В тихом омуте

      Отчего-то в современном мире так повелось, что всякая шваль очень, ну просто до умопомрачения любит называть себя волками. Мол, сильные, смелые, брат за брата, да и вообще — «брутальна слющай да?». По мнению же Антона, такие вот сливающиеся в стаи упыри были больше похожи на шакалов — трусливых, отращивающих яйца только в ситуации «толпой на одного» ничтожеств. Что же, сейчас ему предстояло столкнуться с такой вот стайкой недоволков.       — Ну чё, чепушила, готовься, на — осклабился щербатой улыбкой подсос, выглядывая из-за спины прыщавого. — Ща огребёшь, на!       А ведь Петров специально остался после уроков. Побродил по заднему двору школы, с интересом изучил каракули на одной из стен. Но его противник так и не объявился. Плюнув на придурка и его заморочки, собрал вещи и двинул домой с мыслью «пусть только попробует завтра вякнуть».       До завтра ждать не пришлось…       — Но в принципе, если ты сейчас встанешь на колени и начнёшь умолять нас о пощаде… — «недобраток» всё продолжал залихватски крутить в руках нож, и Антон мысленно пожелал ему засунуть эту игрушку поглубже в задницу, раз уж она так ему нравится.       Блин, вот специально же мягко «отбрил» подошедшую к нему после уроков Морозову, чтобы с этим вот дырявым из-за неё не цапаться, а тут вот как оказалось… По большому счёту плевать, даром, что деваха ему не особо понравилась — член рядом с ней, в отличии от утренней знакомой грот-мачту изображать не рвался — но всё равно обидно же: стараешься не нарываться, так они сами лезут!       — Что, язык от страха отнялся? — подходя ближе, Семён-медведь натянул на лицо всё ту же ухмылку. Страшнее себе так кажется, что-ли? — Небось и снег уже под ним пожелтел!       Наслаждаясь хохотом дружков, он со всей очевидностью пытался смыть с себя сегодняшний дневной позор. И его вполне можно было бы понять, если бы он сам же и не нарвался.       — А ты своих друзей привёл, чтобы под тобой он в коричневый не окрасился?       Ох не зря он последние полторы минуты потратил на концентрацию, не зря! Голос получился в самый раз: совершенно спокойный, немного усталый и с отчётливой ноткой презрения. Смех оборвался.       — Куда же ты ещё больше нарываешься, очкарик? — крутанув нож, нахмурился Пятифанов.       — Лучше быть очкариком, чем очкошником, как вы.       Нож с металлическим щелчком застыл в руке «недобратка». Подсос зло запыхтел, а надвигающийся на него обиженка и вовсе на месте застыл от такой наглости.       — Ты сейчас за базар пояснять будешь, понял, бля?!       — Да без проблем, — Петров чуть приподнял уголки губ, встретившись с ним взглядом, но стараясь не выпускать из поля зрения и остальных шакалов. — Только очкошники вместо того, чтобы выйти один на один после уроков будут аж в три рыла поджидать «обидчика» — Антон сплюнул. — В лесу. Да ещё и с ковырялкой для задницы, никак чтобы от страха не обделаться.       — Эх-хэ-хэ, тут ты не прав, салажонок! — он оскалился, шагнув ближе. — Мы тут с тобой не на рыцарском турнире, мы тебя сейчас будем учить, как здесь вести себя надо. Сёма, вломи-ка ему…       Бугай дёрнулся вперёд с неожиданной для такого туловища скоростью, но при этом совершенно бестолково — тупо занеся пудовое кулачище. Петров успел бы уйти с линии его разгона, но не стал. Увидел краем глаза, как главарь местной шайки довольно усмехнулся, видимо решив, что городской застыл в оцепенении.       Когда до взявшего солидный разгон «медведя» осталось с метр дистанции Антон шагнул вперёд так, чтобы поднятая правая стопа вошла противнику в бедро чуть выше колена и одновременно с этим выполнив эдакую помесь оверхенда с прямым ударом, тут же уходя вниз и в сторону. Взаимные скорости благодаря разгону придурка оказались весьма велики, а потому не было ничего удивительного в том, что «Сёма» провалился на пострадавшую конечность, буквально налетев на кулак переносицей.       