To the moon and back

Когда солнце садится, темнота взрывается стройным рядом пуль. От шума закладывает уши, от криков замирают сердца; к утру от деревни ничего не останется, а солнце заберет останки в свои объятия. Бутхилл смотрит в тёмное небо, наблюдая за ярко горящими Путеводными звёздами – где-то там космические пираты, рейнджеры и вольные путешественники покоряют волны тёмной материи на своих кораблях. Бутхилл медленно моргает, и его глаза остаются закрытыми. Он жалеет, что не видит звёзд, и пытается вновь взглянуть вверх, несмотря на то, что ему пришлось бы потратить на это все свои силы. Ожидание сладкой смерти становится горьким и томительным. «Умираешь?» – Он слышит юношеский звонкий голос, кажущийся таким далёким, и одновременно с этим будто бы звучащим прямо у Бутхилла в голове. Бутхилл кивает. Или думает, что смог кивнуть. В темноте он не может различить черты лица говорящего, но лунный свет бликует на его светлых волосах, и Охотнику хочется снова закрыть глаза, чтобы не видеть этого света. Он медленно моргает, вслушиваясь в шум окружающих его шагов. – Лейтенант! – В ночную тишину врывается голос ещё одного солдата. Бутхилл слушает. – Лейтенант, вы не нашли выживших? – Передай генералу, что никто из Охотников не выжил. – В голосе юноши слышится горькая злость. – Дети тоже. – Какая бесчеловечная жестокость... Бутхилл слышит звук удаляющихся шагов и думает, что остался один. Прохладная ладонь касается его лба. Юный лейтенант всё ещё здесь. – Если притворишься мертвым и не умрешь на самом деле во время транспортировки, я помогу тебе выжить. – Да я лучше сам сдохну, чем позволю твоим грязным клыкам... – Сам? Так же, как все твои товарищи? – Юноша перебивает его, а у Бутхилла больше нет сил спорить. – Я не собираюсь тебя кусать, у меня есть другой способ. Только оставайся живым. «Зачем?» – хочет спросить Бутхилл, но не может, а юноша продолжает говорить, будто бы отвечая на его незаданный вопрос: «Живи ради мести». Колючая лёгкая ткань накрывает его тело, закрывая доступ к звездам, которые мгновение назад казались такими близкими. «А кому именно ты будешь мстить, решать только тебе.» «Бутхилл...» Робин прикрывает уши от громкого звука выстрела и вскрикивает. Сандей смотрит на сестру со смесью противоречивых эмоций – испуг, беспокойство, паника; но ни одну его эмоцию невозможно разглядеть, даже сам он с трудом понимает, чувствует ли он в этот момент хоть что-то, кроме злости. Галлахер обещал, что Робин не увидит. Галлахер обещал. У Бутхилла звон в ушах, и он усиливается до тех пор, пока охотник не слышит своё собственное имя. Сандей поднимает голову и встречается взглядом с направленным в его сторону пистолетом. Галлахер не останавливает Бутхилла, напряженно наблюдая со стороны, пока Робин обеспокоенно склоняется над телом Аргенти. Сандей снимает повязку, его пустой взгляд встречается с наполненными злостью глазами Бутхилла, выражение лица которого в то же мгновение многозначительно меняется. – Ты жалкое животное... – У Бутхилла много вопросов в голове в этот момент, но он может лишь растерянно смотреть в безжизненные глаза напротив. Мотивы? Причины? Это имеет мало значения, когда Аргенти не дышит. Галлахер останавливает его руку за секунду до выстрела, пуля улетает в землю, поднимая клубы пыли. Чем дальше уходят тучи, тем больше светлеет небо, и с каждой минутой находиться на улице становится опаснее. – Какого черта ты меня остановил?! – Бутхилл уже направляет пистолет на Галлахера, но сразу приходит в себя и опускает дуло. – Я ничего не понимаю. Его последние слова звучат спокойно и почти отчаянно, и он старается избегать своих позывов взглянуть в сторону Робин. В сторону Аргенти. Его сердце уже не способно сжиматься от боли, но зубы скрипят от злости и острой несправедливости. – Давайте зайдём внутрь. – Предлагает Галлахер, но Бутхилл остается стоять на месте. – Я не сдвинусь с места, пока вы мне всё не объясните. Галлахер пожал плечами: – Сандей Бессмертный. – Спасибо, это я сам понял! – Бутхилл закатил глаза, рука с револьвером снова дёрнулась. Он возмущенно посмотрел на Робин, сидящую рядом с бесчувственным Аргенти и гладящую его по волосам. – Ради Охоты, унеси его! – Нельзя. – Прерывает его попытки командовать Галлахер и садится на скамейку, закуривая. Он пытается подобрать слова. – Сандей вампир. А вот твой друг – нет. Бутхилл и Сандей даже переглянулись в этот момент, чтобы убедиться в том, что правильно услышали слова Галлахера. – Аргенти еретик. – То, с какой непринужденностью говорит об этом Галлахер, выдыхая клубы дыма и спокойно переводя взгляд с одного мужчины на другого, поразило даже Робин. – Он поклоняется Солнцу. Ну, одному из его проявлений, но я не до конца его понял... В любом случае, он не одарён Луной. – Аргенти... – Бутхилл выглядит задумчивым ровно одну секунду, пазл в его голове складывается с огромным трудом, кусочки совсем не хотят сходиться между собой. – Так вы это подстроили? – Да. Он жив. Действительно ранен, но твои пули его не убьют. Ну, если только ты весь барабан не выпустишь... А так он полежит на солнце пару часов и будет как новый. Бутхилл почти падает на скамейку рядом с ним и нагло, пытаясь показать всю степень своего недовольства, вытягивает сигарету из пачки Галлахера. – Я выпущу весь барабан в тебя, идиот. – Аргенти сам предложил это, когда я объяснил ему ситуацию. Бутхилл недоверчиво поднял бровь. – Теперь и мне объясни. Стоящий рядом Сандей не двигается, молча наблюдая за своей сестрой. Он даже не моргает. – Дело в том, что... – Я сам расскажу. – Вмешался Сандей, не отводя взгляда от Робин. – Давайте всё-таки зайдём внутрь, становится жарко.

