Мрак

Довольный собой Тасян-Цзюнь отряхнул руки и осмотрев купленные и привезенные им богатства увидел лежащего на полу Лю Гуна, который боязно дрожал и не мог выговорить не слова утирая длинными рукавами кровь на своем морщинистом лице. Измазанный в крови, он насторожил Императора и Тасян-Цзюнь тут же нахмурился, скрестив руки на груди. Он мгновенно догадался, что за его отсутствием произошли скандал и избиение, но он был совершенно не настроен решать эту проблему. Он нисколько не сомневался в правильности действий Чу Ваньнина и, если тот решил наказать своего евнуха, так тому и быть. Возможно Чу Ваньнину и вовсе больше не нужен помощник, так как отныне он сам и был единственным кто занимал первое и приоритетное место в жизни Мо Вэйюя. При таком обстоятельстве, Император по всем дворцовым нормам мог сам обслуживать своего супруга и таким образом укрепить с ним отношения. Посчитав эту идею достаточно заманчивой, Тасян-Цзюнь действительно решил убрать со службы евнуха Лю в ближайшее время, но отложил это оглашение на потом. Сейчас он был слишком заинтригован преподношением подарков и не желал перебивать свое предвкушение радости человека кому и предназначались все эти дары, чем-то столь рядовым и нудным. Неосведомленный причиной раздора между слугой и господином, он не задумываясь кинул на престарелого евнуха устрашающий взгляд и гневно заговорил с ним, как с блохастым псом. — Ещё не понял?! Пошел вон! Дряхлый старик тут же вскочил и с криками вырвался за дверь в гостиничные коридоры, как не бегал уже очень давно. Ужас переставлял его ноги и потому его кровавый след очень быстро исчез, оставив лишь красные крапины у выхода из комнаты дверь которой с щелчком захлопнулась за ним. Но закрытой комнаты, проследившему за этим бегством Тасян-Цзюню показалось мало и подойдя ближе он запер дверь на замок, но как только он выдернул ключ из замочной скважины, это показалось ему не совсем надёжным и тогда закрепил заклинание на поверхности дверного проема ограничивающее проход. Убедившись, что так они остались вдвоем достаточно, отгородившись от всего постороннего, удовлетворённый он вновь вернулся на прежнее место и поставив руки в боки, самодовольно закончил. — Муж вернулся! Но среди сундуков и шкатулок он не увидел главного — Чу Ваньнин. В начале, виделось все так, будто он был сбит разложенными на каждом шагу коробами и где-то среди шума завален ими, но чуть позже он заметил выходящий из-за ростового медного зеркала по центру стройный черный силуэт и изумился его видом. Все то время, пока дверь в комнату была открыта, Чу Ваньнин таился за зеркальным полотном, но теперь мог показаться. Даже не полностью одетым, ему было нечего стесняться перед человеком вместе с которым он пережил самые ужасные ночи в своей жизни, но даже так, стыд победоносно одолевал им с каждым уходящим от зеркала шагом. Румяна смущения, он умело маскировал за строгой тенью гнева на своем лице, покрасневшие кончики ушей же были незаметны под толщей волос и разоблачить его позор тем самым было практически невозможно, чем он и воспользовался. Белая словно снег кожа, чуть светящаяся холодным лунным светом, была очень гладкой и переливалась перламутровым блеском бесценной жемчужины. Блестели черные волосы, точно шелковые нити уложенные и прямые они обрамляли лицо и плечи будучи не заплетёнными повторяли каждое мельчайшее движение тела. Скошенные к переносице брови только добавляли остроты к уголкам на внешней стороне глаз, что были вздёрнуты и узки, красивы до безумия и невыносимо холодны до замирания сердца. Халат идеально сидел на ровном стане и придавал стройности своей длинной, его рукава и подол скрывали руки и ноги, но ключицы были видны за воротником на запах, и эта единственная мелочь могла вызывать самые бушующие и обострённые чувства. Чу Ваньнин выглядел в глазах Императора