В тихом омуте

      — Антоша, ты взлетаешь!       Звонкий смех сестры заставил вздрогнуть, поднял в груди волну иррационального раздражения, желания рявкнуть на приставучую молявку…       Вдох-вы-ы-ыдох. Воображаемая волна успокаивающей энергии поднимается по телу, оседая в голове и вытесняя оттуда вызванное резким прерыванием медитативного транса раздражение.       Антон открыл глаза и привычно выставил руки, принимая на них вес довольно улыбающейся Оли.       — Доброе утро, мелкая!       — Я не… «ботончик»! — недовольное восклицание сменяется радостным визгом, стоит только нырнувшей к корману домашних шорт появится наружу с зажатым в руке лакомством. — Домлое утло… Спасибо!       Потрепав всосавшую в себя конфету девчушку по волосам, Антон весело хмыкнул:       — Наслаждайся. Что на завтрак, знаешь?       — Овсянка! — пуще прежнего заулыбалась та. Овсянку Оля наперекор всем стереотипам о детских вкусовых пристрастиях любила едва ли не больше конфет. — Мама как раз на стол накрыла!       — Сейчас буду, — видя, что сестра не спешит покидать его сплетённые в позе лотоса ноги, он ехидно спросил: — Неужели хочешь присоединиться к моей утренней зарядке?       — Не-е-е! — тут же вскочив, словно на месте брата материализовалась огромная змея, выпалила Оля. — Я лучше маме пойду помогу!       — Ну да, ну да… — со смешком проводив сестрёнку взглядом, он поднялся с постели и подхватил с прикроватной тумбочки очки.       На то, чтобы быстро размяться, отжаться несколько десятков раз, поприседать и лёгкой трусцой сбежать с лестницы ушло минут десять, но пробегая мимо кухни он все равно услышал недовольное мамино:       — Каша стынет!       — Ща, мам!       На быстрый контрастный душ ушло ещё минут пять, но вышел в коридор он только через семь — позволил себе покрутиться перед зеркалом, «дорисовывая» в воображении недостающие кубики пресса и косые мышцы. Если объем плеч и бицепсы его более-менее удовлетворяли, то плоский живот всё никак не желал принимать вид «сладкой шоколадной плитки»… Вспомнив Битого, которому и принадлежала эта фраза, немного нахмурился — тоска по оставшимся в городе товарищам успела поутихнуть, смытая новыми впечатлениями и медитативными техниками, но каждый раз, вспоминая «своих» ребят, он чувствовал отголоски тоски.       Кухня встретила запахом каши, к которой, в отличие от сестры, относился весьма прохладно, витиеватыми узорами на окнах и сонной, разливающей чай по кружкам матерью. Оля с упоением наяривала кашу, напоминая ему виденный на школьной экскурсии монтажный аппарат, и он не смог сдержать улыбки, усаживаясь за стол. Впрочем, улыбка тут же сменила тональность, стоило узреть представшую перед ним «композицию»: в исходящих паром овсяных водах, тонул, разломанный на несколько неравных частей множественными попаданиями масленный крейсер…       Из пучин разыгравшегося воображения его вырвал стук кружек о столешницу:       — Ешь давай, а то остынет.       Подавив тяжёлый вздох — судя по поведению мамы, она уже успела поцапаться с папой — он принялся за пищу. Схема была проста и работала на всех продуктах и блюдах, которые парню не нравилось: проглотить несколько больших ложек, запить сладким чаем, повторить до тех пор, пока тарелка не опустеет. В процессе желательно занять чем-нибудь голову, чтобы вообще не чувствовать вкуса. В этот раз выбор пал на сегодняшнее посещение школы. Новой школы, с новым, деревенским «контингентом». Конечно же, он не имел ничего против людей, живущих вне больших городов, но всяческие стереотипы о них известны были хорошо, и, как показала «разведка» во время похода за учебниками, местные этим стереотипам полностью соответствовали — тусовавшаяся у школы шпана проводила его весьма многообещающими взглядами, но то ли из-за множества взрослых, что присутствовали у школы, то ли от лени, но прикапываться к нему не стали. На этот раз… Конечно, могло и показаться, он в любом случае специально нарываться не станет, но и в обиду себя не даст: отлично успел понять, что ставить себя нужно с самого начала так, как хочешь, чтобы к тебе относились. А тумаки, которые можно огрести в процессе… «Лучше фингал на всю морду, чем в трое меньший плевок, прочно на ней обосновавшийся». Фраза Гриши Бердана как нельзя лучше подходила к контексту размышлений, но в очередной раз напомнила об оставленных в городе товарищах.       