Фальшивка

      Перед очередной вылазкой все разведчики закатывали вечеринки. Это означало приготовить закусок человек на сорок, а потом как можно меньше попадаться на глаза гостям. И если с канапе и соусами Минхо справился без труда, то вечер с шумной компанией представлялся пыткой. А ведь послезавтра придется уходить. Соня хоть и сказала, что дому не помешает присмотр, этот надуманный повод прозвучал по-идиотски, никто здесь не воровал.       Под конец дня остались последние приготовления. Разложить крекеры и орешки, расставить бутылки с выпивкой и пластиковые стаканы, подготовить гостиную как танцпол. Руководила всем Харриет, уж она-то спуску ему не давала.       Соня ничем особо не занималась, больше мешала, но Харриет смотрела на нее с мечтательной улыбкой, чем несказанно бесила. Наверняка всему виной полупрозрачное платье, которое худо-бедно прикрывало грудь, но не оставляло никакого простора для фантазии ниже талии. Может, на вечеринках устраивают оргии? Спросить он не решился.       — Вы гляньте! — внезапно закричала Соня, указывая пальцем на окна гостиной. — Там снег, прям как в фильмах!       Пропускать такое было кощунством. На задний двор Минхо выбежал следом за Харриет и Соней, но кружиться на газоне и ловить ртом снег не рискнул. Слишком холодно, слишком по-детски. Вот если бы с ним был Томас…       Он бы не оценил ни ряд домов, которые в посеревшем небе казались поблекшей фотографией, ни снежинки, напоминающие кусочки сахарной ваты. И того, как они таяли, едва коснувшись ладони, а в волосах и траве застревали подольше. Все это Томас бы отверг, ради того, чтобы назвать его идиотом и отвесить хорошего пинка. И если закрыть глаза, можно почувствовать, как…       Из оцепенения выдернул протяжный вой сирены. Тревога сжалась у сердца — то ли бежать, то ли застыть на месте.       Харриет сообразила быстрее и потащила Соню за руку к террасе.       — На нас напали? — на ходу выкрикнула она.       — Настройки климата сбились. — Пояснил Минхо уже в холле. — Однажды нас чуть не сожгли, так разогрелся воздух. Сирену включили, чтобы все разошлись по домам.       В гостиной к Харриет вернулось самообладание. Она укутала Соню пледом и поставила чайник, потом достала из навесного шкафа небольшую коробку. Ее она сунула в руки Минхо с таким видом, словно боялась заразиться Вспышкой.       — Надо сходить к Феликсу за табаком для кальяна, обменяешь его на это.       На острове был только один Феликс. Нелюдимый и вечно неряшливый. Он работал в исправительном учреждении и предпочитал жить подальше от остальных, в обветшалой башне маяка. Тащиться туда почти час, а в такую погоду и того дольше.       Но хоть гостей не придется встречать.       Теперь вместо снега крапал дождь, настырный и колючий. Минхо натянул капюшон ветровки, но сначала заглянул в коробку. Все пространство занимали тонкие сушеные грибы, их скрюченные ножки тесно переплетались друг с другом и вызывали лишь одно желание — покрошить их в пыль. Как будто проблем c алкашами было мало.       Он мог думать только об этом, пока шел через лес по раскисшей грязной тропе. Пока пытался привыкнуть к шуму и непрерывной долбежке капель. Пока отмахивался от искаженных звуков, похожих на чей-то голос.       В конце концов, странный бубнеж так доконал, что Минхо обернулся.       Томас. За спиной оказался Томас.       От макушки до пяток словно пропустили разряд тока, горло сдавило в тиски. Неужели следил от самого дома? Сейчас бы сбежать, бросить все к хренам, но на ватных ногах далеко не уйти.       Томас проковылял к нему нетвердой походкой. Небритый, в мятой куртке не по размеру, даже сырость леса не могла замаскировать тошнотворный перегар.       — Бросил меня, да? — Томас как-то особенно по-скотски ухмыльнулся и одним быстрым движением сдернул с него капюшон ветровки.       Смотреть ему в лицо не было никаких сил. Единственная мысль крутилась как заведенная: извинись, просто извинись. Она заглушала панику, она обратила страх в надежду.       — Как же ты любишь все портить, — Томас откачнулся в сторону, пытаясь удержаться на месте. — Ты как раковая опухоль. А знаешь, что с ними делают?       Это уже было через край. Минхо нашарил в кармане джинсов нож, выкинул лезвие, молча протянул рукояткой вперед.       — Давай, расправься с опухолью.       Томас тупо уставился на лезвие, будто видел впервые в жизни.       — Я не такой, как ты, — Томас заговорил медленно, наверняка наслаждался каждым словом. — Я не могу просто так убивать людей.       — А Дженсон с Ньютом уже не считаются?       