Мрак

Мрак заставлял отрешиться от пространства, забыть о материальном и уйти в себя. Тишина же позволяла услышать, как шумит кровь в голове и тихо бьётся сердце в груди, как импульсы бегут к отекшим запястьям под холодными кандалами, но со временем всего этого не стало. Лишь нарастающий голос пустоты, точно мрак закрадывался внутрь и вымещал дыхание, окружал вакуумом и душил. В этой сводящей с ума холодной темноте время воплотило силуэты разных оттенков черного и запустило сюжет полный жестоких действий и кошмарного помысла. Это был плохой сон, от которого нельзя было проснуться, ведь Чу Ваньнин вовсе не спал. Произвольные мысли в его голове изводили его с ума, каждый раз приводя к ужасу самых трагических последствий. И пусть действие Воды Оправдания давно прошло, он не мог остановить самобичевание, которому открылись все пути. Какое-то время он попросту не мог замолкнуть и выговаривал все, что так долго, будто бы покрылось слоем пыли, лежало на душе. Когда боль утихла, все его слова перенеслись в мысли и продолжили мученичество, только вот теперь пещерный зал сотрясался в зловещей тиши. Долгий период времени спустя от двери послышался скрежет ключа в замочной скважине, после чего массивная дверь пришла в замедленное движение. На помост попал огненный свет внутренних коридоров, а следом и серый длинный силуэт. Жест вышел внезапным от отсутствия любых других действий в темноте, что напугало немым и резким испугом Чу Ваньнина. Все это время он ожидал своего освобождения сидя у стены рядом с дверной рамой осторожно пройдя до нее по не ограждённому помосту, дабы не упасть в воду. Нащупав схождение каменного пола со стеной, он не задумываясь принял положение сесть спиной к стене и как можно больше сжаться, только это никак не помогло ему спрятаться от самого себя. Теперь же увидев длинный серый силуэт, тревога лишь поменяла рокот в его груди на зверский рык и заставила затаить дыхание в ожидании всего самого худшего. Следом, тень продвинулась и ей оказался старый евнух Лю Гун, которой не стал широко открывать проем и тут же увидел Чу Ваньнина сидящего рядом с дверью. Несмотря на густую темень в этом месте и свое слабое от старости зрение, он отчётливо узрел как пара черных глаз воззрились в него мигая блеском ужаса и беззащитности. Такой взгляд испугал евнуха и он, тут же схватившись за ключ подошёл ближе и отстегнул кандалы с рук Чу Ваньнина. На ощупь они оказались такими же холодными, как и сам металл наручников, потому на этот раз старый евнух в испуге больше не пытался исправить положение, а скоротечно отпрянул, спрятав ключницу под рукавами. За то прикосновение, длившееся в одно мгновение, ему показалось то, как такой холод был не совместим с жизнью и несмотря на это его господин поднялся и пошел следом, туда, куда его повел евнух. Выйдя из пещерного зала в коридоры на этот раз освящённые линиями факелов под потолком, старик попытался ещё раз разглядеть Чу Ваньнина на предмет живости случайно подумав о том, как Его Величество вполне мог обратить его в живой труп, но взглянув ещё раз, он стал встревожен и успокоен одновременно. Даже в болезни Чу Ваньнин сохранял видимую степенность кажущегося жизнелюбия, которое его давно покинуло, всегда он старался выдержать лицо и был сдержан. Теперь же цвет его лица приобрел сероватый оттенок, а под мечущимися округленными глазами залегли тени. И даже если тело его все ещё шевелилось от присутствия духа в нем, выглядел он утратившим всякий разум безумцем на грани погибели. Чу Ваньнин ужаснее Тасян-Цзюня, хотя бы потому, что гнев его кристально честен и продуман, его нельзя сокрушить обманом или уклониться. Его злоба обезоруживала и снимала все маски без ехидства и коварности оставляя противника абсолютно нагим и побеждая в два счета. В отличии от Мо Вэйюя готового биться и доказывать вечность свое господство, для интереса жизни ему был необходим стоящий противник, который бы возбуждал в нем жажду крови, несмотря на грязные методы ведения стратегии и полное безразличие к позиции соперника. Никто не знал, что таится в глубине мрака