Решив отвлечься от этих мыслей, он перевёл взгляд на увитое инеем окно. Лесной массив внушал. Хоть и видны сейчас были только высвеченные светом из дома деревья, исполины темной громадой нависали над домом, шевеля голыми ветками, и невольно вызывая в памяти недавно прочитанный «Цвет из иных миров» Говарда Лавкрафта. Крайне не вовремя, учитывая, что сейчас ему предстоит долгий путь через тёмный лес. И ведь никогда не боялся темноты, но одно дело — выключенный в комнате свет, а совсем другое — тёмная загадочная Тайга…       …А ведь многие столетия назад охотники на целые месяцы уходили в такие вот глухие неизведанные места. Причём, шли они не по проложенной трактором тропинке, а по чаще, наполненной непуганным зверьём. Не было у них и огнестрельного оружия, современных средств навигации и прочих благ научно-технического прогресса. Была только необходимость найти пропитание для своей деревни, попутно не став обедом для исконных обитателей леса. Наверняка они также боялись и шарахались каждого звука, прилетевшего из-за спины, вот только менее мужественными их это не делало. Чего нельзя было сказать о подростке. Обернувшись раз уже, наверное, в десятый он зло поправил лямки рюкзака и вопреки страху зажмурил глаза, продолжая идти вперёд. Словно по заказу, сзади вновь хрустнула ветка, но он не обернулся и даже не разомкнул век — лишь с силой выдохнул из себя весь воздух, делая неспешный новый вдох. Словно специально шорохи зазвучали со всех сторон, но он упрямо продолжил максимально концентрироваться на дыхании. И лишь когда сознание привычно соскользнуло в «аналитический режим», он открыл глаза, принявшись никуда не торопясь, в разнобой вспоминать таблицу умножения. Пять на пять, семь на восемь, три на четыре…       Пожалуй, именно увлечение околоэзатерическими практиками, вроде медитации было главным, что он вынес из занятий дзюдо. Были, конечно, бонусы в виде общего физического воспитания, умения дать в лицо обидчику и отсутствие страха получить в ответ, знакомство с новыми людьми. Но главным оставалось умение контролировать эмоции, которые Антон развивал в себе со всем подростковым старанием. Конечно, до героя «Эквелибриума» ему было ещё далеко, но уже сейчас это приносило свои плоды.       Например, до посёлка он добрался не обернувшись больше не разу. Прошел бы в своеобразном трансе и его, но… Удивление от увиденной картины сбило концентрацию. А удивиться было чему, ибо не каждый день видишь, как непонятная ушастая фигура кормит чем-то собаку. На ум приходили приверженцы новой моды, именуемой «косплеем», но откуда бы им взяться в этой глуши?       Он хотел было просто пройти мимо, но любопытство пересилило; подойдя к столбу, он прокашлялся:       — Доброго утра!       Раздался шорох одежды, скрип снега, и на него уставились два янтарных глаза с… вертикальным зрачком? Впрочем, показавшаяся в свете фонаря маска ответила на часть появившихся вопросов: обычная, пусть и очень качественно сделанная рыжая мордашка. Довершали лисий образ рыжая шуба и торчащие из-под капюшона ушки.       — А ты со всеми встречными здороваешься?       Петров сглотнул ставшую вдруг вязкой слюну — голос девушки оказался странным, но почти медово приятным, отдавшись волной мурашек по телу. Блин, да он даже задышал чаще! Пора, похоже, сегодня вечером в душе немного «спустить пар», а то как-то остро он отреагировал…       — Только с такими необычными, как ты, — поборов эмоции, он дружелюбно улыбнулся. — Классный костюм. Не пойму только, кого ты косплеешь?       — Косп… что? — она очень органично с образом наклонила голову набок. — Странный ты… Да и не костюм это!       Странный, ага. Чья бы корова мычала…       — А что тогда? — ещё раз оглядев собеседницу, парень приметил у её ног влияющую хвостом собаку. — Неужто настоящая лиса, что кормит собаку?       — Представь себе! — будто и не заметив в его тоне иронии, она рассмеялась, кокетливо убрав руки за спину.       Продолжая улыбаться, подросток внутренне застонал. Это же надо, вот так взять и напороться на психбольную. Понятно зато, почему она, считай, ночью по пустому посёлку шарится. И не уйдешь теперь, блин, совестно как-то обижать такую, её же наверняка всей деревней шпыняют, раз ночами гулять приходится…       — Чего лыбишься так недоверчиво? — она хмыкнула. — Неужто никогда говорящих лис не видел?       — Видел, — вернув ей ухмылку, Антон решил немного подыграть. — Сейчас, например. Как тебя, кстати, зовут? Меня — Антон.       — Я — лиса, дурачок, у меня нет имени!       И снова этот заливтстый смех, от которого сладко сосёт под ложечкой. Вот же напасть, а! Это ее природа медовым голоском в обмен на адекватность одарила? Похоже на то.       — Значит, не зовут, а сама приходишь, — он поддержал смешок. — Понятно… Но как-то же обращаться к тебе надо. Не «лиса» же?       Она подалась вперёд настолько внезапно, что парню стоило немалых усилий заставить себя остаться на месте. И не зря: в нос ударил причудливый запах мандаринов и петард, а и без того будоражащий голосок сменился на и вовсе срубающий наповал шепоток:       — Опять эти ваши любимые ярлыки… — она вновь хихикнула. — Но фраза твоя мне понравилась! А потому… как бы ты меня назвал?       Едва успев оборвать готовое сорваться с губ «Патрикеевна» — обидется ещё — он задумался ненадолго и ответил:       — Алиса?       — «Алиса»… — повторила она таким тоном, словно пробывала звукосочетание на вкус. — Мне нравится!       Она отстранилась, вновь бросив ехидный взгляд хищных глаз. Всё же интересно, как она добилась такой реалистичности. Контактные линзы?       — И куда же ты направляешься, Антон?       — В школу, грызть гранит науки и запивать его граалем, — он хмыкнул.       Почему-то общение с этой ненормальной девушкой заставляло улыбаться. Она была какой-то… простой, в хорошем смысле этого слова, а ещё немного загадочной. И от неё очень приятно пахло. И голосок был очень даже приятный.       — У-у-у, — она она разочарованно покачала головой. — В школу — скучно! Может, прогуляемся по лесу?       Сдержать удивлённо взметнувшийся кверху брови он не сумел:       — Не советовал бы я тебе по лесу гулять. Люди здесь не просто так пропадают…       — Неужели ты боишься? — она засмеялась. — А с виду такой взрослый! Трусишка!       Столь примитивная манипуляция могла вызвать лишь кривую ухмылку.       — Ага, ещё какой! — он нарочито гордо выпятил грудь. — Зато живой и здоровый!       Алиса посмотрела на него со смесью игривого ехидства, насмешки и ещё чего-то, что индентифицировать никак не получалось:       — Ну раз уж ты такой трус, — она шагнула у нему, обдав букетом запахов. — Тогда я так и быть, готова проводить тебя до школы. Этого-то хоть не испугаешься?       — Это с удовольствием! — секунду подумав, Антон приглашающе выставил согнутую в локте руку.       Взглянув на его руку, она хихикнула, а затем каким-то невероятно тягучим и плавным движением приблизилась, сплетя в ним руки и недвусмысленно прижавшись к боку:       — Ну пошли, трусишка!       Идти было тяжело по одной простой причине — стоило странной девушке прижаться к нему, как по телу тут же пронесся целый табун мурашек, а в паху появилось отчётливое давление. Внутренне костеря человеческую эволюцию и появившийся в ходе неё период полового созревания, подросток прошел первые несколько метров отчаянно вгрызаясь зубами в щёку и косясь на спутницу.       Судя по тому, что она никак это не прокомментировала, плутовка его состояния не заметила. Ну или сейчас во всю внутренне угарала, глядя на его неуклюжие попытки скрыть стояк…       — А зачем ты хотела затащить меня в лес, если не секрет? — пытаясь отвлечься от дурацкого чувства стыда, завёл разговор он. — Уж не съесть меня решила?       — Конечно же нет! — она хихикнула и, повернув голову, шепнула ему в самое ухо. — Только надкусить…       Почувствав прошедшую по позвоночнику дрожь, Антон уже практически окончательно уверился в том, что эта ненормальная провоцирует его специально. Подумав немного, он коварно улыбнулся и сам прижался боком к девушке:       — А с чего это ты решила, что надкусывать будешь ты, м?       Однако смутить Алису не удалось. Повернувшись к нему, она поймала его взгляд и произнесла так, что по спине вновь побежали мурашки, но на этот раз уже не из-за разшалившихся гормонов:       — Потому что именно лисы охотятся на зайцев, глупенький…       — Мне считать это за комплимент? — отбивка вышла кривоватой и девушка на неё не ответила.       Всю оставшуюся дорогу они шли молча и Антон не мог отделаться от ощущения, что идёт бок о бок с хищником, чьи острые клыки уже коснулись его шеи… Поселок медленно просыпался: загорался свет в окнах, раздавались звуки приглашенных домочадцев, радио- и телеведущих. Небо начинало потихоньку светлеть. Но странное напряжение не отпускало, и потому когда за поворотом показался кажущийся монолитным «кирпич» школы, Антон с облегчением выдохнул:       — Кажется, сегодня ты осталась без трапезы, а?       — Мы обязательно встретимся ещё, зайчик…       Подросток повернулся к ней и застыл, глядя на то, как она показала ему язык. Длинный такой. Нечеловеческий.       — Антон!.. — окликнули со стороны школы, и он рефлекторно повернулся на звук, а когда понял, что обращались не к нему и повернулся обратно, плутовки рядом уже не было.       Парень с усилием сглотнул.       — Привидиться же…

***

      «Смирнова — Катерина» — заполнил он очередной пробел на «корочке» тетради. Очень уж удачно её вызвали к доске. Помимо неё на развороте было уже с десяток фамилий и несколько соответствующих им имён: Морозова Полина — весьма симпатичная девушка с передней парты, которая, судя по аккуратным, ухоженным и длинным пальцам имела дело с «музыкалкой»; Бабурин Семён — прыщавый и даже на вид вызывающе нахальный тип с комплекцией медведя; Пятифанов Роман — хмурый, чуть сгорбленный парень, всем своим видом пародирующий «братков» — кажется, Антон даже заметил в его руках диковинный нож, который именовался бабочкой — и явно засматривающийся на Морозову; сидящий рядом с ним некто Бяша, которого так назвала даже Лилия Павловна. По виду — ничем не примечательный, не выдающийся «подсос» «недобратка».       — Антон Петров! — вторгся в размеренный ход мыслей голос учительницы. — Ты так увлечённо конспектируешь материал! Напомни, что я только что сказала?       Судя по мерзотно-ехидному тону и вскинутым вверх уголкам губ, она не сильно верила в то, что он сможет ответить. А уж когда парень нарочито неспешно поднялся, предварительно отодвинув стул, она и вовсе уже начала набирать в грудь воздуха для словесной выволочки зазнавшемуся новенькому, но тут Петров спокойно произнёс:       — Институт семьи — это социологическая категория, отражающая обычаи, законы и правила поведения, которые закрепляют отношения родства между людьми…       — Достаточно, Антон, — слегка удивлённо кивнула она. — Молодец, можешь садиться. Однако стоит уточнить, что рассматривать семью стоит именно как совокупность институтов…       Усаживаясь обратно на стул, подросток внимательно оглядел лица обернувшихся на него одноклассников. В основном, лица эти выражали лёгкое разочарование от сорвавшегося «концерта», однако, были и более интересные реакции. Катя недовольно поджала тонкие и, чего уж тут, весьма симпатичные губки, шепнув что-то, отчего сидящие рядом ребята дружно захихикали. «Браток» с подсосом посмотрели неодобрительно, наверняка уже окончательно сделав вывод о нём, и вывод сей был не в его пользу. А вот Полина взглянула с заметным одобрением. Поймав её взгляд, Антон открыто улыбнулся, и девушка поспешила снова уткнуться в доску, на которой красовалась схематичная схема того самого института семьи. Скосив взгляд на «Братка», подросток еле сдержал смешок — было видно, как гуляют на лице местного «альфача» тонкие желваки. Не сдержавшись, он встретился с ним взглядом, качнул головой в сторону девушки и показал большой палец.       «Альфач» от такого натурально потерял челюсть.

