To the moon and back

«Would you come

If the noon

Gave light,

Not the moon?

Beautiful, would you come?»

(Edward Thomas, 1917)

Ярко-красная машина с выключенными фарами прорывается сквозь ночь, пересекая невероятных размеров пустошь. За рулём Аргенти – сдержанный и собранный, из приёмника тихо доносится навязчивая музыка, плотно застревающая у Бутхилла в голове. – В жизни бы не подумал, что ты умеешь водить. Мы с такой скоростью за ночь никуда не доедем, давай быстрее! – Мы успеваем. У меня хотя бы есть водительские права. – Сильным мужчинам права не нужны! Бутхилл тянется вперёд и делает музыку громче, закуривая сигарету. Музыка приглушает лишние мысли, и дорога проходит куда проще, если тебе не нужно все время думать и разговаривать. А ведь Бутхиллу хочется разговаривать, хочется выплеснуть все свои мысли в уши собеседника, но стоит ему повернуться и посмотреть в сторону Аргенти, как все слова сразу превращаются в сигаретную затяжку и тяжелый дым. Он недовольно отворачивается в сторону и снова вслушивается в музыку. Аргенти болтливый. Это невероятно уникальное качество, особенно для бессмертного, и Бутхиллу даже иногда кажется, что истинный дар его попутчика – это умение раздражать; он вычурно описывает пятна на луне, сочиняет поэмы кактусам и папоротникам, и пялится – очень долго и много пялится на всё, что ему нравится. На деревья, украшения, птиц, посуду, на закаты и рассветы, зависает и смотрит так долго, пока ему не надоест. Пялится на Бутхилла, и тот замечает. Сначала эти взгляды казались ему жуткими и напрягающими, он буквально чувствовал себя так, будто вампир может наброситься на него и сожрать, но со временем Бутхилл научился это игнорировать. Со временем это даже начало его слегка забавлять. У Охотников простые законы: не думай слишком много, не испытывай жалости к мерзавцам, видишь монстра – стреляй до тех пор, пока он не умрёт. Это облегчает существование и напрочь заглушает муки совести, но, в случае Бутхилла, всё сложнее – его научили любить до того, как он стал настоящим Охотником, и это бессмысленное, лишнее, бесполезное знание так плотно засело в его груди, что только жажда мести оказалась способной слегка сгладить острые углы и добавить чёрствости. Бутхилл много думает – не очень складно, не до конца осознанно и не о тех вещах, о которых действительно стоило бы подумать. Носит перчатки, потому что на них остаётся запах табака так, как если бы это всё ещё была настоящая кожа, а не потому что жёсткий металл пальцев перегревается; вслушивается в музыку, пытаясь вспомнить, какие аккорды нужно было бы подобрать к песне, если бы у него всё ещё была гитара; если бы. Если бы только сказки, которые он прокручивает в голове перед сном всё еще было, кому читать. Он кривится, когда испытывает жалость – разве заслуживают пули те, кто стараются стать лучше? А те, кто просто выживают в этом опасном, сломанном мире? Охотники холодны и безжалостны. Охотники давно бы убили его самого, спасает только красующийся на его груди значок. Он ловит своё отражение и видит монстра, которого не может убить – железное тело, прогнившая душа, мёртвый взгляд без единого намёка на надежду; острые зубы, смертоносность, бессмертие – Почти такой же, как все эти твари. Почти ничего не чувствующий. Виновата ли в этом Охота? Луна? Чья вина в том, что Бутхилл давит собственные эмоции, глушит их мыслями о том, что он больше совсем не человек, но продолжает раз за разом отталкиваться от старых привычек – сигареты, аккорды, сказки перед сном. Аргенти напоминает ему странного ребёнка, запертого в теле взрослого мужчины. Такой эрудированный, умный и смелый, путешествующий в одиночку почти десяток лет, он спотыкается, когда сталкивается с простейшими препятствиями, находясь в социуме. Уточняет у Бутхилла, нормально ли прозвучала его фраза в коротком разговоре на заправке, восторженно дотрагивается до листьев и цветов, будто видит их впервые в жизни. Для Аргенти всё – впервые в жизни; он думает, прежде чем что-то сказать, но говорит всё, что думает; слегка наклоняет голову, когда пытается врать, и отводит взгляд в сторону, если говорит вещи, от которых Бутхилл хмурится, но всё равно не замолкает, пока не закончит. Он