этих великолепных, завораживающих своей пленительной и строгой красотой глазах феникса, если за всю жизнь на поверхности нашлось место лишь для демонстрации обыденной злости, от которой с лёгкостью могли подкашиваться ноги. И именно эта неизвестность пугала больше всего. Его смиренность могла обернуться чем угодно и то, что удалось узреть Лю Гуну на днях, а именно безжалостное убийство Императрицы, лишь оправдало его домыслы. Оставаться наедине с таким неуравновешенным человеком, мог быть храбр лишь более закоренелый сумасшедший и это — Тасян-Цзюнь. Будучи все ещё не причисленным к их числу, старик опасался Чу Ваньнина и как только посмотрел, то тут же отвёл взгляд в пол, он даже забоялся озвучить поручение данное ему, но за то время пока они выходили из Водной тюрьмы, его господин ничего не предпринял и это стало старику отрадой. Его волнение не оправдалось и хоть тревога не утихла, он все же смог вымолвить приказ. — Его Величество приказал сподручить вам привести себя в порядок для встречи с Владыкой. Расслышав объяснение, Чу Ваньнин продолжил идти следом, вот только шаги его стали сменять друг друга вынужденно и насильственно. Он всем сердцем не желал смотреть Тасян-Цзюню в глаза, и страшился его больше смерти. Как Тасян-Цзюнь будет смотреть на него теперь, когда Чу Ваньнин выдал все их тайны? Что он скажет ему и что сделает? Ничего из предполагаемого в его разуме не преследовало хорошего конца. Чу Ваньнин ощутил ровно те чувства, которые раздирали его сердце в ту самую ночь после сладкого, лунного ужина, когда после первой брачной ночи Лю Гун так же вел его на порог Водной Тюрьмы, сказав, что Император приказал туда его привести, но как оказалось Тасян-Цзюнь сам ожидал его у ворот. Вспомнив о том времени, Чу Ваньнин задрожал. Он отдал этому мужчине всего себя и теперь не мог вынести даже мысли о любом малейшем дуновении холода с его стороны. Теперь он даже не знал откуда брал силы, чтобы справиться с прямой ненавистью раньше. Сейчас этот ресурс был для него недоступен. Он чувствовал великую вину и боль сердца, за страх быть отвергнутым. В связи с эффективным и деликатным действием Воды Оправдания раскаяние и мольбы о прощении были произнесены им столько множество раз, что он посмел запутаться и забыть, что было сказано на самом деле, а что так и осталось скрыто в тени. Ему казалось, что он высказал все, что было ему известно и даже собственные чувства к Мо Вэйюю с которыми был ознакомлен уже давно. К тому убийство Императрицы на почве ревности и показное принятие участия в политических делах за место Первой супруги уже демонстративно заявляли о его неравнодушии к Императору, хотя оно никогда и не было тайной, лишь было вытеснено рутиной к кой никому другому не было особого дела. Потому ему и казалось, что он, потеряв контроль рассказал и об этом, больше не доверяя своей нерушимой стойкости. От слабости, которой ему пришлось уступить, он испытывал сильные переживания. Тасян-Цзюнь определенно возненавидит его пуще прежнего и ранит ещё сильнее. Кто мог подумать, что в прошлом учитель, а в нынешнем пленник так бесцеремонно признается в самом высоком для него, но в самом низком для Тасян-Цзюня чувстве. Немыслимо само его возникновение и противоречивы действия, но все это самое настоящее и действительное, чуткое и ранимое. Сердечное страдание — его непреклонное уважение, самоотверженное доверие и верная привязанность, совершенно неприемлемое содержание которому никогда не было места в мире и потому безнадежно, теперь обнаружено и принужденно к суду могло ждать лишь смертный приговор, убийство и вместе с тем смерть Чу Ваньнина не сумевшего перенести эту боль. Именно так думал Чу Ваньнин не оставляя себе и шанса на понимание, в безудержной тряске ступая по скользким ступеням к выходу из Водной тюрьмы. Весь Пик был устелен ночной пеленой и до рассвета было предостаточно времени совершить все, что было приказано Его Величеством. В Павильоне Алого Лотоса все уже было готово к приходу Чу Ваньнина: в доме была согрета бочка с водой для купания, стол с едой парил свежими блюдами