Мрак

Несколькими днями позже во время заката небо окрасилось в яркие тона разного рода оттенков розового, облака же напротив становились фиолетовыми на фоне рябого, но мягкого зарева. Солнце в этой живописной картине имело роль большой и остывающей звёзды, оно больше не грело так безрассудно и расточительно, а все больше копило сил пережить грядущую зиму. Последние дни так и рвались перекрасить флору в алый и золотой цвет, природа вновь наложила на себя руки, а последний ещё теплый луч солнца темно-персикового цвета был ей предсмертной запиской о том, как вспоминается ей насколько душист был этот мир в благоухании горных цветов и как гремело небо свинцовых туч отражаясь в неспокойных водах морей. Теперь этого всего не станет. Прохладный ветер едва касался белоснежных рукавов и заставлял их лениво трепыхаться. Чу Ваньнин стоял под мощной кроной яблони, чьи цветы почти все опали, а на их месте стали завязываться крошечные плоды, которые в свое время смогут окрепнуть, созреть и стать ранетками. Он смотрел на то, как неспешно плывут ватные облака в небе, смотрел на растоптанные розовые цветы из пяти лепестков под своими ногами, смотрел как медленно зарождаются плоды на зелёных ветвях. От последнего созерцания к его горлу поднялся ком, и он вновь ощутил тошноту, не отпускающую уже который день. Чу Ваньнин закашлялся, и чтобы пробить проход для воздуха в свое горло он несколько раз постучал по груди кулаком и только так смог вдохнуть ещё глубже. Но от того он так и не смог задышать полной грудью. Слишком много мыслей бушевало в голове, чтобы спокойно дышать. Он смотрел на землю и небо перед собой, но видел лишь впечатления в своей голове. Вспышки гнева и боли, волну неукротимого отчаяния, а дальше все как в тумане. От долгого и сухого кашля во рту осела горечь. Вновь и вновь прокручивая недавние события в голове Чу Ваньнин составил цепочку повторений и невольно принялся ходить по ней оказавшись пленённым. Что бы он не видел перед своими глазами и что бы не делал своими руками все время на коже ощущалась шелковистость шерсти шкур, а в глазах стояла краснота свадебных свечей, постельного белья и балдахина. Он пытался мириться со своими видениями с того момента как его глаза прозрели и увидели над собой хмурый, но больше уставший лик Его Величества, склонивший скулу на кулак с непрестанно движущимся опахалом в другой руке. Но все старания его были безрезультатны. Этот кошмар преследовал Чу Ваньнина во снах и мерещился при каждом моргании глаз ни за что, не оставляя в покое. Вот и сейчас, когда он совершенно один, чувство страха под гнетом воспоминаний снова напало на него. Его переполняли омерзение от неспособности стереть этот ужас из своей памяти и вспомнить беспечное время раннего ученичества своих учеников. Вот только теперь ничего не осталось с тех давних и светлых пор. Осознание своей никчёмности терзало сердце и отравляло душу, он больше не был ни на что способен. Это проклятье заполонило весь его разум и запятнало всю прожитую им жизнь. Отныне Чу Ваньнин не тот, кем был раньше. Горесть душила стремительно и ужасающе сильно, что Чу Ваньнин не мог с этим совладать, вцепившись в шею он пытался удержать боль в глотке, но оказался бессилен против своих мыслей и больше не мог себя ничем отвлечь, потому паника полностью захватила его. Сильнейший кашель сотрясал все его тело, что ему пришлось опереться на ствол дерева свободной рукой для сохранности равновесия. Жестокая правда вновь ударила по нему изо всех сил. Когда-то реальность уже ранила его сердце, сейчас же оно ныло так мучительно, что он бы не пожалел вонзить в него ещё один кинжал и умереть. Умереть и быть похороненным под этой яблоней. Умереть и ни за что и никогда не чувствовать это мерзкое бренное тело. Умереть и больше не видеть этот окровавленный мир, не видеть