смотрит на закаты каждый вечер и не пропускает ни единого рассвета. Смотрит ему в глаза слишком часто, и Бутхилл не может смириться с тем, насколько невинным, наполненным жизнью и чувственным кажется ему этот взгляд. – Доедем до железнодорожной станции и можешь быть свободен. – Вдруг говорит Бутхилл, не поворачиваясь и стряхивая пепел в окно. – Я дальше сам справлюсь. – О чём ты говоришь? – Мне нет смысла дальше тебя за собой тащить. Аргенти не сводит взгляда с дороги и не хмурится, но испытывает желание возмутиться. Его попытки подобрать правильную фразу, не рассказывая слишком многое и при этом не обманывая, превращаются в затянувшуюся паузу. – Я не следую за тобой, дорогой Бутхилл. – Наконец-то произносит Аргенти. – Просто нам с тобой нужно в одну сторону. Бутхилл усмехается и ничего больше не спрашивает, но дышать ему почему-то становится легче – или дело в закончившейся сигарете, или в осознании того, что он всё-таки не останется в одиночестве ещё хотя бы небольшой промежуток времени. Несмотря на открытость и искренность Аргенти, у него есть свои секреты. Бутхилл чувствует их, почти чует носом, улавливает в уголках своих глаз тонкие намёки, но никогда не тратит слишком много времени на то, чтобы задаться правильными вопросами. Он сотни раз во всех подробностях слышал истории о том, как Аргенти путешествовал, как он ночевал в запретных залах главной библиотеки Коалиции, как прятался от стражи и болтал с арестованными людьми... Но зачем? Зачем ему, обладающему преимуществом и всеми благами этого страшного мира по праву рождения, стремиться хотя бы к чему-то? Война между Бессмертными и Человечеством закончилось перемирием, основанном на снисхождении. Покоренные Луной просто решили, что получили достаточно, чтобы перестать уничтожать людей – у них власть, связь с остальной галактикой, полный контроль над Новым Техасом. Рано или поздно Охотники закончатся, а оставшиеся люди, смирившись с участью, или вымрут, или примут проклятье, как последнюю надежду. Вампиры бездействуют. Сухой расчет и холодность, дарованные им Луной, стопорят развитие. Охота – это смелость, движение и жизнь. Разве может одно и то же божество быть таким противоречивым? Раздавать настолько разные дары? Бутхилл все еще не верит в это, но думает. Слишком много думает из-за Аргенти. Почему он держит путь туда же, куда и он? Почему его глаза сверкают, как изумруды, стоит лишь скромному лучику света попасть на их гладкую поверхность? Почему он улыбается так часто и так нежно, будто сам не может насладиться своей собственной улыбкой? Бутхилл не умеет задавать правильных вопросов. Горизонт светлеет. Путь к железнодорожной станции преграждается большой деревней, и Аргенти останавливает машину на распутье, прекрасно понимая, что они не успеют до рассвета проехать в объезд. – Во сколько поезд? – Аргенти приглушает музыку и ожидающе смотрит на Бутхилла. – Мы можем проехать сквозь деревню и дождаться ночи на станции. – Следующий рейс должен быть завтра ночью, но ты же понимаешь, как здесь всё работает. – Бутхилл напряженно поднимает стекло со своей стороны и цокает языком, встретившись с недоумевающим взглядом вампира. – Посмотри на ворота. Аргенти послушно переводит взгляд и чуть крепче сжимает руль. Вырезанная на деревянных воротах эмблема Охотников вызывает у них обоих трепет разного характера, но это, очевидно, не самое приятное чувство. – Что ж, тебя они должны принять хорошо. – Аргенти слегка улыбается и уверенно кивает. – Предлагаю снова связать мне руки и для безопасности сделать вид, что я твой пленник, тогда нас точно пропустят. – Исключено. – Бутхилл даже возмущается такому предложению и настойчиво сжимает ручку двери автомобиля. – Не смотри никому в глаза, сделаем вид, что ты человек. – Ты правда думаешь, что я достаточно похож на человека? Бутхилл кивает и слегка задумчиво усмехается. – Да. Но всё равно на всякий случай притворись спящим. Они меняются местами, и Бутхилл проезжает через медленно открывающиеся ворота, после чего, стоит им миновать высокий забор, милого вида девушка в очках склоняется к машине и стучит по стеклу, требуя, чтобы Бутхилл опустил его. – Прекрасная ночь, госпожа! – Бутхилл демонстрирует в широкой