Мрак

Спустя самое короткое время занятое в пути, массивные каменные двери отворились с помощью захваченных трупов Вэйци-Чжэньлун служивших Императору и в церемониальный тронный зал вошёл человек, черная накидка с господского плеча которого, касалась алого ковра и тянулась коротким шлейфом за ним, его походка была властной и гордой, а голова надменно поднятой кверху. Его появление ещё на подступи к возвышенности на которой располагался трон вызвало бурные овации и заставило явить потаенную и почти похороненную предчувствием поражения надежду. Почти у каждого лекаря в тот момент глаза вновь загорелись уверенностью, ведь забытый всеми и вычеркнутый из этой жизни человек, на кого равнялись для обожествления и за то ненавидели, единственный мог дать отпор деспоту в жемчужном венце. И все же одним из немногих Цзян Си не поддался радостному искушению веры о спасении, а заметил очевидные отличия. Он стоял ближе всех к ковровой дорожке и смог увидеть разницу. Это действительно был Образцовый наставник Чу, никакой подмены быть не могло, но это был совсем не тот Чу Ваньнин которого знал Глава Цзян в былые времена. Хоть Чу Ваньнин и был возвышен как прежде, ещё никогда Цзян Си не видел его переодетого в чёрное, что на контрасте бледная кожа его лица казалась белее снега, а самое главное это то, что рука, которую Чу Ваньнин держал за спиной была полностью окровавлена и забрызгана потекшей и смешавшейся с алой черной тушью. Именно эти заметки вызвали в лекаре большое количество вопросов, как например, что могло произойти за дворцовыми дверьми, раз его руки полностью в крови, почему именно он отозвался на императорский приказ привести рабыню Сун Цютун? Так, в сердце Цзян Си закрались тревожные сомнения, и он стал ожидать развязки. В это время Чу Ваньнин не сбавляя стремительного темпа уже поднялся к трону. Удивленный самоотверженностью Чу Ваньнина прийти в этот зал и подняться к нему, Тасян-Цзюнь возмущённо бросил на своего пленного разъяренный взор. По его с недюжинной силой сжатых кулаках и плотно сомкнутых губам было видно, как он сдерживается не обронить лишнего слова или действия, дабы все ещё Чу Ваньнин оставался скрытым за завесой тайны, явивший себя только для него. Но все его попытки были бесполезны. Чу Ваньнин уже обнародовал себя и пытаться это как-то исправить, стало невозможным. Встретив бесстрашным и одержимым жаждой присвоения сумрачным взглядом усиливающееся напряжение в глазах Мо Вэйюя, Чу Ваньнин показал свой деспотичный настрой, взяв верх над Тасян-Цзюнем бросив ему зрительный посыл отложения выяснения отношений на более позднее время. Не столкнувшись с сопротивлением, Чу Ваньнин самоуверенно прошел мимо Императорского трона и дойдя до престола, предназначенного для восседания Императорской супруги, как второго представителя власти с наделением ею, расположенного чуть дальше остановился и одернув подол накидки опустился на трон. Только тогда он отвёл взор на захваченных гостей Императорского двора проигнорировав ответный властный взгляд Императора к нему кричащий о не позволении Чу Ваньнину проявить себя. Тасян-Цзюнь не знал, чего ожидать дальше, но был готов вступить в столкновение, как только Чу Ваньнин начнет атаку. Не дав выразить Тасян-Цзюню невербальную агрессию, Чу Ваньнин не затягивая принял участие в переговорах. Он окинул всех лекарей презрительным взором и сложив кровавые руки на одном подлокотнике не менее украшенного трона подал голос с явным остаточным хрипом от перенесенной болезни. — Введи меня в курс дела. Не желая терпеть недовольство Тасян-Цзюня, когда, по его мнению, на этот раз крупно провинился именно Император, Чу Ваньнин эффективно переключил внимание людей все же к сути их сбора, не объясняя причины своего присутствия и умело сдвинул переговоры с мертвой точки. В отличии от Тасян-Цзюня который всегда ручался отвечать лишь за себя, Чу Ваньнин имел опыт организации и быстро взял главенство в ведении тактического вопроса. Непременно чувствуя превосходство лишь в единой раздражённой фразе, которая была брошена ему не глядя, Император наткнулся на воскресшие амбиции Чу Ваньнина и был ими обескуражен. Он