Город Смерти

      Воздух душит без рук – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Нижние одежды неприятно липли к телу, так что не просто изящность движения поддерживать не хотелось – просто шевелиться лишний раз казалось великим испытанием. Но это было не то, что ожидается от весёлой и активной Цю Хайтан, ей нужно сохранить внешний опрятный облик и светлое выражение лица, даже когда рядом единственный сюнчжан. Особенно когда рядом сюнчжан. Пожалуй, лучше потерпеть удушливый воздух, становящийся ещё тяжелее в присутствии единственного живого кровного родственника, чем буквальное удушение. Шансов выжить как-то побольше.       Обувка стучала по уложенному тёмной доской лакированному полу. Хайтан пыталась сделать походку легче, невесомее, той самой – девичьей, как у феи, вот только привычка постукивать пятками всё не уходит и предупреждает жителей особняка о её приходе. Особенно хорошо подмечает приход молодой госпожи Цю У Янмей – жена сюнчжана – обладательница поразительно хорошего слуха. Этот раз не стал исключением. – Ах, Тан-мэй, рада видеть тебя в столь погожий день. – госпожа дома Цю одарила Хайтан ласковой улыбкой, глаза очаровательно прищурились, позволяя в уголках выступить мелким “гусиным лапкам”, поразительно не делающим женщину старше, – Сегодня прибудут дорогие гости с Цанцюн, ты, небось, вся в ожидании?       Цю Хайтан не сдерживала светлой улыбки – одну из немногих искренних за последнее время. Компания У Янмей всегда была приятна, несмотря на происхождение невестки, пусть поначалу молодая госпожа Цю и относилась к ней с осторожностью. Позже это переросло в переживание за саму Янмей, но та была совершенно в порядке.       Либо Цю Цзянло не сделал ничего из ряда вон выходящего, либо ничего выходящего за рамки бывшей продавщицы весны.              Сам факт того, что сюнчжан вместо того, чтобы взять в жёны девушку статуса повыше, ради его же поднятия (из-за материальных благ, кто бы отказался от связей и хорошего приданного) – странный и, в первую очередь, несколько пугающий. Имело смысл бояться и за себя, и за девушку, но… обошлось. У Янмей оказалась удивительно светлой и приятной, она даже не задавала вопросов о том, почему Цю Хайтан всё ещё в отчем доме. Это было мило с её стороны – не спрашивать лично. Спелись они поразительно быстро. Хайтан не могла не почувствовать приятного родства с девушкой, с которой они делят общую беду, даже если та об этом не совсем знает – они обе так или иначе имеют дело с Цзянло.              Этим кровосмесительным ублюдком.              Цю Хайтан улыбнулась шире. Нельзя не радоваться приезду заклинателей, ведь даже если забыть о происходящем в городе – событие страшно волнующее.        – Конечно в ожидании, Ян-цзе! – защебетала Хайтан, – Настоящие заклинатели, так ещё и из такой знаменитой школы!              Цю Хайтан мечтательно вздохнула. Господа совершенствующиеся должны остаться именно в их доме, а это означает одно – безопасность. Может, это и продлится лишь до тех пор, пока не очистят дом наместника Го от… Хайтан, честно говоря, не знает чего, но у жителей особняка поголовно ухудшилось самочувствие. Так что сам наместник тоже временно проживает в поместье Цю, как в самом дальнем месте от всего происходящего.       Нет, даже здесь пропало пара человек, но это ничто по сравнению с ближайшими деревнями и остальной частью города. Как минимум, дело было не только в пропажах. Где-то начались проблемы со скотом, где-то люди чуть ли ни со страху помирают, увидев нечто, пришедшее, кажется, на запах смерти. Всё придёт в упадок. Когда-то богатое из-за торговли место попросту запустеет, стоит придать всему большей огласки. Это наместник Го вовремя ещё спохватился с зовом заклинателей. Самое пугающее – источник до конца неясен, словно само небо прогневилось и наказывает за что-то. В каком-то роде, Цю Хайтан и сама в это верит.       Оттого лишь страшнее за собственную жизнь, ибо их дом не меньше заслуживает наказания, их почти благополучие кажется затишьем перед бурей. И ведь не станут Небеса спасать опороченную девку. Единственный человек, который действительно готов сохранить её жизнь, даже зная обо всём – и есть гость худших кошмаров. Но если господа совершенствующиеся со всем разберутся – её жизнь не станет хуже!       Впрочем, чтобы всё оставалось как есть, тоже совсем не хочется, но что ей остаётся?              Так что не стоит винить её в том, что уже этим вечером она испытала отвратнейшую смесь из обиды и надежды, стоило прибыть заклинателям с Цанцюн.              Мир вокруг как будто расплылся. Она просто не могла оторвать взгляд от словно ожившего мертвеца – не меньше. Вот только как будто только она заметила. Ни у сюнчжана, ни у зеленоглазого воплощения смеси надежды и отчаяния не мелькнуло и доли узнавания (лишь сюнчжан смотрел слишком пристально в светлую зелень глаз гостя, но Хайтан могло показаться). И если в невежество Цю Цзянло верилось хоть как-то (вряд ли в благородном заклинателе можно узнать тощего пацана, которым он был), то вот в неосведомленность… Шень Цинцю верилось слабо. Он не просто так покинул дом Цю. Сбежал, как оказалось, а не умер, как в своё время думала Цю Хайтан. Конечно, сначала ей сказали, якобы тот ушёл, подлец эдакий, неблагодарный, и нечего по нему горевать. Открытие иной стороны медали по имени Цю Цзянло, принесло иные идеи в юную, напуганную до ужаса, головку Цю Хайтан – стоило вспомнить о дорогом друге, повспоминать мелкие детали, которые тот был просто физически не способен скрыть, вроде редкой хромоты или тёмных пятен на подоле, вороте или рукавах, не совсем похожих на случайную грязь, как возникла новая идея – он закопан где-то в лесу и никто об этом не узнает, даже не подожжёт бумажных денег. И ведь Хайтан может постичь та же участь. Она ведь не дура. Наивная, но не тупая. Это немного разные понятия сами по себе.       