его плотоядную улыбку. Обречённость порождала новую боль, что почти раздробило его грудину, а лёгкие чуть не выпленулись наружу и даже так приступ нервного кашля не собирался его отпускать. Надрывные выдохи побуждали новые позывы и Чу Ваньнин уже не мог стоять прямо. Жажда собственного убийства имела смысл. Уже ничего не держало Чу Ваньнина в этом мире: вся земля была залита кровью, и он был бессилен это изменить, все единомышленники отказались от него, и он был беспомощен вернуть веру в себя. Впредь он больше не сможет вернуться назад и вновь открыть записи своих учеников, опуститься в медитацию зная, что за ним заботливо присматривают его ученики и разделить чашу новогодних пельменей со своими учениками перед зрелищем цветения фейерверков. Все это навсегда утратило значение и было ненароком потеряно, а вместе с этим Чу Ваньнин так же перестал что-то значить. В один роковой момент он лишился своего существования. И раз так, что если он уже мертв? — Господин, что с Вами? Внезапно старческий голос заглушил собою громыхание кашля и в тот же миг недуг покинул Чу Ваньнина без следа давления. Он совершенно неожиданно для себя смог свободно задышать и вновь увидеть втоптанные в грязь яблоневые цветы под своими ногами будучи вырвавшись из своих мыслей. Теперь воздуха ему катастрофически не хватало и его поразила бешеная одышка. Тяжёлое и быстрое дыхание заполонило пространство под ветвями. — Мой господин, Вам нездоровится? Снова жар? Обеспокоено послышалось Чу Ваньнину за его спиной. Пожилой старик вскинул рукав указывая место где стража должна была составить вещи и уйти, а сам подошёл ближе к наставнику Чу. Старый евнух в начале не знал, как подступиться и топтался на месте выглядывая лицо своего повелителя из-за его спины, но понимая, как быстро уходит время он все же осмелел и накинул на его плечи императорскую накидку, что все это время нес в своих руках. Прямолинейность жеста случилась не совсем осторожная и повлекла за собой резкий ступор от Чу Ваньнина. Он замер и испытал дрожь в своих конечностях от величины этой одежды и тепла, заключённого в ней. Только привыкнув к более приемлемой температуре нежели прохлада вечернего воздуха, Чу Ваньнин смог сосредоточиться и обо всем догадаться. Все ещё тяжело дыша он медленно обернулся за свою спину и встретился взглядом со своим евнухом, у которого на лице отражалось волнение, а в кулаках беспокойно зажалась нефритовая метёлка из белого конского хвоста фучэнь. — Лю Гун... Взглянув в глаза наставника Чу старый евнух стал в недоумении. Ещё никогда он не видел своего господина в настолько встревоженном состоянии, ведь в широко открытых черных глазах феникса читался неподдельный ужас. На миг от столь кошмарного зрелища спина евнуха точно покрылась ледяной коркой, и он поспешил отвести глаза к земле, а, чтобы Чу Ваньнин того не заметил старик упал на колени и передал приказ. — По приказу Его Величества императорская накидь была передана господину Чу в распоряжение прямиком с плеча самого Императора дабы не дать Вам захворать вновь. Евнух знал, как порой зол бывает Чу Ваньнин, поведавший другим действительностью на своем сердце, от того и притворился не заметившим господского испуга, так наставник Чу сохранит дух в покое и лицо. Ему было немудрено бояться всего, что движется после пыток, которым его подвергли совсем недавно - так разрешил себе старик Лю. Все ещё пребывая в замешательстве Чу Ваньнин осмотрел себя и осознал про какую накидку говорил престарелый евнух. Это была верхняя накидка от церемониального императорского наряда, кою часто можно было увидеть на плечах Тасян-Цзюня. На деле она оказалась намного больше и тяжелей из-за инкрустированного в нее золота от визуальных качеств. Чу Ваньнин чувствовал, как она укрыла все его тело, но от грузности его клонило к земле. Ещё