Мрак

Алые свечи мерно излучали свет и от их количества комната ярко озарялась, когда за окном луна пряталась за западными горами увлекая за собой студёную ночь окончания лета. От этого свечения убранство могло выглядеть особенно богато: хоть полотна и были сбиты, золото в их вышивке блестело особенно зачарованно, и пусть звериные шкуры разметались в порыве, они все ещё были насыщены естественным дикарством и наполняли комнату гнетущей атмосферой. В нос мог ударить запах расплавленного воска и пота, что крепко дурманило голову, а свежесть не могла проникнуть сквозь резное окно. Воздух застыл и сгустился, сохраняя несоответствующую этой ночи настораживающую тишину взаперти закрытых дверей опочивальни внутри Павильона Алого Лотоса. Но ничего из этого он больше не мог увидеть или почувствовать. Небо и земля давно поменялись местами и все потеряло привычный вид, участь не обошла и хоромы его Павильона. Какими бы ни были броскими узорные подушки или нежными занавески балдахина ничего из этого он не мог различить. Только руки на своем теле, которые могли раздробить ему ребра своей силой нажатия. Крепкая хватка этих рук в своем нажиме могла без лишнего усилия сломать ему кости, если уже не сделала это. Пальцы заживо впивались в плоть и все органы скрутило внутри. Боль от таких объятий не давала вдохнуть, и голова кружилась все основательнее. У него больше не оставалось сил, чтобы сопротивляться, вырываться или терпеть. Терпеть? Больше нельзя было терпеть, больше было невыносимо... Он больше не мог. Боль, что захватила все его тело, не щадя при этом нутро безжалостно разбила его оставив глубоко в теле сотни и сотни ломких трещин и с каждым давлением мощных рук откалывались все новые кусочки. Один за одним, беспомощно и отчаянно, медленно и безжизненно. Так долго... — Сдавайся… Это слово выпорхнуло сквозь время и всколыхнуло густой и едкий запах, добираясь до его ушей. Совсем близко, прямо за его спиной. Это побуждение поймало его в заточение и стало давить ломая дальше. — Ты никогда никого не увидишь... ты не сможешь никуда уехать… Вино, с которым перебрал Тасян-Цзюнь незадолго до прибытия в Павильон Алого Лотоса нашло его расположение на торжестве и захватило всю его бдительность без оглядки на полный зал гостей. Он был безмерно пьян, а сейчас наверняка заболел похмельем от чего и стал бурчать бред прижимаясь все сильнее к бледному и изнемогающему телу. Император ни за что его не отпустит, и он не сможет выбраться сам. Что если это его судьба — развалиться здесь точно старый механизм на множество шестерёнок без возможности быть собранным воедино назад? Тогда его просто выкинут за негодностью? Разве можно с ним так поступить? — Ты можешь быть только наложницей Чу Этого Достопочтенного... С каждым горячим выдохом и сонным звучанием голоса позади, мужчина вжимался все теснее, прилагая все больше силы к слабому телу в своих руках. Как же больно. За этой мыслью его пробрала слабая дрожь пробежав в две волны по всему телу. Сердце пропустило удар. С каких пор все дошло до этого? — Даже если ты никогда не смиришься... Все, что было сказано сейчас даже без осознания все равно не кануло в лету, а точно поступало в его давно кипящую голову без остатка. Несмотря на свое избитое состояние, он всё ещё мог слышать и почти чувствовать вес этих слов над своим ухом. Почему было так тяжело? Каждый звук был почти ощущаем его кожей и заставлял ее полыхать негасимый огнем. Он не хотел слушать бред, но сознание все не покидало его. Когда он уже сгорит до тла? Когда от него останется только пепел? Мо Жань уже отнял его тело, но когда у него не останется и души? Сколько можно ждать? Что если он больше не может ждать? — Я тебя ненавижу Чу Ваньнин, до смерти терпеть не могу... Все правда. Что угодно из этих бессознательных фраз — истина, что лилась танинным ядом из его уст, да только можно ли было с этим смириться? Кажется, уже да. За всю свою свободную жизнь он ни разу не ощутил привязанности, будь она родительской, дружеской или любовной. Лишь суровый размен — его силы на общественное благо, но был ли хоть один, кто сказал бы ему спасибо? В ответ ему воздвигли божественный трон, спуститься с которого никогда не находилось отверженности. Но так ли оно на самом деле? И говорит ли то, что он спустился с горы храма Убэй о том, что он свят? Мо Жань прав — он совсем не такой как образ, который выдумали ему посторонние. Что если он хуже, чем все они думали? Останется ли человек на этом свете, кто все же сможет полюбить его несмотря на вскрытие сей грязи под его кожей? Или же его остаётся только ненавидеть? Верно. Ненависть, это единственное, что осталось за его спиной. Ничего не изменится к лучшему, все будет только хуже потому, как он виновен. Он виновен в том, что происходит сейчас. Вместо поисков снисхождения он должен благодарить небеса, за то, что ещё может гореть в этих сильных руках. — Однако... Ты все, что у меня осталось... Жар поглотил все его тело и стал испепелять, минуя жалость и сожаление. Больше нельзя было дышать и про запас осталось только то, что он успел вдохнуть мгновение назад. Он чувствовал себя навеки утонувшим в илистом и скользком омуте. Нет поверхности, на которую можно упереться, а перед глазами нет даже луча света. Тело его изувечено самыми низкими способами, а душа и того чернее. Все ненавидят его и за его спиной его ошибка. Нет не единых рук, что помогут ему подняться, нет не единых глаз, что посмотрят на него. Только Этот Достопочтенный ценит лёд его сердца и холод его кожи. Уродство и тирания пришлась ему по вкусу. Ему одному. — Чу Ваньнин... Ваньнин ты человек Этого Достопочтенного... От Уважаемого Старейшины Юйхэна ночного неба и Бессмертного Бэйдоу не осталось и крупицы. Что тело, что душа — все обратилось в пыль. Быть ненавистным и в то же время нужным? Есть ли в этом мире судьба горючее этой? Это значение, не имеющее стабильности свирепо смело его одним резким порывом, и он рассыпался, потеряв весь смысл. Неужели все, что ему осталось принять то, ради чего он пожертвовал себя изначально? Не сметь оборачиваться к прежней жизни и начать жить настоящим? Ведь единственное место, где несмотря на запятнанность и бессердечие он всё ещё был нужен — рядом с Наступающим на бессмертных Императором. Впредь, Чу Ваньнин — человек Этого Достопочтенного. За этой мыслью боль заглушила все человеческое в нем. Все думы стёрлись за исключившимися торгом и самобичеванием, и на их место накатили туман скорби и принятие. Очень скоро его глаза заволокло пеленой, а слух перестал передавать звуки и наконец тело до конца обмякло, перестав сжиматься в тот же миг оказалось схвачено и притянуто бессовестно плотно, что вырвало его последний вдох этого тошнотворно затхлого воздуха. От автора: Делитесь положительными впечатлениями здесь и в тгк: Пепелище Сижи. С надеждой на то, что ваше сердце не осталось равнодушным к этой работе🤍