Мрак

Едва успев открыть глаза после падения, он ощутил, как Тасян-Цзюнь навалился сверху и придавил его к кровати с такой непреодолимой мощью, что он ни за что не сможет подняться, после чего незамедлительно предался глубокому и властному соленому поцелую, где безусловно вел Мо Вэйюй. Чу Ваньнин же неподвижно лежал поперек всей постели со свисающими к полу ногами, которым увы не хватило места на одноместной кровати. Его тело было полностью расслабленно, поэтому упав он не ушибся и теперь был прижат стискивающим захватом сильных рук Тасян-Цзюня, но не чувствовал боли. Находясь в распятом положении раскиданных в обе стороны рук с разной степенью согнутости в локте и сведённых вместе ног, он не испытывал стыда и был достаточно спокоен, даже слишком, что больше было похоже на апатию, в которой он наконец смог найти наслаждение. Тасян-Цзюнь умел его доставить... Соглашаясь, он преследовал единственную цель — отключить мозг, чтобы хотя бы короткое время быть неспособным думать о чем-то кроме Мо Вэйюя. Чу Ваньнин был слишком истощен самобичеванием и ненавистью к себе, потому прибег к этому самому действенному и проверенному способу. В отличии от себя, он был уверен в Тасян-Цзюне, который точно сможет заглушить душевную боль физической. Пусть он выпотрошит все его нутро и в конце вправит все назад в правильном положении, приведя в порядок чувства и вдохнув в него новое дыхание для жизни до следующего раза, как делал это всегда. Все свои силы он бросил на дыхание, которое как ни старайся стало пропадать от столь затяжного и по-животному страстного поцелуя, приблизившего Чу Ваньнина к потере сознания. От недостатка воздуха его бледное лицо стало обретать свинцовый оттенок начиная с мест, где кожа была очень тонкой и вены сквозь нее легко просвечивались. Возникшая слабость не позволяла даже попытаться сделать угнетенный вдох глубже из-за чего нарушенный сердечный ритм привел к пульсации вен на шее и потемнению зрения, ставшее замедленным и не четким. Несмотря на скованность в груди и неспособность к дыханию, Чу Ваньнин не делал ровным счётом ничего чтобы предотвратить удушье, а напротив закрыл глаза и постарался сконцентрироваться на щекотном трении чужого языка в своей полости рта вместе с чмокающим звуком от соприкосновения их губ, который совсем скоро стал раздаваться протяжным и громким эхом. Казалось это продолжалось нестерпимо долго, и вместе с этим Тасян-Цзюнь специально не делал передышек. Пока Чу Ваньнин увлечен, он хотел поскорее снять всю толщь зимнего и мешающего одеяния слой за слоем сбрасыв его с себя небрежно покрыв всю поверхность пола возле кровати своим разбросанным нарядом, состоящим из плотной кожи на волчьем меху и стеганой золотыми нитками черной парчей. Сидя на коленях над уже обнаженным телом, неистово впившись в тонкие синие губы он больше не отрывался от них и срывал с себя одежду, не глядя и очень быстро не задумываясь над тем, что будет с ней завтра. Вымещая всю свою сокрушенную превосходящей доблестной самоотдачей Чу Ваньнина обжигающую манию в поцелуе, Мо Вэйюй не прекращал очень плотно вжиматься в губы парализованного мужчины под собою своими, создав между ними общее пространство из жаркого выдоха, от которого он знал, как избавиться, а Чу Ваньнин нет. Кроме того, чтобы отвлечь Чу Ваньнина пока сам он раздевался, Тасян-Цзюнь решил проверить его на искренность и полную отдачу, раз он сам сдался и позволил себя взять. Если Чу Ваньнин не выдержит даже этого всего лишь немного затянувшегося поцелуя и испугавшись возьмёт свое слово назад, тогда будет уже поздно и Тасян-Цзюнь не простит ему той вырвавшийся провокационной дерзости, обидевшей и раздразнившей его самолюбие. Этой ночью он покажет, как следует говорить с Этим Достопочтенным! Последней в угол комнаты полетела шпилька от венца Тасян-Цзюня, который в свою очередь влетел в дверь и со звоном ударившись об нее, отскочил к полу и запутался в ворсе ковра на входе в комнату. Так оставив на себе только развязанный нательный халат, шедший первым слоем к его цельному наряду, Тасян-Цзюнь стал наполовину оголен, и чтобы снять нижнюю часть ему требовалось