И вот теперь она видит, что тот правда сбежал. Но осуждения в собственном сердце не находит. Лишь обиду и робкую надежду быть спасённой.              Вот только он ей ничего не должен. Даже если обещал жениться – не должен. Она хорошо понимает, что сюнчжан мог сотворить; с того момента, как он приоткрыл уродливую дверь, он перестал намеренно скрывать некоторые… вещи.       Верно, Шень Цинцю ничего ей не должен – он просто спасал свою жизнь. Он, даже если бы захотел, не смог бы помочь. А Цю Хайтан никак не помогала, лишь надоедала и создавала другим проблемы.              Честно говоря, она вообще была плохим другом, невнимательной невестой и просто капризным ребёнком. В голове всплывали яркими картинками все те разы, когда её а-Цзю просил просто посидеть вместе, а она всё пыталась затащить его в очередную подвижную игру. Даже думать не хочется о том, почему ему так невмоготу было двигаться – сознание научилось подкидывать самые худшие варианты. Тем более не хотелось знать, как ему приходилось расплачиваться за некоторые её выходки. Зато было ясно, почему именно многие подарки никогда не оставались при нём слишком долго, и причина точно не во внезапной неряшливости всегда аккуратного мальчика. Сяо Цзю был вещью, рабом, не стоило тратить на него господские дары – такого было “скромное” мнение сюнчжана.              Цю Хайтан подташнивало.              Если а-Цзю был вещью, то а-Тан оказалась любимым питомцем. Просто разные виды собственности.              И потеряв любимую игрушку – о, словно впервые открытыми глазами Хайтан хорошо увидела, как Цзянло злился и раздражался, был на грани истерики, как когда-то в детстве, стоило родителям отнять потрепавшуюся или сломанную игрушку и выбросить – он сделал всё возможное, чтобы оставить зверушку под боком. Выдал-таки за собственность семьи, следуя древней схеме “оставить и приданое, и девушку внутри клана”, а потом этот несчастный – как сказано в официальной версии событий – помер непонятно как, непонятно где, непонятно за что.              При этом Цю Цзянло продолжал себя вести так, будто ничего не изменилось. Даже когда вытряхивал из “мэймэй” душу.       Потому что других доступных зеленоглазых не нашлось. Всех рядом собрал, одного потерял, вот и взялся за сестру, сверкающую тёплыми и тёмными, как сосновая роща, глазами.       Это буквально единственное, за что Хайтан смогла уцепиться, почему бы сюнчжан именно за них так вцепился, ибо остальным так не везло – остальные либо не попадают под руку, либо пропадают довольно скоро. И цвет глаз – буквально единственная их с Шень Цинцю общая черта. Пусть цвет и не сказать чтобы идентичен.       Цю Хайтан просто не понимает, чего Цю Цзянло хотел добиться.              Но ведь сейчас всё изменилось. Сюнчжан по сравнению с Шень сяньси – просто ничтожный торгаш, не более.              Если.              Если, вдруг, для а-Цзю хоть что-то да значило время, проведённое вместе, если в этом было хоть что-то хорошее. Он мог бы помочь. Может, не выполнить обещание взять в жёны, но помочь. Если бы он только захотел хотя бы отмстить Цю Цзянло. Он мог бы помочь этим не только Цю Хайтан – много кому.       Хайтан было хорошо, когда они были вместе, ей было весело, а-Цзю правда её слушал и если она ему хоть на кроху нравилась… хрупкая надежда хризантемами цветёт в сердце, пока мужчины разговаривают с группой совершенствующихся.        – Этот Мастер благодарит господ Цю за тёплый приём. – голос глубокий и тихий струится без заминок и дрожи, буквально принуждая вслушиваться в каждое из простых и вежливых слов учёного.              Лю Цингэ здесь не нравится. Людей много, место странное, атмосфера дружелюбная, но слишком тяжёлая. Какая-то девица странно, с замиранием, смотрит на Шень Цинцю, а тот больше сосредоточен на попытках выпутаться из назойливого диалога – это видит даже Лю Цингэ, но явно не господин Цю, рассыпавшийся буквально во всех возможных вежливых приветствиях и словах, которых вообще возможно, прежде чем, наконец, дать им шанс отвязаться повежливее. Хотя Лю Цингэ предпочёл бы более грубый способ отшить его. Уж больно пристально тот смотрел, порой даже позволяя себе прямо заглянуть в глаза лорду Цинцзин, несмотря на видимую покладистость.       Неужели Шень Цинцю не видит этого? Обычно от него уже поступили бы колкие упрёки, заставляющие неподготовленного собеседника сгореть со стыда, но вот он просто игнорирует чужую назойливость.        – Мы всегда рады, господа заклинатели. – голос молодого человека сладок, он чуть ли не стелиться под Шень Цинцю, Лю Цингэ с трудом не даёт выступить отвращению на лице, даже если это несколько предвзято. Странный это тип, чутьё подсказывает, что что-то не так.              