очень непринужденно, точно в какой-то домашней обстановке, но эта естественность и была прекраснее любого роскошного образа неземной красоты. Просто до умиления и одновременно захватывающе от трудов природы постаравшейся над ним. Он был необыкновенен и восхитителен! Первое, о чем подумал Тасян-Цзюнь едва взглянув на него, так это то, каким ещё более бесподобным и чарующим станет его вид, стоит ему снять с него лишь один слой одежд — этот халат. Его фантазия тут же пришла в безудержную активность, а на Чу Ваньнина он стал смотреть как пёс на самый сочный кусок мяса с неистовым желанием и усладой от осознания принадлежности этого неотразимого мужчины к нему. Ведь никто более не мог войти внутрь комнаты и лицезреть его с Императором на равных, но также нельзя было и выйти... — Зачем нанес заклинание на дверь? Что случись, ты не сможешь быстро покинуть комнату, это не безопасно в твоём положении. Тело Чу Ваньнина все ещё было напряжено, даже после того, как Тасян-Цзюнь прогнал старого евнуха. Ему было тяжело оставить злость и быстро остыть, потому толика его ярости все-таки вырвалась на Императора, который не успел заслужить подобного обращения. Попав, под горячую руку Чу Ваньнина и его восстановленное право учить, Тасян-Цзюнь обидчиво заугрюмился ощутив себя вновь тем самым юношей, которому нередко приходилось через силу слушать эти занудные речи от своего учителя в прошлом, но вместе с тем пришла и ностальгия по тем счастливым и блаженным временам его жизни, наполнив чёрное сердце смешанными чувствами раздражения и безмятежности. Почувствовав путаницу, он попытался скорее перейти к другой теме, при том, не нарушив их недавно восставшее из мертвых взаимопонимание, которому и без того тяжело досталось в их общей судьбе. — С тобою Этот Достопочтенный, будь спокоен. Но этого оказалось мало для убеждения. Чу Ваньнин был настроен решительно и вступил в спор не собираясь сдаваться. Перекидывание парой фраз обрело достаточную скорость и резкость из-за чего ни одна из сторон не уступала другой, и ситуация начала накаляться из их упрямства, но все оборвалось в один момент, как и началось. — Ты не знаешь, что замышляет враг. Следует соблюдать бдительность перед битвой. — Этот Достопочтенный сможет устранить любую угрозу. — Я не уйду. Не веришь мне?.. — ... От неожиданности услышать свое разоблачение, Тасян-Цзюнь растерял всю твердость и непоколебимость став потрясенным. Удивительно, но это именно то, почему он не желал оставлять дверь открытой, а все остальное, что он мог высказать в отличии от этой причины, были лишь ложными отговорками скрывающими главное. Теперь перейдя в доверительные и добровольные отношения с Чу Ваньнином, он не мог с прежней осторожностью контролировать его потребности и передвижения. Все должно было осуществляться полюбовно и искренне, абсолютно без принуждения и насилия, как это было раньше. Но этого было почти невозможно достичь. Даже простив его и отпустив, освободив от тесной и железной хватки своих больших и приносящих только боль и страдания рук, он все равно потаённо страшился быть брошенным и не мог вынести этой мысли. Он нанес слишком много вреда и увечий этому человеку, чтобы умолять его остаться, теперь у него было полное право уйти и никогда не вернуться. Все, что оставалось Тасян-Цзюню, это продолжать управлять его жизнью, но делать это незаметно и скрытно, в надежде, что Чу Ваньнин этого никогда не поймет. Даже уходя из гостиницы, он поставил барьер вокруг здания, предварительно перед этим закрыв оконные ставни в комнате Чу Ваньнина создав впечатление беспечности и свободы, что на самом деле было совершенно не так. Возвратившись назад и не найдя Чу Ваньнина в коридорах гостиницы, он поднялся на этаж в комнату и обнаружив его там, запер дверь, впрок ещё не зная заранее пытался Чу Ваньнин выйти или нет, но