на любой вкус, а перед зеркалом ожидала новая серебряная заколка с обновленным набором одеяния по предпочтениям Императора. Когда дело дошло до одевания, Чу Ваньнин в единственный раз не стал спорить с нравом Тасян-Цзюня и оделся во все чёрное совершенно не зная, что ждёт его на утро. Конечно никакое облачение не сможет повлиять на его бедственное положение, но вина была сильнее его убеждений. Приготовление окончилось ещё до рассвета, потому он был оставлен в одиночестве ожидать нужный для выхода час. Увитый серебром и лоском черного шелка он сидел на своей кровати не поднимая ног. Постель была заправлена новым бельем точно из-под иглы. Без его ведома сменили балдахин и кисею на входе, внутри было очень чисто и все было расставлено по своим местам будто никто и никогда не жил здесь. Это странное ощущение смены уже одолевало его, когда десятки придворных служанок рядили его в красное. Тогда казалось жизнь после закончится и больше, он не увидит этот мир, но оказалось, судьба припасла ему ещё одно испытание. Очевидно, за что-то Небесные боги яро гневались на него заставляя переживать один ужас за другим, но он не знал от чего. Сейчас он мог думать лишь о том, как пройдет его грядущее свидание с Императором, но даже так остроты его разума хватало лишь на первое мгновение их встречи. Чу Ваньнин всерьез запнулся на этой мысли и не мог продолжит продумывать остальное. На ум приходили лишь самые драматичные варианты, которых и без того было огромное множество, чтобы как следует поломать себе голову. Двор, в котором он прожил более 5 лет ставший ему щитом и бронёю так же покоил его вдохновение и чуткий сон. Теперь же все вновь было вычеркнуто из его хроники, заставляя ощутить его чужеродность. Весь прежний уютный мягким светом дом Чу Ваньнина теперь был окутан темнотой, в комнатах не оказалось не одной свечи. Потому собирая волосы перед зеркалом, Чу Ваньнин ориентировался лишь на остроту собственного зрения, так и не увидев черты силуэта, смотрящего наперекор. Было мертвецки тихо и Чу Ваньнину казалось будто он истинно лишний. С рассветом сюда ворвётся новый хозяин, более красив и более покорен с той же минуты выдворив его за дверь, а у него не будет и права возразить. Он понял все уже сейчас. Затем ему придумалось как он хотел бы быть похоронен в своем белом и заношенном ханьфу, а это чёрное искрящееся как ночное звёздное небо серебром платье совсем не подходило для такого события. Он даже не знал, как выглядит со стороны и это давило на него тенью дискомфорта. Под конец его мысли приобрели самые странные формы, но все они звучали о том, чтобы вернуть прошлое назад и не существовать в будущем, чувствуя самый лютый ужас с холодом скопившийся в желудке. Заметив, как краски неба в окне стали менять цвета простыней на кровати, Чу Ваньнин закрыл глаза пытаясь обмануть себя и продлить эту казалось самую короткую ночь, смену на день которой он не желал встречать. Недолгое время назад он жизненно необходимо хотел вырваться на свет, будучи находясь в кошмарах Водной тюрьмы, теперь же он как кот, был готов забиться в самом далёком и темном углу и спрятаться от всех тягот бренного и просто исчезнуть. Лишь бы не видеть его и не слышать его речей, пусть его память внезапно сотрётся, и он забудет об всем что, Чу Ваньнин не сумел удержать в себе и все вернётся на круги своя. Даже если он забудет Чу Ваньнина целиком и полностью, пускай... В дверь постучались и в комнату вошёл евнух Лю, он не стал медлить в своем известии. — Господин, время пришло. Его Величество ожидает вас у ворот павильона. Тогда проговаривая это спокойным и даже занудным тоном, он увидел, как изводил себя Чу Ваньнин. Мужчина сидел у изголовья кровати склонив голову к своим ногам. Глаза он крепко закрывал ладонями, а локти упирал в колени. Его тело дрожало и потому мерцал серебряный узор и бусины на подоле черного одеяния точно сама Богиня Сиванму ниспослала в грешный мир посланника темной ночи и холодной луны привести все стороны света к сумрачному великолепию и вечной мерзлоте, достичь совершенного идеала в беспросветной, чарующей Инь. Только вот глядя на эти самобичевание и муку возникало представление, что был он низвержен и проклят, нечаянно навлёкши на себя гнев божий и теперь без возможности вернуться на небо, драл на себе кожу. — ...