никому не доставалось почета носить императорскую церемониальную одежду кроме самого владыки, от чего кроме массивности, на плечи Чу Ваньнина упало угнетающее бремя. Видя пристрастие Мо Вэйюя к своему статусу, что могло на него повлиять отправить личный и настолько значимый элемент образа? Неравнодушие? Нет. Этого не может быть... Запутавшись в своих домыслах Чу Ваньнин ощутил тупую боль на висках и не веря пошатнулся назад под натиском верхней одежды. Ему все ещё не хватало воздуха, потому обдумывать идеи, приходящие в его голову, было непомерно тягостно. В какой-то момент боль достигла такой величины, что ему почудилось как разбивается его череп и плавится все, что содержалось внутри. На рефлексе вернув себе равновесие Чу Ваньнин взял за грудки накидку и поднес ее к евнуху нагнувшись к нему. — Ты сказал, он велел передать ее мне, дабы я сохранил здравие!? На этот раз в черных глазах феникса дрожала надежда, самая малая, но в великом своем проявлении. Это была уже вторая сердечная мука, показанная старому евнуху без холода величия и колкости манер. Все то настоящее, что действительно насыщает Чу Ваньнина внутри. Беспокойный вопросительный взор поразил старика и заставил его растеряться. — Э.… господин истинно прав. — Как звучали его слова!? Чу Ваньнин выглядел так, будто от ответа зависла вся его никчемная жизнь. Он повысил охрипший от долгого кашля голос и не дал старику разорвать зрительный контакт. Всем своим видом он смертельно нуждался в правде. — И-их смысл был таков. — Нет, скажи мне! Бедствие Чу Ваньнина пугало евнуха Лю и заставило его ощутить дискомфорт. Брать эту ответственность у него не хватало рискованности, его господин вел себя в последнее время довольно противоречиво и это лишало опоры в ногах, он больше не знал, что следует говорить, чтобы угодить ему. — Н-но этот старик не может... — Повтори сказанное им! Чу Ваньнин выходил из себя все больше, он менялся прямо на глазах и повел себя так, как больше никогда до не поступал со своим евнухом. Он надвигался ближе заставив остолбеневшего пожилого старика смотреть прямо на него и по-настоящему опасаться. Чу Ваньнин впервые был зол на своего слугу, не собирался пренебрегать их рабочими отношениями и сдавать позиции. Его руки сжали ткань накидки до выступивших вен на тыльных сторонах кулаков и едва сдерживали возобновившийся напор чистой физической силы. Горькими криками он тиранил оглушенного ими евнуха Лю лишая всякого времени на раздумья и бегство. — Мой господин, прислуге запрещено вторить словам Его Величества! Не выдержав прессинга, старик попытался вразумить своего господина последствиями рассчитывая на его благоразумность, но этого не случилось. Он сделал только хуже. — Я приказываю тебе, повторяй! Слившийся с хрипом крик громом раздался прямо из Преисподней. Мощный бас заполонил всю ту часть галереи, в которой они находились и в лучах алого заката она действительно могла сойти за Ад на земле. В силу неукротимой злобы, что распирала его, казалось Чу Ваньнин заметно вырос и задавил своей величиной. Он утратил все разумное и человеческое в своем лице, его черты заточились до самых острых линий, а тон потерял всякий цвет. Напряжение било из него дикой и чудовищной подавляющей и ледяной энергетикой, это так же приводило его тело к перенапряжению: челюсть была крепко сомкнута до глубоких скул, кадык нетерпеливо перекатывался, а в бровях запала глубокая морщина. Бешенство и презирающий гнет очернили его рассвирепевший взор. В озлобленных глазах феникса читалась только жажда убийства. От страха ломило кости и перехватывало дыхание. Чу Ваньнин был ужасен во злости и по праву мог считаться за величайший одухотворённый кошмар человечества, не будь сейчас Тасян-Цзюня на его месте. Но конечную жуть нагоняло то, что в этой накидке Чу Ваньнин больше не производил