Фальшивка

      Что-то мокрое коснулось щеки. Минхо вздрогнул, взмахнул руками и проснулся. Над ним навис Томас.       — Тише, это я.       Сердце колотилось как бешеное. На всякий случай Минхо присмотрелся, но все было в порядке: они в постели, впереди угадывались очертания кухонной зоны, шторы едва подсвечивал рассвет. На хрена будить в такую рань?       Томас выбил эту мысль поцелуем. Прижался губами с таким жадным остервенением, будто собрался сожрать его. Одновременно на шее сомкнулось кольцо из рук. Позорный страх сдавил горло посильнее пальцев, но Томас сразу отстранился, чтобы тут же скользнуть ниже, стянуть с него штаны и обхватить губами член.       Минхо откинулся на подушку, только с темпом Томас явно переборщил. Хотелось растянуть удовольствие.       — Помедленнее…       Просьбу Томас проигнорировал и сделал ровным счетом наоборот — с очередным движением вниз еще и яйца прихватил пальцами. Больно оттянул и под протестный стон, заглотил член, уткнувшись носом в лобок.       Оргазм накрыл быстро и слишком поверхностно. Кожа зудела незавершенностью. Ну ничего, если время позволяет, можно пойти на второй заход.       От одного взгляда на запястье бросило в жар. Часы исчезли.       Трахаться мгновенно перехотелось. Да и Томас, похоже, продолжать не планировал. Он зажег световую панель у кровати, сел на самый край, расправив плечи, и застыл.       В этой напряженной позе что-то было не так.       И часы, куда пропали блядские часы? Без них запястье казалось оголенным нервом. Стараясь не смотреть на клеймо, Минхо пошарил по постели, перетряхнул подушки. Под кроватью он нашел только тюбик с вазелином, скомканные носки и недоеденный бутерброд. Сыр подсох и скукожился, напоминая щербатую ухмылку.       Почему-то это взбесило больше всего.       — Я просил не свинячить, — прорычал Минхо.       Негодование растаяло в пустоте, Томас даже не повернулся.       В ванной часов не оказалось. У входной двери пришлось расправить скомканный коврик, на стеллаже, разделяющем кухню от спальни, защелкнуть крышки контейнеров. Чем дольше он искал, тем сильнее лезла настырная мысль: в комнате, где просматривается каждый угол, просто так ничего не потерять.       На всякий случай Минхо проверил за шторой.       Стоило ее открыть, как солнце ударило по глазам, тысячи мелких иголок атаковали веки, уши будто набили ватой. Реальность поплыла, перед ним встало запотевшее стекло душевой, в спину уперлась бетонная стена.       Наваждение отпустило так быстро, словно перед носом хлопнули дверью. Минхо рвано выдохнул. Нечего выдумывать, за окном — защитный купол, а не база ПОРОКа. Он в безопасности.       Чего не скажешь о библиотечной книге. На подоконнике «Морского волка» подпирал стакан с недопитым пойлом. Минхо отодвинул его подальше. Еще не хватало расплачиваться трехдневным пайком за испорченную обложку.       — Получишь часы назад, если кое-что расскажешь. — Голос Томаса прозвучал глухо, почти незнакомо.       Минхо рывком задернул штору и чуть не наткнулся на Томаса. Бесшумно подкрадываться — определенно что-то новенькое. И ведь он трезв…       — Расскажи подробности той ночи с Дженсоном.       От хребта до кончиков ног словно пропустили ток, клеймо нестерпимо зачесалось. Сейчас бы заорать, сбежать отсюда подальше, но все что он смог — обхватить ладонью левое запястье.       — Ты издеваешься? Какая на хрен ночь? Интересное название ты выбрал для…       Договорить не хватило сил.       Можно было не вестись: у кого-нибудь выменять другие часы, а пока намотать бинт. Или вечером все тут перевернуть, когда Томас уйдет в бар Джимми. Но что-то подсказывало — ни один вариант не спасет.       Томас смотрел в упор. В этих холодных глазах не было жалости, не было того самого Томаса, который всем нравился — который умел очаровывать, которого он любил.       — Покажи все, что он с тобой делал. На мне.       