все ещё не хотел признавать факт разоблачения личности его наложницы потому, стиснув зубы лишь оскалился его главенству и ворчливо ответил. — Этот Достопочтенный желает выкупить у Гуюэе Сюэ Цзымина живьём, чтобы в дальнейшем пытать его и глумиться Внезапно Тасян-Цзюню в голову пришло заставить Чу Ваньнина самостоятельно признаться в причине своего визита, что могло бы ослабить его наказание. В попытке вывести его на чистую воду, Император хитро ухмыльнулся и поставил акцент на том, что он собирается делать со своей "покупкой" после приобретения, рассчитывая на то, что это дополнение заденет слабое место Чу Ваньнина и в порыве гнева, тот сам все доходчиво выскажет. — Так тебе нравится? Выжидающий взгляд тайно следил за каждым мельчайшим изменением на лице его наложницы сквозь нависшие брови и кисею из девяти черных жемчужных бус. Облокотившись на подлокотник своего трона, Тасян-Цзюнь поглаживал подбородок кончиками пальцев другой руки и ждал ответа. Заострённые брови на бледном лице сошлись вместе сильнее. Лицо Чу Ваньнина на миг отразило вспышку ярости и сразу после, твердое согласие отразилось от стен эхом, после чего алчные черные глаза вновь обратили свой взор к Тасян-Цзюню, подтверждая свой ответ. — Нравится. По залу прошлась волна негодующих вздохов. Чу Ваньнин действительно с полной серьёзностью и даже превыше этого высказал свое мнение. Честно говоря, он особенно желал исполнения этого замысла и даже большего. — Я хочу, чтобы ты убил его. В этих словах ясно слышались безудержность и кровожадность, а мрак в глазах стал совершенно диким и непокорным, что насторожило даже Императора. Тасян-Цзюнь нисколько не поверил его словам, а то как убийственно и уверенно смотрели на него эти черные глаза феникса только взбесило его. Что замышляет Чу Ваньнин? Почему его уста не гласят о примирении в утверждениях о верном и истинном пути или же хотя бы ругательства вроде "безумец" или "животное"? Неужели он пойдет против того, в кого так верил и оберегал... Его личный младший и самый преданный ученик — Сюэ Мэн. И ведь это из-за него Чу Ваньнин потерпел столь страшные увечья души и тела... и все это зря? Но, что, если это обман и Чу Ваньнину все же удалось связаться с Сюэ Мэном со времён свадебного торжества и теперь они таят заговор. Возможно в ловушке сейчас именно Тасян-Цзюнь и его ждёт поражение, ведь подготовка вражеской стороны может оказаться намного внушительнее под руководством Чу Ваньнина. Не спроста подлец Сюэ зовёт на помощь Гуюэе у которой определенно есть авторитет среди других орденов, и она наверняка добьется подмоги. Кому как не Чу Ваньнину, который знал слабые места Императорского двора изнутри, мог доверять Цзян Си чтобы осмелеть начать действовать под видом нейтралитета, разве это мог быть Сюэ Мэн? Не все так просто... Но ежели Чу Ваньнин вправду возненавидел Сюэ Мэна за предательство, совершенное на торжестве супружества, что непременно желает его смерти, теперь это может подвергнуть расторжению их сделки. Выходит, как только подлец Сюэ испустит дух, Тасян-Цзюнь больше не сможет угрожать Чу Ваньнину смертью Сюэ и шантажировать его на преподношение собственного тела в жертву. Даже то, что законно они являются супружеской парой, уже не сможет с той же силой удерживать Чу Ваньнина возле Императора и тогда ему придется навечно приковать любимую наложницу к кровати. Не самый лучший итог и потому, этого не в коем случае нельзя было допускать. Мгновенно обдумав все эти домыслы, Тасян-Цзюнь рассвирепел и немедленно поднявшись с трона направился в сторону Чу Ваньнина. — Ложь! Хочешь довести Этого Достопочтенного?! Чу Ваньнин был слишком благовоспитан чтобы продолжить сидеть на своем месте, следом он так же поднялся с престола и встретил императорскую злобу лицом к лицу. — Я никогда не лгал тебе. Подойдя почти вплотную к своему главному противнику, Тасян-Цзюнь вцепился в шею Чу Ваньнина одной рукой, сдавив ещё не до конца зажившие бледно-розовые раны и зарычал словно зверь. Он не мог терпеть предательства от человека от которого был полностью зависим, что даже одна мысль о том, чтобы остаться в одиночестве превращала