Из-за позднего времени особого смысла начинать опрашивать население не было – на ночь глядя никого и не опросишь толком, да и в первую очередь им следовало бы разобраться с домом наместника, чего во тьме делать не следует – нечисть сильнее. Можно конечно так сунуться, даже наткнись они на что – вряд ли хоть кто-то в Цзянху сможет противостоять лордам Цинцзин и Байчжань одновременно, но ученики совсем замотались в дороге, а они тут, вроде как, опыта набираться должны, да и без нормального контекста работать никому особо не хочется. Шень Цинцю ещё в дороге предположил, что есть шанс, что источник бед именно там, но рассчитывать особо не стоит. В общем, сначала следовало бы опросить непосредственно наместника Го и его семью, вот только прибыли они достаточно поздно, что их пришлось бы будить (это, собственно, причина по которой их приветствовали только слуги, подавшие чай в приёмную, да хозяин дома с сестрой, пока хозяйка быстро отправилась распоряжаться о подготовке комнат). Не самое удачное прибытие, но что поделать.              Поместье крупное, богатое – это видно, но не светит об этом на всю округу неуместным блеском, как то бывает у внезапно или быстро разбогатевших. Просто подчёркивает достаток торговцев.              Шли – слава небу – молча, тишина давящая, но оно и понятно – над всем городом висит мрачная атмосфера нависшей беды. Причём сложно сказать, как давно это вообще началось.              На подходе к гостевому крылу их ожидала госпожа Цю, сверкающая дружелюбной улыбкой. На вид куда моложе своего мужа – примерно одногодка его младшей сестры, на чьём круглом лице нет ни единой морщинки, в отличии от господина Цю. Нет, он вовсе не стар, но мимические морщины уже проступают на постоянной основе, напоминая о неумолимом течении времени.        – Надеюсь пребывание в нашем доме будет комфортным для уважаемых лордов и их учеников. – голос лился как птичья песнь, она казалась почти неестественно радостной их прибытию, но недостаточно, чтобы это казалось наигранным. Пожалуй, самая приятная личность здесь.              Все комнаты расположены близко друг к другу и у каждого своя, что, безусловно, удобно. Скомкано распрощавшись все отправились на боковую.              Почти.              Довольно скоро Лю Цингэ расслышал чей-то топот напротив своих дверей. Человек, очевидно, пытался пройти мимо неслышно, но безуспешно. Лорд Байчжань уже успел распахнуть дверь, крепко сжав рукоять Чэнлуаня, но вместо преступника увидел девицу, почти напротив дверей лорда Цинцзин.              Нарушительница аж подскочила от страха, неловко запутавшись в подоле светло-розового – цвета, вероятно, слишком детского для её возраста, но смотрящегося удивительно гармонично – жуцюня, симпатичное личико шокировано вытянулось, тёмные глаза округлились как блюдца, она побледнела, покраснела, позеленела и снова побледнела, чуть ли ни в обморок упав. На злостную преступницу молодая госпожа Цю уж точно не походит. Да и выглядит весьма прилично, при полном параде, все украшения всё ещё в волосах, одежда даже не примята.              Цю Хайтан положила руку на грудь в попытке успокоить бьющееся как дикая птица в клетке сердце. К такому её жизнь не готовила, хотя казалось бы!              Пугающе красивый мужчина осматривал её с таким подозрением, что становилось попросту не по себе. Стального цвета глаза грозно сверкали в лунном свете, изящные, тонкие и почти по девичьи нежные черты исказила хмурая гримаса, так что Хайтан хотела просто спрятаться, вот только вряд ли ноги успеют унести её достаточно далеко до того, как их переломают.        – Что молодая госпожа забыла здесь в столь поздний час? – мужской голос пробирал до костей, Цю Хайтан не сдержала дрожи. Она бы всем сердцем восхитилась его звучанию и говору, если бы её не одолевал необъяснимый страх.              Она молчала, возможно, слишком долго.              Лю Цингэ начал закипать.        – Я-я просто… – девушка нервно огляделась, пошатнувшись, – Я хотела встретиться с лордом Цинцзин. – под конец фразы она чуть-ли не осипла, говоря прерывистым шёпотом.        – Зачем? – воин заметно помрачнел.        – Этой Хайтан есть что сказать. – молодая госпожа Цю потупила взгляд.              Цингэ приподнял бровь. Девушка начала говорить вовсе на грани слышимости, едва открывая рот. Выглядит это всё до ужаса подозрительно, чужая тревога буквально кожей ощутима. Вот только, случись с ней что-то, что требовало бы срочного вмешательства заклинателей, уж вряд ли особняк оставался бы столь тих.       Но до того, как Лю Цингэ успел сказать хоть что-то, раздался очень уж характерный щелчок.        – Если молодая госпожа хочет что-то сказать, то она вольна говорить. – тихий мужской голос и предшествовавший ему щелчок веером стали единственным предупреждением о прибытии третьего человека.              Ничего удивительного в том, что Шень Цинцю их услышал и вышел нет, но вот Цю Хайтан вздрагивания сдержать не смогла.       По вине одного господина в белом всё пошло под откос, и нужно было выкручиваться. Как-то.        – Может, чаю? – это уж совсем глупо. Лишь бы не отказали, хоть время подумать будет. И хоть немного унять тянущий к полу страх.              И, слава небесам, её мысленные мольбы были услышаны – лорд Цинцзин захлопнул веер и кивнул.              