впечатление небесной кары. Он был похож именно на него... Пропащий под угнетающим видом Чу Ваньнина евнух растерял все свои слова и замолк словно проглотив язык, но чем дольше он молчал, тем сильнее бесновался его повелитель. В один момент Чу Ваньнин так разъярился, что вскинул руку над своей головой с открытой ладонью и уже было открыл рот, чтобы произнести заветные слова как все его величие разбилось словно упавшая фарфоровая ваза. "Призываю Тяньвэнь" В тот же миг Чу Ваньнина одолел сильный шок, и он как никогда раньше ощутил себя самым обычным, смертным человеком. Его широко открытые глаза застыли в одной точке, как и все его тело в одном положении, только рука ослабла и упала вниз тонкой веревкой. Что за несбыточные мечты отравили его разум? Он лишён всего что у него было и теперь являлся никем в этом мире. Узрев резкую перемену в нраве своего господина, старик дрогнул всем сердцем, не зная, чего ещё ожидать от Чу Ваньнина, он и не думал, как все зайдет слишком далеко. Поняв, как ненормальна эта реакция сразу после неистовой ненависти евнух поспешил закончить истерию и все-таки признаться дабы скорей успокоить его. — Помилуйте, этот старик все расскажет. Его Величество произнес такую речь: "Пойди отнеси ужин Чу Ваньнину и проследи чтобы он все съел без остатка, Этот Достопочтенный уже все приготовил и обеспечит стражей. Но знай, тронешь его еду, Этот Достопочтенный отрубит тебе руки по локоть, а возьмёшь в рот вырежет язык... И ещё накинь на его плечи эту накидку, пускай не смеет снять. Если его начнет лихорадить вновь, это будет на твоей совести, учти." На этом Чу Ваньнин будто очнулся от своих мыслей и перевёл взгляд на раскаявшегося евнуха. Выслушав цитату, он сильно побледнел и отступил на несколько шагов назад вернувшись к стволу дерева на свое изначальное место. О его потерянности заявляли поникнувшая голова, глаза, мечущиеся в смятении и возобновившаяся одышка. В какой-то момент ему стало настолько тяжело дышать, что все его лицо осунулось, брови болезненно сошлись вместе, а глаза зажмурились в нетерпимой муке. Он медленно поднес руки к своей груди и приложив одну ладонь на другую коснулся области сердца. Его раненое сердце пропустило удар... и забилось. Его биение приносило сильную тоскливую боль, отдающуюся во всем его теле, и хоть разум все ещё отказывался верить в услышанное, сердцу стало легче. Совсем недавно он желал загнать в себя лезвие и упокоиться под этой яблоней, навсегда покинув этот мир, но сейчас сквозь боль и страх его сердце вновь напиталось кровью и согрело тело. Ничего не понимающий в том, что происходило с Чу Ваньнином евнух все больше недоумевал скрытым сторонам господина, которые по неизвестной причине решили показаться. Переведя дух, старик поднялся на ноги, почтительно поклонился и пригласил за садовый стол отужинать. Сейчас как слуга он должен был развеять страхи своего господина и организовать ему расслабляющий вечер, потому евнух тут же приступил к своим обязанностям. — Верно, ужин! Его Величество велел накормить Вас. Прошу последуйте указу и отужинайте, господин Чу. Чу Ваньнину было сложно переключиться от собственных ощущений к внешним раздражителям, но глубоко вздохнув и подняв голову он медленно открыл глаза и задумчиво посмотрел на небо. Спустя короткий промежуток времени он кивнул и устало произнес. — Да. — Тогда идёмте к столу, угощения ожидают Вас. Только старый евнух успел повернуться и сделать первые шаги к разбитому месту приема пищи, как услышал тревожный голос Чу Ваньнина. — Лю Гун, сейчас же вернись и подними подол накидки. Оказывается, эта верхняя одежда была так велика ему, что тянулась за ним шлейфом и цеплялась за сухую траву портясь при этом. Пока евнух подбирал заднюю часть ткани, Чу Ваньнин осмотрел ее спереди и заметив величину рукавов просунул в них руки