«Для тех, кто следует за Путеводными Звездами, не существует Луны, а каждое Солнце – это тоже звезда. Они живут совершенно в другом мире, и почему-то он кажется более настоящим.»

Галлахер плотно закрывает шторы, свободной рукой держа кружку воды и продолжая пить, чтобы заглушить поток собственных матов. Бутхилл задержал их, пока перекладывал Аргенти с земли на скамейку, и еще несколько минут спорил о том, безопасно ли оставлять его там сейчас, когда от жары у всех уже начинала кружиться голова. Бутхилл всё ещё выглядит недовольным. Маленькое здание, напоминающее небольшую часовню, отлично скрыло их от солнца, но и бессознательно лежащего Аргенти отсюда совсем не видно. Робин держится рядом с братом, слегка вцепившись пальцами в его рукав, не боясь, но будто пытаясь защитить его самого от мнимой угрозы. Или от вполне реальной в лице Бутхилла. – Здесь действительно всегда было поселение Охотников. Несколько лет назад группа Бессмертных забрела к нам и пыталась выкрасть всех детей... Первым делом они ворвались в приют. Как ты понимаешь, я и сам тогда был ребёнком, а Робин была совсем крошечной... – Голос Сандея спокойный и монотонный, но с легкой дрожью. Если бы Бутхилл не видел его глаз, он бы действительно усомнился в том, что разговаривает с Бессмертным. – Нас с сестрой забрали, мы скоро нашли способ сбежать из машины, но к тому моменту... – Тебя уже обратили. – Бутхилл кивнул, в его голосе не было отвращения или злобы. Он всё ещё обвинял Сандея в случившемся, но что-то мешало ему оставаться отстраненным. Робин заплакала, крепче вцепившись в руку брата. – По крайней мере, вы живы. – Бутхилл говорит с трудом, слова застревают у него в горле. – Что? – Сандей заглянул ему в глаза, встретив неожиданную поддержку. – У Охотников так не принято, я же... – Твоя сестра жива. Ты с ней. Это намного лучше, чем если бы вы умерли вместе, нет? Сандей кивнул. Это шло вразрез с категоричными учениями Охотников, но он не смог сказать, что Бутхилл не прав. Ему бы так хотелось верить в то, что Бутхилл прав, и его мерзкое существование можно было бы назвать настоящей жизнью. Ему бы хотелось, чтобы и Робин в это верила. Тяжелая тишина, прерываемая только тихими всхлипами Робин, уткнувшейся носом в плечо старшего брата, повисла в душной комнате. Галлахер передал кружку с водой дальше по кругу. – Зачем нужно было убивать Аргенти? – Бутхилл спрашивает так резко, что глоток воды застревает у Робин в горле. – Я хотел, чтобы ты остался с нами. – Честно отвечает Сандей. – Ты смог бы увезти Робин отсюда. Робин удивленно и часто моргает, она очевидно не была осведомлена о таких планах своего брата. – А тебе зачем этот цирк был нужен? – Теперь Бутхилл смотрит на Галлахера. Галлахер снова закуривает и долго, многозначительно молчит, глядя на Бутхилла, но проигрывает в гляделки и недовольно цокает языком. На секунду, если не меньше, его вид даже кажется слегка смущенным. – Брат, это личное. – Он делает долгую затяжку, давая Бутхиллу немного времени, чтобы переварить смысл его слов. – Я не мог тебе рассказать, мне нужна была твоя реалистичная реакция, Сандей же не дурак. – Зачем вообще нужно было... – Говорю же, личное. Бутхилл закатил глаза и кивнул, хотя всё еще не до конца понял, что тот имеет в виду. – Поезд прибудет сразу после захода солнца. – Спокойно сказал Галлахер. – Сможешь своего друга в вагон затащить? Бутхилл кивнул ещё раз.

