Мрак

Шаг и ещё, с мужеством в сердце, стремительно отворив только одну из половин ворот размашистым действием руки, он перешёл высокий порог и в тот же момент был остановлен Тасян-Цзюнем, что пересёк ему дорогу и чуть не сшиб, нарвавшись на него. Они едва не столкнулись и Чу Ваньнин сохраняя импульс только увидев рядом с собой жилистую шею и ямку в центре ключиц, замер как на смертном ложе. Он не смел поднять на него растерянных, натертых глаз и ощутил, как мгновенно опустело нутро, а все тело продрогло от холода предвкушения неминуемого приговора. Окоченели до отказа ноги и пальцы рук, сердце сковало колким льдом и даже превышающая скорость его биения, не могла разбить ледяную корку. Казалось тело целиком остыло и может сейчас же бездыханно упасть, но все ещё стояло, замерзнув от страха. Оно расколется на мелкие трещины позже, когда Тасян-Цзюнь наконец проклянет и не оставит чистого места на нем. Но так ничего и не произошло. Как и предполагал Чу Ваньнин, их местом встречи станут ворота Павильона Алого Лотоса, вот только Тасян-Цзюнь был с голыми руками и не намеревался убивать Чу Ваньнина. Его цель, была несколько иной. В свою же очередь Император тоже не видел лица своего пленного, но при этом успел заметить, как потряхивает все его тело точно тот, день и ночь стоял под проливным дождем. Ощутив волнение в черном от яда сердце, Тасян-Цзюнь поднял руку и наугад дотронулся до лба Чу Ваньнина посчитав это действие обязательным перед отправкой. — Ты болен? От неожиданности Чу Ваньнин забыл, как дышать и поднял лицо с глазами полными глубокого поражающего шока. На это действие ушли все его скопленные за это недолгое время силы, из-за чего он не смог даже увернуться от императорской руки. Пропала вся сооруженная наспех защита, ведь к такому он не был готов, за чем вся его закалённая воля вовсе сломалась без возможности на починку. К глазам тут же подступили слезы и он, не веря свои ушам уловившем едва заметную нежность в этих твердых словах, с надеждой во взгляде уставился прямиком на Тасян-Цзюня. Да, он действительно болен. Его сердце всегда болит: когда рядом и когда далеко от него, когда грустно и когда счастливо вместе с ним, когда берет злость и когда бьёт раскаяние перед ним. И это не излечить. Увидев бледное лицо с покрасневшими в уголках, полными слезливого блеска глазами с синяками под ними, Тасян-Цзюнь лишь убедился в своем домысле и спустил не почувствовавшую жара руку погладив висок и щеку, в ожидании ответа. Кожа на ощупь была очень холодной, как и его глаза, точно озёрный лёд, две почти зеркальные глади, льдины которых вот-вот раскалятся едва сдерживали бушующий водный поток. Император не знал, чем был так напуган Чу Ваньнин, но несмотря на это, не собирался это выяснять. Важно лишь то, что они теперь вместе и что бы не случилось он мог всецело окружить его заботой. Тасян-Цзюнь сам решал, в чем нуждался Чу Ваньнин и был в этом полностью уверен. Тогда, Чу Ваньнин подумал, что действительно болен, смертельно болен, раз слышит слова, в которых не было ни ярости, ни обид. Разве могло быть так, что Тасян-Цзюнь обо всем забыл или того невозможней простил его? Даже засомневавшись в этих насыщенных скрытной лаской словах, Чу Ваньнин понял их именно так. Он все ещё был нужен Мо Вэйюю. — ...Нет. Дыхание сбилось и голос пропал под натиском сильных чувств. Только услышав свой собственный севший от недавнего крика голос, Чу Ваньнин заметил, как дал слабину и потерял контроль над собой. Он поистине был похож на больного — все симптомы указывали на это подтверждая диагноз влюбленности, граничившей с безумием. От того его отрицание принимало оборот лёгкой лжи себе во вред. Осознав это, Чу Ваньнин в смятении отвёл взгляд в сторону, после чего постарался промаргаться и убрать следы едва не упавших слез с глаз. Заприметив очевидную, но робкую до трепета в сердце ложь Тасян-Цзюнь не имел понятия зачем Чу Ваньнин это делает, но счёл тем, что несмотря на свою болезнь, он желает отправиться вместе с ним, совершенно не догадываясь о том, что некоторое время назад Чу Ваньнин бился в панике готовым умереть, лишь бы не видится с Его Величеством. Приняв жертву хорошего