и приподнял их по той причине дабы они так же не волочились по земле. Проконтролировав все этапы и на момент, когда все было готово Чу Ваньнин смог отправиться к своему ужину. Эта накидка неприметно была дорогим атрибутом императорского облика, но пожилой старик и не думал, что Чу Ваньнин настолько сильно будет беречь ее, в обыкновение он равнодушно относился к любым вещам. Сев за садовый стол из темного дерева Чу Ваньнин первым делом поправил одежду и позже рассмотрел блюда, но он не стал приступать к ним. На его лице отразилась озадаченность, и он убрал руки со стола сложив их на коленях. — Это все мне? На столе располагался малый кувшин с виные Белые цветы груши которое Чу Ваньнин узнал по первому тонкому и сладкому аромату, и несколько сортированных блюд с молочными конфетами из рисовой муки на разные начинки по три штуки каждый, опущенными в сладкий соус. Это были самые излюбленные сладости и напиток Чу Ваньнина, которые он не ел и не пил с тех пор как орден превратился в логово одичавшего хищника. Ему так же не удалось насладиться их вкусами на свадебном торжестве, так что он и не рассчитывал попробовать их ещё хоть раз до конца жизни. Но вот, посуда, наполненная этими приторно-сладкими деликатесами в самом свежем виде, стояла прямо перед ним на его столе и казалось ожидала восторженных одобрений и похвал. Такое снисхождение от Тасян-Цзюня было оказано ему впервые и Чу Ваньнин просто не знал, как на это реагировать. — Разумеется. Евнух Лю подсветил огоньком настольный бумажный фонарь и наполнил вином господскую чарку. Чу Ваньнин все ещё был сам не свой, поэтому лёгкое тепло и мягкий свет фонаря со сладким ароматом угощений могли сыграть на руку и создать обстановку безмятежности и уюта для него, но это не сработало. Ему не давали покоя сладости, что точно не случайно были преподнесены сюда, и то, что они точно угождали предпочтениям Чу Ваньнина, только смущало его. Алый закат хоть и указывал на грядущее похолодание, сейчас лишь нагонял лишней торжественности и обременял значимостью. В свою очередь тяжёлая накидка с характерным слабым запахом от другого тела давила на плечи будто пара крепких рук и создавала ощущение мнимого присутствия, что неизбежно сковывало. Словно пара пытливых глаз устремлённые ему в спину за ним всегда наблюдали и дотошно контролировали каждое действие, за которое придется держать ответ. Чу Ваньнин был обязан съесть все, что было представлено на этом столе, дабы в очередной раз ублажить императорскую волю. В противном случае он непременно узнает о провинности рано или поздно и несомненно накажет. От такого впечатления никакой аппетитный вид вкусностей не мог подкупить Чу Ваньнина отпустить даже до крайности доскональный факт самого их существования. Эти сладости не являлись местным деликатесом и не пользовались спросом. Настолько сильно они нравились только ему, а значит были приготовлены персонально только для него. Что же этим ужином желал донести до него Тасян-Цзюнь? — Лю Гун, я должен быть уверен, что мне действительно дозволено это есть. Огромное недоверие скопилось у Чу Ваньнина в сердце. Накидка для его здравия и ужин из любимых блюд выглядели странно и чуждо, но в глубине, где его натура становится чуткой и ранимой ему не хотелось этого менять. Пускай хотя бы на сегодня Тасян-Цзюнь будет внимателен к нему. — Господин Чу, как давно Вы не почивали любимыми десертами и вином? Этот дряхлый старик не может знать, когда придет то время в будущем, чтобы вспомнить их вкус, наверняка и Вы тоже. Так почему бы господину не насладиться ими сейчас? Вам ведь нравятся эти угощения. Возможно этот вечер больше нельзя будет вернуть, так что просто хорошенько поешьте. — Это все ещё не отвечает на мой вопрос. Чу Ваньнин стал раздражаться, не услышав точного ответа, хотя до того, как они со слугой