С громким влажным хрустом хрупкая кость сломалась, брызнула горячая и липкая кровь, но Антону было не до того; едва успев отклониться в сторону — «кувалда» здоровяка, судя по ощущениям, стесала нахрен левое ухо — он пошатнулся от резкого, ввинчивающегося прямо в мозг писка. Но, как ни крути, Бабурину пришлось хуже: проехавшись по снегу ещё с десяток сантиметров, он, зажимая нос руками, рухнул на брюхо.       И здесь Петров совершил ошибку — подлетел к борову и не церемонясь — плотная зимняя одежда вкупе с тучным телосложением позволяли не париться на счёт избыточных увечий — буквально вмял носок зимнего ботинка в его левый бок. Злобное гнусавое чертыхание прервалось задушенным сипением. Надеясь, что такой вот «показательной» жестокостью, он как следует напугает шакалов, он повернулся к оставшимся ублюдкам и мысленно выругался.       — Ты, сука, лежачего бьешь, падаль городская?! — Пятифанов приближался, выставив перед собой блестящее в свете заходящего солнца лезвие «бабочки».       — Да мы тебя… Да мы тебя, на… — «айкью» на то, чтобы быстро придумать вменяемую кару у заходящего слева подсоса явно не хватало.       Вот только Петрову было не до смеха над его интеллектуальными способностями. Мозгов, а вернее — инстинктов на то, чтобы взять его в тески у сволочей хватало и это было очень паршиво. Они не в фильме и не в компьютерной игрушке, где враги нападают строго по одному, они в жестокой реальности, где на него в ближайшие несколько секунд навалятся толпой и… Нет, вряд ли упорант в «адидасе» настолько тупой, чтобы действительно пускать в ход железку, но отпиздят его капитально, а на больничную койку парню совсем не хотелось.       — Сам сказал, мы не на турнире, — попятившись, стараясь как можно незаметнее стянуть с плеч рюкзак выплюнул он. — Или ваши уебищные понятия допускают нападать толпой на одного, а лежачих «ни-ни»? Пиздаболы ебучие!       — Ну всё, фраер, ты теперь точно допизделся! — «недобраток» поудобнее перехватил нож. — Бяша, хуярь его!       Они пошли в атаку одновременно. Подсос заходил по широкой дуге слева, намереваясь выйти в спину, главарь прыгнул напрямик, занося в широком замахе оружие. Петров до последнего не верил, что это одноклеточное действительно пустит нож в дело, но рефлекторно прыгнул вправо, так, чтобы противники оказались на одной линии, мешая друг другу. Вот только упырь в «пидорке» оказался донельзя ловким, успев изменить направление выпада и…       Лишь когда выставленную в блоке правую руку обожгло огнём, а на снег брызнули багряные капли он внезапно понял — всё взаправду, по-настоящему. Придурки действительно решили убить его на дороге средь бело дня! Не думая о последствиях, не размениваясь по мелочам. Сердце загрохотало в груди, восприятие смазалось под выбрасом адреналина, Антон успел отскочить от очередного широкого рубящего удара, скинул с левого плеча лямку рюкзака и ухватив правой за ручку выставил его в качестве щита.       Вовремя.       Урод уже прыгнул вперёд, нанося колющий удар, и лезвие по рукоять вошло в рюкзак.       «Пизда учебнику по обществознанию.» — мелькнула в голове совершенно несвоевременная мысль, а затем Антон выбросил вверх левую ногу, метя «недобратку» между ног.       Удар вышел откровенно паршивым, прийдясь большей частью на таз, но и того, что «долетело» хватило, чтобы глаза придурка округлились, а затем Петрову пришлось резко отпустить рюкзак и прыгнуть в сторону, разворачиваясь к новому противнику. Подсос, поняв, что его обнаружили, громко закричал, подбадривая себя, и бросился на врага, замахиваясь в самом, что ни на есть колхозном ударе. Ни о какой защите он, конечно же, не думал, и потому удивлённо округлил глаза, когда Антон шагнул к нему, принимая удар на левый блок и вбивая локоть правой руки в нос деревенского. Локоть соскользнул, так и не расквасив подсосу «воздухозаборник», но на несколько секунд удар его дезориентировал, что позволило Петрову толкнуть того прямо в приходящего в себя товарища.       