встать с постели. Посчитав, что пора заканчивать с этим уже приевшимся поцелуем в губы и начать спускаться ниже, Тасян-Цзюнь наконец отстал от губ Чу Ваньнина, но с трудом, так как за время их поцелуя они успели спечься с его линией губ, что Императору пришлось снова вдавить Чу Ваньнина в кровать толкнув в плечо и только так оторваться от него. Чуть не вытянув из Чу Ваньнина душу, Тасян-Цзюнь выпрямился в спине, все ещё стоя коленями на матрасе кровати и довольный отсутствием всякого сопротивления злостно усмехнулся, выравнивая дыхание. — Жадная сволочь... Слезший с кровати и поднявшийся на ноги, он поспешно скинул сапоги и следом штаны кроме нижних и исподнего, после чего поправил волосы глядя на Чу Ваньнина. Если Тасян-Цзюнь ощутил пьянещее головокружение от столь долгого поцелуя, то Чу Ваньнин был полностью дезориентирован. Откинувшийся на кровати, он принялся жадно глотать воздух ртом из-за чего его грудная клетка сильно вздымалась, а кожа обтягивала выступающие ребра. Закатанные широко открытые глаза застеклянели и почти ничего не видели от помутневшего сознания, что и уши: грязное ругательство, посланное ему Тасян-Цзюнем он едва расслышал как приглушенный звук и не смог разобрать его значение. От чрезмерного прижатия губ к зубам, их внутренняя сторона ткани была разбита и кровоточила, окрасив всю линию губ в алый и освежив тем самым посеревшее лицо Чу Ваньнина, оставив ржавый вкус крови во рту. Выслушивая томные вдохи и в это время расплетая свои волосы из кос, Тасян-Цзюню довелось лицезреть как ослабленный и безвольный мужчина перед ним беспомощно вздрагивал и тяжело дышал. Как красиво и грациозно выгибалась спина на каждом вдохе, как плавно и часто поднималась, и опускалась грудь. Плененный этим немощным и манящим видом, Тасян-Цзюнь изловчился подумать о том, что никогда не видел Чу Ваньнина столь уязвимым. Не зная, как ведёт себя Чу Ваньнин в одиночестве, он мог судить лишь о том, когда он находился рядом с ним, каким же было его поведение среди других людей Император не помнил. Всегда при нем Чу Ваньнин был собран и бдителен, контролировал себя вне зависимости от обстоятельств и своих внутренних сил. Он никогда не позволял себе слабину. И только сейчас был по-настоящему открыт и расслаблен, его внимание было притуплено и ни на что не хватало сил. И даже если Тасян-Цзюнь своей волей лишил его невозмутимости, все выглядело так словно он сам не желал защищаться, подтверждая свое добровольное согласие. Осознание того, что Чу Ваньнин не просто обмягший лежал на кровати, а ждал намного более существенных действий от Тасян-Цзюня, заставило императорскую кровь вскипеть. Но он ни разу не подумал о том, что возможно таким было проявление полных отчаяния и беспомощности, ведь участь все равно рано или поздно добралась бы до Чу Ваньнина, который изрядно слабее Тасян-Цзюня и не мог биться или сбежать, будучи запертым в этой крохотной гостиничной комнате. Моментально закончив с волосами и откинув чуть волняшиеся у висков локоны за плечо, Император вновь набросился на Чу Ваньнина. На этот раз он не стал заботиться о укромном месте для следа и нетерпеливо искусал шею и грудь оставляя все больше розовых пятен на поверхности кожи. Спускаясь все ниже, Тасян-Цзюню доводилось все тяжелее сдерживать себя от одной единственной и навязчивой мысли, ведь он хотел насладиться доставшимся ему трофеем целиком и полностью, оставив самую сочную и вкусную часть на последок, перед этим обгладав все кости. Но он не мог ждать. Лишенный всякого терпения Тасян-Цзюнь внезапно вновь сошел с кровати и раздвинув перед собой две гладких и стройных ноги взял их под колени с двух сторон от своего тела и поднявшись на постель встав на колени наконец исправил положение Чу Ваньнина, уложив его вдоль кровати. Не отпуская ног, он притянул тело ближе к себе и хотел было явить свое самое главное оружие, как... Сквозь железное равнодушие ко всему кроме ожидания милых ямочек на щеках удовлетворённо Тасян-Цзюня по итогу, Чу Ваньнин внезапно вспомнил как нисколько не рассчитывал на это и полагал, что Тасян-Цзюнь так же понимал, почему эту ночь нельзя