улыбке все свои острые зубы, но это не очень помогает, поэтому ему всё-таки приходится достать из кармана куртки жетон Охотника. Девушка проверяет его на подлинность и возвращает, наконец-то слегка улыбнувшись. – Мы можем ехать дальше? – Станция закрыта на срочные работы до среды. – Но сегодня понедельник. Что вы предлагаете нам делать до среды? – Ждать. У нас нет свободных комнат, но могу предложить сарай на окраине. – Девушка наклоняется ниже к окошку машины. – Ваш спутник тоже Охотник? Аргенти с трудом притворяется спящим, когда речь идет о нём, а Бутхилл напряженно сжимает грубыми металлическими пальцами его колено, заставляя сохранять спокойствие. – Нет, просто подопечный. – Я могу увидеть его документы, чтобы убедиться в видовой принадлежности? – У него нет документов, я спас бродяжку от волков в лесу и теперь таскаю за собой. Учу его стрелять и всё такое. Охотникам разве не нужно пополнение? Что за лишние вопросы, крошка? Девушка недовольно хмурится, поправляет очки и отстраняется, жестом позволяя машине проезжать вперёд.

«Только глупцы и трусы обрекают себя на одиночество, а Луна не раздает таких даров! Может, прекратишь винить во всех своих проблемах высшие силы?»

Аргенти толкает скрипучую дверь, помещение внутри встречает их прохладой, темнотой и запахом сена. Он включает висящую на стене лампу и падает на мягкий пол, снимая с себя тяжелую куртку. Следом, таща на спине массивный генератор, заходит Бутхилл и закрывает за ними дверь. – Тебе его бесплатно дали? – Аргенти снимает перчатки и разминает руки, слегка уставшие после долгого времени, проведенного за рулём. – Очень мило с их стороны. И еда, и место для отдыха, и электричество. Почему ты выглядишь таким недовольным? Бутхилл садится рядом и возится со шнурами от генератора, и каждый новый шнур заставляет его морщиться всё больше и больше. – Здесь штекеры для разъемов старого образца, я себя как должен заряжать? Мерзость какая. – Он ругается и начинает расстегивать рубашку. Аргенти заинтересованно смотрит на него, слегка склонив голову к правому плечу. – Мне нужна твоя помощь. Аргенти моргает и склоняет голову к левому плечу. – У меня разъем под эту допотопную хренотень, – Бутхилл трясет в воздухе вилкой от генератора, – на спине. А я не шарнирная кукла, руки не дотягиваются. Аргенти моргает уже более понимающе и забирает шнур из рук Бутхилла, садясь у него за спиной. Металлические фактурные позвонки блестят в свете лампы; потертый металл весь в царапинах и вмятинах, некоторые соединения заменены ржавой проволокой, и Аргенти прижимает руку между его лопаток, чувствуя, как колючие края искусственных костей, неестественно расположенных снаружи тела, впиваются в его ладонь. – Хэй, я, может быть, и не чувствую в прямом смысле, что ты меня лапаешь, но у меня есть сенсоры, так что тебе лучше перестать, пока я тебе руку не сломал. – Это неприятно? Аргенти искренен. – Э, ну... – Бутхилл даже запинается от такой прямолинейности. – Нет, просто никак. Но фактов это не меняет, прекращай. – Мне жаль. Аргенти честен. – И о чём ты сожалеешь? О том, что чувство такта и рамки приличия у тебя так же отсутствуют, как и все остальные чувства? Аргенти молчит, поднося вилку к разъёму чуть выше того места, где у Бутхилла должен находиться копчик. Его пальцы сжимаются на холодном боку Охотника, удерживая его на месте, и Бутхилл противится этому, грубо и с силой хватая Аргенти за запястье, убирая его руку подальше от себя. Мужчины не прикасаются друг к другу так откровенно без сексуального контекста, и Бутхиллу, порядком уставшему от постоянно направленного на него, по его мнению, невероятно хищного взгляда, это показалось последней каплей. Мужчины вообще не очень любят прикосновения. Тем более – киборги. Тем более – Бессмертные. Тем более – бесчувственные. – Я лишь надеялся, что у меня получится проявить немного нежности. – Тихо говорит Аргенти и надавливает ребром ладони на штепсель, вгоняя его до упора и вздрагивая от того, как резкая волна электричества дотрагивается до кончиков его пальцев, всё ещё слегка касающихся обнаженной металлической спины, несмотря на силу, с которой Бутхилл постарался одернуть его руку от себя. Аргенти совершенно невинен.