Последние слова прозвучали как приказ. Томас схватил его за плечо, грубо толкнул к кровати. Клеймо теперь жглось, сильнее вгрызаясь под кожу — значит, выхода нет.       Пощечина ужалила левую щеку, немного отрезвила.       — Эй, я только что тебе отсосал, твоя очередь меня развлекать. — Томас еще раз замахнулся, но скорее из вредности, игривая улыбка подсказывала — больше не ударит.       Чтобы вспомнить, не надо было закапываться в глубины памяти. Стоило посмотреть на клеймо или услышать чей-нибудь британский акцент, даже глупое порно, которое однажды им с коллегой показал кто-то из дружинников, могло вернуть в тот день. Да и Томас любил поговорить о Дженсоне.       — Он пришел зашить мою рану, — Минхо провел пальцами по корявой выпуклости шрама. — Потом сказал раздеться.       Томас с готовность снял себя все, встал напротив.       — После драки у меня были ссадины и гематомы, поэтому он принес с собой мазь, — продолжил Минхо. Он зашел Томасу за спину, коснулся его кожи под правой лопаткой. Свет тут же моргнул и снизил яркость, стало точь-в-точь как в той комнате ПОРОКа. Может, лампы барахлят?       — В мазь он добавил что-то такое… оно блокирует мышцы, — прошептал Минхо, приглядываясь к стеллажу. Странным образом ячейки полок куда-то пропали, а тень на полу стала напоминать очертания двухъярусной кровати.       Томас нечего не замечал. Он шумно дышал, ласкал себя и старался притереться своим задом. Стояло у него как надо.       — Что было потом?       — Потом… потом он положил меня на кровать, — с трудом проговорил Минхо.       — Как именно? — Томас развернулся. Его потряхивало от возбуждения, раскрасневшееся лицо с перекошенным ртом напоминало чудовищную маску. Вот-вот наброситься, как бешеное животное.       Минхо на секунду зажмурился, и это стало его ошибкой. В одно мгновение Томас толкнул его на кровать, лицом вжал в скомканную простыню и тут же навалился сверху.       — Так это было? — шептал Томас, сдергивая с него штаны. — Ты ведь сам этого хотел? Скажи, что хотел.       Воздуха стало не хватать. В грудь будто вбили кол, каждый вдох отдавал болью, ненавистью и бессилием. Яд Дженсона глубоко проник под кожу, не вырваться, не закричать. Тогда не смог, не сможет и сейчас.       Он так и лежал, пока Томас возился со смазкой, пока толкал в него пальцы, пока мир не расплылся на цветные лоскуты.       А потом он побежал.       Стены лабиринта двигались, бесконечные проходы сужались — если замешкаться, они захлопнутся, превратят в кровавый фарш. Но быстрее доберутся гриверы. Лязганье их лап ни с чем не спутать…       В ногу впилось что-то острое. Минхо неловко затормозил, отпнул мелкий камень подальше и нахмурился. Какого хрена он в одних штанах и без обуви? И почему все тело словно провернули через мясорубку? Болели даже глаза.       С рваным судорожным вдохом пришло осознание, он вовсе не в Лабиринте, а на острове. На безопасном острове, под фильтрованным солнцем, где нет ПОРОКа.       С обеих сторон равнодушно смотрели окна домов, идеально ровный асфальт еще не успел нагреться и теперь холодил ступни. Это ж надо! Его занесло в понтовую часть жилого сектора, вряд ли элитка обрадуется, что возле их коттеджей оттирается полуголый парень.       Оставалось одно — идти к Соне. Повезет, если она его не пошлет.       Нужный дом он нашел сразу, радужный флаг висел только над одной террасой. Дверь Соня запирала, пришлось стучать. Сначала тихо, а потом со всей силы, чтобы точно услышала. Напряжение росло с каждый секундой, если проснутся соседи, с должностью дружинника можно попрощаться — на испытательном сроке засчитывался любой косяк.       Замок щелкнул как затвор пистолета. Минхо дернулся, но отступать было поздно. Да и некуда.       Соня без разговоров втянула его в прихожую. Сзади маячила Харриет, вид у нее был недовольный. Они явно только что встали — на обеих длинные просторные майки и одинаково растрепанные волосы.       Соня порывисто его обняли, и также быстро отступила, чтобы шепотом спросить:       — Это Томас с тобой сделал?       