посвятить в бессонную. На следующий день было запланировано грандиозное сражение по их инициативе, проигрыш в котором мог привести к краху всего, чего нельзя было допускать. По началу он был вовлечён лишь в то, чтобы пережить ожидание до момента, когда он не сможет ни о чем думать и совершенно позабыл о планах. Точнее это произошло, когда Чу Ваньнин чуть не задохнулся и в помутневшем сознании смог достичь желаемого - несколько импульсивных и неуправляемых секунд для передышки от бесконечных угрызающих его мыслей и этого действительно хватило чтобы отдохнуть, что он так и не смог избавиться от контроля ситуации и пустить все на самотёк в реальном времени. Очевидно Тасян-Цзюнь был настолько изголодавшим после несостоявшейся брачной ночи, что не смотрел наперед и думал лишь о том, чтобы удовлетворить свои желания, заставляя Чу Ваньнина вновь взять все в свои руки и решить их судьбу за двоих. Упадок сил внезапно перешёл в мощный душевный подъем, из-за которого Чу Ваньнин резко поднялся, заняв сидячее положение, после чего схватив и потянув Тасян-Цзюня за плечи уронил его вместе с собой на кровать. Неожиданно для двоих упав на бок лицом друг к другу они встретились недоуменными взглядами, после чего Тасян-Цзюнь взвыл диким зверем. — ...Чу Ваньнин! Но Чу Ваньнин не мог позволить лишить себя боевой готовности на завтра в огромном желании биться с Тасян-Цзюнем на равных и не быть ему обузой. Резкая смена поз в такой момент была больше чем неловкой и Чу Ваньнин прекрасно понимал это идя на такой риск, но расставив приоритеты в пользу грядущего сражения решил, что не собирается отнимать у Тасян-Цзюня данную возможность, а просто предоставит ее позже. Падая в кровать, Чу Ваньнин инстинктивно обнял Тасян-Цзюня будто постель была очень твердой, и он всего лишь хотел смягчить их падение своим телом, но позже оказавшись лежащим в обнимку с Императором осознал какую ошибку совершил. Понимая, что ему следует оправдаться, все, что он успел придумать в это мгновение, только тихая просьба ничем не связанная с его истинным умыслом, но раскрывающая тайну, с другой стороны. — Обними меня... И тут же одернул руки от шеи Тасян-Цзюня, но поскольку они с Императором легли очень близко друг к другу, единственное куда получилось их убрать это широкая и мускулистая грудь Тасян-Цзюня, от прикосновения с которой Чу Ваньнин чуть не сгорел за живо и сейчас же отстранился далеко, как только мог, но вдруг почувствовал край кровати и всепоглощающую пустоту за своей спиной. Единственное, что смогло спасти его от падения с кровати, это Тасян-Цзюнь который успел подсечь ноги Чу Ваньнина своей и перекинув руку через его тело притянул к себе негодующе прорычав. — Не дёргайся... Как велика была его потеря и изумление от резкой активности и инициативы Чу Ваньнина. Этот чистосердечный и совестливый, всю жизнь несший в своих руках свет правды человек, вдруг солгал ему в разрешении и не дал заполучить запретное обладание телом, но при этом сам признался в том, в чем он действительно нуждался и раскрепостил чистое сердце для него. Высоконравственные законы Чу Ваньнина были воистину непостижимы для Тасян-Цзюня и вызывали острое непонимание происходящего. Ощущая досаду от утраты и безумную ярость неудачи одновременно с щенячим восторгом от признания Чу Ваньнина, Император действительно был чрезмерно озадачен и не знал, что делать. Прижав Чу Ваньнина к себе и заглянув в его тающие и растерянные глаза своим вопрошающим и возмущенным взглядом, он понял, что тот слишком смущён не сможет ему что-либо ответить. Удивительно, но какое-то смазанное и случайное самостоятельное прикосновение могло бросить в жар Чу Ваньнина сильнее, чем самые грязные действия Тасян-Цзюня совершенные над ним. Догадавшись, что ему повезло смутить Чу Ваньнина лишь своим видом и рельефом тела, он посчитал это успехом проще, чем бывшее согласие. Заглядевшись в раскрасневшееся до кончиков ушей лицо напротив себя, Тасян-Цзюнь очень быстро утихомирил свой нрав и передумал браниться на Чу Ваньнина в его непостоянности. Он все ещё не знал, что же такое случилось с Чу Ваньнином и из-за чего он так