Девушка вела заклинателей по коридорам в, даже почти не неловкой, тишине, и лишь звук шагов нарушал абсолютный покой в тёмных коридорах, где не было зажжено ни единой свечи. Лишь через бумагу окон просачивался не слишком яркий лунный свет. Не желая бродить по тёмным коридорам в компании двух мужчин, Хайтан довольно быстро свернула в сторону внутреннего двора. Дева Цю вообще не очень любит темноту и почти завидует совершенствующимся, которые, по слухам, хорошо видят даже в темноте, а судя по совершенно уверенной походке этих двоих – слухи правдивы хотя бы отчасти.              Луна сегодня светит ярко, а Цю Хайтан нарушает все приличия. Ей, впрочем, не впервой. Если задуматься, она и правда часто выходила за рамки приличий, ей много позволяли даже в уже зрелом возрасте. Где это видано, чтобы девица благородной крови в одной комнате с юношей ночевала? Пусть они были детьми ситуацию это мало меняет.              И тем не менее, Хайтан рада, что у неё есть эти воспоминания, не опороченные временем и реальностью, даже если второму их участнику они уже безразличны. Когда они были детьми для Цю Хайтан всё было проще. Она могла просто притащить милого мальчика-раба к себе в комнату и из прихоти провести полдня в своей "берлоге" со стащенными из семейной библиотеки книжками.              Солнце заливало просторную комнату мягким светом, ласкало лучами щёки. Сяо Цзю садился на ковёр у кровати, устраивался поудобнее, брал в руки какой-нибудь сборник с насекомыми, найденный в дальнем углу на пыльной полке, а-Тан подбиралась к краю – тогда ещё кажущейся большущей – кровати, подпирала голову ладошками и они вместе рассматривали и читали что могли, под восторженные комментарии самой Хайтан и замечания Цзю, когда он видел знакомых для себя созданий.       Длилось это вплоть до побега а-Цзю, оставившего всё позади и не оставившего после себя ничего, кроме воспоминаний.              А вместо него вернулся Шень Цинцю, никак с этим местом не связанный.              Цю Хайтан всё больше сомневается в своих решениях, но отступать теперь некуда.              Вот поэтому она посреди ночи застряла с двумя мужчинами на небольшой кухне и подаёт им бирюзовый чай сорта Гуй Хуа, чей лёгкий фруктовый аромат мгновенно наполняет пространство, позволяя глубже вдохнуть, и стараясь даже не смотреть в сторону фениксового улуна. Ради всего святого, она бы не стала поить гостей этим.       Хотя, возможно, стоило налить гостям из секты Цанцюн “восемь бессмертных”? Или ограничиться зелёным чаем? Или бессмертные вовсе предпочитают белый? Аж голова кругом.        – Если молодой госпоже есть что сказать по делу, то сейчас самое время. – произнёс Шень Цинцю, откладывая веер и принимая чай. И Цю Хайтан ему за это благодарна.              А ещё она благодарна себе за предусмотрительность.        – Вот. Это слухи, которые я смогла собрать. – перед лордами, в центр стола приземлилась небольшая стопка бумаги, – Здесь далеко не всё, но наши работники живут в разных частях города и многое рассказывали. Возможно, это упростит вашу задачу…              На самом деле, сама Цю Хайтан не уверена в полезности своих записей, она делала их от скуки и одиночества, а с собой принесла чтобы хоть немного смягчить первое впечатление спустя долгое расставание. И все не зря!        – Тут почти ничего не сказано о вашем поместье. Неужели ничего не происходило? – лорд Цинцзин поднял глаза от текста и протянул листки боевому брату.              Хайтан кивнула. На самом деле, это весьма подозрительный момент, особенно со стороны. Сюнчжан считает, что дело в любви духов предков и его верности Конфуцианским учениям – конечно – ну или просто говорит так.        – На самом деле в нашем районе и правда тихо. Потому наместник Го остановился именно у нас. Несколько человек из поместья, всё же, пропали. – девушка сделала короткую паузу, собираясь с мыслями, – и были убиты. Но все они просто приходят сюда на работу, а живут у себя в домах; кто-то в самом городе, кто-то в ближайшей деревне. Вот только все они были на отгулах, да и погибли по разному. Одна моя личная служанка и бывшая кормилица… – Цю Хайтан удалось разглядеть искру интереса в зелёных глазах, – была растерзана прямо у себя дома. Одна из первых жертв.              Это была замечательная женщина, совсем уж старая к моменту своей смерти, с полностью седой головой и лицом полностью в морщинах. Кормилица лелеяла свою маленькую госпожу, играла с Хайтан чуть ли не чаще всех остальных, (несмотря на хромоту из-за сломанной ещё в молодости правой ноги) и никакие капризы не могли её отвратить. Она даже с весьма необщительным Цзю ладила и приносила им обоим рыночные сладости, которые дети ждали как настоящее сокровище (ведь для Тан-эр их получать было куда интереснее, чем легкодоступные вкусности от родителей и Цзянло, а для мальчика раба это было просто единственной возможностью получить какое-нибудь лакомство). Тёплый голос этой женщины согревал душу и тело, а после смерти родителей она смогла восполнить недостаток материнской любви. А-Ло, а-Цзю и кормилица с лихвой заполняли пустоту в сердце.              У этой женщины было поистине золотое сердце. Хуже всего было обнаружить его отсутствие на похоронах.              