Волк в овечьей шкуре

      Рейс из Нью-Йорка был поздним. По крайней мере, удастся выспаться в самолёте.       Ласвэлл строго-настрого запретила говорить Рейчу любую информацию, и вообще сообщать о том, что я собираюсь уезжать. Она сделает это сама, придумает мне какое-либо задание с Прайсом, на котором я задержусь на неопределённый срок.       Само слово «неопределённый» меня, конечно, напрягло, но возражать уже поздно. Да и был ли смысл, если Кейт пришла ко мне со всеми готовыми для меня документами? Собираться пришлось быстро. С таким количеством вещей, как у меня, сделать это оказалось не сложно, но на душе было неспокойно. Обычно на миссиях я всегда старалась держаться стойко, и ситуации, когда я паниковала, возникали редко. Но в этот раз все было иначе, непривычно для меня. Ключи я вернула хозяйке квартиры. Она взяла с меня обещание, что я вернусь. Пыталась собрать мне целую сумку продуктов. Будто я не в отпуск еду - как она думала - а на войну. По сути, так и было.       Семнадцать часов перелёта с учётом пересадки. Всю жизнь мечтала. Оказалось, что летать в военном самолёте или, того лучше, вертолёте куда приятнее. По крайней мере, стюардесса тебя не заставит сидеть на месте и тем более пристёгиваться. Но зато тут кормят. Из-за постоянных раздумий о предстоящей работе аппетита не было, но я заставила себя съесть пару кусочков мяса.       Проспала практически весь полет до Стамбула, пока слишком милая и добросердечная стюардесса не разбудила меня перед посадкой. Она вечно улыбалась. Такие люди вообще существуют? Мне кажется, у неё в принципе не существует другого выражения лица кроме жизнерадостного. Это ж как нужно любить свою работу…       Три часа в Стамбуле стали настоящим адом для меня. Я гуляла, сидела, снова гуляла туда-сюда по аэропорту. Никогда ещё не видела столько людей разных национальностей. Они ходили туда-сюда, кто-то радовался приезду, кто-то был хмурым (видимо, боялся летать), у кого-то плакали дети. Наконец-то объявили посадку. Усталость брала своё даже с учётом какого-никакого сна. Поэтому, подлетая к итоговой точке назначения, я была на миллион процентов уверена, что усну сразу, как только голова коснётся подушки и просплю не менее суток.       Я тащу свой чемодан немногочисленных вещей, кое как волоча ноги друг за другом. Долгие перелёты оказались не для меня. Глаза едва удаётся держать открытыми, не говоря уже об общем состоянии. Почему-то я уверена, что выгляжу как зомби.       Свежий, отчасти, воздух немного отрезвляет, будто выныриваешь из воды после долгого пребывания на дне. Движение машин, взлёт и посадка самолётов так давит своим звуковым сопровождением, что хочется заткнуть уши. И хоть уже давно за полночь, на улице благодаря освещению светло почти как днём. Удивительно. Не замечала такого раньше. А может я просто слишком мало обращаю внимания на повседневные вещи.       Останавливаюсь около колонны перекурить, заодно собраться с мыслями. По словам Ласвэлл, меня должен ждать некто по имени Николай. Ну, или это вообще не имя. Понятия не имею. Спасибо и на том, что я хотя бы буду не одна в столь большом (по моим меркам) городе.       Затылком упираюсь в колонну, чувствуя прохладу. Кажется, здесь ещё холоднее, чем дома. Пронизывающий ветер задувал под куртку, пробирая до костей. Скрещиваю руки на груди, чтобы хоть немного согреться. Время, пока я стою здесь, - последнее спокойное на ближайшие несколько недель. Дальше начнётся серьёзная работа, в которой мне придётся постараться выжить.       Глаза цепляются за край крыши, выстроенной так, будто её край заканчивается где-то в небесах. Снежные облака затягивают ночное небо, и кажется, будто они цепляются за край крыши, стараясь всеми силами удержаться на месте. Начинает срываться снег.       – Лия?       Голос откуда-то сбоку окликает меня. Поворачиваюсь, и усиливающийся мокрый снег бьёт мне прямо в лицо. Мужчина лет сорока, чуть выше меня, с зачёсанными назад волосами и карими глазами. Изначально, я даже не придала значения тому, что меня кто-то зовёт, но обернувшись, увидела мужчину, все внимание которого явно было направлено на меня. Его трудно не заметить - учитывая мой рост, любой на фоне меня будет ростом с небоскрёб.       – Ни-ко-лай, правильно? - смотрю на него, стараясь меньше щуриться от мокрого снега. Ужасная погода. Хуже, чем дома. А люди ещё почему-то восторгаются этим городом. Это они ещё во Флориде не бывали.       – Вы хорошо знаете русский, мисс Крауц.       