выслушав последнее его заявление, он все осознал. Попытавшись сделать недоумевающий вид, точно догадка Чу Ваньнина не несла ничего важного для него и это совсем не то, что его беспокоило, Тасян-Цзюнь снова выдумал ложь и беспечно высказал ее словно ничем не обременённый. — О чем ты? Ваньнин, это для того, чтобы нам не помешали, разве ты не этого хочешь? На его лице тут же растянулась обманчивая ухмылка, говорящая о его страстных желаниях смотря прямо на Чу Ваньнина, а точнее на его черный атласный халат, ворот которого был немного отвернут, но этого хватило, чтобы вызвать такие чувства. Заметив, как Тасян-Цзюнь бесстыдно уходит от ответа и переводит общее внимание на неуместную тему, Чу Ваньнину было больше нечего предъявить так, чтобы не разрушить их мнимый лад. Но кроме этого его в тот же момент смутила развратная эмоция Императора заставив заалеть как киноварное письмо нерадивого ученика полное разводов и грязных клякс. Возможно, где-то в глубине души, Чу Ваньнин стремился к такой реакции на свой внешний вид, над которым он кропотливо постарался и ожидал щадящей императорской оценки, но, чтобы признаться в этом себе, у него не хватало храбрости. Прозрачный намек Тасян-Цзюня о том, что тот пытался его соблазнить, пришелся Чу Ваньнину болезненным укором и вызвал горькую досаду на сердце. С одной стороны, он желал заполучить телесное внимание к себе и должен был обрадоваться успеху, но низкая уверенность в себе подавляла всю его страсть и давила гнетущем бременем порицания собственного достоинства. Ощутив себя опозореным и грязным, Чу Ваньнин возмущённо задрал воротник своего халата скрыв им даже шею и едва контролируя безвыходное самобичевание, чуть не придушил себя тем от резких движений рук. На его лице тут же нашлось место горькой злобе и молчаливой обиде с которыми он грозно опустил брови в хмурости и воззридся на Тасян-Цзюня в ответ. Закрывший руками и без того скрытую воротом грудь и злостно настроенный, Чу Ваньнин только своей позой запрещал даже смотреть на себя, толком не успев ничего произнести кроме тяжёлого вдоха. В глазах Тасян-Цзюня это выглядело смешно и хлопотно одновременно, до тех пор, пока Чу Ваньнин не отвернулся и начал движение против Императора в сторону кровати проходя мимо зеркала в глубь комнаты. Только тогда, осознав, как быстро ускользает из рук возможность переменить неудачный комплимент отношение Тасян-Цзюня к чувствам супруга стало серьезным. Как раз на том моменте, когда Чу Ваньнин оказался напротив зеркала, Тасян-Цзюнь резко приблизился к нему и за плечи развернул к медному полотну лицом, встав по итогу за его спиной. В зеркальном отражении тут же появилось два чуть дымных образа вместе искаженных вмятиной на поверхности зеркала, но в отличии от Чу Ваньнина, Тасян-Цзюнь не обратил на это внимание, только лишь увидел, как взгляд мужчины перед ним в отражении сначала был изумлен неожиданным поворотом, а после глаза печально опустились к полу. Без единого понятия, что было не так на этот раз, Тасян-Цзюнь мог лишь предположить, что вновь допустил ошибку по отношению к неприкосновенности Чу Ваньнина, что стало его порядком раздражать. Слишком много свободы требовал этот давно испачканный мужчина! Но он ничего не мог с этим сделать и постарался скорее и бережнее убрать руки с острых плеч, но взгляд после этого так и не вернулся в отражении, заставив на этот раз Тасян-Цзюня задуматься о неровной поверхности зеркала из-за которой портились их образы, но он вновь был не прав, ведь не по нутру Чу Ваньнину было и то и другое особенно после их разговора и того, что здесь произошло совсем недавно. Но Тасян-Цзюнь был слишком поверхностен и невнимателен, чтобы осознать это. Решив, что тогда проблема во вмятине зеркала он предпринял заставить Чу Ваньнина смотреть в зеркало, чего бы это не стоило, а после сгладить свой