«Красота – это не то, что ты можешь увидеть, ты должен почувствовать её своим сердцем.»

Поезда без окон – специфика горячих планет. Тонкие вентиляционные щели пропускают воздух и не позволяют лучам проникнуть внутрь. Куда разумнее было бы проложить подземную транспортную сеть, но в те времена, когда Новый Техас был богатой туристической планетой, никто и подумать не мог о том, что маленькие грузовые поезда будут когда-либо использоваться на перевозки людей. Тогда жара ещё не была настолько удушающей, у властей было достаточно ресурсов, чтобы контролировать это. Сейчас энергии совсем недостаточно. В вагоне прохладно. Бутхилл курит, сидя на полу своего купе, чтобы дым выходил через вентиляционные щели; он крутит в руках пулю, которую Робит заботливо извлекла из груди Аргенти. Его пулю. Маленький серебряный сгусток лунного света, созданный для того, чтобы отнимать бессмертные жизни. Если Луна и Охота действительно единое божество, то это чертовски жестоко – заставлять своих детей бороться друг с другом за выживание. За право умереть, осознавая свою человечность. За право чувствовать. Бутхилл тяжело вздыхает, прячет пулю в карман и выталкивает сигаретный бычок на улицу через узкую щель. Аргенти всё ещё не очнулся. Бутхилл не может поднять на него взгляд и под мерное покачивание поезда слегка дремлет, не вставая с пола. Даже в этом зыбком сне он видит его, невольно погружаясь в воспоминания об одной из ночей, что они провели в дороге. «Хочешь, я расскажу тебе легенду?» – спросил тогда Аргенти, держащий в руке острый прутик с нанизанным на него и только что поджаренным на костре крупным грызуном. Бутхиллу нравились сказки. Нравились, пока ему было, кому их рассказывать, сейчас же они давят на его голову изнутри каждый вечер, но он не стал затыкать Аргенти. Ему было интересно. Аргенти продолжил: «Это легенда о давно забытых Бессмертных Солнца, которых в остальной галактике называли Рыцарями Красоты. Они восхищались всем, что видели, и путешествовали через всю вселенную, подобно тем, кто следует за Путеводными Звёздами...» «И зачем же они путешествовали?» – спросил Бутхилл с легкой усмешкой, и Аргенти ответил ему спокойным, почти благоговейным тоном: «Чтобы нести весть о Красоте. Рыцари помогали умирающим планетам, восстанавливали целые цивилизации и заканчивали войны. Их доспехи сияли под солнечными лучами, вызывая трепет в сердцах тех, кто давно забыл о любви и жалости, а на планетах, которые они посещали, всегда загадочным образом начинали расти розы.» «Так красиво, но так глупо» – заключил Бутхилл. Аргенти в ответ лишь улыбнулся. Бутхилл проснулся от лёгкого шороха. Его сон очень чуткий, если провода не подключены к электричеству. Он поднимается с пола, жужжание моторчика в груди кажется тише, чем звук сердцебиения. Аргенти ещё не пытается шевелиться, но он уже открыл глаза. – Ты можешь говорить? – Спрашивает Бутхилл, немного опасливо садясь на край