самочувствия за доброе намерение и почтение к его лицу, Тасян-Цзюнь поправил узел шнуровки мантии на груди Чу Ваньнина отметив его черный наряд и чутко распорядился. — Тогда садись первым и погрейся в повозке. Этот Достопочтенный хочет увезти тебя в Храм Убэй. Как оказалось, за его спиной десятки живых трупов Вэйци-Чжэньлун к тому времени успели подогнать экипаж на конной тяге и выстроились в ожидании нового приказа. Закончив с Чу Ваньнином, Тасян-Цзюнь отправился проверить карту и указать безопасный путь мёртвому кучеру. Оставшись покинутым, Чу Ваньнин наконец увидел стражников с серыми и совсем неприметными лицами, немые и мутные глаза которых глядели сквозь него. От того, что его сердечное чувство было показано стольким людям, он напряг челюсти в постыдстве и сильнее натянув на лицо капюшон быстро забрался в повозку заняв сидение напротив входа. Повозка стала ему укрытием от посторонних глаз и наконец почувствовав себя в приводящей к покою безопасности, чувства полностью завладели им. Как медленно снимал капюшон с головы и укладывал его за плечи, так протяжно и скатывались две хрустальные слезы, которые он больше не мог подавлять. Он не знал, что случилось, и почему смертная кара прошла его стороной, но был не в себе от радости и счастлив до слез, что может продолжать сходить с ума от своего сокровенного смысла. Ему не запрещалось любить Мо Жаня и дальше, что могло значить дарование жизни минуя смерть, наивысшая милость о которой только можно было мечтать. И все же сложность сложившегося не давала ему перестать переживать и заставляла в сердце щемить горькому счастью, тревожа тело слабостью и дрожью в плечах. Больше ни на чём он не мог сосредоточиться только сладкая боль в груди побуждающая его задышать вновь. — Трогай! Прозвучал повелевающий голос Тасян-Цзюня снаружи, после чего Император поднялся в повозку и опустив за собой бамбуковый занавес подобрал подол ханьфу и сел на боковое место за чем экипаж отправился в путь и повозку немного качнуло. Их поездка началась до рассвета ради обеспечения безопасности движения и предупреждения покушений, которые могли застать их у подножья горной системы в более светлое время суток, но осень была сподручна им и тени долго не рассеивались под плотными свинцовыми тучами. Мрачной была и обстановка внутри повозки. Не было ни одного источника света и в темноте сгущалось все пространство искажая его внешний вид, даже дышать становилось труднее от стороннего напряжения. Немое молчание же разбивал топот копыт и стук колёс, а тихая качка создавала иллюзию оживленности, но на деле действительности оставалось желать лучшего. Совершенно один и наедине с собой, Чу Ваньнин в слабости облокачивался спиной о стенку повозки, не сдерживая безупречной осанки. Его отрешённость сводила с ума, и до горечи доводило покачивание уставшего тела так, как трясла повозка. Черный силуэт, мерцающий сиянием северных ночей, был самым печальным зрелищем и хуже всего только холодные руки, пальцы которых испугано выглядывали из-под рукавов и бледное, тусклое лицо, почти полностью отвергнутое от Императора к окну. В какой-то момент поездки, этот призрачный образ стал интересом Тасян-Цзюня и сподвиг к действию. Первое, что он сделал, это наблюдение. Внимательно осмотрев Чу Ваньнина, он кое-что понял. Как же странно, этот мужчина всегда достойный великолепия и почтения сейчас был такой естественный и мирской, укромный до наивности и чистосердечия, что не могло быть не замечено глазом и верно откликалось в сердце. Ощущение покоя от Чу Ваньнина было редкостью, к тому же его черный наряд и расположение в повозке заявляли об уступлении и в том заключалась вторая странность. Неужели так сработал их недавний разговор в Водной тюрьме под действием Воды Оправдания? Значит ли, что, скинув бремя с плеч, Чу Ваньнин согласился стать пленным в своей истории и наконец принял все свои грехи? Стараясь убедиться в своих догадках более явно, Тасян-Цзюнь упёр локти в колени и наклонился вперёд, чтобы суметь заглянуть Чу Ваньнину в лицо и прочесть его эмоции. То, что он увидел поразило его. Две влажные дорожки от слез блестели на заплаканном лице в бровях