проступок. Не отрывая взгляда от их общего отражения, Тасян-Цзюнь принялся приказывать с оттенком уговора. — Чу Ваньнин, посмотри на Этого Достопочтенного. Тогда в отражении отразилось, как мужчина перед ним заострил брови в недовольстве и после поднял голову в профиль. Он посмотрел на Тасян-Цзюня в живую не пользуясь зеркалом, ведь он до глубины души ненавидел свое собственное отражение и с огромным отторжением не желал смотреть на себя со стороны. — Нет, посмотри Этому Достопочтенному в глаза. — Мо Вэйюй! Чу Ваньнина выводила из себя эта дурная игра, ведь он уже смотрел в глаза Императору. Этот заносчивый молодой мужчина за его спиной определенно решил позабавиться над ним и унизить его больнее прежнего. — Они прямо перед тобой, в зеркале. Но Чу Ваньнин ни за что не собирался перевести взгляд вперёд себя. Он уже был готов взбеситься и дойти до кровати, куда он шел изначально, чтобы с головой укрыться одеялом и закрыться от всех как обидчивое дитя прекрасно осознавая, что не может выйти наружу. Так вариант забиться в угол и никого к нему не подпускать, было единственным, что ему оставалось. Укутать все свое тело, чтобы больше никого не провоцировать оскорблять его. Но... Чувствуя, как его снисходительное повиновение сейчас оборвется, Тасян-Цзюнь не мог допустить, чтобы это произошло и немедля коснулся лица Чу Ваньнина двумя руками в области висков и насилу повернул его голову прямо. Чу Ваньнин быстро все осознав, не стал сопротивляться и напротив назло закончил движение намного быстрее чем рассчитывал Тасян-Цзюнь, тем самым заставив Императора терпеливо убрать руки и встретить в отражении леденящий взор глаз феникса. В тот же миг, Тасян-Цзюнь понял насколько осторожно ему следует подступаться к нему, ведь через зеркальное отражение, на него смотрел совершенно дикий и взбешённый хищник, попавший в капкан из плоти и крови самого Императора. Чу Ваньнин был зажат средь двух опасностей одновременно — Тасян-Цзюнь и свое собственное, ненавистное ему отражение и это вынуждало его сосредоточиться на самой крайней степени обороны, которая пока что осуществлялась в пассивной форме. Убедившись, что половина пути пройдена, Тасян-Цзюнь незаметно, но глубоко вздохнул, растянув терпение ещё и продолжил склонять Чу Ваньнина посмотреть на себя и наконец добиться истины. Он знал, что результат того стоил и потому не сдавался, продолжая задабривать своего зверя. — А теперь, посмотри на себя. — Что тебе от меня нужно? — Посмотри на се... — Зачем?! Вести переговоры было чрезмерно трудно, особенно если учесть, что Чу Ваньнин и вовсе не хранил терпения, но Тасян-Цзюнь был совершенно спокоен и шаг за шагом шел к своей цели. — Смотри. Сразу после, Тасян-Цзюнь протянул руки и стал поправлять воротник Чу Ваньнина до прежнего состояния, немного ослабляя вырез. Свой подбородок он положил на его плечо и делал все это глядя в отражение, время от времени посматривая, в глаза Чу Ваньнину. Этим жестом, он немного приобнял мужчину со спины и локтями не дал ему поднять руки и сорвать свои с его нательной одежды. Как только это произошло, Чу Ваньнин не смог удержаться, чтобы не увидеть это действо. Он доверял своим ощущениям, но зрительный контроль давал больше спокойствия, которого и так было совсем немного. Он не смог противостоять этой провокации и был сражён, сжав от обиды зубы, Чу Ваньнин все же посмотрел на свое нечёткое, искаженное в плече отражение вновь. Готовый вспыхнуть языками пламени от злости и смущения, Чу Ваньнин застыл как замороженный с идеально прямой спиной, ощутив прикосновение широкой груди к своим выпирающим лопаткам на спине и плечу, лицо рядом с которым тоже оказалось переломлено несколькими вмятинами. От досады, у него не было никаких сил биться, он мог лишь запугивать Императора в пустую, зная заранее, что давно проиграл в этом сражении и все, что