«Кто проводит протоки для излияния воды и путь для громоносной молнии, чтобы шёл дождь на землю безлюдную, на пустыню, где нет человека, чтобы насыщать пустыню и степь и возбуждать травные зародыши к возрастанию?»

(Ветхий завет, книга Иова, 38:27)

Они просыпаются от стука в дверь, и Аргенти сонно тянется к лампе, пытаясь предположить, кто в настолько светлый час может нарушить их покой. Пока Аргенти предполагает, Бутхилл громко возмущается. – Кто там?! Солнце ещё высоко, мать вашу! – Извините... – Незнакомая им девушка с нежными чертами лица и осторожной улыбкой слегка приоткрывает дверь и заглядывает в помещение. К общему удивлению, лучи яркого солнца не врываются внутрь следом за ней, а приятная свежесть после душного сна в сарае вызывает у Аргенти волну мурашек, пробегающих по коже. – Неужели дождь? – Предполагает Аргенти и поднимается на ноги, накидывая на свои плечи куртку, чтобы не стоять перед девушкой полуобнаженным. – Вот-вот начнётся, у нас сегодня праздник! – Девушка улыбается настолько лучезарно, что даже сонный Бутхилл позволяет себе слегка усмехнуться, следуя примеру Аргенти и начиная одеваться. – Брат попросил меня пригласить вас. – А твой брат лидер деревни? – Бутхилл первым выходит наружу и машинально прикрывает глаза рукой. Солнце скрыто за плотными тучами, но на улице все равно слишком непривычно светло. – Да, но зачем я буду вам про него рассказывать, если вы и так с ним встретитесь! – Девушка едва не подпрыгивает при ходьбе от радости, но при этом каждое её движение кажется элегантным и нежным. Вдруг она останавливается и протягивает им по очереди свою руку, будто неожиданно вспомнив, что совсем забыла представиться. – Меня зовут Робин. Я очень рада знакомству! – Вы прекрасны, как этот прохладный вечер, госпожа Робин! – Аргенти галантно берет её за руку и касается губами хрупкой кисти. – Меня зовут Аргенти, а этот мрачный прекрасный молодой человек рядом со мной – Бутхилл. – Ох! Я впервые вижу такого джентльмена среди Охотников, вы как сказочный рыцарь, сэр Аргенти! Бутхилл смеётся и слегка толкает Аргенти в плечо – очевидно шуточно, так что даже Робин, щёки которой налились свежим румянцем, тихонько хихикает и ведёт их дальше между домами к самому центру деревни. У жителей горячих планет разведение костров – плохая примета, но желание собраться вокруг чего-то символического заложено в самих человеческих генах; таким символом стал для Охотников глубокий колодец, обеспечивающий всему поселению возможность выжить. Бутхилл улыбается долго и бессознательно, ностальгическая нежность в его взгляде идет рука об руку со сжимающей сердце тоской, и Аргенти не может оставить это без внимания, с немым вопросом заглядывая Охотнику в глаза. И Бутхилл почему-то понимает это, даже не задумываясь. – Просто на секунду почувствовал себя так, будто снова оказался дома. – С лёгкой защитной усмешкой объясняет Бутхилл и садится на скамейку. Робин садится между ними, воодушевленно улыбаясь и не переставая здороваться с окружающими. Чем сильнее сгущаются тучи, тем больше людей собираются на площади. Все скамейки заняты, гул разговоров прерывается то смехом, то несдержанными восторженными вскриками детей, и от каждого из этих звуков у Бутхилла сердце в груди подпрыгивает. Аргенти рад, что не может сейчас постоянно смотреть на него – ему бы очень хотелось, но это было бы слишком очевидно, а для того, чтобы отвести взгляд от настолько красивого и наполненного жизнью лица, нужно обладать просто нечеловеческим самообладанием. «Не толпитесь, пожалуйста, напитков на всех хватит, дайте пройти! Займите свои места, после