которого скопилась вся тревога. Это была демонстрация самых сложных эмоций и чувств, которые только мог себе представить Тасян-Цзюнь. Он был готов списать такую робость на событие поездки и ощущения свободы, которое уже достаточно давно было Чу Ваньнином не ощутимо, но несмотря на это пленный даже не смотрел в окно. Ещё перед посадкой настроение Чу Ваньнина насторожило Тасян-Цзюня, но сейчас он был совершенно озадачен таким проявлением как слезы без явной причины. Теперь же, но не мог проигнорировать расстройство Чу Ваньнина и подхватив увиденную тревогу как заразную болезнь желудка, предался волнению. Его планам такое изъявление было только в пору, но все же теперь Наступающий на бессмертных Император беспокоился не только за телесную оболочку его пленного. Хотя, поглядев подольше на эти блестящие следы от слез, он тут же передумал. Ехать с человеком, напустившим сырости в их средство передвижения и к тому же чувствовать неясное сопереживание глубоко под ребрами не было никакого удовольствия. Дабы скорее унять давящую боль в груди, Тасян-Цзюнь резко схватил Чу Ваньнина за обе руки и наконец повернул его к себе. Как оказалось, сил вложенных в это действие было немерено, все было рассчитано на тот случай, если его спутник примется сопротивляться, что точно должно было произойти. Но этого не случилось. Чу Ваньнин недоумевающе обернулся в тот же миг сверкнув солёным блеском в глазах, и ничего не сделал. Только в одно прикосновение, Тасян-Цзюнь смог понять насколько сильно замёрзли эти тонкие и белые руки, почему немедля стал растирать ладони и следом каждую фалангу пальца делясь своим нескончаемым теплом. — Этот Достопочтенный везёт тебя для важного дела, соберись. Неизвестно почему, но чем больше Император делал для того чтобы согреть руки Чу Ваньнина, тем легче становилось у него на сердце и через время, когда чужие руки отозвались собственным возобновившемся теплом, Тасян-Цзюнь наконец поднял глаза вновь взглянув на Чу Ваньнина. Но Чу Ваньнин был совершенно к этому не готов. Он не отрываясь глядел на Тасян-Цзюня рассматривая его черные, но переливающиеся перламутровым фиолетовым глаза с по-душевному беспокойным взглядом. Тогда ему подумалось, что только озорные ямочки на румяных щеках, по которым он очень скучал, могут быть красивее этого созерцания. А усвоение, что стольким вниманием Тасян-Цзюнь уделил только рукам Чу Ваньнина, стало для него непосильным. Сейчас любое воздействие очень остро им воспринималось, и такая бесхитростная забота стала для него настоящим ударом. Никого и никогда не заботило насколько холодны его руки и какой приносит это дискомфорт. Тасян-Цзюнь же даже не задумывался над этим, игнорируя все потребности Чу Ваньнина, но именно он сейчас старался поделиться своим теплом и согреть их. Это было в двойне больнее от того насколько хорошо. Как долго Чу Ваньнину пришлось ждать, чтобы Мо Вэйюю стало не все равно? Сколько лет его руки были покрыты обжигающим и грубым льдом? Одно крепкое и теплое прикосновение и Чу Ваньнин больше не мог сдерживать себя. Хоть его выражение лица и было неподдельно строгим, из черных глаз феникса его бесшумно текли огромные и горячие слезы. После случайно обраненного на него взгляда Тасян-Цзюня, он выразил больший гнев на своем лице, но это было бесполезно и потому Чу Ваньнин тут же зажмурил глаза пытаясь спрятаться и взять себя в руки несмотря на то, что он просто не мог этого сделать. То, что такое обстоятельство выбивало Чу Ваньнина из колеи и он с этим ничего не делал, не пытался отвернуться или выдернуть руки из чужих, только довело Тасян-Цзюня. В стремительном подступлении раздражительности Император сжал до лёгкой боли согретые руки в своих и нетерпимо рявкнул. — Хочешь разжалобить Этого Достопочтенного?! Пощады не жди, Этот Достопочтенный все равно отвезёт тебя в этот нудный и мудреный монастырь! Ты сам склонил Этого Достопочтенного к такому произволу, теперь пеняй на себя! Все, что случится — на твоей совести! Поплатись сполна за свое молчание перед Этим Достопочтенным! Злобствуя все больше Тасян-Цзюнь оглушил криком все пространство внутри повозки угнетая беззащитного Чу Ваньнина, но к концу его