его в самого дьявола во плоти. На этот раз оба варианта о которых он успел подумать выходили на итог покинутости и теперь он терял над собой контроль. — Тогда ответь Этому Достопочтенному, зачем ты здесь?! Правду! Император сдавливал горло все сильнее, но человеку напротив больше не было больно, он не страдал и не вырывался как прежде, казалось он наконец-то выработал иммунитет к злости Тасян-Цзюня и принял все чувства Мо Вэйюя направленные на него как должное. — Ты звал Императорскую супругу за советом, и я пришел. Нет, Чу Ваньнин не мог так говорить, он не мог так думать. Он всегда отвергал свой новый статус в невыносимости слышать это обращение к себе, что с ним? — Услышь себя, ты несёшь бред! — Ты сам дал мне этот титул. Глаза Чу Ваньнина не отрывались от глаз, мечущих фиолетовыми искрами и хоть им и было больно смотреть в пару этих искрящих пурпурных огней в глубокой ревности, он продолжал это делать, точно сквозь это дикое пламя старался пробраться до его черного сердца и узнать, все же кому оно принадлежит. Смирившись со своим положением Чу Ваньнин не желал потерять то, что теперь было ему дано и был крайне против делить это с кем-то ещё. Но его готовность только пугала Тасян-Цзюня и в недоумении он зарычал. — Но Этот Достопочтенный звал Первую жену Сун! — Какая разница... Хрипло, но твердо отозвалось ему в ответ. Уже становилось трудно дышать, но Чу Ваньнин был бесстрашен. Из слов Императора он лишь подтвердил свою ревностную манию и наполнил ее подозрением. В то же мгновение в его голове пронеслась мысль того, что ту невоспитанную девку Тасян-Цзюнь ценил больше него и это подожгло в нем самые злостные и эгоистические чувства. Казалось Тасян-Цзюнь больше не слышал ответов Чу Ваньнина и теперь мог думать лишь о том, как Чу Ваньнин снова прилагает все усилия чтобы освободиться и покинуть его. Эти мысли вызвали сильнейшую мигрень в висках Императора и лютое бешенство отравило его кровь заставив ныть чёрное сердце. — Перестань донимать Этого Достопочтенного! Ты все равно не сможешь спастись! Тебе ничто не поможет! Признай, это наконец! Тасян-Цзюнь вышел из себя и совсем обезумел. Он все ещё крепко держал Чу Ваньнина за шею, но все меньше осознавал происходящее вокруг себя: то как со стороны выглядел этот скандал, что в свою очередь понимали лекари и в чем исконная причина их с Чу Ваньнином сегодняшнего раздора. Все, что им двигало были лишь чувства неумолимого собственничества и власти. Как не старался, он не мог понять Чу Ваньнина и то, почему тот был сам на себя не похож. Сам нравоучительный и холодный образ ломался в его голове, но он отказывался в это верить. Во всем виноват Сюэ Цзымин, это вина заговора против него, но Чу Ваньнин — он просто не способен настолько разочароваться в жизни, как и Император, чтобы так уверенно встать на его сторону. Это просто невозможно. — Мо Жань, ты же тоже... желаешь ему смерти... Не зная изначальной цели переговоров и того какие условия выкупа были установлены, Чу Ваньнин мог только догадываться для чего вызывал к себе Тасян-Цзюнь ныне покойную Сун Цютун. И все же ему казалось, что дело выкупа таило в себе подноготную и смерть Сюэ Мэна точно была к этому причастна как важное, но скрытое звено цепи обмана. Убийство Сюэ Мэна как таковое было достаточно выгодным действием в борьбе за спокойное будущее императорского двора и потому не было смысла охотиться за его жизнью, ведь это больше не интересовало ни Тасян-Цзюня, ни Чу Ваньнина. С этого дня Чу Ваньнин признал нового себя, свои желания и цели. Быть его человеком, служить ему, защищать его и следовать за ним в его сторону стало тем сакральным, что насытило его сердце для продолжения жизни. Сюэ Мэн же мог принести вред Тасян-Цзюню и от него было необходимо избавиться. Второй причиной почему Чу Ваньнин решил расправиться со своим младшим учеником, стала идея того, что однажды ему придется встретиться с ним, а видеть предателя у него не было никакого желания. Но больше боли ему доставляла та самая больная завистливостью мысль. Что если об убиении упросила Первая жена, он бы исполнил ее прихоть? Хоть его разум и был омрачен смертоносной