спасало Чу Ваньнина от возобновления рабства — это условность их взаимного прощения, не доказанная ничем. Бессилие — это изменить ранило ещё больше и совсем скоро Чу Ваньнин стал полностью изнурен этими противоречиями. По началу покорность понравилась Тасян-Цзюню, но заметив целую бурю противоположных эмоций, на лице Чу Ваньнина, который смотрел прямо в отражение собственных глаз и безмолвно сходил с ума уже не обращая внимания на действия Императора, Тасян-Цзюнь решил это прекратить и все-таки добиться своего. — Ваньнин, ты прекрасен настолько, что не одно зеркальное полотно, не может передать твоей совершенной красоты. Бархатный голос под ухом прошептал то самое желанное, от чего в сердце могло распуститься сотни цветов и столько же птиц могли запеть благословенную и упоительную песнь. Мог ли Чу Ваньнин противостоять такому? Нет. Он даже не пытался. Эту хвалебность следом подтвердил многообещающий и настойчивый поцелуй в чувствительную и крошечную родинку за ухом, от которого Чу Ваньнин не мог сдержать себя в руках. За ним, он даже не замечал, как Тасян-Цзюнь уже давно отложил свои руки от его воротника и просто обнял его. Но вместо ожидаемой растроганности или взволнованности, в глазах феникса, Император увидел только мрачное сожаление. Сладострастие быстро ушло вместе с дрожью и так же скоро вернулось огорчение. От столь разрушающей личность огромной неуверенности, Чу Ваньнин очень хотел верить словам Мо Вэйюя, но не мог, просто не позволял себе этого. Он не мог принять себя так же быстро, как Тасян-Цзюнь менял истину с ложью и потому не смел доверял ему, особенно в том, что касалось его самого. Так же он не мог обещать, что поверит в это в будущем, ведь это никогда и не было правдой по его собственному, безжалостному мнению о себе. Зная, что не может признать того же, его сердце в один миг наполнилось боязнью разочаровать в неоправданных ожиданиях Тасян-Цзюня и сжалось до боли. В зеркальном отражении его глаз можно было прочитать скорбное "Нет, это совсем не так...", после которого последовало слабое мотание головой в отрицании. Постепенно вместе с этим жестом появился мокрый блеск в его глазах и лёд, наросший внутри них, грозился с минуту на минуту растаять. Тасян-Цзюнь увидев несогласие даже представить себе не мог, насколько Чу Ваньнин недолюбливал себя. Единственное, что он понял, так это то, что с этим нужно разобраться прямо сейчас. Он не знал, как доказать обратное и что ему нужно было сказать в таком случае, все что пришло ему на ум — утвердить делом. Терпение, что он копил начало иссякать, и Тасян-Цзюнь больше не мог сдержать себя от более обольстительных и будоражащих действий. Немного долго и пытливо смотря в отражение глаз мужчины перед собой, он казалось спрашивал, уверен ли в том Чу Ваньнин. После чего принялся покрывать его шею и плечо собственническими и жадными поцелуями все ещё смотря в зеркало пристальным и плотоядным взглядом, наблюдая за реакцией плененного ими мужчины. Ещё никогда Тасян-Цзюнь не делал этого с Чу Ваньнином без самого главного, никаких тонкостей или чего-то подобного из-за чего Чу Ваньнин был полностью потерян и не знал, как себя вести. В принципе, все что касалось телесных ласк любого вида вызывало в нем лишь недоумение и отвержение, но это совершенно отличалось от того, к чему он смог приспособиться за все время, проведенное рядом с Наступающим на бессмертных Императором. Это было намного трепетнее и проникновеннее до лёгкого онемения и теплого покалывания на тех местах где оставался влажный след от жгучих губ. В какой-то момент у него закружилась голова и он услышал настойчивый голос Тасян-Цзюня бурчащий и приглушённый прикосновением к коже. — Опрометчиво дразнишь меня с того самого момента как я вернулся и в то же время притворно строишь из себя недотрогу... Очень скоро все плечо оказалось