постели. – Могу. – Аргенти моргает, слегка морщится и прикрывает глаза ладонью, прячась от раздражающего холодного искусственного света. – Мы давно в поезде? – Уже часов шесть. Аргенти слегка кивает, и на несколько секунд купе погружается в полную тишину. – Аргенти, прости. – Не нужно. – Он слегка улыбается, и Бутхилл вздыхает уже более облегченно. – Ты же не сам стрелял. Я видел, что ты даже не думал об этом, мне было приятно это понимать. – Зачем вы вообще... – Галлахер попросил. Если бы не этот спектакль, нам с тобой обоим угрожала бы опасность. – Ты так легко доверился Галлахеру? Аргенти на несколько секунд замолчал, собираясь с мыслями. – Он понял меня. Понял, кто я. Бутхилл молчит, но кивает, давая понять, что он тоже всё знает. Закуривает, а пальцы Аргенти осторожно касаются его свободной руки. – Это важно? – Спрашивает Аргенти. Бутхилл не хочет отвечать. Он хочет докурить сигарету молча, чтобы ни одна из его навязчивых мыслей не вырвалась наружу: ты так напугал меня; я думал, что потерял тебя; я думал, что убил тебя. – Нет, думаю, нет. – Бутхилл подавляет дрожь в голосе глубокой затяжкой. – Я понимаю, почему ты ничего не рассказал. Объяснишь мне потом всё в подробностях? Голос подводит его, и сдерживаемое напряжение выходит сквозь стиснутые зубы вместе с дымом. Аргенти не может отвести взгляда от этого блеска едва заметных капель, собравшихся в уголках чужих глаз.

***

Только темнота придорожной часовни может позволить Бессмертному пролить слёзы. Луна не увидит его здесь. Стоя на коленях перед своей сестрой, Сандей почти не дышит, а мрак разрывается щелчком зажигалки Галлахера – он закуривает. Свечи остаются нетронутыми. – Корабль отправляется через три дня, ты ещё можешь успеть... – шепчет Сандей. – Брат, я никуда без тебя не полечу. Галлахер раздражённо цокает, и этот звук эхом отскакивает от стен: – Ты уверен, что твой дар – это интеллект? Сандей ничего не отвечает, и Галлахер продолжает говорить, подходя ближе к ним. – Я что, зря устраивал для тебя это показательное выступление? Аргенти родился Одарённым Луной, а сейчас его глаза сияют ярче, чем у любого Охотника! Это тебя вообще не мотивирует? – Я верен Охотникам, я не могу... – Да сраное Солнце вообще ни на что не влияет! Робин вздрагивает от резкой смены тона Галлахера, и Сандей берёт её за руку. – Робин, родная, ответь ты мне, как самая умная здесь. Почему Аргенти – человек? – Потому что он чувствует, – отвечает она, не задумываясь. – И любит. – А ещё он понабрался от Бутхилла отвратительных шуток... – Галлахер усмехнулся. – Но да, ты права. Сандей на поднимает взгляда, спрашивая: – Разве этого достаточно? – Только люди умеют любить и смеяться. – Отвечает Галлахер, его рука ложится на плечо Сандея. – Мы дождёмся следующего рейса и покинем планету все вместе. Если ты позволишь мне. – Позволю что? Галлахер не отвечает. Тишина прерывается только шуршащим тлением сигареты и тяжёлым дыханием плачущего человека.