ревностью, против Тасян-Цзюня Чу Ваньнин был бессилен, он не мог сорвать жажду мести на нем. Императрица уже была убита, и эта неугасимая ревность принялась сжигать его изнутри в демонической ярости. Лицо Чу Ваньнина приняло ужасающий вид, где черные глаза распахнулись и в маниакальном бешенстве принялись жадно взирать на Тасян-Цзюня, застигнув его врасплох. Ещё никогда Мо Вэйюй не видел столь зверской и по настоящему алчной злобы в этих настолько мрачных диких глазах феникса и это зрелище привело его к подсознательному и глубоко затаенному страху. Совершенно внезапно тело Императора оцепенело, а из головы испарились все мысли оставив его перед первородным, юношеским ужасом абсолютно беззащитным. Когда-то давно в ученические годы это представление было для него самым худшим кошмаром. Казалось разозлить Чу Ваньнина больше чем делал это Мо Вэйюй тогда, было уже невозможно... Но сейчас перед своими глазами Тасян-Цзюнь видел именно тот ужас своих самых темных и гнетущих снов. Он вновь увидел своего Учителя, перед которым не мог устоять на прямых ногах. Совершенно неосознанно его рука, держащая в ладони шею с почти не видными затянувшимся ранами, дрогнула и Чу Ваньнин воспользовался этим. Он в тот же миг сбил ее своим ударом окровавленной руки и принял совершенный облик. Его могущество ощущалось кожей самым гнетущим и колким давлением, а в порыве безумной ревности это было очень тяжело перенести. Обвиненному в неверности Тасян-Цзюню ничего не оставалось кроме как инстинктивно отступить назад, ведь весь этот шквал настоящих и искренних чувств и эмоций был направлен лишь на него. Только такое сильное чувство как ревность могло сбить крепко запертые замки выпустив все так глубоко и надежно скрытое Чу Ваньнином. Впредь он вернул себе по-настоящему тяжёлый характер, который заживо похоронил в год своего пятнадцатилетия и даже не думал справляться с напором пережитого за эти годы. Взбешённый ревностью Чу Ваньнин не контролировал как тьма жадности и обиды полностью накрыла его и воплотила в нем образ злой любви. В невыносимой сердечной жажде он источал сильнейшую ауру тирании и деспотизма. Верх взяло диктаторство. — Убей его для меня! Низкий бас ударил громом отразившись от глухих стен многочисленным и ужасающим эхом. Его крик был настолько оглушающим и властным, что люди внизу позакрывали уши и пригнулись к земле в попытках пережить эту минуту. В глазах же Тасян-Цзюня рушилось его представление о мире, что шоком закрепилось на его лице. Он перестал понимать происходящее. Так, каждый из них знал лишь то, что сам желал понять. Их розни росли, но все больше теряли точки соприкосновения пока недопонимание не развело их по абсолютно разные стороны одного через чур запутанного конфликта. Все, что их объединяло, было лишь вопросом измены будь она политической или же межличностной. Тасян-Цзюнь боялся поверить в то, что Чу Ваньнин мог принять его таким каким он стал, привыкши думать об обратном. То, что Чу Ваньнин вернул в себе силы на разговоры и буйство, буквально ожил, и особенно противоречил самому себе — все это настолько сильно тревожило Императора, что первое с чем он мог соотнести такое поведение — это оставление его Чу Ваньнином. И даже недавняя попытка самоубийства, которая логически не вписывалась в предполагаемое им планирование заговора, который так безрассудно мог подорвать этот суицид, не могло остановить его больную боязнь потерпеть отвержение. Тасян-Цзюнь так страшился оказаться брошенным, что абсолютно не видел, как Чу Ваньнин уже признал его. В свою очередь Чу Ваньнин приревновавший к женщине пытался доказать свою боль обиды и даже больше. Ему все ещё было сложно признавать это в словах, потому его действия лишь неумолимо твердили "Посмотри, до чего мне больно, смотри и бойся". Все чего он добивался, это неотрывного взгляда и знания, что его переживания действительно увидят и придадут значение им. Что он больше не пустое место, заброшенное в Павильоне Алого лотоса на выздоровление, а человек. Самый настоящий живой человек, коим он ощущал себя в свое детство и рассвет юношества. Под натиском ревности необходимость обозначить