прошли к столу, евнух проговаривал приказ Императора в цитировании. И сам Чу Ваньнин прекрасно знал ответ, но все ещё ждал возможности помучить себя в отказе от любимой еды. Это сделать было легче, чем принять знак внимания в угоду потакания баловливому дьяволу. — По воле Его Величества господин должен отужинать всем без остатка. Старый евнух не стал петлять и вновь повторил указание данное ему, не подарив возможности Чу Ваньнину уйти от его исполнения. Теперь же не было никакого смысла выдумывать тайное значение этим сладостям, а только смириться и обрести покой. Ещё раз внимательно взглянув на конфеты, Чу Ваньнин долго присматривался к ним, но в конце концов принялся есть оду за другой запивая вином. Конфеты были слеплены в идеальной шаровидной гладкой форме, точно подходящей на один укус, что приятно удивило Чу Ваньнина. Он привык к большей форме этой сладости, так как таковой ее готовили в бывшей столовой Пика Сышэн, но ее было слишком много, или конфеты города Учан отличающиеся напротив малым размером, что тоже было не удобно в большой возможности переесть. Внутри же все ингредиенты были тщательно перемешаны и относительно друг друга ровно подходили по соотношению, что делало одинаковой каждую из них, а на вкус цельной и равномерной. Так, эти конфеты были красивы и вкусны, что точно отвечало всем требованиям Чу Ваньнина. И где только Тасян-Цзюнь раздобыл такого повара, что смог соблюсти все эти тонкости? Именно этот десерт был очень дорог Чу Ваньнину, так как через многие года сладость несла в себе тот самый вкус из детства. Хоть он и пробовал ее единожды на пути в родной город, этого хватило чтобы запомнить вкус на всю жизнь. Эти конфеты были важной частью его жизни и памяти, которой нельзя было разбрасываться в пустую. Это были его самые светлые воспоминания о временах своего далёкого и короткого детства - было так сладко, точно так же, как и сейчас. То, что Тасян-Цзюнь позволил угоститься и выбрал десерт с точным попаданием в излюбленное было лучшим его проявлением за последние годы, никакой дороговизны подарки не могли превзойти этот ужин, приготовленный с неподдельными увлечением и чуткостью. Лишь для одного Чу Ваньнина. Только подумать, Мо Жань хранил память о его предпочтениях с ранних пор своего ученичества. Хоть Чу Ваньнину и было достаточно одного вида конфет по три штуки из них, он все же попробовал каждую начинку и мало-помалу съел все. Они были слишком сладки чтобы не залечить этой приторной сладостью раны в своем сердце. С усладой на губах действительно было уже не так мучительно больно, что даже казалось будто эти конфеты, были изготовлены только по одной причине. Порадовать Чу Ваньнина. И это случилось. Алый закат со временем погас в синих сгустившихся облаках и ночь затянула все небо. Но под кроной крабовой яблони все ещё остался крошечный огонек, греющий в себе частичку тепла. Садовый стол стоял на земле, усыпанной опавшими яблоневыми цветами и все ещё держал на себе опустевшие фарфоровые блюда. Съесть все разом наверняка было слишком слащаво, поэтому Чу Ваньнин делал паузы между конфетами разных начинок и все ещё не вставал из-за стола. Сейчас, когда все конфеты кончались он мерно допивал вино и раздумывал о том, что этот ужин было бы хорошо разделить на двоих, все же для него одного столько конфет было явным перебором. Свежий воздух и тепло под накидкой, синее небо и оранжевый свет фонаря, не хватало лишь пары фиолетовых глаз в ярком блеске напротив, так прямо и проницательно взирающих на него. Возможно от сладости конфет и вина, может от душевной тоски, но будь сейчас рядом с ним этот человек, что так много раз заставлял бояться и злиться, так много раз причинял боль, Чу Ваньнин был бы по-настоящему счастлив. Будучи сытым по горло и согретым телесным теплом под накидкой, Чу Ваньнин молча