Солнце в тот день пекло нещадно, усиливая кладбищенский смрад, пока Цю Хайтан наблюдала, как её дорогую старушку закапывают. Бедная семья не могла обеспечить богатые похороны, а Хайтан узнало обо всём слишком поздно чтобы помочь. Родные дети кормилицы попросту побоялись обращаться за помощью, молодая госпожа вообще лишь чудом узнала о похоронах, и то только потому, что лично пришла к семье и спросила, после того как до неё дошли печальные вести. Солнце пекло тёмную макушку, слизистую глаз беспощадно сушило. Сил плакать не было – все слёзы иссохли ещё ночью.       Труп тщедушной старушки, кажущийся ещё тоньше чем раньше, лежал в могиле. Под тонкой серовато-белой тканью неровно бугрилась грудь – вывороченные рёбра так и не смогли ровно уложить. Открытая рана сикось-накось заштопана. Как смогли так и сделали, на большее ни сил, ни денег не хватило – остаётся замаливать.        – У жертвы вырвали сердце? – учёный прервал воспоминание.        – Своими глазами я, конечно, не видела, но семья сказала именно так.        – Частое это явление?        – Большинство ушли из жизни таким образом. Точнее сказать не могу...– с сожалением признала Цю Хайтан. – Но относительно недавно погиб наш конюх, его пока не успели похоронить. Можно попросить у семьи осмотреть тело.              Заклинатели переглянулись. Они могли бы и сами это узнать, но лучше раньше, чем позже. Да и было бы неплохо иметь под рукой кого-то этой семье знакомого, чтобы обойтись без лишних объяснений.        – … Цю гуньян, наверное, чего-то хочет. – сделав короткую паузу, даже не спросил – поставил перед фактом, Шень Цинцю, – Лю-шиди, хватит сверлить барышню взглядом, ты её пугаешь.        – С чего бы? – “Лю-шиди” мгновенно ощетинился.              Цинцю выглядит так, будто еле сдерживается, чтобы не закатить глаза, ну или хотя бы стукнуть воина по его дубовому лбу.        – Может, Лю-шиди пойдёт присмотрит за учениками? Дети нынче своенравные, как бы не разбежались.        – Шень Цинцю, ты..! – лорд Байчжань вспыхнул как керосин.        – Что я? Хочу остаться наедине с красавицей? Конечно. – сложно сказать насколько он серьёзен. Хотя это скорее Цю Хайтан хочет остаться наедине с красавцем, а не наоборот, стоит признать.              Лю Цингэ подорвался, чуть ли не пролив весь чай на столе, глядя на Шень Цинцю с таким возмущением, что аж не по себе. Вот только не по себе здесь стало только Цю Хайтан, ведь сам Цинцю воспринял это со спокойным лицом и каменным сердцем. Хайтан восхищена.        – Неужели шиди ревнует? Ему не хватает внимания этого шисюна? Или Цю гуньян удалось привлечь взор и сердце Бога Войны Байчжань?              Давно Цю Хайтан так не жалела о сделанном глотке чая. Большая его часть оказалась выплеснута на пол от резких заявлений учёного и ей даже не стыдно, скажите спасибо, что через нос не полилось.       Лю Цингэ повезло больше чисто из-за отсутствия чая, но вот воздухом он поперхнулся, попутно краснея то ли от смущения, то ли от злости. Что же, Цю Хайтан хотя бы не одинока в своих переживаниях.        – Разврат-..!              Лорд Байчжань прервался на полуслове, сделал ещё несколько попыток выдавить из себя что-то, но кажется решил, что бороться с учёным на его правилах – дело гиблое и слишком трудоёмкое, развернулся и ушёл, громко хлопнув дверью. Разве что ножкой не топнул в обиде на “развратника”.        – Мы должны быть благодарны, что у него хватило ума не скандалить посреди ночи. А ведь раньше и не такое бывало. – сказал лорд Цинцзин и чинно сделал глоток чая. Он казался просто пугающе расслабленным, будто это не он довёл своего шиди до состояния, в котором он мог бы закатить скандал (и имел бы на то право).              Шень Цинцю молчал, оставляя первое слово в намечающемся разговоре за Цю Хайтан. Она благодарна за выпроваживание лорда Байчжань, но начать оказалось сложнее, чем она думала.        – Вы очень изменились. – она зашла немного окольно, проба пера. На ты, как когда-то в далёком прошлом, Цю Хайтан обратиться всё же не смела.              Кожу покрыла испарина, но не от ночной духоты, скорее от страха неизвестности.        – В лучшую или в худшую сторону? – вопрос немного застал врасплох.        – … В лучшую. – Несмотря на паузу в начале и тоску в сердце, Хайтан вовсе не лукавила и звучала уверенно в своём вердикте. У мальчика без имени из прошлого и у этого благородного совершенствующегося из общего один только нефритово-зелёный цвет глаз да острота черт. Он набрался уверенности, речь – изящества в самих интонациях, спина прямая как бамбук, взгляд стал ещё острее. Шень Цинцю – человек и с гордостью, и с силой в достатке, в отличии от скромного сяо Цзю.        – Молодая госпожа, если быть откровенным, тоже очень изменилась.        – В лучшую или в худшую сторону? – как-то робко всё же спросила Цю Хайтан.        – Вы словно стали мудрее. – смягчил слова “пришибленнее жизнью”, Цинцю, – Не поведаете, как набрались?              И тут Цю Хайтан прорвало. Она, всё же, простой человек, а держать всё в себе было очень тяжело. Сколько лет прошло? Когда Цзю покинул их, ей было четырнадцать – сяо Цзю только исполнилось пятнадцать – в шестнадцать она вышла замуж за собственность семьи и жизнь повернула куда-то не туда.              