себя стала острее и больше он ни о чем не думал. Лишь признание. Мгновение и тронный зал погрузился в гробовую тишину, но сразу после Тасян-Цзюнь вскинул руку на которой остался кровавый след от удара Чу Ваньнина. Его пальцы испустили зелёный мерцающий свет, и мертвые стражники, стоящие по периметру стен, вступили в бой начав резню среди лекарей Гуюэе. Сразу после чего, этой поднятой рукой подкреплённой духовной силой он со всей мощью ударил по лицу Чу Ваньнина, одним махом сбив того с ног и точно, как после сигнала весь зал раздался лязгом мечей и криками воюющих. — Что, голос прорезался или блять я дал волю тебе так орать?! От хлёсткой не щадящей пощёчины Чу Ваньнин упал возле бывшего трона Императрицы, и чтобы удержаться, вцепился в подлокотник в попытках не осесть на пол и подтянуть себя в прежнее положение. Его сильно шатало, а перед глазами все потемнело от боли, но он все ещё мог слышать брань Тасян-Цзюня. — Ваньнин, ты совсем ненормальный?! Прийти сюда, подняться ко мне и сесть на трон Императрицы, ты тронулся умом?! Ты думал я ничего не заподозрю?! Думал я отпущу все твои грехи?! Ты думал я поверю тебе!? Осознав свой шок, Тасян-Цзюнь быстро вышел из оцепенения и первое, что предпринял - вернуть себе главенство. Поняв, то что его так страшило, жуть отпустила, и он смог перейти к обороне. Хоть домыслы о заговоре все никак не покидали его, на фоне чужего сумасшествия он перешёл в более стабильный нрав и довел дело до конца. Вопрос о выкупе или убийстве Сюэ Мэна требовалось отложить на неопределенный срок, а вот свидетелей, настигнувших разоблачение личности Чу Ваньнина следовало сейчас же убрать. Этот сногсшибательный удар привел Чу Ваньнина к остепенению и поумерил его неудержимый порыв. Осадки остались, но аффект во многом прошел, так что он смог взглянуть на ситуацию намного трезвее прежнего. После того как в голове все устаканилось, а перед глазами перестало плыть, он смог вновь ощутить себя в пространстве и схватился за подлокотник крепче. Медленно поднимаясь и стараясь перетерпеть эту встряску, руку, что была не так сильно испачкана в крови он приложил к голове и одновременно с тем несколько раз разжал и сжал челюсти машинально проверяя их подвижность и языком целостность рядов зубов. От боли он перестал чувствовать онемевшую четверть своего лица, потому не заметил, как его бледные губы окрасила кровь. — Сегодня же, ты будешь заключён в Водной тюрьме и связан цепями по рукам, к ногам я пристегну груз и больше ты оттуда не выйдешь, понял?! А будешь орать, я заткну рот кляпом, чтоб больше ты не нес всяких глупостей! Так что заткнись! Хоть Чу Ваньнин и смог подняться после такой потрясающей силы удара, стараясь выпрямиться в спине, его глаза все ещё пребывали в мутном и нелюдимом тумане отрицания. Его подозрения не исчезли, а лишь вновь скрылись у него за грудиной переведя открытую агрессию в подавленное состояние. Все больше восстанавливая равновесие он набирался сил продолжить свое наступление, хоть это и было тяжело смертному в борьбе против культиватора, он все равно упрямо не желал отступать. Боль в челюсти сменила тон его лица на ещё более бледный и тонкая струя крови на разбитом уголке губ стала бордово-красной, а глаза и вовсе очернились до адской темноты. Какого это было получить по лицу рукой своего обидчика, когда настал час его расплаты? Чу Ваньнин был готов возместить всю боль от того, что дьявольским голосом нашептала ему ревность. От того он выглядел злорадно, точно выжидал момента, когда вновь ему удастся нарастить силу и напасть так же неожиданно и свирепо. Этот вид затаенной злобной и неутолённой ревности, а ещё планирования грядущей мести снова принялся внушать тревогу Тасян-Цзюню, но на этот раз он сразу переборол себя и не давая Чу Ваньнину до конца встать на ноги повел его за собой, оставив стражу добивать лучших последователей Духовной школы Гуюэе в тронном зале Дворца Ушань, что в последствии стал концом и местом погребения их доблестных судеб. От автора: Делитесь положительными впечатлениями здесь и в тгк: Пепелище Сижи. С надеждой на то, что ваше сердце не осталось равнодушным к этой работе🤍