И здесь он совершил следующую ошибку: вместо того, чтобы развернуться и броситься прочь, он вытянул в сторону местных ладони, зорав:       — Ты чё, совсем конченный?! Зубачистку-то убери!       Молча ухватив подсоса за ворот куртки, главарь убрал того с дороги и бросился к Антону. У которого при себе теперь не было объёмного здоровенного рюкзака. Не было вообще ничего, а идти с голыми руками против ножа — это в «Галливуд», но никак не в реальной жизни!       Поэтому он бросился вбок и ломанулся с дороги к деревьям. Заскрипевший сзади снег и приближающиеся хриплое дыхание подсказало, что нужно торопиться. Достигнув обочины он пригнулся и подхватил со снега ветку, разворачиваясь и вскидывая импровизированное оружие. Пятифанов буквально налетел на него, в прыжке ударив в грудь ногой, начисто вышибая из легких весь имеющийся там кислород. Вот только длинная и толстая, с капной расходящихся в стороны веточек палка всё же сделала своё дело, и подонок выругался, схватившись свободной рукой за лицо, в которое прыгнули эти самые ветки. А в следующий миг ему резко стало не до хлебала: Петров распрямил правую ногу и на этот раз подошва вошла точно в промежность противника.       — Бля-я-я!.. — срываясь на фальцет, урод выпустил из руки нож и рухнул на колени, зажимая пах обеими руками.       Антон захрипел, проталкивая в лёгкие новую порцию воздуха и совершенно внезапно понял: очков на нём больше нет.       — Сука! — в сердцах добавив вопящему «недобратку» всё той же ногой куда-то в район лица, оборвав завывания, парень принялся было шарить руками по окружающему снегу, когда в свете заходящего светила мелькнул стремительный силуэт.       Вскинув вверх руки, он принял на них удар обутой в зимний сапог ноги и тут же, ухватившись за конечность, извернулся, свалив врага на землю. Судя по тонкому матерному вскрику, в снег навернулся именно Бяша, и Антон поспешил вскочить на ноги. Подсос сделал то же самое, но оказался куда менее ловким, и получив в грудь коленом, снова завалился в снег. Уже замахнувшись ногой, он услышал позади скрип снега, а затем затылок буквально взорвался от боли — и без того не самый чёткий мир поплыл, истончился и померк…       Третья за этот вечер ошибка едва не стала последней.       …картинка вернулась неожиданно, и Антон сразу понял, что его куда-то волокут под руки. Безвольно волочащиеся ноги уже успели промокнуть от заполнившего ботинки снега, и он всё никак не мог понять отчего по телу то и дело пробегают волны дрожи: от холода, или тупой пульсирующей боли во всём теле? Одно было ясно точно — его избили, причём качественно. И самое паршивое, что останавливаться никто не спешил…       — Затрепыхался, на. — голос зазвучал откуда-то слева и Антон инстинктивно повернул голову на звук.       И тут же по правой щеке скользнул кулак. Удар вышел неумелым и слабым, но даже так в голове словно граната рванула, и парень застонал, свесив бестолковку на грудь.       — Ты смори, — голос борова отозвался справа. — Стонет, как разложенная девка! Слышь, чепушила, тебе, может, нравится? Так я добавлю, мне не жалко!       Он даже не сразу понял, что произошло, и лишь когда в голове перестал лупить кувалдой злой мелкий молотобоец, а внутренности прекратили сжиматься в комок и дружно подкатываться к горлу, словно бы хотели разом выйти подышать свежим воздухом, он понял — ему в бок только что сунули коленом. На языке появился острый железистый привкус, и парень прислушался к себе, пытаясь понять: кровят разбитые в хлам губы, или же дело совсем дрянь. Но хохот шакалов заглушал даже собственные мысли, отдаваясь пульсирующей болью в голове…       — Всё, бросай эту падаль, парни. — голос «недобратка» звучал деловито и спокойно.       