изменчив, но теперь это показалось Императору забавным и он смог ощутить теплое умиление глядя на него и держа в своих руках. В нем все ещё теплится тот огонь неутоленной похоти, и все так же влажно блестели его черные глаза, но осознание того, что он может просто так лежать и держать в своих руках любимого человека поразило его до глубины души и заставило ее согреться и по-настоящему зацвести. Тасян-Цзюнь давно не чувствовал такого единодушия с кем-то и наконец за столько прошедших лет неожиданно для себя смог ощутить родство и связь. Он смог заметить, как было тихо вокруг и даже за стенами сон давно пленил всех соседей, так спокойно... Только приглушённый стук откуда-то доносился до его ушей. Приглядевшись к Чу Ваньнину, а точнее придвинув свое лицо к нему очень близко и раздражённо выхонув в него накипевшим паром изнутри, Тасян-Цзюнь увидел насколько сильно стыд скрасил его острые скулы. Казалось Чу Ваньнин заболел всеми лихорадками мира и вот-вот простится с жизнью самовоспламенившись. Он почти не дышал и держал глаза закрытыми в страхе увидеть реакцию Тасян-Цзюня, когда же Император приблизился, Чу Ваньнина пробрала дрожь. Он одним покровом кожи мог знать насколько далеко сейчас от него Тасян-Цзюнь - ни на сколько и потому пытался справиться с мурашками и спрятаться, но все зря. Внезапно одной сдержанности стало не хватать и вскоре Чу Ваньнин был свержен своей собственной слабостью. Под пыткой внимательного досмотра он больше не мог притворяться, что те случайно вырвавшаяся просьба и неловкое прикосновение действительно являлись таковыми. Где-то в глубине сердца он совсем не жалел о случившемся, но все меньше мог себе позволить такие поступки. Он очень сильно хотел почувствовать нежность и мягкость от человека, небрежно держащего его в своих руках. Его сердце требовало этого алочно и бешено бившись в груди, но Чу Ваньнин понимал, как этому не суждено случиться. Его темные мысли о не заслуживании такого отношения вновь всплыли на поверхность дум и отравили всю его некогда чистую кровь. Так его лицо вновь потускнело, а тело ослабло в бессилии перед обстоятельством. Лёжа в половине чи от своего самого сокровенного чаяния, он все ещё не мог признаться насколько сильно нуждался в поддержке, которая оставалась несбыточной и не имела никакого права на осуществление. Претерпевая ужасные терзания сердца и горе от собственной ничтожности, лицо Чу Ваньнина помрачнело и отразило тень печали. Осудив себя недостойным, очень много пыли вихрем поднялось в его голове. Чувства несмываемого позора и блаженного желания смешались и угнетали его все сильнее. В какой-то момент стало настолько нестерпимо больно, что он больше не мог вынести это один. Набравшись мужества, Чу Ваньнин все же открыл свои глаза и медленно поднял их на Тасян-Цзюня. Все это время Император дотошно следил за развитием всей его горести и теперь мог храбро встретить ее лицом к лицу. Как она искажала смягченные черты лица Чу Ваньнина в исключительно твердые, как омрачала его глаза неутолимой грустью, как по кусочку опустошала его и забирала у Тасян-Цзюня. Он ни за что не желал с нею делиться. В тот же момент в этих наполненных темной и смертоносной болью глазах феникса, он с лёгкостью прочитал мольбу, точно от ее исполнения зависла его жизнь, но вот о чем она была, Тасян-Цзюнь не смог разобрать. Ощутив всю тяжесть этого взгляда, Тасян-Цзюнь ужаснулся и не говоря ни слова тут же притянул Чу Ваньнина ближе к себе и обнял очень и очень крепко. Ему казалось, что что-то очень важное ускользает из его рук и потому он не желал это отпускать. В одно мгновение стук стал почти оглушительным и раздался во всей комнате отдаваясь вибрацией на груди Тасян-Цзюня. Тогда он понял, что это было сердцебиение Чу Ваньнина, громкое и сильное оно грозилось разбить не только ребра своего обладателя, но теперь и Мо Вэйюя врезаясь не только в его грудь, но и уши. Подумав о том, что сердечная мышца не должна сокращаться с такой бешеной скоростью, ему вспомнился розовый шрам на груди Чу Ваньнина, а дальше и дряхлое сердце, истекающее черной кровью в тонкой и бледной руке. Все это совершенно