Город Смерти

      Порча настроения – это мастерство, которым Юэ Цинъюань овладел в совершенстве. Держа благостную улыбку на лице, преисполненном почти что буддийского спокойствия и дружелюбия, он выводит из себя как закоренелый умелец на неблагодарном поприще розжига конфликтов.       Шень Цинцю уж точно “спасибо” не скажет.       Что самое обидное, миссия, на которую его отправляют – кладезь интересностей, и лорд Цинцзин, может, и расщедрился бы на пару приятных слов недоумку-главе, если бы не два “но” – одно хлеще другого.       Первое: на миссию придётся катиться вместе с Лю Цингэ, так ещё и буквально катиться, ибо стоит взять с собой ещё несколько человек, набранных уже после их становления у власти, для её пущего укрепления, так сказать (неофициальная причина, оглашённая звучит как: “для развития подрастающего поколения”, хотя на деле это просто способ показать способности именно их учеников, ну или намёки на их существование, знать что там на самом деле людям не сказать чтобы обязательно). По итогу отправится семь человек, два лорда, трое с Цинцзина и двое с Байчжаня. Многолюдно, по скромному мнению главы пика учёных, но делать нечего, их поставили перед фактом по количеству участников.       Второе и самое страшное: это место слишком хорошо знакомо Сяо Цзю. Его чуть не вывернуло, стоило услышать название уезда, но лицо сдержать удалось.       У Юэ Цинъюаня хватило совести из всех людей отправить туда Шень Цинцю. Да, задача идеальна для сочетания стратег-воин, ака Цинцзин-Байчжань (как и большинство задач, выпадающих на плечи заклинателей, будем откровенны) и Цинцю знает местность. А Юэ Ци не знает, что он пережил. Ци-гэ, с отвращением, отторжением к самому звукосочетанию, думает порой Мастер Шень, бросил его, даже не пытался позже узнать, что, собственно, происходило, пока он пробивался по карьерной лестнице и купался в роскоши. Намеренно или нет, но даже не пытался оправдаться, а теперь отправляет туда, где его могут узнать.       Сам не вспомнил?       Или решился избавиться?       Учёный стискивает кулаки под широкими рукавами до боли и кровоподтёков – веер чудом не хрустнул, и то лишь потому, что это один из любимых боевых, на металлической основе, прикидывающийся простым деревянным аксессуаром, а в одну из “деревянных” пластин вложен отравленный кинжал – славная вещица, подвоха в который не разглядеть, пока не коснёшься, и то не каждый догадается.       Вогнать бы эту вещицу братцу поглубже в глазницу, чтобы глазное яблоко с плеском вытекло вместе с ошметками мозгов, а поганая улыбка слетела с лица. Или лучше просто разбить ему лицо, просто кулаками, просто до долго не сходящих гематом, просто до превращенного в месиво носа и, желательно, язык вырвать, раз пользоваться им для чего-либо, помимо пустых “мне жаль”, не умеет.       Но он дипломат секты, а значит и работы может стать больше, чего учёный совершенно не хочет.       А ещё он не предатель и не бросает то, что поклялся защитить, на произвол судьбы. Его секта не должна пострадать из-за смерти идиота-главы, ну очень складно исполняющего свои обязанности.       От задания, порученного им с Лю Цингэ, будет зависеть репутация Цанцюн. И заклинательские территории, ибо сотрудничество с тамошним наместником им только в плюс, в силу спорных границ с Хуаньхуа. Уйдут с успехом – территория перестанет считаться спорной, большая удача, что обратились сперва именно к ним, подрезав перья дворца, давая необходимую свободу действий.       Шень Цинцю просто обязан вернуться с успехом, он не уверен, от желания утереть нос Лао Гунжу или ради секты. Или из-за врождённого перфекционизма, как знать.       Даже если придется вернуться в филиал бездны в Цзянху, ставший только темнее и непрогляднее за время его отсутствия; вывернуться наизнанку и расшибиться – Шень Цинцю не из тех, кто сдаётся.       Ему не страшно. Он ненавидит Юэ Цинъюаня за это, но его это совсем не пугает.       Он выше страха перед смертными. Главное просто никого не убить.       Путь не близкий, преодолевать предстоит на лошадях, из-за учеников, так ещё и компания сомнительная. Хотя, кто из них с Лю Цингэ компания более сомнительная – вопрос открытый.       