День свадьбы казался самым обычным, никакого волнения, к собственному же удивлению, Хайтан не чувствовала. И всё же это был праздник, к этому моменту она успела забыть о прошлой любви, пусть жениха и не любила вовсе, они и не говорили ни разу. Тогда она думала, что у них впереди длинная дорога – полюбить ещё успеет, молодая госпожа оставалась в родном любимом доме и могла веселиться целый день – не то чтобы она раньше не могла себе такого позволить – не думая ни о чём. она была молода, наивна и полна надежд. Любимый гэгэ, её а-Ло, ходил где-то рядом, развлекал разговорами и задарил подарками, отлучившись лишь к вечеру.              Начало зимы, красные одежды лежали на теле плотным коконом, не позволяя замёрзнуть, она ждала в комнате, сидя на большой кровати, покрытой белыми хлопковыми простынями, как примерная невеста, коей она в своих глазах и являлась. Дева Цю испытывала странную тревогу и… замешательство, пожалуй. Она определённо не ждала этого момента, побаивалась даже, но ничего критичного – ей так или иначе пора замуж, да и почтение к предкам требует наличия детей (невозможность их зачать считается даже худшим, чем их несвоевременная смерть – не просто же так). Уж лучше так, чем если бы она ушла в чужой дом к тому, кто, возможно, будет ей противен. Хотя вот уже одну ночь спустя она будет мечтать покинуть это место.              Тихо, почти зловеще, скрипнула половица перед дверью, медленно сдвинувшейся в сторону, и в комнату вошёл среднего росту юноша. Не хорош собой, но и не уродлив, несколько родинок, расположившихся на шее и лице даже чуть скрашивали его вопиющую обычность. “А-Цзю был гораздо красивее”, – мелькнула тогда мысль. Впрочем, это проблема исключительно самой Цю Хайтан, которую с малолетства окружали красивые люди, в основном семья, конечно, но ей казалось совершенно естественным, что и её муж будет красив, так что не испытать лёгкого разочарования было сложно и поначалу Хайтан вовсе закатывала истерики а-Ло, перебравшему кучу претендентов. Этот вариант был вполне неплох, хоть и приводил в уныние своей безликостью.              Юноша молодой – примерно возраста Хайтан – выглядел испуганно – казалось, для него это стресс даже больший, чем для девушки. До этого они не общались, но дева Цю предположить не могла, что её муж окажется трусом. А-Цзю трусливым точно не был – кольнуло в очередной раз горькое разочарование.              Но проявлять инициативу она, конечно, не собиралась.              Вот только несмотря на романтичный полумрак, прошедшую свадьбу, поддержку сюнчжана – вся ситуация выходила до ужаса неловкой, вызывая желание сделать хоть что-то. Так и должно быть? Сложно сказать, да и Цю Хайтан уж никогда не узнает, что есть нормальная первая брачная ночь – только если из книг.              Постельное примялось под чужим весом, юноша присел рядом на приличном расстоянии. Казалось, он должен быть счастлив, вот только надев красные одежды радостно вовсе не выглядел – будто вовсе слово сказать боится.              Сейчас Хайтан вряд ли вспомнит, о чём они заговорили – равно как и имя самого юноши – помнит лишь, что заговорила первой и поселившуюся в сердце надежду на то, что они смогли бы жить если не в любви, то в простой гармонии.              Она была страшно глупа и наивна.              Они и начать толком не успели, стоило атмосфере стать легче, лишь перебрались на центр постели и развязали пояса, юноша как-то пошутил, ещё больше оставляя былую неловкость и лишь обречённость в чужих глазах – которую Цю Хайтан в то время не опознала – могла бы напрячь. Её первый поцелуй и поцелуем-то назвать сложно было – почти целомудренное касание губ, прерванное чьим-то хмыканьем.              Цю Цзянло, казалось, находился в помещении с самого начала.              Хайтан вздрогнула от удивления. Нет, есть, конечно, традиция в которой кто-то должен был подтвердить девственнось девушки после брачной ночи, но не в процессе же! И явно не кровный брат невесты!              Дева Цю, на самом деле, ужасно плохо осознавала происходящее, цепляясь за ворот красного ханьфу, ушитого фениксами, в отчаянной попытке прикрыться и не потерять сознание от шока.              Лишь после она осознала простую истину, которая, кажется, лежала в голове сюнчжана – она собственность семьи Цю в самом прямом смысле этих слов. Принадлежит клану как его дочь, принадлежит его хозяевам, как жена раба, без шанса выбраться – её не отпустят, да и никто не возьмёт, пусть и юную, но вдову. Цзянло с самого начала просто хотел оставить своё при себе.       А в тот самый момент оставалось лишь наблюдать как Цю Цзянло с холодным расчетом отбирает жизнь человека – не более чем скота в его глазах – как будто так и должно быть.              Не хотелось слышать слякотного звука рвущейся плоти, чувствовать острого металлического запаха, видеть отвратное преображение а-Ло в чудовище, что будет преследовать и наяву, и во снах. Мутило, хотелось вывернуть желудок наизнанку, в глазах потемнело, Цю Хайтан, казалось, потеряла-таки сознание.              Ненадолго, к сожалению.              Когда очнулась – чьё-то бездыханное тело уже валялось на полу, под обнаженным ступнями была какая-то липкая, горячая лужа и совсем рядом ощущалось чьё-то дыхание, глаза щипало от подступающих слёз, тело забила крупная дрожь, но всё, что она смогла из себя выдавить – жалкий скулёж, язык отняло, она просто замерла, не способная ни отбиться, ни сбежать.        – Не понимаю, почему никогда не задумывался об этом раньше. – голос Цю Цзянло был спокоен. Говорил он так, будто сейчас не происходило чего-то из ряда вон, словно он просто рассказывает как прошёл очередной день, пока он ездил заключать очередной контракт, – В чужой семье моей Тан-эр точно не место, но и позволить опорочить её какой-то челяди – ужасно.              Доводить мысль до конца смысла не имело – коль никто, так это может сделать родной гэгэ. Логики в действиях Цзянло было мало, но уж слишком сложно судить о разумности человека с глазами дикого волка, пусть тот и рассуждает со спокойствием учёного мужа.              Дева взвыла раненным зверем. Руки брата не знали нежности, как то было, пока она была ребёнком, когда он нежно гладил а-Тан по голове, стараясь не растрепать волосы. Она даже не понимала, когда именно всё покатилось в бездну. Винить оставалось лишь сюнчжана и себя саму, пока она была не способна даже взмолить об освобождении. Сознание было предательски ясным, даже ухнуть во тьму не позволяя, пока внутренности разрывало агониеей, а к начавшей застывать крови уже-мертвеца добавлялись пятна собственной.       В какой-то момент желудок, всё же, не выдержал, стоило чему-то толкнуться в глотку. Она дёрнулась в сторону, упала на спину, черт знает как вывернувшись из-под чужих рук. Низ живота пронзило острой болью, но скрутившийся желудок требовал освобождения настойчивей и содержимое вылилось желтоватой жижей с плавающей в ней кусками чего-то неясного. Зловоние забило нос, горло беспощадно жгло, в сторону испачканных простыней и волос даже смотреть не хотелось, не было сил даже стереть блевоту со щеки.       Она с какой-то затаённой надеждой ожидала увидеть в чужих тёмных, как подгнившие фрукты глазах отвращение, что он сейчас встанет и уйдёт, но Хайтан постигло величайшее разочарование.              Ночь никогда не отдаст свои права дню раньше времени.              На утро она обнаружила себя одиноко развалившейся на постели, пока самосознание развалилось в руины. В груди разверзлась пустота. Подумать, что это всё сон не позволяли пока не очищенные простыни; заскорузлые, даже близко не такие белые как раньше, измазанные в крови, блевоте и прочих телесных соках.              Когда-то она думала, что вставать по утрам тяжело, но в тот день совершенно по новому взглянула на словосочетание “тяжело встать с утра”. Ноги отчаянно отказывались держать. То, что она вообще встала – чудо, не меньше. Вот только стоило попытаться сделать хоть шаг, как Цю Хайтан словно порезали той самой шпилькой, которую ей подарил а-Ло на совершеннолетие – со словами, что она уже совсем взрослая – и которую она нацепила и на свою свадьбу как знак, что она стала ещё взрослее. Порезали глубоко, с удовольствием погружаясь в нежную девичью плоть.       Хайтан заплаканными глазами наблюдала, как по трясущимися ногам, липким от испарины, струиться алая жидкость, прямо поверх уже застывших, стягивающих кожу, пятен крови и вод, мать их, просветления. Дышать стало совсем тяжело, зрение плыло, а кровотечение не останавливалось. Кажется, что-то там да повредилось – какие-то багровые сгустки приземлись на чистый пол – труп всё же убрали, как и кровь на полу – и разум потихоньку охватывала паника, но она просто вцепилась в красную ткань платья, висевшего на ней хиленькой тряпкой, так и не снятое ночью, наблюдая за происходящим.       Заглянув в стоящее в комнате медное зеркало, она, всё же, не выдержала и грохнулась на пол, желая более никогда не видеть зрелища столь мерзкого и убогого, разрыдавшись как в детстве на похоронах родителей – так же сильно, с соплями и задыхаясь. На этот раз она хоронила своё детство.              Цю Хайтан вообще чудом не подохла от кровопотери в то утро.              Но выжила.              Вот только в Цю Хайтан что-то надломилось, а вот Цю Цзянло выглядел также, как и всегда. Знать, что у него на самом деле в голове, она не желала совершенно.        – И часто?.. – Шень Цинцю выглядел мрачно. Но, к облегчению Цю Хайтан, отвращения в нефритово-зеленых глазах она не обнаружила.        – Ещё единожды… – но это не тот случай, который она готова вспоминать. Не тогда, когда тело уже трясёт как осиновый лист, грудную клетку сжимает тисками, её мутит, а из глаз вот-вот хлынут слёзы.              Шень Цинцю понял без слов.        – Так ты… – учёный выдержал паузу, подбирая слова, – хочешь, чтобы я спас тебя. Так?              Хайтан пожала плечами, но увиливать смысла не было. Она уже вывалила слишком многое, горит сарай – гори и хата.        – Честно говоря, я надеялась на это, пусть и осознаю шансы.              Они не велики. А-Цзю и а-Тан остались в прошлом, сегодня ночью здесь сидят молодая (или уже не очень) вдова и второй лорд первой, во всех смыслах, секты заклинателей.        – … Этот мастер подумает, что можно сделать. – спустя короткую паузу сказал Шень Цинцю, сделав взмах вновь раскрытым веером. Не согласился, но и не отказал.              На лице неосознанно выступила улыбка. Это уже много.        – К слову. Шень? – Цю Хайтан перевела тему на более мирную. Возвращаться в спальню не хотелось совершенно, и она надеялась оттянуть этот момент. И успокоиться.        – Молодой госпоже нравиться?        – Звучно.        – Этот Шень старался.              Пожалуй, в том, что Цзю сам придумал себе фамилию не было ничего удивительного, хотя она почти ожидала, что фамилию ему даст его учитель с Цанцюн. Впрочем она не знает как там у них устроено.       