Фальшивка

      Томас метался по квартире, как подбитый гривер. То обтирал спиной мебель, то пытался спать прямо в рабочей спецовке. Вскакивал с постели и кидался к окну. Наверняка ему хотелось выпить, но это означало нарушить обещание. Которое он давно просрал, напиваясь в баре Джимми и на работе. А вот дома пока не решался.       Если бы медицинский центр не закрыли на карантин, этот день Минхо провел бы в тишине, а теперь только и оставалось казаться как можно незаметнее — слиться с диваном в единое целое и смотреть в книжку.       Да только строчки расплывались, а в голове стучало молотом — сейчас что-то будет, сейчас все полетит в жопу.       Чутье не обмануло. Томас подсел на самый краешек дивана, принял нарочито расслабленную позу.       — Хочу тебя трахнуть, Минхо. Можно?       — Нет. — Минхо постарался, чтобы его голос прозвучал как можно спокойнее, но в душе кривыми молниями ветвилась паника. — Я не хочу быть снизу.       — Из-за Дженсона? Я буду очень осторожен, тебе понравится.       Если промолчать и не смотреть на него, может Томас переключится на что-то другое?       Томас и правда переключился — на его ноги. Обхватил ладонями ступни, погладил подушечками больших пальцев. Пусть немного щекотно, но приятно.       Момент, когда руки капканами сомкнулись на лодыжках, Минхо пропустил. Томас рывком подтянул его к себе, книжка, перелетев через голову, свалилась куда-то за диван. Ее заменил тюбик с ненавистным вазелином.       — У меня на него аллергия, — Минхо в упор посмотрел на Томаса, но взгляд снизу вверх вряд ли его впечатлил.       — Да ты придумываешь, такого не бывает, — отмахнулся Томас. — А знаешь, чего бы я хотел? Посмотреть, как тебя трахнет кто-нибудь другой, а потом я бы к вам присоединился. Что скажешь?       — Что ты совсем ебанулся. Никаких тройничков.       Томас ухмыльнулся. Отказ его не остановит, сумасшедший блеск его глаз кричал именно об этом.       — Какой же ты скучный, — Томас внезапно разжал руки, словно потерял интерес, и даже отвернулся, всем своим видом показывая, как он разочарован. — Знаешь Аннет из родильного отделения? Она давно со мной заигрывает. В ту пятницу мы с ней потрахались в подсобке. Я не очень люблю женщин, но с ней и то вышло задорнее, чем с тобой. Вчера у тебя даже не встало.       Лицо обожгла волна такого горячего стыда, будто он сунул голову в раскаленную духовку. Минхо вскочил с дивана, схватил кроссовки с курткой и выбежал за дверь быстрее, чем Томас успел его остановить.       Солнце светило совершенно обыденно. Под ним нет места унижениям, под ним реальность плавилась, подталкивала к одному единственному выводу: это дурной сон, это не по-настоящему.       Может, вернуться? Идти все равно некуда.       Если раньше на него косились как на выродка ПОРОКа, то сейчас он заметил иные взгляды. Страх, недоверие и даже презрение. Кто знал, что должность дружинника тянет за собой шлейф истинного отношения к лидеру.       Соня. Он может пойти к Соне. Если новичков привезли две недели назад, она должна быть на острове.       Элитный район, как и всегда, встретил молчанием. Неясное предчувствие ворочалось в груди, подобно неповоротливой обожравшейся змее. День начался хреново, но всегда может стать еще хуже.       Открыла ему Харриет. Она вышла на крыльцо, загородив собой дверь. До тошноты красноречиво — внутрь его не пустят.       — Это ты убил мистера Фэллона?       Да какое ей дело до мерзкого старика? Но врать бессмысленно, она давно назначила его виновным во всех смертных грехах.       — Да, это я его убил. Расскажешь Соне?       — Не буду. Но вряд ли она осудит. — Харриет подошла так близко, что он мог рассмотреть каждый кудрявый волосок ее прически. — Послушай, Минхо, я не могу запретить Соне с тобой общаться, но жить здесь ты больше не можешь. Она твердит, что ты исправился и раскаиваешься, но это не вяжется с убийством невинного человека.       Лихо она подвела черту. Что ж, у него тоже есть, чем ответить.       — Хватит строить из себя святошу. Я ведь помню, в ПОРОКе ты однажды так избила одну девчонку, что она больше не вернулась в нашу группу. Не знаю, умерла она от побоев или ее отправили на опыты, но ее смерть на твоей совести.       Ни один мускул на лице Харриет не дрогнул, она будто ждала чего-то подобного.       — Я в курсе. Была причина, из-за которой я так с ней поступила, и тебя она не касается.       Ее спокойный тон взбесил до желтых клякс перед глазами. В голове словно щелкнул тумблер, вернул в тот день, когда не было ни позорного клейма, ни шрама.       У всех есть болевые точки, надо только их нащупать. Может, дело не в убийстве, а в том, что Соня его защищает? Стоило проверить.       — А Соня не рассказывала, что мы с ней трахались? — Минхо заговорил под орущий внутренний голос, что так делать нельзя, но уже не мог остановиться. — И в ПОРОКе, пока я сидел в вашем сраном изгнании, и даже здесь, пока ты ходила по делам. Мы сделали это пару раз у вас в спальне. И даже на кухне.       Харриет ахнула, сделала шаг назад. Какой же глупой она выглядела — плечи опущены, между бровей наметилась складка, в глазах читается нежелание верить. Оставалось ее добить.       — Никакие игрушки не заменят крепкий мужской хрен, так и знай. Соня так и сказала. И сосет она так старательно, так…       Кулак в лицо заставил его замолчать. Нос сначала онемел, а потом нещадно заломил от боли. Минхо прижал к нему ладони, но тут же отнял, чтобы не выглядеть слабаком. Надо было показать, что пронять его не так-то просто.       Но Харриет смотрела без тени страха. И ведь не боялась ответки.       — Чтобы я тебя больше у нас дома не видела. — Смело заявила она. — Никогда.       — А то что? Что ты мне сделаешь? Нужно будет что-то посильнее бабского шлепка.       Харриет прищурила свои темные глаза и почти шепотом сказала:       — Убью Томаса.       Угроза подействовала отрезвляюще. Какой же он дурак, надо было просто уйти.       Харриет открыла дверь, один шаг и она бы попала под защиту стен, но Минхо поймал ее за плечо, крепко сжал.       — Ничего не было… я все придумал… прости.       Харриет вывернулась, толкнула его и закричала:       — Ты жалкий мерзкий слизняк! Возвращайся к своему Томасу. Ты только на это и годишься — быть подстилкой алкаша!       Она толкнула его снова, и он, подчиняясь ей, отступил. Крыльцо закончилось слишком внезапно. Минхо полетел вниз и если бы не успел сгруппироваться, наверняка бы размозжил себе череп как старик-гомофоб.       Стоя на четвереньках, он тупо пялился в траву. Колени и локти жгло, во рту скопилась горечь. Наверняка у него тот еще видок — побитая собака и то лучше выглядит.       Но окна элитных домов смотрели с глухим безразличием. Если бы кто увидел, ничего бы Харриет не грозило. Она могла себе позволить что угодно, пилоты разведчиков ценились выше дружинников.       Лязганье замка заставило Минхо с трудом подняться. Пора было отсюда убираться.       Только не к Томасу. Он мигом выбьет из него признание и посмеется. Скажет, что он заслужил, а потом всадит в него свой член. И будет прав.       Чтобы не передумать, Минхо побрел наугад. Он переходил на другую сторону улицы, если видел людей, бурчал что-то неразборчивое вместо приветствия, если не удавалось разминуться. Жилой сектор сменился промышленным, а потом перерос в окраину главной площади.       Наконец Минхо выдохся и остановился.       И не где-нибудь, а напротив магазина одежды, где работал мертвый старикан. Унылая двухэтажка со стенами из профнастила больше напоминала склад. На вывеске кривые буквы и не менее кривые платье со штанами — творение местных малолеток. Любили им доверять такое дерьмо.       Толкая дверь, Минхо на мгновение подумал, что его встретит призрак. Накинется и распнет между бесконечных рядов разномастной одежды и корзин с обувью. Умереть в подобном месте: в затхлости и душноте, в куцем свете моргающих ламп — тот еще ироничный финал.       Вместо призрака за прилавком стоял незнакомец. Живое воплощение легенд про духов, которые оборачиваются людьми. Чернокудрая лисица с пронзительным взглядом. Такой, кого угодно заманит в свои сети, если вовремя не сбежать.       Наваждение растаяло, когда удалось прочитать надпись на бейджике. Салим, его имя Салим. Новичок, которого привезли из религиозной общины. Слишком худой, слишком высокий, старше лет на десять.       — Дружинник? Пришел проверить мою работу?       Акцент этого Салима звучал необычно, немедленно захотелось узнать, как он произносит другие слова.       — Я пришел просто так. — Ответил Минхо и только сейчас понял, что внаглую пялится. Так ведь нельзя.       