объявления всем раздадут закуски!», – низкий и бодрый голос раздается откуда-то из-за спины Бутхилла, и он резко оборачивается, когда понимает, что знает этот голос, эту манеру речи и удивительно запоминающийся тон. – Галлахер! – Бутхилл окликает знакомого, пытаясь найти его взглядом в толпе, и в эту же секунду резкое осознание охватывает его с головой. Если бы он мог стать еще более холодным и имел возможность бояться, он испытал бы леденящий ужас. – Твою мать... Но отступать поздно, чужая тяжелая рука уже легла на его плечо. – Старина Бутхилл, рад знать, что ты ещё живой! – В красно-карих глазах мужчины сверкнул огонёк веселья и чего-то ещё, на что Аргенти совсем не хочется смотреть в момент, когда сильные пальцы сжимают и его плечо тоже. – Ребят, найдите меня после начала праздника, поболтаем. Оба. Аргенти шумно выдыхает. – Он меня узнал, Бутхилл. – Галлахер ровный парень, может быть, всё обойдётся. – Охотник потирает переносицу и хочет сказать что-нибудь более успокаивающее, но суета вокруг сбивает его с мысли. Со скамейки, привлекая к себе всеобщее внимание, поднимается высокий юноша в белом костюме. Вся его статность говорить именно о том, что он – лидер, гордый и знающий своё дело. Длинные серебристые волосы аккуратно уложены, идеальная осанка делает мужчину ещё выше, но единственное, на что обращает внимание Бутхилл – это глаза, скрытые за неплотной темной тканью. – Твой братец слепой? – Бутхилл наклоняется к Робин и пытается прошептать свой вопрос максимально тихо. – Без обид, но это слегка подозрительно. – Ох, ты не первый, кто забеспокоился. – Робин нежно улыбается, стараясь успокоить его волнение. – Сандей повредил глаза из-за солнечной вспышки и сейчас восстанавливается, а здесь всё-таки слишком светло для него. – Сандей, значит... – Аргенти задумчиво хмурится, когда слышит это имя, но никак не может вспомнить, почему оно кажется ему настолько знакомым. Праздник начинается с первыми каплями дождя. Робин поёт, задавая нужную атмосферу, взрослые пьют, едят и смеются, дети бегают вокруг, шлепая ногами по прибитой влагой жёлтой пыли, и Бутхилл завороженно наблюдает за их играми, пока вдруг резко не поднимается, намереваясь уйти. – Ты куда? – Аргенти сразу же встаёт вместе с ним. – Хочу освежиться и спуститься к реке. – Можно с тобой? – Как хочешь. Вид на узкую, мелкую реку преграждается низкими деревьями и пожелтевшими колючими кустарниками. Бутхилл спускается по склону, придерживая ветки, и у Аргенти от неожиданной свежести воздуха даже слегка кружится голова. Капли дождя почти мгновенно высыхают, сталкиваясь с раскалённой за время долгой засухи землёй, но под зыбкой тенью деревьев образуются маленькие лужицы. Бутхилл садится на влажную редкую траву и наблюдает за рябью на воде. – Красиво. – Озвучивает его мысли Аргенти и садится рядом, поглаживая прохладную зелень кончиками пальцев. – Тебе не хочется уезжать? – Нет, не в этом дело. – Бутхилл качает головой и достает сигареты, а Аргенти ладонью прикрывает пламя его зажигалки, защищая огонек от дождя. – Это место вызывает ностальгию, и на какой-то момент мне действительно показалось, будто я вернулся домой, но ощущение такое... Будто всё это уже далеко в прошлом, и обратной дороги нет. Я не расстраиваюсь по этому поводу, просто тошно на душе становится. Вроде уже со всем смирился, а жизнь всё равно подкидывает воспоминания. – Не могу понять, но сочувствую. – Аргенти говорит от всего сердца и даже кладет свою руку на грудь, подтверждая искренность своих слов. – Никогда не думал, что между собой Охотники могут быть настолько... – Дружелюбными? – Человечными. – Он