Нет. Отказ прозвучал сквозь зубы и все же был слышен явной тревогой, которая и без того остудила покои павильона. Паника вырывала ему сердце из груди, и он ни за что не сдвинулся с места продолжая сидеть на кровати. Время от времени он протирал лицо ладонями, не открывая глаз и выглядело это так нервно и раздражённо, что казалось в какой-то момент Чу Ваньнин попросту выцарапает себе глаза. Сколько прислуживал ему, старый евнух не помнил своего господина таким. Его пугало это скверное и драматичное зрелище и в тоже время приводило в глубокое сожаление. С каких пор все так изменилось и почему в душу ломиться чувство скорого конца, точно это утро станет последним, он не мог знать и ничего не мог с этим поделать. Как человек, понимая Чу Ваньнина, ему все же следовало напомнить. — Но Господин Чу, Его Величество будет зол... — Заткнись! Стоило старому евнуху подвести мысль к рассерженности Тасян-Цзюня от ожидания, Чу Ваньнин тут же среагировал на это только и думая, что о императорской злости. В то же мгновение, словно дикая кошка он напал на жалкого старика схватив того острыми пальцами за дряхлую шею, не позволив даже охнуть от скорости происходящего и выкрикнул это со всей злостью ему прямо в скривившееся от страха лицо. — Счёл, мне нужно объяснять это?! Я знаю лучше твоего, что он зол! Он терпеть меня не может, я отвратителен, скверен и презрителен ему! Тасян-Цзюнь ненавидит меня! Дикий рык пронзил старика насквозь, а холодные пальцы глубоко вонзились в старческую кожу на его шее вызвав острую боль в глотке. Тогда Лю Гун изрядно пожалел, о том, что сказал. Чу Ваньнин выглядел удрученно. В купе разного рода пыток и испытаний, которые выпали на его долю он сильно похудел, а глубокие тени под бровями и скулами стали неотъемлемой частью его постоянного облика. Теперь же, все дошло до того, что тон кожи его стал почти прозрачным, а под глазами появились темные пятна сменив его внешность в более мрачную сторону. Но несмотря на это, его смертное тело обладало чудовищной силой, что была недоступна даже некоторым бессмертным - годы изнуряющих тренировок дали свои плоды, так что каким бы сломленным он бы не выглядел, он все ещё был способен на многое, например... убийство? Мысли о неприязни Императора в его сторону сводили его с ума: Чу Ваньнин не переставал скалится, а глаза налились кровью после того, как он натёр их и услышал замечание евнуха. Все напряжение, что накопилось за эту ночь сейчас переполняло его и било через край становясь злобным криком или же убийственным взором, которые он не желал сдержать. — Он не за что меня не простит! Ни за что! Каждое его слово летело острой стрелой на поражение, но пронзало только лишь его одного. Не было человека, кто мог бы прожить такую же жизнь и искренно понять его, даже старик повидавший множество разных временных лет не мог в полной мере осознать самоосуждение Чу Ваньнина. Почему вдруг господин стал вести внутреннюю борьбу и так унижал себя евнуху было неясно, старик понял лишь то, что с этого момента больше не питает желания впредь помогать господину. В черных, одичавших глазах феникса он увидел безумие с бешеной яростью рвущееся наружу и это поставило жирную точку больше похожую на кляксу в их сотрудничестве. В престарелое сердце закрался смертельный страх, который тот не испытывал уже давно и тем сделав его в несколько раз ужаснее. Это больше не тот в прошлом великий господин, благородный своими помыслом и делом. Больше нет спасения и этот бренный мир погрязнет в непроглядной тьме, потому как небесное благословение, дарованное во истину и мирность от тяжких мук и сердечных болей, обернулось дьявольским проклятьем, несущим ужас и смерть. — Лучше умру, чем выйду к нему! — ...