Салим обогнул прилавок и подошел близко-близко, как будто собирался наброситься. Или поцеловать. Устроил бы любой вариант, лишь бы реальность не превратилась в сон.       Поэтому, когда Салим кивнул на лестницу, почти невидимую из-за нагромождений пластиковых лотков с какой-то ерундой, Минхо без возражения пошел следом. По скрипучим ступеням, ведущим в неизвестность, по выкрученным нервам, по странным идеям о том, как злой дух вот-вот сожрет его сердце.       На втором этаже оказался склад. Под самый потолок забитый стеллажами с коробками — до одури обыденно. Мало похоже на то место, где расправляются с жертвами.       Салим оставил его возле двери, сам же скрылся за стеллажами, а когда вернулся, протянул ему то, чего Минхо меньше всего ожидал увидеть. Залечивающая мазь в большом пластиковом контейнере, нераспечатанная и манящая, она выглядела как нечто чужеродное. Должно быть, мертвый старикан знатно обчистил запасы ПОРОКа.       — Подумал, тебе нужна помощь. — Салим указал куда-то вниз.       Стоило ему это сказать, как вернулась боль, словно до этого момента кто-то давил на паузу. Колени с ладонями ужасали кровоточащими ссадинами, нос совсем распух, повезло еще, что все кости целы.       Чудо-мазь на раз справилась с последствиями падения. Как будто и впрямь сон. Только хороший, который хочется досмотреть до конца.       Салим принес ему штаны — такого же цвета и фасона, как порванные и изгвазданные травой, Томас в жизни не распознает подмену. Потом внимательно осмотрел куртку с шевроном дружинника, левый рукав пострадал больше всего и теперь болтался на вырванных с мясом нитках.       — Могу подлатать, завтра заберешь, — предложил Салим.       Его губы сложились в красивой полуулыбке, но взгляд обжигал колючим холодом. Этот контраст взволновал Минхо до мурашек, до бешеного стука сердца, до странного чувства, будто стальной кулак сжимает внутренности.       

***

      Вернулся Минхо с предложением. С идеей, которую он вынашивал всю ночь, обдумывая каждое чертово слово. Каким же идиотом он себя чувствовал! Но одновременно не было ничего желанней мыслей о Салиме. О том, что могло случится и чего никогда не будет.       Салим без вопросов согласился. Он вообще был не особо разговорчив, и это подкупало. Он не спрашивал о ПОРОКе, не спрашивал про уродливый шрам. И он умел слушать: будь то ерунда вроде мыслей о судьбе всего мира после Вспышки или жалобы на коллегу. Томаса подобные темы бесили до трясучки.       Первая пробежка далась Салиму тяжело, как будто они в своей общине презирали любые физические нагрузки. Пришлось показать, как правильно дышать, как ставить ноги, чтобы не травмироваться, как двигаться. Обучение, сравнимое с полетом.       Даже хреновое отношение Томаса отошло на второй план.       Через месяц, когда Салим освоился, пришло время первой пробежки в лесу. Уединенное место, где никто не потревожит, могло подтолкнуть к чему угодно. Никаких назойливых девиц, которые всегда липли к новичкам, никаких случайных прохожих. Только молодые дубы и тропки, кривящиеся в потаенные уголки фантазий.       Не прошло и пяти минут, как Салим запнулся о какую-то ветку и растянулся у мшистого валежника.       — Все в порядке.       Салим махнул, призывая ради него не останавливаться, но ничего не было в порядке. Руку он сразу прижал к боку и задышал так тяжело, словно пробежал весь лес без передышки.       — Покажи, — потребовал Минхо, подсаживаясь рядом. Птицы над головами пели, как сумасшедшие, листья подлеска раздражали насыщенным зеленым цветом. Как будто реальность пыталась себя переиграть.       Салим задрал край футболки и тут-то Минхо их и заметил. Рубцы, похожие на тела раздутых пиявок, поднимались от живота к ребрам. Больше розоватых, чем малиновых, а под ними сеть их бледных собратьев — тонких и едва заметных полосок, словно кто-то упражнялся в тайном шифре. Свежий неглубокий порез терялся в замысловатых узорах и выглядел чем-то незначительным.       — Это сделали люди из твоей общины?       Надо было промолчать, отвернуться. Но разве он смог бы?       — Когда я вспоминаю Самиру… — Салим осекся, как будто сказал слишком много. Он нахмурился, но его красивое лицо ничто не могло испортить.       Интересно, в честь кого эти добровольные истязательства? Ради жены или сестры?       