Началось всё, впрочем, даже спокойно. Уныло скорее, хмурая рожа великовозрастного поганца, сверкающего серыми глазами, казалась ещё более мрачной, чем обычно в присутствии Шень Цинцю, тем не менее, он оказался более молчалив. И замечательно, никаких моральных сил на перебранки не было.       Тишина стояла буквально гробовая, лишь цокот копыт её разбавлял. И тихое перешёптывание Нин Инъин со своими шисюном и шиди, право последнего отправиться с ними она практически вымолила. Лорд Цинцзин этого не одобрял, парень пусть и страшно везуч, но совершенно бесполезен, но и отказать Ин-эр он не смог. Может, они всем трио на этой миссии мозгов поднаберут… а если это ещё и на Байчжановцев распространится, то вообще мечта как славно выйдет. К сожалению, только мечтами оно и останется.       На самом деле, Нин Инъин в целом поразительно хорошо разбавляла атмосферу их не женского коллектива, где насупившиеся ученики пика ста битв, кажется, активно пародировали своего лорда; Мин Фань бросал косые недовольные взгляды на Ло Бинхэ; Ло Бинхэ бросал косые слегка затравленные взгляды на Мин Фаня; Лю Цингэ будто нахохлился, точно петух; Шень Цинцю просто пытался, хотя бы у себя в уме, притвориться, будто он с этими людьми никак не связан.       Поглаживая чёрную гриву изящного коня (едут без повозок, ради бога, никому не хотелось двигаться ещё медленнее, чем оно есть сейчас), он просто старался заведомо подготовится ко всем эмоциональным потрясениям. Осведомлён – значит вооружён, а какая-никакая осведомлённость у него есть.       Как бы ни хотелось покончить с дорогой как можно быстрее – дети это дети. Пусть некоторые из них ростом уже почти со взрослого человека. Они начали уставать, медленно, но уверенно, сначала его дурачьё, не считая Мин Фаня, обвыкшегося с длительными поездками, а чуть позже и Байджановские балбесы. Вот только сдаваться и просить передышки никто из них них не собирался – даже изнеженная воспитанием своего шифу Нин Инъин не хотела так легко сдаваться.       Какое похвальное рвение.       Шень Цинцю их пощадит. Но чуть позже.       Думал он, пока Байчжановский зверёныш, ученик этого поганца, не раззявил пасть, предварительно надменно хмыкнув.        – Неужто неженки с Цинцзин устали? Можете попросить о пощаде, коль спины заболели. – выдал, кажется, Сюн Джу (Шень Цинцю не поленился запомнить их имена, хотя бы на время миссии, но кто их них кто – не удосужился).              Лорд Цинцзин не согласен со столь радикальным заявлением. Остановится – значит задержаться. Но нет, надо же опуститься до дурацкой провокации, которую, к чести будущих учёных, те проигнорировали.        – Цзоу Бай. – строго обратился старший из учеников в белом, к своему товарищу-провокатору. И Шень Цинцю всё же перепутал их имена. Это юношу постарше и поспокойнее зовут Сюн Джу.        – А что? Это из-за них мы плетёмся как черепахи! На мечах могли уже на полпути быть! – парень явно переоценивает собственные способности, равно как и способности боевого брата, очень “умело” находя виноватых, хоть сам уже не в лучшем состоянии, – Среди них всего одна девочка, а ощущение – будто все трое.              Шень Цинцю мог спиной почувствовать как вспыхнули его ученики, но прежде, чем разгорелся спор, решил это прервать. Слушать ругань мелких отродий и Инъин желания не возникало.        – На мечах мы не летим из-за всех вас вместе взятых. Так что если кому и жаловаться, так это нам с Лю-шиди. Но мы же, – вот удивительно, – молчим. И раньше назначенного никто на привал не остановится.– кинул через плечо лорд Цинцзин, оглядывая детей холодным взглядом. Поёжились все.              Даже Лю Цингэ не спорит, бросая раздражённый взгляд на притихшую пятёрку, хоть и любит обычно вставить пару ласковых, под любые реплики шисюна. Хоть где-то они сошлись во мнениях.       Зато, слегка напуганные ученики даже дышать тише стали, к “великой радости” учёного. В себя быстро пришла только единственная ученица и то, не столько от испуга, сколько от обиды на Байджановца и невозможности высказаться, своего шифу она отроду не боялась.              