Тасян-Цзюнь не мог сдержать своих чувств и обронил слезу, как только увидел след кровавых слез идущих к вискам Чу Ваньнина, ведь на это по истине было больно смотреть. Ни за что бы он не поверил в столь раннюю и неожиданную смерть Чу Ваньнина, ведь он все предусмотрел! Мех, кожа и парча, доспех, меч и подвеска все это должно было спасти его. Почему ничего не сработало?.. Почему?! — Я гм... я.… хотел защитить тебя... Прости... Гм, гм... Уже почти ничего не видящий, Чу Ваньнин продолжал просить прощения словно заговоренный, не совсем понимая в чем он признается. Думать в его состоянии было сложнее всего, боль по всему телу не давала голове работать и разрушила весь строй мыслей. Так Чу Ваньнин забыл делать передышку между словами и едва не задохнулся в собственной крови, застрявшей в горле. Заметив, как на лице Чу Ваньнина вздуваются синие вены, а речь замедляется и прерывается тяжёлыми глотками, Тасян-Цзюнь забился в страхе. Готовый на все лишь бы облегчить страдания Чу Ваньнина и помочь ему прожить хоть на миг дольше, Император тут же ослабил все слои его окровавленного воротника оголив шею. — Ваньнин! Тише, тшшш... дыши. Следом, он быстро протер губы Чу Ваньнина своей перчаткой убирая кровь со рта в попытках облегчить дыхание еще, но осознавая, что этого недостаточно, был растерян. Его взгляд полный слез все еще блуждал по телу Чу Ваньнина в попытках найти и догадаться, чем ещё можно было помочь. Вновь сплюнув кровь, почти сразу, как только Тасян-Цзюнь постарался ее убрать, Чу Ваньнин продолжил говорить. Его голос охрип до неузнаваемости от бесконечного потока крови через связки и стал почти беззвучен, но самое плохое, мысль которую он старался донести, была очень поверхностна и спонтанна. Сознание и разум все больше покидали его. Уже совсем не ощущая свои конечности, он попытался поднять руку и коснуться ей лба Тасян-Цзюня, чтобы наконец разгладить его сморщенную кожу меж напряжённых бровей. Увидев перед собой как рука Чу Ваньнина пошатывается и тянется к нему, Мо Вэйюй безоговорочно помог ему осуществить желаемое. Быстро, как только мог, Император стянул перчатку зажав кожу меж зубов, стараясь не укусить за окровавленный участок, скоро после того как откинул ее в сторону, он сам прильнул к раненой порезом бледной ладони и своей прижал ее к щеке, тут же в дичайшем ужасе содрогнувшись до костей. Когда Чу Ваньнин ничего не мог ощутить от того насколько сильно замёрзла его рука, Тасян-Цзюнь почувствовал, как все перевернулось внутри него. Ладонь Чу Ваньнина была настолько ледяной, что за щекой у Тасян-Цзюня свело судорогой десна, раздавшись по всей челюсти зубной болью. Это был мертвецкой холод, который не с чем нельзя было спутать. От него вокруг все лишалось души и начинало веять смертью из-за чего внутри все замирало и болело черной пустотой, что и испытал на себе Мо Вэйюй в это мгновение. Точно так же, как и тогда этот гнильный запах смерти источался из умирающего, и на этот раз он смог перебить стойкий аромат яблоневых цветов. — Спасибо, за твои подарки, гм... они все мне очень нра-нравились гм.... И, и гм... спасибо, что не позволил мне умереть раньше... Я больше не держу гм... на тебя зла... кх, кхм!.. Судорожно не отпуская руку и держась за нее как за последнюю возможность побыть вместе ещё немного, Тасян-Цзюнь то отрывал ее, чтобы погреть в своей ладони или дыханием, целуя и растирая, то вновь прижимал к щеке, глядя на страдающего Чу Ваньнина и внимательно прислушиваясь к его словам, но как только понял, что Чу Ваньнин снова бредит, разозлился. Ему было невыносимо слышать эти ломкие и тихие признания, осознавая с каждым мгновением все больше, что это - конец. Внутри него поднялся убийственный шторм из гроз и молний с тучами и