провожал закат и слушал пение цикад представляя, как черный стройный силуэт завет его идти с собою. Так смотря в одну точку на горизонте заполняющуюся черным цветом от приходящей темноты ночи, он глубоко задумался и даже замер в одном положении. Все потому, как в самом сердце тоже стало сладко. — Господин, посмотрите чуть выше. Ободряюще позвал старый евнух, время от времени мягко обмахивающий своего господина метелкой фучэнь от разного рода насекомых. Заметивший отрешённость Чу Ваньнина, он постарался развлечь его. — Что там? Размягший Чу Ваньнин не стал противиться, хотя ему и не было никакого дела до того, что там так высоко в небе. Не постеснявшись он вместе со своим евнухом подняли головы и стали рассматривать ночное туманное небо. — Полюбуйтесь, луна прояснилась. И правда, на мрачном небе было не разглядеть не одной звёзды, только белая луна показалась из-за облаков в краске сурьмы. Она светилась холодным чистым светом красуясь грязной земле своей вечно юной великолепной красотой и в безмолвии плыла по небосклону. По наитию Чу Ваньнин заострил на ней внимание и восхитился. Луна была ровно такой же, какими не так давно пребывали его конфеты! Наблюдая за ее плавным движением, Чу Ваньнин пришел в состояние душевной растроганности и в свете фонаря его глаза заблестели. В его жизни больше не осталось не одного счастливого момента, ни прошлого за плечами, не будущего впереди. Оскорбленный и втоптанный в грязь точно эти яблоневые цветы под ногами, был обречён нести свое жалкое существование до тех пор, пока его тело не сдастся и не испустит дух. Отныне же, даже небольшая порция сладких конфет, чарка вина с накидкой на плечах в борьбе с ночным холодом и сияние полной луны могли тронуть его омертвленное сердце, заставить биться и согреть. Ощутить долю внимания и заботы, которыми и раньше его не соблаговоляли одарить. Сейчас же это абсолютно ненавязчиво сделал человек, пускай ненавидящий его, пускай желающий разорвать его тело на куски, но неравнодушный к нему. Даже если за этими конфетами вином и накидкой таились порочные планы расплаты, все что желал Чу Ваньнин сейчас это забыть обо всем и ещё хоть немного побыть в очаровании света луны разнеженным и счастливым. После стольких испытаний, вот бы эта ночь никогда не окончилась! Не сводя глаз напитанных дрожащим чаянием в них с одинокой, как и он сам луны, Чу Ваньнин вдохнул полной грудью и выждав паузу смог настроить голос для вопроса. — Где Тасян-Цзюнь сейчас?.. Его голос сильно трепетал, от чего вопрос прозвучал тихий, почти с шепот. Особо не имело значения где Император сейчас, ведь он все равно не здесь, но вдруг Чу Ваньнину стало очень важно знать куда тот мог запропаститься в такой значимый и проникновенный для него момент. — Его Величество посещает Императорскую супругу Императрицу Сун в личных покоях. — Нгх... В тот же миг Чу Ваньнин опустил глаза и плотно сжал челюсти до боли в зубах, брови в суровости припали к влажным ресницам. По звуку, вырвавшемуся из него, стало ясно как он болезненно проглотил предложение, назревающее на его языке и чуть не подавился им. Несмотря на то, что речь старого евнуха звучала по всем правилам формальности, Чу Ваньнину внезапно стало дурно от слова "посещает" и ко всему прочему он сильно побледнел. Луна скрылась за тучами опустив мир во тьму. Тяжёлая досада закралась в его нутро, он больше не мог поднять глаза и посмотреть на свое недопитое вино в чарке. Пропало всякое желание чувствовать его вкус во рту снова, ведь теперь оно потеряло свою крепость и настой - сок из горького винограда, не больше. Послевкусие его сменила кислота уксуса. Потеряв луну из виду старый евнух Лю успел увидеть, как Чу Ваньнин резко отстранился от стола и потерев руки так, как если бы замёрз убрал их в рукава. Все, что было сделано ради его услады и напоминало