Когда Томас дернулся, тело прошло иглой удовольствия. Но следом пролез стыд. Минхо чуть не подавился им, настолько пожалел о сказанном.       На Томаса было страшно смотреть. Он ссутулился и побрел прочь. Медленно, так ползут к эшафоту. Надо было, закричать, догнать его, попросить прощения. Но сдвинуться с места означало попасть в очередной круг унижений.       Нет, он больше не позволит над собой издеваться. Но возможна ли жизнь без Томаса?       Редкие капли ледяными гвоздями стучали по голове, противно стекали за шиворот. Холод кусал за руки и сковывал лицо. В жирной грязи копошились дождевые черви. Их склизкие тела звали присоединиться к неспешному важному делу или стать их кормом.       До тошноты простое решение. Но не в этот раз.       Минхо как смог отряхнул ветровку, надел капюшон и заставил себя пойти вперед, неважно куда, главное, тут не пропасть.       Лес постепенно редел, дорога пошла в гору. Минхо не заметил, как оказался возле той самой бухты, только с другой стороны, где невозможно спуститься — скалы круто обрывались вниз, в объятия камней и голодных чаек.       Возле кривого кустарника суетился старикан-гомофоб в неизменной широкополой шляпе. Ткань промокла и скукожилась, но он не думал ее снимать. Вооружившись секатором, он равнял ветки, словно убогий куст рос не на краю обрыва, а в цветнике у парадной двери коттеджа.       Надо было уходить, но в груди внезапно кольнула несправедливость. Почему ублюдкам из ПОРОКа позволено жить, как ни в чем не бывало? Лидер подарил им прощение и второй шанс.       Что ж, пора преподнести еще один подарок.       Минхо подошел ближе.       — Эй. Помнишь меня?       Собственный голос показался чужим. Осипшим, каким-то ненастоящим.       Старикан обернулся с глупой полуулыбкой, будто увидел приятеля. С таким же глупым выражением он полетел вниз, когда Минхо толкнул его в грудь. Без крика, без малейшей попытки удержаться на месте, словно не человек свалился, а мешок с картошкой.       Проверять, что стало с телом, Минхо не рискнул, на мокрых камнях поскользнуться как нефиг делать. Все равно, упав с такой высоты, не выживают.       В голову ударила невероятная легкость, она ширилась, заполняя собой обиду, разочарование и стыд. За всю жизнь на острове он сделал что-то по-настоящему стоящее. Даже погода с ним согласилась: тучи поредели, и теперь на стенах купола волны океана лизали отражение закатного солнца.       Пора было возвращаться. Но сначала он побыстрому сгоняет к Феликсу ради алиби.       

***

      Звуки вечеринки настигли его за несколько домов. Музыка просто оглушала, соседям не иначе медали выдать за терпение.       У газона курила высокая женщина с недобрым взглядом — кажется, из механиков, на террасе обжималась парочка незнакомцев. Но главное, никто его не остановил. Минхо зашел через кухонную дверь, оставил табак на столе и как можно быстрее пробрался к себе в комнату.       В гостиной орали как сумасшедшие, хором подначивая кого-то выпить, так что вряд ли его кто-то заметил.       Теперь можно было переодеться и почитать найденные в подвале мемуары судмедэксперта, если, конечно, музыка позволит сосредоточиться.       Только он успел забросить одежду в корзину с грязным бельем и натянуть брюки с футболкой, как дверь распахнулась, и в комнату, прямо как к себе домой, ввалился мужик. Да такой высоченной, что казалось, он царапнется светлым ежиком о притолоку.       — Привет, я Патрик. Соня сказала принести тебе выпивку.       Он протянул Минхо до краев наполненный пластиковый стакан и сам приложился точно к такому же.       Уходить непрошеный гость не спешил. Сначала воровато осмотрелся, потом уставился на картину над комодом. Мучительное выражение на его лице забавно сочеталось с кораблем, сражающимся с грозой и высокими волнами. Тот еще ценитель искусства.       — Когда мир в жопе надо жить на полную, — внезапно заявил Патрик. — Согласен?       — Ага.       — Тогда за это надо выпить, — Патрик подошел поближе, демонстративно расправил плечи, наверняка чтобы похвастаться перекачанными мышцами.       — Ты пей. — Минхо заглянул в свой стакан с подозрительной янтарной жидкостью. — У меня смена послезавтра. Если не пройду проверку на алкотестере, потеряю суточный паек.       — Это виски, разбавленный яблочным соком, — Патрик махнул рукой и чуть не сшиб с комода раскрытую книгу. — Ты уже завтра будешь в норме.       Звучало неправдоподобно. Ему нужен собутыльник или что-то замыслил? А ведь нож остался в грязных джинсах, чтобы до них добраться придется протиснуться через эту гору мышц.       Должно быть, Патрик неверно растолковал его взгляд, потому что последнее, что Минхо ожидал — чужую ладонь у себя на плече.       