безжизненными каменистыми горами. Почему этот расчетливый и остроумный мужчина смог набраться смелости во всем признаться только сейчас, когда стало так поздно?! Тасян-Цзюнь больше не казался тем нежным и чутким мужчиной, чье жгучее и греховное сердце могло греть Чу Ваньнина целую ночь. Все вернулось на свои места. Мо Вэйюй видел лишь предателя и врага в лице Чу Ваньнина, в его залитом кровью и слезами лице... Чувствуя глубочайшую досаду от упущенного времени, Тасян-Цзюнь взбесился. Его бесцветное от ужаса лицо вдруг забогровело тенью неукротимой ярости и не сумев сдержаться он стиснул ладонь Чу Ваньнина в своей, выдавив ещё немного крови из раны. Лик кровожадного дьявола, убаюканного прошлой ночью Чу Ваньнином, в миг показался на его лице, что свирепый и зверский, он больше не мог любить с тем же теплым и ласковым чувством. Так, сделав крюк, Император вновь духом и сердцем возненавидел Чу Ваньнина. Снова он желал причинить боли в ответ на свою и склонить к рабскогому повиновению любым своим прихотям и не желал слушать и понимать ничего другого. Если Чу Ваньнин умрет вот так, он осквернит его ещё раз и не позволит телу сгнить, оставив душу на вечные скитания по смертному миру. Жестокость расцвела цветком лотоса в его черном сердце. Ненависть и отторжение исказили его лицо, и он вновь превратился в того, кто унизил Чу Ваньнина заставив пожертвовать своим телом и женился на нем не спросив согласия. — Ваньнин, ты невыносим! Зачем ты так со мною? Обида и боль черного сердца Тасян-Цзюня пронизывали Чу Ваньнина сильнее ветра заставляя его сердце разбиться в кровь. От слабости Чу Ваньнин уже не мог выстроить связь в их диалоге и не понимал, чем так недоволен Мо Вэйюй, он даже не видел черт его озлобленного лица, лишь силуэт на фоне тусклого неба нависший над ним. Раздраженный крик, доносящийся до него казался неразборчивым эхом лишенный всякого смысла, но несмотря на все это, он отчётливо чувствовал свою вину и наказывал себя страданием сердца. — Гм... Не вини меня, прошу... Кровь продолжала литься из мутных глаз феникса вперемешку со слезами, через рыдания пытаясь выговорить просьбу о прощении, Чу Ваньнин продолжал захлёбываться в собственной крови и дрожать. Он пытался сжать ладонь Тасян-Цзюня, но даже не ощущал, что Император уже держит его за руку и от злобы ломает его ладонь. Сквозь прозрачные слезы на глазах Мо Вэйюя его взгляд стал убийственным и бездушным. Уже ничего не могло его остановить. — Выпрашиваешь пощады?! Ни за что! Тебя есть в чем винить! Ты отказался от меня однажды, откажешься и теперь! Я же всегда любил тебя, но даже так, ты не останешься со мною и все равно уйдешь! Скажи, что мне делать тогда, одному без тебя?! Что мне делать?! Теперь Тасян-Цзюнь окончательно потерял разум и обезумел, точно бешеный пёс сорвавшийся с цепи. Он кричал, сотрясая небеса эхом, вымещая злость на своем уходящем Учителе, на засыпающей навеки любимой наложнице Чу и на павшем в бою за его жизнь господине своего черного сердца Чу Ваньнине. Его зловещий ор перебивал все звуки вокруг и поражал беззащитного Чу Ваньнина, раскрошив его ребра и проделав сквозную дыру на месте сердца. Все, о чем темный Император думал в тот момент, это была ли смерть Чу Ваньнина добровольной и спланированной, ведь он уже пытался убить себя, и эта мысль все больше отравляла его тронутый разум. Напоследок Тасян-Цзюнь добил себя вопросами о будущей жизни, которой больше не будет и Чу Ваньнин так же не мог знать ответа на них. Чувствуя, как силы стремительно истекают, со временем Чу Ваньнин притих, перестав мучительно стонать. Его дыхание почти прекратилось, но кровавые слезы безмолвно все ещё текли к вискам. Боль заглушила все его и без того незначительные ощущения, потому он больше