Остановились они лишь когда начали загораться звёзды. Могли бы остановиться в городе, но не стали, решив не тратить время. Учеников им с Лю-шиди совсем не жалко.       Пускай помучаются.              Официальная причина: “Пусть учатся жить в полевых условиях”. И никого не задерживают, раз кто-то этому так возмущён.              Разбивание лагеря тоже на детях, сборку потом тоже на них повесят. Лордам такие излишки вовсе ни к чему, им бы ровный камень – вот и идеальное место для медитации ради инедии. Оба были приучены к такому ещё во времена ученичества, а Шень Цинцю и вовсе в местах и похуже бывал, чем просто сон под открытым небом.       Довольно скоро затрещали костры и были разложены спальные места. Пролесок – а заодно и довольные проделанной работой лица детей – озарил рыжий свет огня и полились разговоры. Говорили, правда, всего три человека, Нин Инъин с Мин Фанем, да младший с Байчжаня жужжал на уши своему шисюну. Цинцю с Лю Цингэ так вовсе расселись по разным краям импровизированного лагеря, не желая лишний раз портить нервы ни ученикам, ни себе. На самом деле, со времён становления лордами они вообще редко взаимодействовали, лишь на собраниях бросали раздраженные взгляды и устраивали словесные перебранки. Ходили слухи, что ненавидят они друг-друга до зубного скрежета, но появились они во времена ученичества, так и повелось. Тогда они правда могли устраивать драки на ровном месте и, вероятно, действительно ненавидели до харканья поганой кровью. Но остыли. Повзрослели, говорил шишу, предыдущий лорд Байчжань, Ли Цзинли. Просто скучно стало, говорил шицзунь, предыдущий лорд Цинцзин, Ши Цзиндань. Ни с тем, ни с другим, Шень Цзю согласиться не может. Лю Цингэ всё ещё часто импульсивен, как дитя, и не менее заносчив. Шень Цинцю просто никогда не наскучивает ненавидеть (спросите у Юэ Ци). Просто распыляться стало сложно. Вот Юэ Цинъюань и не побоялся отправить именно их дуэт. Учёный не удивится, если во время этого путешествия, всплывёт что-то такое, что заставит их ненавидеть друг-друга вновь. Такова уж его удача – ни дня без ненависти. Чудом станет, если они уже завтра не попытаются перегрызть оппоненту глотку. Цинцю опять назовут подлецом, развратником, он в ответ непременно упомянет чужие интеллектуальные способности, а дальше по накатанной.              Но, как ни странно, весь следующий день проходит спокойно. Шум поднимается только ночью третьего дня пути, предпоследнего и то не по их вине.       Дети раскрепостились чутка, а Нин Инъин просто сунула свою любопытный нос не пойми куда (опять).       Просто в какой-то момент, со стороны главного ученика, раздалось:              – Шимэй! – слегка паническое и искренне удивлённое, заглушившее куда более тихое “шицзе”, младшего ученика.              А Нин Инъин, к удивлению своего учителя, обнаружилась на ветке дерева, метрах в трёх от земли. И шикала боевых братьев, чтобы те потише были. Шень Цинцю не уверен, что чувствовать, наблюдая за любимой личной ученицей, лазающей по деревьям, как обезьянка. Уж очень сильный диссонанс выходит.        – Инъин… – лорд Цинцзин подошёл к месту восседания девочки и не сдержал настораживающе разочарованного тона. Ещё и Байчжановцы взглядом сверлят, – Не объяснишь?              Ученица смущённо потупила взгляд, мотнула ножкой и ткнула пальцем куда-то в ствол. Цинцю без труда разглядел выступ, слегка отличающийся по текстуре от коры. Ну, это ответ. Пусть будет.        – Спускайся. – безапелляционно заявил Шень. – Как ты вообще додумалась залезь туда?        – Они не верили, что тут что-то сидит, шифу! Ну скажите им! – щёки девчушки порозовели, то ли от стыда, то ли от возмущения.        – Да-да, только руками не лезь.              Шень приподнял бровь, глядя на немного пристыженно и неловко спускающуюся личную ученицу. Та неплохо освоилась с цигуном и, возможно, чтобы сгладить неприятные впечатления шифу, продемонстрировала весьма приемлемо изящный спуск. Не то чтобы Шень Цинцю вообще может на неё злиться.       