Возвращаться пришлось в тишине. Салим о чем-то раздумывал, останавливался посреди дороги, запускал руки в свои кудри, но потом словно вспоминал, что он в другом месте, и продолжал идти. О том, чтобы оставить его одного, не могло быть и речи.       Одноэтажная пристройка рядом с магазином одежды показалась быстрее, чем хотелось бы. Те же убогие стены из профнастила, у двери коврик с причудливой вышивкой. Вроде на таких молятся, а не вытирают ноги.       Внутри — тесно и бестолково, всюду коробки, стены в перфопанелях, единственное крошечное окошко закрыто фольгой. Наверняка старикан-гомофоб держал это место как мастерскую. Тому, кто предпочитает жить здесь, а не в жилом секторе, либо есть что скрывать, либо отвратительно любое общество. И если немедленно не выяснить причину, недолго сойти с ума.       — Надо промыть рану и нанести мазь, — напомнил Минхо, потому что Салим, похоже, напрочь обо всем забыл. Уж слишком долго он копался в ящике облезлого комода.       — Прости, ты ведь у меня в гостях… — Салим повернулся и теперь его взгляд не казался рассеянным.       После самолечения он приготовил ромашковый чай, который не хотелось даже пробовать, но уходить хотелось еще меньше. Ради друга можно потерпеть безвкусную бурду и продавленный диван.       — Расскажешь о Вспышке? О том, как ты ее встретил… — попросил Минхо и мгновенно пожалел. О таком не спрашивают. Но если не сейчас, можно никогда не узнать про загадочную Самиру.       Салим кивнул и даже улыбнулся, будто история пойдет о розовых пони.       — Сначала мы считали, что в городах безопаснее. Страна пережила блэкаут, но быстро восстановилась. Благодаря череде смертей от перегрева сменили правительство на менее религиозное. Кризис оздоровил общество.       Салим замолчал, переставил чашку на подлокотник дивана и продолжил:       — А потом пришел вирус… Правительство не справлялось, там многие болели. Могли утром объявить о сборе гарема для чиновников, а вечером издать указ о том, что можно убивать всех, кто не носит джинсы. Начался хаос. Друзья говорили, что надо уезжать. У одного из них отец сразу после вспышек на солнце организовал религиозную общину, предлагал к ним присоединиться. Мы с сестрой не хотели уезжать, родители заболели, да и жить по законам веры больше не хотелось.       Салим шумно выдохнул, провел рукой по лицу.       — Когда родители стали кидаться на нас, мы с Самирой просто уехали. Бросили их там…       Тишина ударила по нервам, пальцы на чашке онемели — так сильно Минхо вцепился в нее. Недопитый чай затягивал в глубины похлеще зыбучих песков.       — По дороге на нас напало шестеро ублюдков.       Голос Салима заставил удержаться в реальности, но чашку пришлось поставить на пол.       — Эти ублюдки… они… избили меня, а Самиру изнасиловали. А потом резали ее живьем…       Салим прикрыл уши ладонями, будто снова слышал крики сестры. Слезы на его глазах заставляли чувствовать себя никчемным и бесполезным. Слова забились в глотке, разрывая ее на части.       — Оказалось, что мы были всего в пяти милях от общины. — Салим сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки. — Нас нашли их разведчики. Перестреляли ублюдков, спасли меня. Если бы они пришли раньше…       Салим обнял его. Совсем неуклюже, словно в руки попалась израненная птица. Волосы щекотали лицо и шею, пот с тонким привкусом тертого яблока кружил голову. Не было ничего лучше и спокойнее этого мгновения, и если сейчас пошевелиться, волшебство растает как недавний снег.       Когда Салим поднялся с дивана, показалось, что отхлынула муторная волна. Сколько он с ним просидел? Час или минут пять? Ощущение времени сбоило, буквально кричало — с этим миром что-то не так.       Хотелось бежать. Хотелось наброситься на Салима. Хотелось сделать хоть что-то.       Обуздать себя удалось почти сразу, стоило вспомнить выражение лица Харриет. Ее презрение, ее брезгливость. Нет, больше никаких ошибок.       Главное, Салим ничего не заметил. Он взял что-то со столика возле кровати и тут же вернулся.       — Любимая книга Самиры. Единственная вещь, которую мне позволили забрать с собой. Можешь взять почитать.       Заломы на мягкой обложке напоминали дорожную карту, кое-где выцвела краска. Именно поэтому пришлось взять книгу как можно осторожнее, именно поэтому дрожали руки.       Минхо прижал книгу к груди и сказал:       — Я принесу тебе свою.