не мог пошевелиться или глубже вдохнуть. Совсем скоро все процессы в теле стали останавливаться, а жизнь угасать. — ... — Что же мне делать?.. Что мне делать?.. Как зачарованный, Тасян-Цзюнь продолжал тихо и бессвязно повторять вопрос дрожащими губами, роняя слезы в лужи крови на теле Чу Ваньнина и прижимаясь к его раненой застывшей ладони, пока не расслышал хриплый и булькающий слабо слышимый, почти беззвучный голос. Чтобы все правильно услышать, он прильнул к его губам очень близко, что даже коснулся его щеки своей, испачкавшись в крови ещё сильнее чем от прикосновения окровавленной ладони Чу Ваньнина. — Отпусти меня... Внезапно наступила тишина и мир замер. Подвергнутый в шок Тасян-Цзюнь был растерян услышав именно это, но как только он понял значение этих слов, рассвирепел. — ...Нет. Ты обещал позаботиться обо мне! Отстранившись от Чу Ваньнина и взглянув на него, чтобы ещё раз усыпать его проклятиями, Тасян-Цзюнь увидел проницательные и залитые кровью ледяные глаза, смотрящие прямиком в его душу и ужаснулся этому. Их блеск был совсем не таким, коим обладали ещё живые глаза. Они были стекляны и пусты, абсолютно равнодушны, но и просящими о чем-то невозможном, как спасение... В тот же миг Тасян-Цзюнь понял, как все это время искушал судьбу, но она оказалась решительней, чем ему казалось. Наконец узрев эти потоки крови, что все ещё не останавливались и сочились отовсюду, Император понял, что не смог пережить Чу Ваньнин и сколько боли выпало на его долю. А эти кровавые слезы, во время их первой свадьбы он пожелал увидеть их на злость Чу Ваньнину, но тогда он и подумать не мог, что это дурное желание исполнится, да ещё и вот так. Как ни странно, буря сейчас же успокоилась и только мелкий снег продолжал парить мягко и невесомо падая на землю редкими и колючими снежинками. В полном безмолвии мира, который потерял последнее божественное одухотворённые создание, дарованное ему виной притворно благочестивого старца, Тасян-Цзюнь потерял единственного человека, кто все ещё, через боль и страдания любил его сколько мог. Теперь этот мужчина был необратимо мертв. — Я не отпущу тебя, Чу Ваньнин! Он ещё не понял, что произошло, но чувства уже накатывали с каждым разом всё большей волной и так Наступающего на бессмертных Императора захлестнула истерика. — Ты обещал остаться со мною! Ты обещал! Чу Ваньнин, ты не посмеешь бросить меня одного! Ты не бросишь меня! Он срывал горло в попытках докричаться до мертвеца, но все было безуспешно. Тасян-Цзюнь тряс его и прожигал злобным взглядом, но Чу Ваньнин в его руках больше не реагировал. — Слышишь?! Чу Ваньнин, Этот Достопочтенный говорит с тобой, не смей молчать! Скажи, что слышишь, скажи, что ненавидишь меня! Скажи, что любишь... Прошу, не оставляй меня здесь... позаботься обо мне... В конце концов Император бросился к телу Чу Ваньнина и крепко обнял его сжимая в своих руках сильно, как только мог. Тишина исходящая от Чу Ваньнина все больше опустошала сердце Тасян-Цзюня, что в конечном итоге за душой Мо Вэйюя ничего не осталось, только неутолимая боль, мешающая дышать. Он не слышал дыхания и не ощущал сердцебиения, металл на омертвленным теле бил бездушным холодом и звенела тишина, но Тасян-Цзюнь все ещё был склонен подозревать наличие хотя бы слабой надежды. Мысль об отсутствии биения сердца позволила ему немного успокоиться. Возможно от тяжёлого состояния болезнь сердца так действовала на Чу Ваньнина. Не сдаваясь, Тасян-Цзюнь отстранился и вновь схватив окровавленную ладонь зажал большим пальцем синие вены на внутренней стороне запястья прислушавшись. И теперь его чуткость не подвела его. Пульс есть! Взволнованный, Тасян-Цзюнь судорожно ощупал трясущимися пальцами ещё и аорты на шее дабы стать абсолютно