улыбается. – Мне нравится слушать истории, которые они рассказывают. Оказывается, когда вы не пытаетесь уничтожить всё на своём пути, вы даже умеете слушать других. – В дороге все Охотники сами по себе, и нас с детства учат отличать своих от чужих! Да и эта деревня, пожалуй, самая густонаселённая из всех, что я видел за последние десять лет, это правда создает иллюзию того, будто ничего не произошло. – Бутхилл делает затяжку, и сигарета слегка шипит из-за попавшей на неё капли воды. – Совсем не понимаю, правда, какого чёрта здесь забыл Галлахер. Дикий пёс не любит оставаться на одном месте. – Я виделся с ним всего один раз, но он точно меня узнал. – То, что ты умудрился выжить после встречи с нами обоими... – Бутхилл слегка усмехнулся, выпуская дым. – Знаешь, это куда больше говорит о тебе, чем о нас. Дождь набирает силу, а шум со стороны площади становится ещё громче. По ту сторону реки виднеется пустующая железная дорога, а тучи у линии горизонта кажутся совсем чёрными. Аргенти не может оторвать взгляда и начать нормально дышать от того, насколько это зрелище захватывает его – тучи, дарующие временную передышку от смертельно опасного Солнца, круги на воде, блестящие от влаги листья деревьев. Бутхилл. Капли стекают по его металлическому корпусу, оставляя за собой длинные дорожки, впиваются в ткань, оседают на бортиках шляпы, и Аргенти сам не замечает, что снова смотрит именно на него. – Опять пялишься. Жутко, клыкастый, переставай. – Не могу. – Он как всегда предельно честен. Осторожным движением Аргенти вытягивает сигарету из пальцев Бутхилла, не встречая сопротивления, и делает короткую затяжку, чуть недовольно нахмурив брови. – Не хочу. Аргенти ложится спиной на траву позади себя и издаёт короткий удовлетворенный вздох, когда влага касается его щеки. Дым от сигареты вьется между его пальцев, а капли дождя падают на лицо, вынуждая повернуть голову набок. Сигарета возвращается в руки хозяина, который тоже, слегка усмехнувшись нелепости ситуации, ложится на землю. Доносящаяся со стороны буйного празднества музыка перекрывается шелестом листвы и шумным звуком сердцебьения. – Ты очень красивый. – Произносит Аргенти, встретившись взглядом с лежащим рядом Охотником. Он самоотверженный, простой и откровенный, и думает о своих поступках он невероятно мало. Мысли не имеют значения, если ты опираешься на эмоции. Тем более, если эмоций у тебя никогда не было, а желание насытиться ими растёт с каждым днём. Аргенти кладёт ладонь на щёку Бутхилла. Наблюдая за переменами на чужом лице, он замирает в искреннем ощущении восторга и любопытства. Недоумение, смирение, нежность. Бутхилл позволяет себе почувствовать это касание и на секунду прикрывает глаза. – Тепло... – Срывается с его губ почти непроизвольно, и механические пальцы дотрагиваются до ласковой руки. – Почему ты такой тёплый? – Похож на живого? – Совсем как живой. – Подтверждает Бутхилл с легким недоверием. – Кто ты такой, Аргенти? Бутхиллу всегда требуется много времени, чтобы научиться задавать правильные вопросы. – Я не до конца уверен в том, что знаю ответ. Аргенти гладит его по щеке, снова и снова стирая с его лица влагу. Капли дождя собираются в уголках глаз, мешая обзору, щекочат губы и заставляют волосы прилипать в лицу. Бутхилл улыбается кривой и неловкой улыбкой, и щёки Аргенти мгновенно заливаются краской – нежно и невинно. – Твои глаза сияют сейчас, дорогой Бутхилл. – Это от дождя, глупый. Аргенти касается губами его лица, забирая стекающую по подбородку каплю и оказываясь ещё ближе, так что неглубокое дыхание Бутхилла касается его волос. Ни одна их