Хватка исчезла, и Антон кулём рухнул в пушистый снег. Сил не хватило даже для того, чтобы выставить перед собой руки, и он ткнулся лицом в мягкую и освежающую подушку, что тут же начала таять, смешиваясь с кровью. И тем не менее, сознание приобрело какое-то подобие ясности, сплетая разрозненные мысли воедино. Выброс адреналина давно закончился, и организм спешно пытался восполнить соженную глюкозу, усиливал слабость, буквально выпивал последние крохи энергии из мышц. А на место холодной ярости приходило координально противоположное чувство — липкий, оплетающий горло, словно змей…       Страх.       Ему было страшно. Ни сколько из-за того, что собирались сделать с ним подонки, сколько от того, что он никак не мог этому помешать. Он мог лишь ждать и наблюдать.       — На колени его подними.       Справа хекнули, и в следующий миг его дёрнули за волосы с такой силой, словно хотели сорвать с головы скальп. В черепушку же словно раскалённый гвоздь вогнали, а в ушах снова зашумело. Подросток тяжело сглотнул, фокусируя взгляд на оказавшемся прямо перед ним главаре. Черты лица расплывались в сгущающиемся сумраке, но Антон всё равно с внутреннем злорадством заметил под левым глазом урода наливающееся синевой фиолетовое пятно — результат его последнего пинка.       «Не последнего — крайнего!» — мысленно поправился он, с усилием беря зачастившее дыхание под контроль. — «Страх — ничто, сила — всё! Или как там говорит Барсик? Хорошо ему — детине два на два метра…»       Мысли позволили хоть немного взять себя в руки, и потому когда главный упырь сел перед ним на корточки, крутя в руках нож-бабочку, Антон встретил его взгляд кривой усмешкой.       — Слышь, Сёма, ты походу ему что-то повредил, — он мерзко усмехнулся, поигрывая ножом. — До сих пор лыбиться, как идиот!       Не смотря на грянувший за спиной басовитый хохот борова и скулящий пресмыкающейся тенорок подсоса, Петров хорошо заметил, как недовольно перекосило главаря. Кретин решил, что победил и сейчас будет издеваться над сломленным выскочкой, но не тут-то было. Впрочем, гнуть свою линию он не перестал:       — А сам, небось, уже все штанишки обгадил от страха! — он с щелчком закрыл нож, убрав его куда-то в карман куртки. — Впрочем, мы же не совсем звери! Можем и простить, если окажешь нам одну услугу…       Он не торопясь извлёк из-за пазухи пачку «Примы», неспешно закурил от дешёвой, выдохнув в лицо городскому порцию сигаретного дыма. И довольно ухмыльнулся, когда Антон закашлялся, морщась от боли в отбитой груди.       — Кажется, ты назвал Сёму пидарасом, — он снова затянулся дымом. — А за слова нужно отвечать… Вот ты и ответишь. Ртом.       Сзади заржали, а недобраток потянулся рукой за пояс, вытащив на неровный свет почти зашедшего солнца странного вида карнавальную маску… зайца?       — А чтобы привычнее было, можешь и масочку свою надеть, — он усмехнулся. — Не даром же она у тебя в рюкзачке лежит? Вот и пригодится.       Антон посмотрел на маску, которую видел первый раз в жизни. Маска была грубой, топорной, но чем-то неуловимо напоминала таковую у встреченной сегодняшним утром странную девушку в костюме лисы.       Казалось, с того момента прошла вечность.       — Это ты к своим подпёздышам… — голос звучал тихо, натужно, но в нём не было и капли того страха, что рвался сейчас сквозь все барьеры, заполняя рассудок. — И даже маску могут взять… Разнообразите половую жизнь… Хотя, им, наверное, петушиная привычнее будет…       За время, пока он выдавливал из себя слова, пачкая стекающей с разбитых губ кровью снег под ногами, главарь успел встать на ноги, отбросив в сторону маску, сплюнуть и крутануться на месте, занося ногу для удара. «Вертушка» была насквозь колхозной, неумелой, но дури от этого в ней меньше не становилось, даже наоборот. И не смотря на то, что Антон успел до предела повернуть голову по направлению удара, даже скользящий удар разбил левую ноздрю. Снег под ним тут же окрасился в красный, превращаясь в противную кашецу.       — Ну ничему тебя жизнь не учит! — делано покачав головой, упырь скомандовал: — Так научим же мы! Пизди его, братва!       И «братва» отпиздила. Первый удар, судя по силе, того самого борова пришёлся в бок, опрокидывая на снег, а затем ноги полетели со всех сторон. Антон сжался, подтянув как можно ближе согнутые в коленях ноги и закрывая ими пах и низ живота. Правая рука легла на бок, прикрывая почки, левая накрыла ладонью прижатую к груди голову и часть груди. Конечно, ему нужно было не лежать, получая удары, нужно было двигаться и бить в ответ, причем бить максимально жестоко, на поражение, стремясь как можно быстрее оказаться на ногах, но сил на это не было. Всё, на что его хватило — мысленно благодарить родителей за дорогущую и качественную толстую куртку, смягчающую удары, да изворачиваться, не давая ублюдкам прицелиться, но с каждым новым ударом движения становились всё заторможеннее, всё чаще прилетало не по набитым рукам и ногам, а в неприкрытые участки туловища, всё больше сознание заволакивало густой багровой пеленой…       Когда Антон подумал, что вот-вот потеряет сознание, удары прекратились. Несколько секунд ничего не происходило, а затем мощный пинок в плечо перевернул его на спину. В багровой мути, плавающей перед глазами появилась фигура Пятифанова. Лицо выражало самодовольство попалам с удовлетворением.       — Ну? — склонился он над Петровым. — Хочешь нам что-нибудь сказать?       Он попытался, но из горла вырвался лишь тихий сип. Тогда Антон отвёл в сторону правую руку и сложил пальцами незамысловатый жест. Он ждал удара, но главарь лишь криво усмехнулся:       — Что-что, а яйца у тебя есть… — он склонился ещё ниже. — А я это уважаю. Но учти — это был первый и последний раз, когда я такой добрый. Пошли, парни!       «Нахуй мне твоё уважение не упёрлось, мудак!» хотел было бросить в удаляющуюся спину Антон, но не смог, и лишь бессильно обмяк на снегу, глядя в наполнившие небо звёзды. Больше всего, как ни странно, болело левое запястье, по которому лупил подсос, пытаясь достать его затылок. Оставалось лишь дивиться тому, как достаточно хрупкие кости избежали переломов. Впрочем, а и избежали ли? Но так или иначе, болело все тело: отбитые ноги и руки, спина, горел огнём нос. Грудь и вовсе вспыхивала при каждом более-менее глубоком вдохе, но хуже всего было правой руке, которая приняла на себя размашистый удар ножа. Боль была терпимой, но рукав куртки уже значительно намок и хлюпал при каждом движении. Если задета вена… Нет, вряд ли он от такого «вытечет», но сделать что-то всё равно нужно…       Нужно… Потом… А сейчас — натолкать в рукав побольше снега и прикрыть глаза, увидев пульсирующие алые сосзвездия и под закрытыми веками. Отдохнуть, чуть-чуть отлежаться, а вот потом…       В ушах шумела кровь, и он не сразу различил в этом гуле посторонние звуки, с которым проминался под шагами снег. Лишь когда снег совсем рядом захрустел, на лоб легла теплая и мягкая рука в мохнатой перчатке, а в нос ударил знакомый запах праздника — чего-то неуловимого, терпкого и приятного, он с трудом открыл глаза.       И ничуть не удивился, увидев над собой рыжую лисью маску, из темных провалов глазниц которой на него взирали хищные донельзя ехидные янтарные глаза:       — «Жив и здоров», говоришь? — теплые пальцы аккуратно смахнули с глаз тоненькую корку инея — замерзали выбитые ударами слёзы. — «Не советую тебе ходить в лес, здесь люди пропадают»…       — Я… — выдать ничего громче шёпота из пересохшего горла не получилось, и ему на миг почудилось, что ушки маски дернулись, прислушиваясь. — Здесь… Не по своей воли…       Он почувствовал, как теплая рука с чем-то твёрдым и горячим на кончиках пальцев — муляжи когтей себе приделала, что-ли? — спустилась к шее, укрыв ее теплой ладонью. Звучит глупо, но говорить вдруг стало легче:       — Ты меня с утра вроде как попробовать собиралась, — Антон выдавил из себя подобие улыбки. — Так вот сейчас самое время — я сейчас та ещё первоклассная отбивная…       — Я удивлена, что ты умудряешься шутить даже в таком состоянии… — рука, что до того отогревала горло, спустилась ещё ниже, скользнув к правой руке. — Но не переживай, сладкий, я своего не упущу!       — Должен же я выпендриться перед девушкой! — вопреки всему, по телу после этого «сладкий» разлилось приятное тепло. — Алиса…       — Да? — её руки добрались до пострадавшей руки парня, принявшись задирать рукав куртки.       — Это же не маска, так?       Она не ответила, улыбнувшись пуще прежнего. А парень продолжал неотрывно смотреть на то, как блестит в лунном свете мех, как горят каким-то непонятным охотничьим азартом глаза с вертикальным зрачком, как двигаются, прислушиваясь к окружающим звукам лисьи ушки, наконец, как вырываются из выдающейся вперёд слегка приоткрытой пасти облачка пара.       Если это была маска — то Петров был лётчиком-истрибителем. А поскольку в гермокабине Су-27, при всём имеющемся желании, он ни разу не был…       Был, конечно, ещё один вариант, к которому парень склонялся всё больше, пока в конечном счёте не уверился в нём окончательно. Потому как у него не было иного объяснения тому, что Алиса сделала дальше.       Девушка оголила его руку по плечо, смахнула слой бурого снега, осмотрев длинный сочащийся алым порез, а затем… склонившись ближе, мазнула длинным языком по ране, слизывая кровь.       Глядя на то, как новая знакомая застыла, прижав ушки и всем своим видом излучая удовольствие, Антон окончательно решил для себя что бредит. Может, ему слишком сильно прилетело по голове, может он недооценил серьезность пореза и потерял слишком много крови — причина была не так важна. Он мог поверить в то, что странная не от мира сего девица будет считать себя лисой, будет наряжаться в соответствующий костюм и кормить по ночам собак. Мог поверить в то, что она случайно наткнулась на него, в очередной раз выйдя погулять в лес посреди ночи. Блин, да он мог поверить даже в то, что она станет слизывать его кровь — пойди пойми этих ненормальных. С натяжкой мог назвать странную реалистичность «маски» игрой света, наложившейся на отсутствие очков.       Но ощущения… Влажный шаршавый язычок, который никак не мог пренадлижать человеку и уж тем более быть частью маски! Внезапное осознание собственного положения ошеломило. Непонятная уверенность в реальности происходящего накатила волной, принеся с собой и страх. Не тот, с которым он боролся несколько десятков субъективных минут назад в окружении пусть и тварей, но тварей понятных, привычных. Он примерно представлял, чего от них ожидать, знал, как реагировать.       Здесь же… Это был даже не страх, это был тот самый ужас, который испытывали первые люди, сбиваясь в группы у только-только освоенных костров и ощетинившись копьями. Ужас непонятного, непознанного, неизведанного.       Он вздрогнул, когда она оторвалась от руки, принявшись аккуратно спускать рукав куртки. На миг показалось, что она слышит, знает, о чём он думает… Когда взгляд янтарных глаз переместился на его лицо, парень неосознанно попытался отстраниться, сильнее вжимаясь в снег. Она хихикнула, глядя на это. Голос был всё таким же приятным, но сейчас это не успокаивало. Девушка всё тем же неуловимым движением развернулась, оказавшись прямо над распластавшимся в снегу парнем — ноги упёрлись в снег у его бёдер, когтистые руки встали по бокам от головы. Она дразняще медленно склонилась к нему, повернув голову и прижав правое ушко к груди. И только сейчас Антон ощутил, как быстро колотится в груди его сердце.       — Ты так сильно меня боишься… — ласковый голос отчего-то заставил внутренности сжаться. — Или я опять настолько тебя возбуждаю, а, извращуга?       Петров не выдержал и тупо заржал, сбрасывая этим рвущееся изнутри нервное напряжение. Он смеялся и не мог остановиться, как ни старался. Лишь когда боль в груди взрывообразно усилилась, он наконец затих, зажмурившись. В рассудок тут же ворвалась паническая мысль о том, что нельзя упускать непонятную лису из вида, но парень усилием воли подавил этот порыв, расслабившись и вдыхая сводящий с ума запах оказавшейся совсем близко девушки. Что ещё он мог сделать? В его состоянии просто встать — почти подвиг, а тут ещё и убегать по лесу от непонятного… непонятной… Да какая разница?       — Там поровну, если честно, — он открыл глаза и непроизвольно вздрогнул, увидев два янтарных огня в считанных сантиметрах от своего лица. — А утром, что, так сильно заметно было?       — Мне не обязательно было лицезреть твой каменный стояк, Тоша. — она нарочито неспешно потянула носом воздух. — От тебя так сильно несло возбуждением, что даже мне едва стыдно не стало!       — Я — мужчина в самом расцвете сил… — огрызнулся парень, до крови закусывая щеку, но всё равно ощутил, как горит лицо. — Напробовалась? Тогда давай слезай и…       Горячий шаршавый язычок ворвался в его рот настолько неожиданно, что Антон вздрогнул. Девушка наклонила голову так, что острые клыки скользнули по щекам, прикусывая кожу. Горячее дыхание лисы обдало лицо, вызвав волну мурашек вдоль позвоночника. Он не удержался, скользнул руками по плотной шубе, ощутив отголосок недовольства — хотелось коснуться, ощутить под руками горячее тело девушки…       — На первое время — распробовала, — она слегка отстранилась, облизнувшись и от этого, казалось бы невинного действия, парня бросило в жар. — А быстро у тебя страх прошёл, м?       Антон открыл рот, чтобы ответить, но на разбитые губы лег теплый коготок:       — Ш-ш-ш… — встав над ним на колени, она второй рукой накинула на глаза парня его же капюшон . — Не дёргайся, зайчик, у нас не так много времени.       — А капюшон-то зачем?..       — Надо. — в ласковом голосе послышались металлические нотки. — В первую очередь для тебя, Тоша. А теперь открой-ка ротик…       — С-слушай, если у тебя там ещё и член, я точно сделаю отсюда… М-м-м?!       Стоило открыть рот, как в него тут же ткнулось что-то приторно-сладкое, молочное… Шоколад?!       — Жуй! — приказала оседлавшая его девушка, и подросток послушно задвигал челюстями, перемалывая обычную плитку молочного шоколада. — Глотай!       Решив не спорить, он послушно двинул кадыком. Этот странный цикл повторился ещё несколько раз, а затем Алиса вкрадчиво спросила, откинув прочь капюшон его куртки:       — Что чувствуешь?       — В штанах тесно… — удостоившись ехидного взгляда янтарных глаз, он прислушался к ощущениям… и почувствовал, как расширяются в удивлении зрачки, словно пытаясь поспеть за взметнувшимися ко лбу бровями. — Я… Охренеть… Словно и не лупили в три рыла ногами! Слушай, а у тебя ещё плиточка такого есть? Я как разбогатею, тебе обязательно проценты отдам!       — Поумерь эйфорию, сладкий, — она поднялась в полный рост. — Как только поднимешься на ноги, часть «приятных» ощущений вернётся, но так ты хотя бы кровью ссать не будешь. А что до «поделись»… Всему своё время.       Она протянула ему руку — лапу? — на которой показались его очки. Антон удивлённо моргнул, подавая ей свою, и только оказавшись в вертикальном положении — отметил мимоходом, насколько неожиданно сильной оказалась плутовка — понял о чем говорила Алиса — боль сделалась тише, отступила, но окончательно никуда не делась. Он надел очки, и девушка протянула ему руку, точно также, как он протягивал ей сегодняшним утром.       — Пойдём, трусишка, выведу тебя из этого стра-а-ашного леса!