Морщусь, когда он называет меня настоящей фамилией. Становится жутко, будто я от кого-то скрываюсь и сейчас меня могут обнаружить благодаря одной фразе. Мужчина, которого я безошибочно приняла за Николая, забирает мой чемодан, и мне ничего не остаётся кроме как идти за ним. Стараюсь меньше глазеть по сторонам, чтобы не привлекать лишнего внимания. Хотя, это обычное дело в аэропорту - иностранцы то и дело прилетают, улетают, глазеют по сторонам, фотографируют все на своём пути. Не хочу быть одной из них.       – На самом деле, это одно и немногих слов, которые я могу выговорить.       – Да ладно, - Николай оборачивается ко мне, на секунду останавливаясь. – Большинство иностранцев могут сказать хотя бы десяток русских слов, - он задумывается, осматривается по сторонам и будто бы невзначай продолжает: – Не все они, разумеется, приличные, но это уже другой вопрос.       Николай усаживает меня в машину, попутно убирая чемодан в багажник. Чувствую себя неловко, будто мне пять лет и дальние родственники требуют моего внимания. Это странно: мы привыкли видеть людей через оптический прицел, и не привыкли с ними общаться.       Когда машина трогается с места, меня начинает клонить в сон втройне сильнее. Оказывается, на заднем сидении без лишней экипировки можно даже поспать. Еловый ароматизатор немного щиплет нос - его слишком много в таком замкнутом помещении. Стараюсь повнимательнее рассматривать пейзажи за окном, но кроме сменяющихся деревьев и вечно петляющей туда-сюда трассы ничего нового. Пришлось даже в пробке постоять. Оказалось, это ужасно дискомфортно - сидеть на одном месте просто так несколько десятков минут.       Я не имела никакого понятия о городе, в котором буду. Да и бумаги, которые дала мне Ласвэлл, просмотрела скорее вскользь. Не знаю, почему оттягиваю этот момент - рано или поздно мне все равно придётся начать работать.       Телефонный звонок отвлекает меня от собственных мыслей. Но на этот раз это не Рейч, спешивший сказать мне, что в очередной раз не сможет со мной увидеться, а Кэйт. И звонок не мне, а Николаю.       – Рад слышать тебя, Ласвэлл. Давно от тебя вестей не было, а тут такой подарок.       Хмурюсь на последнем слове, но продолжают сидеть на своём месте, не подавая виду.       – Скажи честно, где ты откопала эту куклу Барби? Мне кажется, на неё ветер подует, и она сломается.       – Ник, у нас не было выбора. Все действующие агенты заняты в других операциях, а у Прайса вообще своя работа. К тому же, - голос Кэйт на мгновение замолкает, будто кто-то мешает ей говорить, но вскоре продолжает, – её смазливое личико нам может пригодится.       Не выдерживаю, подаваясь вперёд, опираясь руками на передние сидения, чтобы в том числе эта женщина меня тоже слышала:       – Вообще-то я здесь! Хватить говорить обо мне в третьем лице!       Николай с Ласвэлл мгновенно замолкают, явно не ожидая от меня такой дерзости. Возвращаюсь на своё место, безразлично рассматривая происходящее за окном.       – Тебе ещё боком это выйдет, Ласвэлл.       – Будем разбираться по мере поступления проблем. Будь на подстраховке. До связи.       Звонок обрывается. Смотрю за проезжающими мимо машинами, за тем, как петляет дорога. Первые дома начинают показываться незадолго после аэропорта, но обычно это заправки, небольшие автомойки, а вслед за ними вырастают огромные новостройки, парки, торговые центры. Люди такие интересные. Кажется, их вообще ничего не волнует, кроме своих дел. И у всех какие-то хмурые лица. Неужели у них нет никакой радости в жизни? С грустью вспоминаю мисс Дэвис, которая всегда всем улыбалась вне зависимости от настроения покупателя или грубости.       – Ты никогда не бывала в России, так? - Николай смотрит на меня в зеркало заднего вида, но я, стараясь не замечать этого, продолжаю смотреть на пейзажи за окном.       – Я была в Кастовии. По-моему, это одно и то же.       Мужчина снова смотрит на меня, теперь уже слишком внимательно. Становится неловко, будто я сказала что-то запретное.       – Но ты не знаешь русский?       – Знаю, но плохо.       – Но ты была в Кастовии. Или там все говорят на английском?       Наводящий вопрос. Конечно же нет.       – Я была ребёнком. Мой отец говорил на русском, мне хватило и этого. Это допрос? - смотрю на Николая максимально испепеляющим взглядом, но наверняка в его глазах выгляжу как обиженный щенок. Опять наклоняюсь вперёд, стараясь максимально высунуться вперёд: – А ещё я знаю немецкий. Wird es noch weitere Fragen geben oder werden wir still fahren?       Николай снова отводит взгляд от дороги на меня:       – Что ты сказала?       – Сказала, что ты меня бесишь, а мы знакомы всего несколько минут, - пытаюсь дотянуться до приборной панели, где игрушечная собака дёргает головой в такт движения машины.       – Лучше бы ты так в русском практиковалась.       После этого я замолкаю, и большую часть пути мы едем молча. Мне хочется сказать очень, очень много того, что я думаю обо всём этом, но вряд ли это пойдёт на пользу нашему сотрудничеству. Я даже не имею понятия, куда он меня везёт и могу ли я ему доверять настолько, насколько описывала это Ласвэлл. Но здесь у меня больше никого нет, придётся полностью положиться на Николая.       Кажется, я заснула, потому что, когда машина останавливается, вскакиваю на месте. Осматриваюсь по сторонам - мы остановились возле какого-то здания, судя по всему жилого. Выхожу из машины, плотнее закутываясь в куртку. По моим воспоминаниям, действительно похоже чем-то Кастовию - такие же похожие дома и дворы.       Здесь выпало гораздо больше снега. Деревья, дороги, все усыпано снегом. Из-за туч не видно солнца, поэтому даже на рассвете ещё темно. Ветер почти не ощущается, только слабый мороз, горят фонари над дорогой и в некоторых окнах уже зажигается свет. Уютно тут. Не ожидала.       – Нравится?       Оборачиваюсь к Николаю, который достаёт мой чемодан из багажника. Рюкзак на плече, в котором все мои документы и бумаги Ласвэлл, на ощупь проверяю, убедившись, что он на месте.       – Непривычно.       – Это относительно тихий район, спокойный. Если что, можешь обращаться к соседке.       – Ваша? - следую за Николаем к подъезду.       – Нет, конечно. Просто живёт по соседству.       Мы поднимаемся по лестнице на третий этаж. Я так устала, что не в силах даже оценить окружающую обстановку. Чистый, убранный подъезд, почему-то местами выкрашенный в синий цвет. В целом, ничего необычного. По три квартиры на этаже. Моя оказывается слева.       Николай открывает квартиру, пропуская меня вперёд. Чувствую себя неуютно, пока, оставляя обувь у входа, прохожу вглубь помещения. Маленькая однокомнатная квартира. Ещё меньше, чем моя съёмная в Америке. Небольшой диванчик. Шкафы, покрытые лаком. Деревянный стол. Ажурные занавески, прикрывающие приоткрытое окно. На кухне едва можно развернуться вдвоём. Несмотря на то, что через приоткрытое, видимо ради проветривания, окно проникал морозный воздух, тут очень тепло. Настолько, что через несколько минут в куртке становится жарко.       На просмотр остального сил не оставалось.       Присаживаюсь на диван, пока мужчина осматривается, затаскивая мой чемодан внутрь. Даже как-то неудобно становится, что ему приходится это делать.       – Я заеду завтра. Есть кое-что, что нужно тебе передать. Ключи в коридоре. Телефон, - Николай протягивает мне руку с самым простеньким аппаратом, который я видела. – Там мой номер и номер Ласвэлл, хотя ей ты вряд ли дозвонишься отсюда. Да и не советую этого делать. Надеюсь, ты не умрёшь тут со скуки.       – Не дождётесь.       Когда за Николаем захлопывается дверь, облегчённо выдыхаю. Скидываю куртку, оставляя её на диване. В холодильнике на кухне нахожу какой-никакой перекус - овощи, колбаса, хлеб. Чай и кофе в шкафу. Но аппетита совершенно нет, несмотря на то, что я больше суток ничего нормального не ела.       А ещё тут есть балкон. Правда, его почти по щиколотку занесло снегом. Не осознав этого, наступаю босыми ногами, отскакивая при ощущении леденящего холода. С дивана в зале стаскиваю плед, укутываясь в него. С кухни забираю стул, вытаскивая его на балкон. Из рюкзака вытаскиваю папку с документами. Подкуриваю сигарету. Чувство одиночества и пустоты в душе омрачает пребывание здесь. Я совершенно одна, в чужой стране, в чужом городе. Мороз щиплет щеки и пальцы на руках, но я продолжаю сидеть, поджимая колени к груди.       Раскрываю папку, смахивая одинокие снежинки с бумаги. Откуда здесь в конце февраля столько снега? Некоторые документы я уже просмотрела дома, но большая часть все равно оказалась открытием для меня. Биография, фотографии, координаты. Много контактов.       Одна фотография привлекает внимание, выделяясь из всех. Она размыта, будто сделана на очень, очень плохую камеру. Не похоже, что фото было сделано тайком. Скорее похоже на архивные фотографии, которые по идее должны быть засекречены. Мужчина, лет двадцати, может больше, с темными волосами, в военной форме с нечитаемыми опознавательными знаками. Это странно. Может, если бы я прочла информацию, узнала бы больше? Из-под закатанных рукавов выглядывают татуировки, которые практически невозможно рассмотреть с таким качеством снимка.       Переворачиваю фотографию в надежде, что кто-то удосужился её подписать. И правда, аккуратным почерком синей ручкой оставлена надпись.       Владимир Макаров, 1999 год.