о зачинщике сего ужина стало отвратно ему и больше он не мог так же спокойно сидеть за этим столом. Не терпя измены Чу Ваньнин брезгливо сбросил императорскую накидку за спину и расставив в стороны острые локти, подобрав полы своего белого наряда собрался подняться и быстро уйти, но его успел остановить евнух, сидящий рядом. Он поймал упавшую накидку, не дав ей измараться в грязи земли и протянул ее вновь. — Господин Чу, погодите. — Ну что ещё?! В сильном расстройстве Чу Ваньнин невольно задерзил, оставшись на месте он резко обернулся, пронзив старика будоражащим взглядом. На первый взгляд его черный взор был, как и в обыкновение колюч и злобен, но на этот раз в самой глубине его горько плакала сильная обида. — ...Его Величество завтра по утру отправляется на вылазку для укрепления власти. Поспешив потупить глаза пожилой, евнух сообщил весть неточно, рассчитывая на то, что его господин сам все поймет и не вынудит применять силу. Но у Чу Ваньнина просто не было сил оказывать сопротивление, ведь эта новость ударила по нему ещё сильнее предыдущей. Чу Ваньнин медленно отвернулся от слуги, его напряжённый взор был мало подвижен, терзающее огорчение наполнило его глаза, и он замолчал. Понимать суть происходящего было невыносимо и от недостатка сил справиться с сердечной мукой он плотно закрыл глаза, но как бы он не пытался этого было крайне недостаточно. Совершенно отчаянному ему оставалось только подтвердить свою догадку. Чуть позже, когда первичная режущая боль затихла и стала ноющей, Чу Ваньнин все же заговорил, но он не вопрошал, а точно знал, что его ждёт. — Водная тюрьма. — Эх, мой Господин прав, этот старик должен сопроводить Вас сейчас туда. Прошу пройдёмте. Старый евнух не мог сдержать тяжкого вздоха, все-таки до чего печальна судьба его господина, чего увы нельзя изменить. Его задача была привести Чу Ваньнина в водную тюрьму по завершению приема пищи, так велел ему Его Величество и потому не торопил своего господина, ведь гипотетически он мог ужинать сколько угодно. Он терпеливо ждал, когда Чу Ваньнин сойдется с мыслями и будет готов оправиться в заключение. Получив тягостный кивок, они поднялись со своих мест. Чу Ваньнин сразу прискорбно отправился по знакомому пути одиночно направляя их пару. Евнух же догонял позади, освещая дорогу фонарем, но Чу Ваньнин все же шел быстрее и свет до него совсем не доходил. Он самозабвенно ступал по кромешной темноте. Совершенно один. Проникнувшись одиночеством своего господина старик Лю не мог не позвать его. — Мой Господин, не откажитесь от накидки. На это Чу Ваньнин остановился и обернувшись удручённо кивнул. Он просел в коленях и убрал волосы со спины. Получив дозволение, евнух поспешил подойти ближе и надеть накидку на плечи Чу Ваньнина вновь. Он помог просунуть длинные рукава выправив их в рукавах накидки, чтобы ткань ровно легла по телу и поправил волосы вернув их на свое место. Когда его господин был готов продолжить путь, Чу Ваньнин не сдвинулся с места и тогда евнух подался вперёд, пытаясь разглядеть причину в его лице. Заметив вопросительный взгляд на себе Чу Ваньнин смутился и не желая слушать вопросов нехотя раскрыл рот. — Подними подол, я пойду медленнее. — Слушаюсь. Получив указание, евнух выполнил его и подав знак намекнул на готовность отправиться дальше. Теперь свет подсказывал дорогу не только слуге, но и господину, а Чу Ваньнин больше не выглядел столь отрешённо, все же с верхней одеждой было теплей, но расслабило его совсем не это, а то, что подол накидки останется чистым. Хоть желание сохранить церемониальную верхнюю одежду Императора и было противоречиво его отвращению к этой накидке, так было спокойнее. От автора: Делитесь положительными впечатлениями здесь и в тгк: Пепелище Сижи. С надеждой на то, что ваше сердце не осталось равнодушным к этой работе🤍