недавно случилось в Храме Убэй в отличии от раны, нанесенной Хуайцзуем Чу Ваньнину в далёком прошлом, но именно это воспоминание посеяло тревогу в Тасян-Цзюне. Насколько это больно, жить с разбитым сердцем? Осознав насколько вредно для Чу Ваньнина может быть подобное волнение, Тасян-Цзюнь постарался обнять его помягче и принялся гладить спину в той части, за кой находилось сердце. Это не было исцеляющим действием и вложение духовной энергии было абсолютно бесполезно для человека без духовного ядра, но все же Император очень надеялся, что это поможет. Это были очень странные чувства жалости и сострадания, но испытав их на себе, Мо Вэйюй почувствовал себя другим, намного полноценнее чем раньше... Но сердцебиение только учащалось. Совершенно не рассчитывая на то, чтобы Тасян-Цзюнь исполнил его просьбу, такую незначительную и скромную, но очень важную, в это момент Чу Ваньнин пребывал в глубочайшем шоке. В нежных объятиях его руки и ноги больше не слушались, а сам он забыл, как дышать. В больших и сильных руках Тасян-Цзюня, он ощутил себя маленьким и слабым, к чему ему точно требовалось время для привыкания. Это было очень приятное, но забытое чувство, настолько, что сейчас оно казалось ему новым и пугающим. Но все исправило тепло от другого тела. От этого жара можно было расплавиться как неприступный металл, объятый дыханием печи и это стало понемногу расслаблять Чу Ваньнина, как что-то шершавое внезапно начало прикасаться к нему в районе лопаток спины от чего его тело вновь робко дрогнуло и напряглось. — Тшшш... расслабься немного. В груди болит? Бархатный шепот Тасян-Цзюня в волосах Чу Ваньнина ещё больше озадачил его, и он было уже был готов сойти с ума от того, что все это происходило с ним сейчас, но дослушав был удивлен вопросом. Крайне потерянным ему было сложно догадаться истинной цели Императора и потому ответил прямо, но все ещё сметенно. — ...Нет. — Тогда Этот Достопочтенный будет спокоен... Удовлетворённо произнеся это, Тасян-Цзюнь все не переставал гладить Чу Ваньнина по спине, но воспринял столь быстрый стук его сердца как мурлыканье. Это сравнение очень понравилось ему и заставило улыбнуться. Полежав так немного рассматривая длинные и разметавшиеся по матрасу и подушкам черные шелковистые волосы Чу Ваньнина напоминающие извилистые горные реки, он все же сформулировал мысль и озвучил ее. — Согрелся? — ...Гм Чу Ваньнин все ещё был очень растерян и не мог обдумать ни одной мысли. Все, что крутилось в его голове - это что все происходящее сейчас невозможно и ему скорее всего кажется ведение после потери сознания. Что все это плод его воображения и Тасян-Цзюнь не может так беспокоиться о нем, но вместе с тем, все приятнее и ласковей были поглаживания, а соприкосновение их кожи горячей и нежней, что от этого в блаженстве отнимались ноги и сердце трепетало как у невинной девицы. Если же это действительно сон, то Чу Ваньнину никогда не захочется проснуться. Решив все-таки обеспечить Чу Ваньнину безотказный уют, он потянулся за конец одеяла и накрыл им его и себя. — Даже если среди ночи станет холодно, разбуди Этого Достопочтенного, растоплю для тебя жаровню сильнее. — ... Не услышав явного ответа, Мо Вэйюй специально втерся лбом в изгиб шеи Чу Ваньнина вызывая дрожь во всем его теле и продолжил говорить, надеясь, что на этот раз его супруг будет внимательней. — Как же приятно от тебя пахнет... Ваньнин. Тишину все так же перебивало сердцебиение, говорящее больше чем его владелец и Тасян-Цзюню был не обязателен ответ в таком случае. Запустив пальцы в длинные локоны волос, он принялся их расчёсывать, раскладывая на постели в незамысловатые узоры похожие на морозный рисунок и наслаждаясь моментом параллельно обдумывая тему разговора до сих пор тревожащую его. — Этот Достопочтенный сделает все, что угодно твоему сердцу. Я дам тебе все, что ты захочешь. Беспечно говоря о себе в первом лице, Тасян-Цзюнь надеялся наладить доверительную связь и показать важность предстоящего решения. Выполнив то, чего так хотелось Чу Ваньнину, Император рассчитывал на то, что и тот сделает то же для него. Отложив игру с чужими