Ах, сдался... Хриплый шепот, наперекор вклинившийся в не теряющий напора неконтролируемый ор был первой, верной и невинной мыслью от страха высказанной вслух, что стало причиной здравого осмысления Чу Ваньнином своего положения. Он совершенно не ждал слов в свою сторону, но получив такие был задержан ими. Он внезапно вспомнил как во всем угодил Тасян-Цзюню, выполнив то, что требовалось и действительно боялся встречи с ним. Даже думал отступить и каким-то образом просто исчезнуть дабы больше не попадаться озлобленному Императору на глаза, но то ли хотел он на самом деле? Разве сможет его сердце разлюбить и не болеть, если тот променяет его на кого-нибудь другого, с кем будет интереснее возиться? Вся жизнь его теперь была насыщена лишь одним смыслом — быть рядом с Тасян-Цзюнем. Мо Вэйюй был единственным, кто не бросал его несмотря на черствость души и тела, лишь он был пристрастен к холоду на губах и во взгляде. Ему одному Чу Ваньнин посвятил себя. Нет. Он непременно встретиться с ним, чтобы посмотреть в его глаза и принять все, что грозит его ранить. Будет больно, очень больно, но это стоит того, чтобы ещё раз просто увидеть Мо Жаня. Чу Ваньнин навис над скорченным лицом евнуха и придушив старого слугу ещё сильнее прошипел все самое острое, что было на языке. — Прожил дольше моего и думаешь этого хватит, чтобы стать мудрецом?! Престарелый дурак, я преподам тебе урок! Что-то могущественное и настойчивое наточило и без того пронизывающий взгляд Чу Ваньнина, после чего его брови яростно сошлись вместе, а рука удерживающая горло евнуха применила больше сил и придавив того к полу, с грохотом поставила его на колени перед беснующимся мужчиной в черном. Длинные пальцы выпрямленной руки словно когти глубже впились в потерявшую упругость с возрастом кожу причинив колкую невыносимую боль и заставив забыть о процессе дыхания. — Перед Учителем полагается стоять на коленях, проявляя великодушное почтение в готовности внемлить его науке! С колен Чу Ваньнин виделся совершенно неистовым. Чертовски всевластный и грозный до безумия взирал на евнуха хлёстким и брезгливым взглядом презирая и унижая его. Тогда, Лю Гун не мог и подумать, что именно так, несколько лет назад Учитель Чу смотрел на своих учеников вызывая испуганный трепет и панический страх, что было нещадным и самым жестоким наказанием. В голову старика пришло лишь то, что лучше б он стерпел боль десятка ударов плетью по спине, чем видеть это мракобесие своими глазами и его мысли идентично сходились с напитанными страхом мыслями бывших учеников. Злоба делала язык Чу Ваньнина острее лезвия ножа, точно десна его чернели, а рот целиком наполнялся ядом, отборная брань которого могла сравнять человека с грязью, не оставив и надежды на подъем. Сейчас же это проявилось в разы ожесточенней так как весь вид его выражал полное отвержение к провинившемуся слуге. — Ещё раз откроешь рот без дозволения — ты по совести поплатишься за это! Тебе не напугать меня, бойся сам! От боли в горле темнело в глазах, а дух старого евнуха был готов вырваться из тела приводя его к дрожи непрестанного ужаса. Наконец убедившись в том, насколько глубоко страх пробрался в дряхлое сердце, Чу Ваньнин отпустил его, после чего старик свалился на пол всем телом и хрипло закашлял. — Пошел прочь, надоел! Встряхнув рукавом Чу Ваньнин вновь закричал, не жалея стены собственного зодчества, от чего евнух Лю сначала интуитивно закрыл голову, а после постарался как можно быстрее отползти. Ожидая, когда ему освободят проход, Чу Ваньнин поднял руку, кой держал старика за шею и потерев друг о друга пальцы выругался в последний раз перед тем как уйти. — Мерзость!.. Как только проход был свободен, Чу Ваньнин немедля схватил со спинки стула приготовленную ему черную мантию и надев ее на свои плечи отправился к выходу из Павильона Алого Лотоса. Уже в пути он накинул капюшон на голову становясь хладнокровным ко всем бедствиям. Даже если он откроет ворота и переступив порог получит удар в сердце лезвием кинжала от Его Величества, он был более чем готов к этому. От автора: Делитесь положительными впечатлениями здесь и в тгк: Пепелище Сижи. С надеждой на то, что ваше сердце не осталось равнодушным к этой работе🤍