речи его голос выровнялся и стал исполненным горечи. Ему было до бесконечности досадно, что Чу Ваньнин столь долгое время обманывал его и скрывал истину бывалых лет, потому Император желал отомстить за данную несправедливость. Пораженный как нескольким десятком лезвий ножей столь острыми и холодными словами, Чу Ваньнин дрогнул и нахмурив лицо ещё суровее, тяжело выдохнул. Теперь он не знал, о чем думать. Он больше ничего не понимал, но этот крик смог вернуть его к прежней стабильности. Много лет Чу Ваньнин терпел скрытое презрение к себе, а после пленения пережил унижение и адский гнёт. Воспринимать в свою сторону агрессию давалось ему легче и привычнее чем даже малую заботу и потому сейчас этот крик наконец успокоил его. Слезы в одночасье остановились и вновь от него как всегда стало веять безжалостным зимним морозом. Рукам, что были стеснены до боли, Чу Ваньнин оказал равнодушие и вместе с тем отвернувшись от Тасян-Цзюня стал вглядываться в одну точку, располагающуюся примерно на высоте своих глаз. Поняв, что сделал только хуже, Тасян-Цзюнь принялся согревать руки Чу Ваньнина кропотливее, но теперь было поздно и это не помогало ощутить себя в компании с живым человеком. Чу Ваньнин вновь прикинулся бездушной деревянной куклой и если раньше он посвятил Мо Вэйюя в избранного позволив увидеть страдания своего сердца, то теперь он совсем отключился от реальности и что бы Тасян-Цзюнь не делал, он не станет обращать на это внимания. Тасян-Цзюнь же жаждал ответов на свои вопросы, на которые Чу Ваньнин через боль так же смолчал в Водной тюрьме. Он ждал, что после его криков, Чу Ваньнин закричит на него в ответ и от нестабильности своего душевного состояния все выскажет ему, ведь во злости люди говорят только правду т.к. солгать не хватает сдержанности. Но это трюк никогда не работал на Чу Ваньнине, возможно дело в том, что по-настоящему он и не злился никогда? Допустив огромную ошибку в манипуляции, Тасян-Цзюнь был расстроен до жжения в глотке, но сдержаться от того чтобы выбить слова силой, ему позволила мысль о том, что-то место куда они держат путь предоставит ему возможность полностью заявить о своем отношении к молчанию Чу Ваньнина. На этот раз он не сможет смолчать и расскажет все без утайки. Забыв о каких-то руках, Чу Ваньнин сначала не мог не о чем думать и просто ждал, когда бушующее море в его нутре остепенится. Когда тучи поредели и солнце осветило этот грязный мир белым и холодным светом, а они были уже далеко от Пика Сышэн, тогда Чу Ваньнин наконец осознал куда они направляются. В сознании Чу Ваньнина этому месту не доставало достоинства его признания несмотря на то, что начало его жизни неразрывно было связано с ним. Храм Убэй вел отрешенную от мирской суеты жизнь и не участвовал в политике Тасян-Цзюня везде сохраняя нейтралитет, поэтому чем он мог вызвать внимание Императора, Чу Ваньнин не знал, но точно понимал, что, как и сказал Тасян-Цзюнь, он не хотел возвращаться туда. Ему вспомнился его последний день, проведенный в этом пустосвятном храмовом комплексе и эти воспоминания не вызвали ни одной положительной эмоции. С того дня его отношение к Храму и его служителям совсем не изменились, и он прекрасно знал, что ждёт его на пороге. Встречный тучный взгляд бесстрастных, омоложенных, но истинно старческих глаз, что таят глубокую вину и обиду. Когда-то именно этот зависимый от личных целей зачерствевший взгляд полный безосновательной злобы довел его до первых слез и заставил приставить лезвие кинжала к груди. И на этот раз, Чу Ваньнин ждал увидеть именно его, точно зная, что, как и он сам, человек обладающий таким взором, навечно останется верным себе и ни за что не изменит своим принципам. Только вот, если, тогда будучи юнцом он смог только выполнить требование своего учителя, согласившись с его условиями назло и показав обратную и ужасающую сторону действительности, заставил испугаться собственной воли для того чтобы получить желаемое. То на этот раз он был готов в полной силе ударить в ответ. От автора: Делитесь положительными впечатлениями здесь и в тгк: Пепелище Сижи. С надеждой на то, что ваше сердце не осталось равнодушным к этой работе🤍