волосами, манящими гладкостью и блеском, он крепко стиснул в своих руках Чу Ваньнина и принял серьезный нрав. Набравшись смелости для любого ответа, каким бы тот ни был разочаровывающим и неожиданным. — Но, завтра, ты останешься здесь. Сразу же его внезапно затвердевший голос эхом раздался в ушах Чу Ваньнина и остановил его сердце, замеревшее в ужасе. — Нет! Нет... Чу Ваньнин тут же попытался отстраниться, чтобы смочь заглянуть в глаза Императора и убедиться, что все это ирония. При этом как бы он не старался выбраться из тесноты объятий Тасян-Цзюня, его хват был слишком крепким для этого, видимо Мо Вэйюй смог предугадать, как Чу Ваньнин захочет вырваться и не позволял этого сделать. Кроме того, Тасян-Цзюнь не слушал и продолжал говорить сам повысив голос. — Ты будешь ждать меня здесь, понял? — Я должен идти с тобой! Я не подведу тебя! Мо Жань... Понимая, что теперь Чу Ваньнин не успокоится, Тасян-Цзюнь резко прижал его голову к своей груди исключив его способность говорить и обхватил ещё плотнее не только тело, но и ноги уняв всякое движение вместе с порывистыми звуками. — Ваньнин! Пойми, ты слишком лёгкая мишень для них, тебя легко убить! Мне будет спокойней, если я спрячу тебя здесь, я не могу тебя потерять... Рывки после этих слов стали заметно слабее и Тасян-Цзюнь решил не упускать возможность переубедить Чу Ваньнина в обратном пока он готов послушать его. — ...Ваньнин, ты - все что у меня есть. Не смотри на богатства, ничего из моего состояния не стоит одного тебя. Ты - самое дрожайшее сокровище, величайшая драгоценность всей моей жизни, я не могу тебя отдать. Я не знаю, как защитить тебя и быть полностью уверенным в твоей безопасности - это невозможно в сражении. Ты моя слабость и будет лучше, если ты останешься здесь. Закончив с признанием убеждение в котором было достаточно сильным, Тасян-Цзюнь заметил, как Чу Ваньнин затих и больше не перечил ему. В желании подтвердить его послушание, Император ослабил хват и опустил голову, взглянув в его глаза увидел... слезы. Его слова оказались самыми желанными и трогательными для Чу Ваньнина доказывающими ему всю его ценность для Тасян-Цзюня. Они исцеляли и задели сердце. От столь вдохновляющего счастья он не мог себя сдержать, будучи в нестабильном состоянии, но на сей раз все было предопределено Мо Вэйюем. Его мнение было важнее любого другого и даже своего собственного для Чу Ваньнина, потому к нему вернулась душа и отрезвел разум. Ощутив долгожданную заботу и любовь каждой клеточкой тела, все его существо вернулось к жизни, внутри расцвела весна, а глаза загорелись как звёзды в ночи. Заряд необузданной энергии насытил все его тело сильнее чем духовная энергия от ядра когда-то взбодрив его и вместе с тем выжав все соки. Но кроме этих переживаний, пропустить через себя пришлось и страх за Мо Вэйюя. Увидев настороженный взгляд Тасян-Цзюня на повод его вновь накрывших штормовыми волнами чувств, Чу Ваньнин недолго думая быстро обнял его мягко прильнув к широкой груди и ласково прикоснувшись руками к спине положил подбородок на его плечо, чтобы спрятать от его глаз слезы и воскликнул. — Мо Жань, я не брошу тебя! Возьми меня с собой, прошу тебя, но не оставляй здесь, пожалуйста!.. Я должен позаботиться о тебе!.. Умоляю... Умоляю?.. По мнению Тасян-Цзюня это звучало слишком унизительно, настолько, что стирало говорящего в пыль. Много кто на этом свете умолял его, о чем либо, особенно, когда он грозился убить свою жертву, та молила сохранить ей жизнь, но за все свое существование он не принял ни одной такой мольбы. Выходит, Чу Ваньнин понимал, чего так боялся Тасян-Цзюнь и опасался того же. В глубоком изумлении от готовности Чу Ваньнина принизить себя для того, чтобы остаться рядом и оказать содействие в битве, где изначально он принимал вражескую сторону, Тасян-Цзюнь почувствовал, как что-то острое болезненно кольнуло в его чёрное, ядовитое сердце. Вместе с настолько тёплыми и кроткими объятиями оно было готово затрепетать и заныть, но Император сдержался. Сожмурившись до боли в веках и бровях он тяжело выдохнул Чу Ваньнину в плечо вновь крепко и до дрожи в руках прижав его к