Минхо отступил, сжал стакан с такой силой, что вонючее пойло перевалило через край, залило руку и футболку с брюками. Кажется, оно теперь было везде.       И тут погас свет.       Темнота застала врасплох, как будто на лицо натянули куртку. Если немного подождать, начнут бить, начнут… Минхо встряхнулся, ломанулся вперед.       Сильные руки заставили его замереть. Полуобъятия приклеили к полу, сковали каждую мышцу, к горлу вместе с тошнотой подступили слезы. И куда девалась та легкость, которой он напитался после убийства? Неужели за любую награду полагается расплата?       Щелчок и мерцающий свет зажигалки привели в чувство.       — Эй, ты как? Все хорошо? Почему ты плачешь? — Патрик затараторил как ненормальный. — Соня предупредила, что ты вышел из хреновых отношений. Поверь, я ничего такого…       Стальные объятия на секунду ослабли, и Минхо ринулся к двери.       Из комнаты он выбежал в липкую темноту и блеск огоньков. Женские голоса сливались с мужскими, со смехом, с кашлем, с непонятным стуком. У лестницы Минхо натолкнулся на кого-то, но лишь оттолкнул. Ему свет был без надобности, он мог бы подняться на второй этаж даже с закрытыми глазами.       Хозяйская спальня всегда была для Минхо под запретом. Единственное место, куда его не пускали. Единственное место, где не будут искать.       Когда глаза худо-бедно привыкли к темноте и очертания мебели обрели четкость, он осторожно шагнул к кровати. Лечь на нее он не рискнул, свернулся калачиком на пухлом ковре и стал прислушиваться к тайнам этой комнаты.       Устраивали здесь оргии? Или Соня с Харриет и впрямь были единственные друг у друга? И почему при мыслях о их счастье скручивало кишки и хотелось выть?       Он бы так и поступил, если бы по глазам не резанул луч света. Минхо зажмурился, но это не особо помогло, веки кололо, будто туда сыпанули песка.       — Я так и знала, что ты здесь. Если Харриет увидит, мало не покажется.       Голос Сони прозвучал тихо и печально. Значит, не злилась за вторжение на личную территорию.       Потом она легла рядом с ним на ковер, а фонарик положила над их головами. От нее пахло дымом и сладкими духами, но не спиртным. Почему-то это приободрило.       — Зачем ты пыталась меня свести с тем странным мужиком? — Минхо потер глаза, надеясь, что следы от слез останутся незамеченными. — Ты же знаешь, мне никто не нужен, кроме Томаса.       — Думала, это хорошая идея. Ты бы мог летать вместе с нами, нашел бы новую любовь…       Соня замолчала, долго всматривалась в его лицо и, наконец, спросила:       — Когда ты понял, что любишь Томаса?       Никто не спрашивал его раньше, даже Томас. Минхо не надо было думать над ответом, он помнил тот миг так ясно, словно в любой момент мог вернуться в этот день.       — Я понял, когда сидел в карцере, было много времени подумать.       — Тебя туда Дженсон отправил? — Соня нахмурилась. Даже в полутьме он увидел, как напряглись ее плечи, как от отвращения скривился рот.       — А кто же еще. Мы с Томасом разгромили комнату его ебыря.       Эти воспоминания тоже были рядом, но хранились в особом месте, заглянешь туда — и пропадешь с концами. Минхо до боли сжал кулаки и заговорил:       — Дженсон приходил в карцер, чтобы преподать мне урок, так он это назвал. Он выдернул мне все ногти, и делал это очень медленно. И так сосредоточенно… Обычными кусачками. Он хотел, чтобы я умолял его остановиться, он слушал, кивал, а потом продолжал.       В горле пересохло, клеймо вспыхнуло огнем, в каждый палец вцепились пульсирующие буравчики, они ширились, они… Соня не дала ему соскользнуть глубже, так крепко обняла, что реальность победила.       Ее волосы окутали его защитным коконом. Если бы кто-то сейчас зашел, решил бы, что они с Соней любовники.       — Вот бы их всех убить, — зашептал Минхо, крепче прижимая ее к себе. — Всех причастных к ПОРОКу. Их здесь больше сотни. Они убили наших родителей, они нас пытали, они нас унижали, отправили на смерть, а сами смотрели. Они даже наши имена отняли.       — Тебя поймают. — Соня уперла ладони ему в грудь, чтобы высвободиться. — И вздернут на главной площади.       Хотелось как можно дольше задержаться в объятиях, но чтобы ее не пугать, пришлось отстраниться.       Соня пристально уставилась ему в глаза и серьезным тоном произнесла:       — Пообещай, что не будешь ничего такого делать, пока нас не будет.       В голове эхом звучали слова Харриет. Он — фальшивка, его слова ничего не стоят, они сотканы из лжи, мизогинии и злобы.       Он не мог сказать правду, но мог успокоить Соню, поэтому ответ был только один.       — Обещаю.