встреча не заканчивалась удачно, каждый раз Бутхилла подводит его собственная выдержка – пули пролетают мимо, пистолет дает осечку, пальцы не слушаются. В их самую первую встречу в глазах Аргенти не было даже намёка на искру, но его взгляд пытался впиться Бутхиллу в самое сердце и проникнуть в душу. Тогда Охотник принимал это за очевидную угрозу. Холодный взгляд, точный рассчёт, острые клыки – очередной вампир, всего лишь один из тысячи чудовищ. «Мой дар Луны – это разум, а не бесстрашие. Я не воин. Разве это честная дуэль? Позволь мне уйти в этот раз», – сказал тогда Аргенти, и Бутхилл отпустил его. И отпускал раз за разом, загонял в угол, прижимал дуло к его груди, смотрел в глаза и отпускал, каждый раз не понимая, почему ему не хватает сил нажать на курок. Блеск в глазах Аргенти становится всё ярче и ярче с каждой новой встречей. Диалоги – длиннее, взгляды – навязчивее. Лёжа на траве и наслаждаясь прохладой вечернего дождя, глядя хищнику прямо в сверкающие зелёные глаза, Бутхилл понимает, что это момент для их первой честной дуэли, когда чужие губы касаются его собственных. У Аргенти краснеют щёки, тяжелеет дыхание, подрагивают руки от этой близости, а тело дергается от мурашек, когда грубые пальцы стараются нежно прикоснуться к его волосам. Бутхилл не просто позволяет прикосновения – он отвечает на них со всем желанием и касается в ответ, и от реакции Аргенти на его ласку он и сам начинает чувствовать нечто похожее на давно забытое головокружение. Моторчик в груди шумит тише, чем его живое сердце, и каждый стук расталкивает гул в голове Охотника. Его учили не думать слишком много, и он не думает – углубляет поцелуй, ловит тяжёлые вздохи, прижимает своё колено между ног Аргенти и срывает с его губ неожиданный короткий стон, такой же искренний и нежный, как и каждое сказанное им слово. У Аргенти закладывает уши от гремящего пульса, его руки соскальзывают со спины Бутхилла из-за дождя, но он старается быть ещё ближе, позволяет бедру Бутхилла прижаться к его паху и с задыхающимися стонами продолжает поцелуй. Его пальцы гладят чужое лицо, зарываются в спутавшиеся волосы, стараются дотронуться до шеи и кожи головы, лишь бы только позволить Бутхиллу почувствовать каждое касание. Будоражащее и нарастающее в груди тепло так похоже для Аргенти на теплый свет рассветного солнца, и так непохоже для Бутхилла на обжигающее пламя этой жестокой звезды. – Мне бы не хотелось вас прерывать... – Спокойный, но громкий и усмехающийся голос Галлахера вырывает их из бесконечного момента единения. Аргенти отстраняется первым и садится, но чувствует скорее недовольство и растерянность, чем стыд. Бутхилл едва сдерживается, чтобы не натянуть шляпу себе на лицо, сохраняя остатки достоинства. – Бутхилл, с тобой хочет познакомиться Сандей. – Бутхилл встает, и Аргенти собирается идти за ним, но Галлахер резким осторожным движением останавливает его, положив руку на плечо. – Ты останься, мне нужно обсудить с тобой кое-что. Аргенти кивает. Бутхилл цокает языком и уходит, не собираясь спорить, хоть и чувствует легкое беспокойство. Оставшаяся взволнованность мешает ему оценить ситуацию сразу, но чувство надвигающейся опасности, закравшееся в груди, растёт по мере того, как он приближается обратно к площади. – Праздник уже закончился? – Бутхилл машинально оборачивается, надеясь увидеть за своей спиной Аргенти. – Чёрт, извини, я все пропустил. Но твоя сестрёнка отлично поёт! – Приятно слышать. – Сандей улыбается мягко и слегка натянуто. – Не переживай, все просто намокли и зашли в здание, чтобы немного высохнуть. Присаживайся. Он двигается, освобождая