себе. В этот момент он понял, что все же ему придется уступить и возможно находиться плечом к плечу среди сражения будет намного действенней и предусмотрительный, чем в разлуке. Тасян-Цзюнь очень хотел в это верить. Когда напряжение ушло и наступило смирение, он расслабил руки и мышцы в лице, после чего услышал содрагающееся дыхание рядом с собой. Подумав и решив, что больше всего он бы не хотел платить за безопасность Чу Ваньнина его же слезами, Тасян-Цзюнь закрыл глаза нахмурив брови и нехотя напомнил обещание, но не суровым тоном, а очень безмятежным и даже ленивым голосом. — Тогда беспрекословно по утру наденешь доспех и возьмёшь меч. Услышав разрешение отправиться в бой вместе, Чу Ваньнин нетерпеливо закивал, что Тасян-Цзюнь ощутил на своем плече и с облегчением вздохнув согласился. — ...Как скажешь. После чего он предпочел промолчать и забыться. Слишком много лишнего прозвучало за этот вечер и всему этому ещё требовалось правильно уложиться в голове перед завтрашним днем. Чувствуя стыд, зудящий в плечах, он ещё чувствовал себя некомфортно, но, когда приятное щекотание в районе живота победило он смог полностью отдаться усладе происходящего. Долгое время больше никто из них ничего не говорил и за окном было достаточно тихо, что позволяло им полностью отречься от всего мира в наслаждении компанией друг друга. Пригретый естественным теплом тела Тасян-Цзюня, Чу Ваньнин очень скоро разомлел и от него стали исходить только мерные вдохи все больше успокаивающие Императора. Мо Вэйюй тоже вскоре обрёл покой и расслабился, чувствуя, как уставшие веки предательски закрываются, он решил, что пора тушить свет и вытянул одну руку к столу рядом с их кроватью, чтобы послать заклинание к огню свечей и убрать его создав темноту. Но неожиданное отсутствие его руки на спине Чу Ваньнина вызвало в нем суетливость и беспокойство. Не видя ничего вокруг кроме большего хорошо сложенного тела и стены, он лежал спиной ко всей остальной комнате, тело его все же смогло распознать, что теперь одного компонента точно стало не хватать и это спровоцировало его к движению. Привстав на локте и попытавшись обернуться, он хотел увидеть, что отвлекло Тасян-Цзюня от столь изнеженных объятий и хуже всего если в комнату постучались кто-нибудь из стражи или евнух Лю, а он этого не заметил, но Император не дал ему этого сделать. — Что такое?.. — Ничего, ложись назад. Но Чу Ваньнин все же сменил позу. Он немного отстранился, дабы посмотреть своему супругу в глаза и возможно так определить проблему, отвлекающую Тасян-Цзюня, если ему не позволялось увидеть все своими глазами. Но встретив его взор, он увидел, что все это время Мо Вэйюй смотрел только на него. — Знаешь, что?.. Почувствовав до горечи сильную сладость развившуюся сахарным сиропом по всему телу вместе с кровью, Чу Ваньнин чуть отвёл взгляд и проморгался, но вернув его к Тасян-Цзюню увидел, что чем-то вызвал на его лице улыбку и удивился этому. Он не знал, что один вид его с прикрытыми глазами мог напомнить Императору красоту его матери и на мгновение вернуть в детство. Безусловно Тасян-Цзюню очень нравилось, когда Чу Ваньнин отводил взгляд вниз, но ранее этого было сложно добиться, так как всегда Чу Ваньнин предпочитал видеть своего противника и не прерывать с ним зрительный контакт, пока не доходило до крайности. Теперь же стоило пытливо на него посмотреть и Чу Ваньнин беспомощно тлел как любовное письмо, объятое пламенем костра. — М?.. — Ваньнин, ты слишком красив для этого мира. На это Чу Ваньнин беспокойно убрал руки со спины Тасян-Цзюня и закрыл лицо ладонями, но несмотря на это в щели между пальцев было хорошо видно, как мечутся из стороны в сторону и краснеют его глаза. Этот жест умилил Тасян-Цзюня до лёгкого смеха и обняв его крепче он прильнул к проколотому уху, продолжив нашёптывать свои мечты мягким и заботливым голосом. — Как насчёт неба? Среди звёзд, ты будешь самой яркой, твое свечение будет озарять ночь не хуже луны. Все будут искать тебя путая с лунным светом и только я буду знать где ты сверкаешь. Никто не сможет дотронуться до тебя... — А ты?.. Чуть погодя выбился из-под ладоней приглушённый голос. Тогда немного подумав, Тасян-Цзюнь дополнил. — Я уйду под землю, думаю там мне есть место. — ...