Точно. Томас.       Виски заломило, вместе с болью возвращались фрагменты утра — книга, поиски часов, требование рассказать о Дженсоне.       Горло сдавило со страшной силой, чтобы сдержать слезы Минхо зажмурился, сжал кулаки, но это не помогло. Оставалось спрятать лицо в ладонях и надеяться, что его не прогонят за эту слабость.       Как он оказался на диване с чашкой в руке — Минхо не понял.       — Пей, — велела Соня, и он сделал большой глоток с уверенностью, что там водка или то мерзкое пойло из бара Джимми. Вкус воды почему-то вызвал новый поток слез.       И пока он старался успокоиться, Соня увела Харриет в сторону — к большому окну. Через слипшиеся ресницы он видел их как два цветных пятна — рыжее и черное. О чем они шептались было непонятно.       Когда они вернулись, Минхо заметил, что Соня успела переодеться в шорты и майку. Ее глаза горели странным блеском. Прямо как во время бунта в ПОРОКе.       — Мы решили, что ты поживешь с нами, — заявила она безапелляционным тоном. — Тебе к нему нельзя. Сейчас точно нет. Схожу за твоими вещами, возьму самое необходимое.       Спорить, похоже, было бессмысленно.       Перед тем как уйти, Соня обняли Харриет, их пальцы переплелись, и этот быстрый интимный жест буквально кричал вместо тысячи слов: они по-настоящему любят друг друга. С Томасом у него никогда так не будет.       Дверь за Соней захлопнулась, и они остались с Харриет вдвоем. В этом огромном доме, где легко можно потеряться — где прихожая размером с его квартиру, а гостиная и того больше. Лидер не врал — разведчикам доставалось самое лучшее.       Харриет смотрела на него с брезгливой настороженностью, будто он таракан под пластиковым стаканчиком. Вроде не убежит, а все равно лучше не упускать из виду. Хотелось спрятаться от этого взгляда, а он даже пошевелиться боялся, лишь бы не показать, как неудобно и больно ему сидеть. Еще и зуд от проклятого вазелина полыхал вовсю.       — Можно мне в душ? — наконец спросил Минхо. Не пойдет же она за ним и туда?       Харриет кивнула и повела его через прихожую — к неприметной двери у лестницы.       — Жди здесь.       Вернулась она со стопкой какой-то одежды и полотенец.       — Это мужской халат для гостей, не какие-то бабские шмотки. — Харриет чуть ли не выплевывала каждое слово. — Жаль, нет настоящего мужицкого шампуня, но там есть мыло. С лимоном.       Это уточнение до того показалось нелепым, что Минхо рассмеялся, но смех вышел жалким и задавленным.       — Харриет, это все в прошлом. Когда мне вернули память, я понял, что…       — Этим ты себя оправдываешь? — она швырнула в него полотенца с халатом. — Заблокированная память не делала тебя другим человеком. Это все ты, твоя мразотная натура.       Ему как будто надавали пощечин, таким жаром запылало лицо. Он не знал, как ее убедить, настолько нелепыми и слабыми показались промелькнувшие мысли. Поэтому он опустил голову и сказал правду:       — Мне так стыдно… прости.       — Почему, когда ты извиняешься, я слышу фальшь? Ты фальшивка, Минхо.       Эти слова пригвоздили его к полу. Он так и стоял, пока она не открыла дверь ванной. Намек он понял.       — И это не забудь. Я тебе не позволю перед Соней разыгрывать страдальца.       Она протянула ему маленькую склянку, до одури напоминающую ту, что приносил Дженсон. Логотип ПОРОКа и предупреждение использовать в течение шести часов после травм — не оставили сомнений, значит, и правда та самая залечивающая мазь.       В ванной было так же просторно, как и во всех остальных комнатах. Зеркало в черной раме сначала отпугнуло, но потом все же пришлось взглянуть на себя. Там отражалась вся его суть.       Воспаленные от слез веки, уродливый шрам за не менее уродливый поступок, гроздь красных пятен на шее, вмятины от зубов чуть выше левого соска. Все это говорило лишь об одном — он всем врал, он притворялся кем-то другим.       — Я фальшивка, — прошептал Минхо.