Как только ноги Нин Инъин коснулись земли, учёный позволил Сюя выскользнуть из ножен. Лезвие вошло в кору прямо над перепугавшимся таким положением дел паразитом, сверзившимся вниз. Цинцю легко подхватил ожившую кору, тут же попытавшуюся впиться всеми шестью конечностями и пастью, расположенной на брюхе, в руку. Напоролась на плотный барьер ци, без которого Шень принципиально не спускается со своего пика.       Дети смотрели на повизгивающее в руках учителя создание со смесью отвращения и любопытства, а ученица приговаривала что-то вроде: “а я говорила – там что-то любопытное”. “Что-то любопытное” оказалось простеньким древесным паразитом. Шанс развиться во что-то покрупнее был, но был он пока его не заметила любопытна Инъин.        – А можно потрогать? – все ученики вытянули шеи и, кажется, были вполне солидарны с желанием младшенькой полагать неведомую зверушку.              Шень Цинцю, продолжая крепко держать брыкающееся насекомое, вытянул руку. Кто он такой, чтобы ограничивать познавательную деятельность будущих учёных.        – Простой древесный паразит, ожившая кора, для людей опасны только если умудряются прожить достаточно долго, чтобы разрастись до размеров четырёхлетнего ребёнка, а на такое уйдёт, в лучшем случае, лет пятьдесят. – начал лорд Цинцзин, пока Инъин собралась с духом ткнуть в чуть шероховатых хетин – Такие создания больше по части вашего Фэн шишу, они на вершине Юйлинь этих созданий коровичками величают.              Насекомое было передано в руки Мин Фаня, как старшего. Тот принял с честью пусть и отторжением, на время даже конфликт с щенком сошёл на нет, подавленный общей точкой интереса. Это он их это создание ещё есть не заставил.        – Оно, к слову, съедобно. На костре быстро готовится, можно попробовать. – кинул Шень, отходя и наслаждаясь тем, как бледнеют чужие лица, словно он пригрозил, что затолкает им это создание в глотки. Байчжановские дети наблюдают с плохо скрываемым интересом, но подойти никто так и не осмелился, подтверждая наличие невидимой стены меж двух лагерей. Было бы забавно и их тоже заставить "познавать прелести путешествий".              Позже Цинцю имел сомнительное удовольствие наблюдать отчаянные попытки своих учеников замести следы – всё, лишь бы учитель не заставил их питаться насекомыми. А зря – на вкус и по качеству как саранча. По крайней мере, могло быть и хуже.       И пусть Лю Цингэ не смотрит так, будто Шень Цинцю намеренно детей запугивает. Не такие уж они и дети.        – Мин-сюн, помягче, а-Ло старается. – шепчет Инъин, думая, что шифу не слышит, пока Ло Бинхэ прилетел подзатыльник от старшего за неосторожность. Они правда думают, что могут избежать его взора в кустах? Или просто сочли, что ему будет плевать? Какая неосторожность. Тем более, что их копошение даже народ с другого конца лагеря привлекает.              Вернулись они с видом виновных, которым ничего не будет, и заявили, что коровичок сбежал, хотя – Цинцю уверен – что они просто закопали его труп. Какое насилие, так ещё и бессмысленное!              Но ни к чему расстраиваться, у шицзуня всегда есть выход.        – Тогда просто найдём его. – как ни в чём не бывало припечатал лор Цинцзин, – Не можем же мы упустить такой шанс для “приобретения полевого опыта”.              Отыгрывается ли он за то, что Юэ Цинъюань заставил взять с собой маленьких отродий и Инъин? Нет, ну что вы.        – Н-но шицзунь… – выступил Мин Фань.        – Что такое? Неужели ученики не рады приобретению опыта? – прервал Цинцю, не позволяя мрачному веселью отразиться на лице, – Этот мастер не прав в желании показать ученикам новые грани путешествий?              Спорить дальше никто не осмелился. Шень Цинцю умеет быть убедителен.       Краем глаза он заметил слегка злостный блеск в больших очах его девочки-солнышка, припомнившей все обиды.        – Шифу, разве не грустно тогда будет не угостить наших младших боевых братьев?              “Младшие боевые братья” содрогнулись в ужасе.        – Хмпф, если они не спасуют. – на грани слышимости (но, конечно, не совсем, чтобы мини варвары услышали) подстрекнул Мин Фань.              После такого они не могли отказать.        – Лю шиди, не стой истуканом. Или величие благородного Бога Войны не позволяет опуститься до насекомых на костре? – не удержался от колкости старший.        – Ты последний человек, от которого я хочу это слышать. – шиди нахмурился, но подошёл, уж еде он проиграть не может.        – Ну, других вариантов здесь нет. – не ученикам же такое говорить, не так ли.              Байчжановец начал закипать, но потворствовать желанию змея развлечься за свой счёт не стал, подойдя к костру, просто чтобы собственные ученики не использовали его как оправдание бегству от участи навязанной Цинцзиновцами. А вот нечего было оскорблять змеиное гнездо, коль не готовы к контратаке. Нечего тактикам со стратегами тягаться, так ещё и на чужом поле. Хотя это громко сказано, конечно, но будет им урок на будущее. С учёными если и бороться – то только на мечах и прочих видах оружия, которое можно взять в руки, в противном случае вашей участи можно посочувствовать. Лю Цингэ точно знает – собственными глазами приходилось наблюдать. Впрочем, в прямом столкновении тоже расслаблять никогда не стоит, подтверждение тому, вон, восседает на плоском камне, как император – на троне, с тем же величием и высокомерием, пока подданные вошкаются. Шень Цинцю вообще случай уникальный. Как бы он ни бесил – признание своё мес Сюя всецело заслужил, и гуй с ним, что бабник. Поразительным образом, этот человек, пришедший буквально на крайней грани возраста, когда совершенствование этим самым возрастом будет подкошенно, умудрился стать одним из сильнейших заклинателей Поднебесной. Они с главой школы пришли в одинаковом возрасте, один за другим, с промежутком в два года, оказались старыми знакомыми, так ещё и оба оказались одарены великолепными духовными корнями, тот же Юэ Цинъюань, можно сказать, сильнейший. Бывают же чудеса, как смеялся когда-то шифу, говоря, что поколение “Цин” богато на даровитую молодёжь. Во всяком случае, Шень Цинцю – сильный противник, сражающийся с умом и фантазией, умело использующий окружение, заставляющий сильно так напрячься. Если бы не методы в реальном бою, которые можно смело называть подлыми и жестокими – можно было бы назвать великолепным праведным совершенствующимся, но на деле, он из раза в раз заставлял праведное сердце гореть от гнева на его методы, из-за чего было развязано множество ссор и большая часть травм с миссий были принесены именно от рук друг-друга, а не очередного демона, который не то чтобы на самом деле стоил их внимания. Лю Цингэ и сейчас не одобряет это всё, вот только спорить оказалось совершенно бессмысленно – в плане упёртости шисюн оказался противником ещё более сильным, чем мог показаться.       Тёплый свет костров падал на чужое спокойное лицо, тем не менее холодное настолько, что кажется, будто коркой льда покрыто. Цингэ понять не мог – освещение делает его черты мягче, или наоборот – тени от такого освещения делают его только острее. Но что можно сказать точно – Лорд Цинцзин пугающе притягателен, пусть и совершенно не соответствует канонам красоты, говорящим о нежности и плавной округлости черт. Можно было бы списать то, что Лю Цингэ находит это красивым на его любовь ко всему, что может представлять угрозу жизни, вот только поклонники и поклонницы лорда пика учёных исчисляются числами с более чем одним нулём. Он очень красив, пусть и разглядывать его и весьма нежелательно. Помимо того, что это неприлично, так ещё и создаётся впечатление, что тебе глаза выколют, если переборщить. Лю Цингэ бы рискнул, просто чтобы подраться, но лучше в другой раз.       А пока на повестке странная мерзость, которую “великий и ужасный” лорд Цинцзин предложил вкусить, так ещё и Бога Войны Байджань к несуществующему столу позвал.              Особый интерес к готовке проявил младший ученик вершины учёных, которому, возможно, лучше бы жилось на Аньдин.       