Рано или поздно каждый из нас окажется под землёй. Более слышимое бурчание отозвалось, когда Чу Ваньнин вновь немного отстранился и очень хмуро взглянул на Императора вернув руки к его спине. Но Тасян-Цзюнь был готов поспорить и ободряющим голосом возразил, начав покачивать Чу Ваньнина, точно пытаясь его убаюкать. — Этого не может быть! Ты обязательно будешь богом и возьмёшь верх над всем бескрайнем небом и небожителями. Блеск твоих волос станет звёздной пылью в ночи, а слезы дождем. Два глаза станут солнцем и луною, а пальцы лучами света... Оказалось, лицо Тасян-Цзюня было очень бледным с глубокими мрачными тенями под бровями и губой. Но кроме этого оно уже не было столь молодым как когда-то. Увидев зрелого мужчину, прошедшего через многое перед собой, Чу Ваньнин удивился, как все это время не замечал столь явных изменений. Теперь беспечный взгляд обрёл суровость в мужественности даже при самой ранимой эмоции, а милые ямочки на щеках вырезали протяжные морщины на его щеках. Под его глазами темнели серые пятна нагоняя жути и несколько лет больших чем его истинный возраст. Но даже так Чу Ваньнин видел в нем черты Мо Жаня, юные и чистые. Приняв тот факт, что его избранник тоже мог со временем повзрослеть и возмужать, он наконец успокоился, сравнив его облик со своим - так же давно не напоминающий отроческий. Долго любуясь Тасян-Цзюнем, по итогу его веки стали тяжелеть и все сильнее прикрывали глаза. Заметив, что Чу Ваньнин стал медленно засыпать, Император посчитал это правильным, так как его самого клонило в сон, но он терпеливо ждал, когда первым уснет именно Чу Ваньнин. Как вышло, сонный Чу Ваньнин продолжал обнимать Тасян-Цзюня, но немного слабее, чем, когда он был в сознании. Согретый теплом и убаюканный красивыми словами он быстро забылся глубоким сном и перестал реагировать на выдумки Тасян-Цзюня. Теперь поступив намного осторожнее Император все же смог потушить пламя свечей постепенно полностью окутав комнату ночной темнотой, но ещё кое-что не отпускало его внимание. Заклинание на двери продолжало слабо гореть темно-зеленым свечением притягивая взор Тасян-Цзюня к себе. Глядя на него, Император встал перед непростым выбором и сомнении нахмурил брови. Ему предстояло решить: что крепче? Объятия Чу Ваньнина из которых он не отпускал его даже будучи спящим или запрещающее выход из комнаты заклинание? Запертая дверь была неплохой подстраховкой, на случай нежелания Чу Ваньнина побыть рядом с ним, но разве только что он не разубедил Тасян-Цзюня в этом? Нужны ли были такие меры ещё, если вдруг Чу Ваньнин не полностью доказал свою преданность? Или проблема заключалась в том, что это Тасян-Цзюнь не мог ему довериться? Вспомнив и ещё раз прокрутив в своей голове все время, проведенное сегодня вместе с Чу Ваньнином, ответ не был точным, но в конце-концов сейчас он спокойно спал под боком у Императора и по-видимому был полностью удовлетворен этим. Незадолго до, этот мужчина умолял его взять с собой в бой, чтобы позаботиться о нем... Разве мог Тасян-Цзюнь проигнорировать такое взвешивая за и против? Резко, все эти мысли вызвали сильное отвращение в нем от того, что он совсем не испытывал чувство стыда, ставя под вопрос верность любимого человека. И почему он не может просто на просто ощутить себя счастливым? Не желая размышлять об этом дальше и рискуя при этом потерять Чу Ваньнина, он повелся на свои глубинные желания, наплевав на все убрал заклинание с двери и тут же сжал в своих руках Чу Ваньнина, крепко насколько мог. В свою же очередь, Чу Ваньнин этого никак не почувствовал, уставший и морально измотанный на сегодня он легко поддался сну и сейчас был ослаблен сладким сновидением. Решив, что не отпустит его, на протяжении всей ночи, Тасян-Цзюнь тоже попытался заснуть, впрочем, очень скоро усталость сама дала о себе знать и он так же провалился в сон. От автора: Делитесь положительными впечатлениями здесь и в тгк: Пепелище Сижи. С надеждой на то, что ваше сердце не осталось равнодушным к этой работе🤍