уверенным. И вновь, пульс есть! Тогда, воодушевленный, но все ещё с кишащей пустотой в ядовитом сердце, Тасян-Цзюнь тяжело выдохнул и вместе с шепотом произнес. — Потерпи ещё немного, скоро мы поедем домой... Губы, как и все тело беспрестанно дрожали, но он все равно взял Чу Ваньнина под голову и кротко прикоснулся ими в поцелуе ко лбу, ожидая, что это поможет Чу Ваньнину прийти в себя или хотя бы продержаться до того момента как они поднимутся на Пик Сышэн. Следом, он хотел встать с колен и поднять за собой тело унеся его прочь из этого смертоносного и безжизненного места, но неожиданно он услышал бойкий крик в свою сторону. — ...Подонок, убери от него свою паст-м.… м-м.… м! Моментально приняв вызов, Тасян-Цзюнь обернулся на голос. Это оказался Сюэ Мэн, которого Мэй Ханьсюэ удерживал оставаться на месте и зажимал рот рукой, а второй такой же Мэй Ханьсюэ прикрывал их вооруженный арфой, что пассивно мерцала ждала нападения. Придя в себя после сокрушительной атаки Бессмертного Бэйдоу ночного неба с помощью божественного гуциня Цзюгэ, все трое увидели, как Тасян-Цзюнь удерживал Чу Ваньнина на своих руках и о чем-то кричал ему проливая слезы, но они не могли слышать, что именно. Все вместе они были оглушены и потеряли способность к слуху, тогда, все что им оставалось, соблюдая осторожность и тишину наблюдать за происходящим и по возможности не вступать в бой, так как сражение против Тасян-Цзюнь на вряд-ли может обернуться чем-то кроме героической смерти. Они почти увидели, как темный Император уносит своего мученика позабыв о войне, если бы не этот поцелуй. Для врагов, повелителя и пленного, ученика и учителя такой жест был запрещен и потому вызвал у Сюэ Мэна шквал недовольства. Чу Ваньнин и без того потерял былую честь, теперь же это чудовище осквернило Учителя, прямо на глазах его ученика, как можно было такое стерпеть! В желании спасти Учителя от дурной репутации, Сюэ Мэн не стал медлить и двинулся вперёд, как Мэй Ханьсюэ предчувствовав неладное догнал его и заблокировав движение закрыл ладонью рот, зная наперед, что этот заносчивый молодой человек в любой момент начнет горланить. Для братьев Мэй в поцелуе не было ничего угрожающего, наоборот, все могло закончиться мирно. Никто из них троих не знал, что на самом деле происходило и рваться в бой в любом случае было глупым решением, но не для Сюэ Цзымина. Позеленевший от увиденного он стал вырываться не унимаясь, до тех пор, пока не дёрнул раненую руку Мэй Ханьсюэ тем самым освободив рот и выкрикнув ту дерзкую фразу, которую он все же не смог договорить, так как старший брат Мэй вновь зажал ему губы сквозь режущую боль в плече. Взглянув на них с жаждой крови во взгляде, что все больше заполняла пустоту в его черном сердце, Тасян-Цзюнь сдержался от того, чтобы тут же сорваться в атаку и перевел взгляд вновь на лицо Чу Ваньнина и его не моргающие, застывшие глаза. Облакотив его тело на свою грудь, он смог отпустить руки для того, чтобы снять свою мантию и укутать в нее труп. Сделав это, Тасян-Цзюнь аккуратно переложил его на лед перед собой на бок, после чего поднявшись на коленях через возобновившуюся боль, наконец опустил голову подложив под нее смятый конец мантии и укрыв плотнее попросил об одном. — ...Дождись меня. Прошептав это на ухо Чу Ваньнину, Тасян-Цзюнь встал на ноги и оставив все сердечные чувства за спиной направился в сторону врагов. Не глядя назад, он установил мощнейший барьер над мертвым телом, спрятанным под слоем меха и кожи, после чего все ещё не останавливаясь, а только развивая скорость призвал Бугуй вскинув руку в сторону. От автора: Делитесь положительными впечатлениями здесь и в тгк: Пепелище Сижи. С надеждой на то, что ваше сердце не осталось равнодушным к этой работе🤍