Если когда-то он мог вызывать у своего шицзуня раздражение (особенно когда Инъин звала его а-Ло, вызывая самый неприятный ряд ассоциации, но позже просто как-то притёрлось), то сейчас это только разочарование. Когда-то Лю Цингэ сказал, что пацан даровит, Цинцю и сам это заметил, но мальчишка, почему-то, вызывал какое-то глубинное чувство тревоги. Как будто знаешь, что рядом демон, но не видишь его. П в случае Ло Бинхэ – ещё и не чувствуешь. Помимо поднявшего голову шестого чувства Шень Цинцю, вообще ничего подозрительного, он проверял, разве что щенок просто крепче сверстников, но ничего криминального. Лорд довольно скоро совсем забыл про него, просто время от времени получая доносы на него и выдавая соответствующие наказание. Здесь и крылось разочарование, казалось, что пацан вообще не работает над собой. Мозгов будто нет, ну или просто притуплены какими-то своими установками. Цинцю, вот честно, не до детских разборок и проблем, он большую часть детей вообще по имени не помнит, главная его забота – убедиться, что никто не умер, да провести какие-то лекции, а там и просто количество детей знать достаточно. Со всем остальным разбираются либо сами, либо с помощью старших – лорда отвлекать можно только в крайнем случае. Давно бы его на Аньдин, но Шень не привык брать слова назад – щенок либо выучится, либо помрёт в процессе, чего в карьере Шень Цинцю ещё не случалось и слава небу. Насколько бы он ни не любил детей, убивать их он не намерен, даже столь противного душе щенка. Тем более – тот любимчик Нин Инъин (хоть и давно пора понять, что прятаться за её юбкой – дело бессмысленное и даже вредное, но зверёныш упорен).       Зато к костру быстро приноровился, да и в целом неплохо показывает себя в бытовых вещах. Может, лучше правда на Аньдин его перевести? Эта миссия может стать последним шансом остаться на Цинцзин, а там и посмотреть можно.       Если он эту миссию переживёт, конечно, учитывая очень медленно но уверенно подкашивающееся здравомыслие Цинцю, по мере приближения к личному кошмару. Остаётся надеяться, что у Лю Цингэ хватит чести и осторожности на защиту пятерых учеников, ибо за себя учёный ручаться уже не сможет. Цинцю очень старается не думать об этом, пока успешно.              А с готовкой уже закончили, на семи деревянных палочках красовались куски коровичка, Шень Цинцю лично разделанные, ученик Ло даже закусь состряпал. На всякий случай, видимо. Ну и на нормальный ужин.       Шень Цинцю не без удовольствия наблюдал за кривыми лицами детей. Первым сиганул в полымя ученик в белом, тот, что помладше и перекосило его так, что почти жалко стало. Почти.        – Что там хрустнуло?! – спросил позеленевший Цзоу Бай.        – Либо кусок панциря, либо какой-то орган. – добил бедолагу его же шифу, даже не моргнувший лишний раз, когда одним махом проглотил всё, что было на импровизированной шпажке.              Остальные, кроме Инъин, попытались повторить его “подвиг” в разном темпе и с попеременным успехом. Да, это была хорошая затея. Штука не особо сытная, особенно в таких порциях, но на первый раз пойдёт.       А вот юная лисица норовила избежать участи.        – Шифу, можете взять порцию этой Ин-эр. – и пару раз хлопнула ресничками, ради правдоподобности благочестия своих намерений. Вот только на Шень Цинцю такое не работает и на “папа доешь (всё что не вкусно)”, не ведётся.              На счастье выглядящих совершенно преданными соучеников девочки.              – Как этот мастер может обделить свою ученицу ценнейшим опытом? Ешь, пока не остыло, потом оно мерзким станет.              На лице Ин-эр читалось одновременно: “ну, попытаться стоило” и “как можно стать ещё более мерзким”. И надкусила.              – О. – карие глаза округлились и стали ещё больше, – По вкусу на курицу похоже…              Шень Цинцю тихо хмыкнул, раскрывая веер. Хоть кого-то из учеников не перекосило.       Шень Цинцю в первый раз тоже сомневался, вот только у него вообще выбора не было, ровно как и столь спокойной обстановки и возможности закусить. Был только он сам, истощение и закончившийся провиант. А ещё пока отсутствующая инедия. Положение не из простых – лучше научиться терпеть отвращение и различать съедобное-несъедобное, чем потом метаться.              Как-никак, теряться в безысходности всегда найдётся повод похлеще, уж Цинцю это знает.              Уже завтра они прибудут на место.