на голе и открыло путь к шее, которую тоже больше ничего не скрывало. Стало нечем дышать от задержки дыхания и жара, но Чу Ваньнин все ещё пытался с этим справиться, смотря через зеркало прямо в глаза Императору, который делал это с ним и не собирался останавливаться. — Ты же специально так откровенно одет, ведь под халатом ничего нет, я прав? И все ещё делаешь вид, что ничего не понимаешь... Произнеся это на выдохе с соблазнительным тоном, Тасян-Цзюнь перешёл к ямке между ключицей и мышцей плеча, продолжая целовать застывшее в растерянности и тающее тело в своих объятиях. Не удержавшись, но вонзился зубами в это место и чуть не укусил, пустив кровь. От такого тело сильно содрогнулась, но вновь пришло в себя через некоторое время. Это точно разбудило Чу Ваньнина, так как зрительный контакт с Императором оборвался, и он наконец смог увидеть себя в этом темном и размытом отражении погрузив его в сильнейшее изумление. Впервые он мог увидеть со стороны, как выглядит интерес Императора к нему и не веря своим глазам, не мог смириться с тем, насколько увлечённым оказался Тасян-Цзюнь прильнувший к его плечу. Даже если это плечо виднелось в отражении помятым и изломанным, Тасян-Цзюнь все равно не отрывался от него. Именно тогда, Чу Ваньнин понял, насколько правдивы были слова Мо Вэйюя. — Хотел бы сжать тебя в руках, так чтоб ломались кости, укусил бы до крови, но ты слишком превосходен, чтобы менять в тебе хоть что-то. Ты самое драгоценное, что есть у меня, не один из этих коробов не содержит такого богатства, что есть в тебе. Ты моя звезда, самая яркая, что есть на небе. Ваньнин, ты, красив как цветы в весеннюю пору и ни с кем не сравним. Твой сладкий запах сводит меня с ума... Ни с кем не сравним? Даже с Ши Мэем?.. Дальше, Чу Ваньнин больше не слушал искушённых речей Императора. На этом, сладостные мысли в разуме Чу Ваньнина перестали течь сахарными реками и замёрзли тонким льдом до первых пор таяния. Если он смог поверить в пристрастность Тасян-Цзюня к нему, то что он был лучше Ши Мэя, нет. Хотя бы потому, что Ши Мэй заслужил признание в любви от Мо Жаня однажды, но не Чу Ваньнин. Возможно им никогда не доведётся достичь таких же нежных чувств, что были тогда между этими двумя невинными учениками и об этом не следовало бы даже мечтать, что Тасян-Цзюню, что Чу Ваньнину, но последнему от такого умозаключения все ещё не становилось легче. Поставив красный след на месте глубокого поцелуя, Тасян-Цзюнь тщательно его вылизал и на конец просто положил голову на плечо Чу Ваньнина, стиснув руки на его теле сильнее и вдохнув в конце, как можно больше воздуха. Но это продлилось совсем не долго. Чу Ваньнин решил не преувеличивать это недоразумение, дабы не напоминать Тасян-Цзюняю о Ши Минцзине и скоротечно все прекратить, уговорив себя на том, что внимание, подаренное ему сегодня — это то, что он заслуживает и ему действительно достаточно лишь этого. Конечно после такого, стало намного больнее на сердце чем до, от ревности и крохотности той доли, которая ему досталась. Но он не мог требовать большего... Все верно и честно. Нужно уметь довольствоваться малым, хоть желание получить абсолютно все очень сильное и неутолимое, заставляло сердце изливаться кровью в обиде и горести. — Мне холодно... Не ожидая пока Тасян-Цзюнь его отпустит, Чу Ваньнин сам вырвался из его крепкой хватки и быстро накинув на себя спущенный с плеча халат направился к жаровне в углу комнаты и присев подкинул древесного угля. Глядя на языки пламени за резьбой, с закушенной губой Чу Ваньнин попытался привести себя в порядок и избавиться от удрученности, но ее вышло только затаить. Отдышавшись, он все-таки поднялся на ноги и обернулся. От автора: Делитесь положительными впечатлениями здесь и в тгк: Пепелище Сижи. С надеждой на то, что ваше сердце не осталось равнодушным к этой работе🤍