***

      По коридору носилась, гоняя в салки, мелкотня. Разбившиеся на группки по интересам более старшие ребята увлечённо общались, пытались перекричать гвалт и активно жестикулировали. Чуть в стороне, у окна, расположилось и несколько девчонок из его нового класса. Окружив что-то тихо втолковывающую Смирнову, стайка девочек тихо поихихикивала, закрывая кулочкми рты. Мимо них Антон и проходил, когда в спину словно паровозный таран врезался, начисто лишая равновесия. Всё бы ничего, правильно падать на дзюдо учили раньше, чем правильно бить, но падал он не на пол, а прямо на стайку девочонок. А точнее: прямо на её «предводительницу». Как-то остановить падение он уже не мог, а потому просто выбросил вперёд руки, так, чтобы Катя оказалась между ними.       Налетев на девушку, он ткнулся руками в подоконник, на котором та буквально распласталась, оказавшись прямо под ним. Несколько секунд давящей тишины Петров судорожно пытался сообразить, что же сказать, а затем выдал первое, что пришло в голову:       — Прошу извинить, Катерина. — он натянул на лицо самую вежливую улыбку, на которую только был способен. — Вы настолько прекрасны, что я просто не сумел устоять!       Её совершенно ошарашенное лицо отпечаталось в памяти так хорошо, что парень пообещал себе обязательно перенести этот образ на бумагу. Впрочем, девушка очень быстро пришла в себя:       — Да куда там, романтик хренов! — она обиженно надула губки. — Тебя толкнули!       — Тц, раскусила… — со стороны многочисленных зрителей раздались смешки. Антон оттолкнулся от подоконника, принимая вертикальное положение и протянул девушке руку. — Извини.       — Ладно уж, — приняв помощь, он фыркнула. — На этот раз так и быть, извиняю.       И в этот момент парня резко схватили за плечо, развернув на месте. Уже приготовившись к тому, что сейчас в его лицо впечатается кулак, он лишь сдавленно крякнул, когда сцепившиеся в воротник рубашки руки вздернули его в воздух.       Медведь-Семён зло сверлил его взглядом, нацепив на прыщавое лицо мерзкую гримасу.       — Слышишь ты, кусок…       Чуть поведя ногами, Антон поморщился — ноги не чувствовали опоры, а значит самые простые способы освободиться из захвата отпадали. Семён, похоже, принял это на свой счёт: мерзко ухмыльнувшись, уверившись в своём превосходстве, он подтянул «жертву» ближе, и Петров поспешил выставить перед собой руки:       — Эй, эй, давай только без поцеловашек, я не из «этих»!       Взрыв хохота со стороны зрителей разорвал установившуюся было тишину. Боров же аж побогравел, явно не оценив шутки.       — Ты… Ты меня…       — Говорю же: «не из этих»! — Антон патетично замотал головой. — Найди себе другого ёбыря!       Это было последней каплей. Под уже совершенно ничем не сдерживаемый хохот, хулиган зарычал и… Антон, ожидая удара здоровенным кулачищем, чертыхнулся, когда навстречу ему полетел украшенный прыщами доб. Инстинктивно отдернув голову, он выставил перед носом скрещенные «лосём» руки. Даже не смотря на то, что удар был уже на излете, обратная сторона запястья пренеприятно ударилась в нос, но это было всяко лучше, чем если бы удар он не остановил. Оттолкнув от себя башку здоровяка, Антон «выстрелил» коленями ему в грудь, целясь в «солнышко» и одновременно с этим локтями рванул сцепившиеся в воротник руки в стороны.       Получилось.       Хватка исчезла, заставив парня свалиться и налететь задницей на подоконник, а в следующий миг дёрнулся вправо, разрывая дистанцию и обходя закашлявшегося противника сбоку — ну нахрен такие «клоуз комбаты»!       Пришедший в себя боров уже крутанулся на месте с явным намерением вбить обитчика куда-нибудь под плинтус, но прозвеневший звонок на урок заставил его лишь зло заскрипеть зубами:       — Тебе пизда!       Хмыкнув, Антон дождался, когда спину придурка исчезнет за дверью в кабинет, и лишь затем двинулся туда сам — умеет он заводить знакомства, ничего не скажешь!