место на скамейке, поправляет намокшие волосы и сохраняет улыбку. Бутхилл садится рядом. Невозможность держать зрительный контакт с собеседником вызывает дискомфорт, особенно из-за ощущения того, что сам Сандей в этот момент не сводит с него спрятанных глаз. – Я и сам хотел познакомиться. Поблагодарить за гостеприимство и всё такое, да и есть за что выразить уважение... Собрать такое количество Охотников в одном месте – это большой труд. Ты, считай, основал последний оплот человечества! – Бутхилл пытается болтать в привычной ему непринужденной манере и даже смеётся, но его пальцы напряженно сжимают край скамейки. – Ты ведь хочешь дать мне какую-то работу или что-то вроде того? – Ты очень смышленый, похвальное качество. В целом могу сказать, что ты действительно выдающийся Охотник. – Сандей говорит мягко и спокойно, и от этой мягкости у Бутхилла непроизвольно морщится лоб. Дискомфорт становится сильнее с каждой брошенной в его сторону улыбкой. – Но эту прекрасную картину портит твоя дружба с Бессмертным. Сандей всё ещё улыбается. Бутхилл кладёт руку на кобуру револьвера и продолжает слушать. – Когда Галлахер сказал мне об этом, я, признаться честно, даже не сразу поверил ему... Аргенти действительно потрясающе маскируется. Даже жаль, что мы никак не можем позволить ему покинуть станцию. – Что ты имеешь в виду? – Бутхилл сжимает ручку револьвера, чувствуя себя загнанным в угол. – Галлахер ошибся. – Нет, ошибки быть не может, его информацию подтвердили дополнительные источники. – Сандей перестаёт улыбаться, но лишь на секунду. – Мы скрываемся прямо под носом у Коалиции, и позволить одному из них сесть на поезд – это то же самое, что подписать для всей деревни смертный приговор. – Я повторяю последний раз. Галлахер ошибся. Бутхилл злится, отточенным движением доставая револьвер. Целиться в человека – нарушение всех законов Охоты, но стоят ли они хоть чего-то? – Бутхилл, ты рос среди таких же, как мы. Эти безжалостные монстры уничтожили всю твою семью, война разрушила всё, что ты любил, и после всего этого ты хочешь перейти на сторону врага? – Мягким непринужденным движением Сандей сдвигает руку Бутхилла в сторону. В сторону Аргенти, стоящего совсем рядом. Галлахер сжимает его плечо и смотрит в сторону, не желая встречаться взглядом с Бутхиллом. – Каждый вампир должен быть уничтожен. Вампир. Бутхилл почти забыл это слово, и сейчас, когда его револьвер снова целится в Аргенти, как десятки раз до этого, он не чувствует себя охотником. Он чувствует себя добычей, попавшей лапой в капкан. Вампир. Звучит невыносимо нелепо в этой ситуации. – Я позволю тебе спокойно добраться до Коалиции и свершить свою месть. Это ведь твоя цель? – Сандей не перестаёт говорить, и это начинает давить на Бутхилла, который почти ничего не слышит из-за гремящего сердцебиения. – Семья, друзья. Твоя дочь. Каждый из Бессмертных виновен в их смерти, без исключений. Ты знаешь это. Бутхилл пытается убрать свою руку и начинает разжимать пальцы, чтобы выронить револьвер, но Аргенти хватает его за запястье и прижимает дуло ближе к своей груди. – Или умру я, или мы оба. Дорогой Бутхилл, доверься мне. – Аргенти слегка улыбается. Эта улыбка приятная и надежная, слегка нервная, но абсолютно бесстрашная и уверенная; Бутхилл поднимает взгляд, и искреннее непонимание читается в его серых глазах. – Твои глаза действительно прекрасно сияют сейчас. Бутхилла учили не думать слишком много. Небо начинает светлеть, когда последние капли падают на землю, а тучи уносят дождь вперед, будто не желая наблюдать за происходящим. Аргенти сам нажимает на спусковой крючок.