На самом деле, Цю Хайтан рада за него. Вероятно, жить без имени родного и родового было тяжело. Номер как имя она не воспринимала и в лучшие времена, но тут выбора особо не было. А теперь он – вау – Шень Цинцю. Она всё ещё восхищена, пусть Цин-цю и звучит как насмешка судьбы, даже по её скромному мнению.        – У тебя появилась невестка, как я погляжу.        – У Янмей-цзе? Да. Она хорошая. Думаю, мы даже подругами зваться можем пусть она и куда старше... – Хайтан немного растерялась, но в целом интерес учёного к новому значимому лицу объясним. Так или иначе, Цю Хайтан всегда рада поговорить о госпоже их дома, – До этого она работала в доме Парчовой Луны… Но не подумайте ничего плохого, женщина она очень хорошая!        – Верю. – учёный кивнул, – Молодая госпожа Цю, безусловно, начала лучше разбираться в людях.              Цю Хайтан вздрогнула. Это был камень в её огород или похвала? И почему его так сложно понять?        – Думаю, деве Цю пора спать. – Цинцю допил десять раз остывший чай, – Ты уже носом клюёшь. – неожиданно ласковые слова чуть не заставили вновь распустить сопли. Но лорд Цинцзин совершенно прав, – К тому же, если мы ещё задержимся, Лю-шиди и правда надумает себе самых скабрезных сцен, давайте побережём его нежную психику.              Хайтан не сдержала смешок, поднимаясь со своего места и убирая сервиз.        – Я всё в толк не возьму, вы ладите или нет?        – Не ладим, – последовал чёткий ответ, – но перегрызть друг-другу глотки не хотим. Я знаю его с тех пор, как он одиннадцатилетним боевым карликом по всем пикам хребта гонял в поисках приключений на пятую точку, пока меч не получил. А как получил, продолжил своё бравое дело и вне школы.              Вот уж никак великий и прославленный Бог Войны Байчжань не вяжется с образом “боевого карлика”, которого описал Цинцю. Картина вырисовывалась смешной до колик в животе и Хайтан расхохоталась бы, если бы не была такой уставшей и напряжённой.              Из-за усталости же лорд Цинцзин и вызвался проводить её до комнат – уж больно неустойчивой выглядела девушка.              Очень хотелось пригласить его на ночь в комнату, как в старые добрые, но она, пожалуй, не настолько безумна. Пришлось распрощаться.              

***

      

      Успевший успокоиться Лю Цингэ ждал шисюна, оперевшись о стену в коридоре. Из далека было ясно насколько он недоволен своим положением.        – Вы ведь с ней знакомы, да? – церемониться он явно не собирался.        – С ней? Лю-шиди мог бы и проявить чуть больше такта по отношению к юной девушке. Ну или хотя бы как к человеку старше тебя. – Цинцю прикрыл насмешливый изгиб губ веером. Ну, он не лукавил, Цю хайтан и правда старше Цингэ, пусть и всего на три года – срок мизерный для совершенствующихся.              Если задуматься, она всего на год младше самого Шень Цинцю… Довольно хорошо сохранилась, как для смертной, но при этом словно хуже, чем её невестка – что безусловно странно. Не за гранью, и всё же. С другой стороны, вся чета Цю хорошо сохранились, к великому неудовольствию учёного – если за Хайтан он рад, то Цзянло он бы желал поскорее сдохнуть собачьей смертью, как и подобает мерзкому животному. О, сколько силы воли пришлось приложить, чтобы прекрасный клинок Сюя не распорол уроду брюхо, а после этой ночи он окончательно не знает как будет держать себя в руках. Он достаточно жаден, чтобы хоть в этот раз попытаться забрать когда-то растопившую его сердце девушку с собой, пусть и давно не питает тех тёплых чувств. Он умеет быть благодарным.       Честно говоря, Шень Цинцю почти ожидал, что испугается, вновь попав это место, но вместе с накатившими воспоминаниями пришла лишь глухая ярость, сдерживаемая лишь отработанным с годами навыком держать лицо в любой непонятной ситуации. Вариант бежать даже не рассматривался, хоть какая-то его часть и отчаянно жаждала покинуть город как можно скорее – прихватив шиди, девушку и учеников – даже не оглянувшись.        – Ты не заметил ничего странного? – Цинцю задал куда более интересный вопрос.        – В смысле?.. – на лице лорда Байчжань проступило искреннее недоумение.        – Если нет, то ничего. – Цинцю полагал, что не заметил ничего подозрительного, просто потому что направил все силы на сдерживание гнева. Но если даже Лю Цингэ ничего не подметил – то дом Цю, вероятно, и правда чист на тьму.              А это значит, что либо демоны избегают самого этого места (что мало вероятно, ибо никаких защитных структур здесь нет, даже феншуй не идеален), либо первопричина всего – простой человек, либо избегают кого-то, кто здесь живёт. Или некто, осевший в этом городе, решил навесить парочку подозрений на поместье Цю и лишний раз запутать следы.              Рано делать хоть какие-то выводы.        – Завтра проверим труп того конюха, лучше перед тем, как отправится в особняк наместника. – сам наместник Го, вероятно, будет не особо доволен их решением, но Цинцю как-то плевать. Хотелось бы успеть до того, как труп завоняет и как его похоронят. Раскапывать могилы учёный желанием не горит – не тот опыт, который он хочет повторять.              Лю Цингэ просто кивнул. И всё же большая удача, что этот человек научился слушать за годы их знакомства. Раньше Шень Цинцю хоть как-то его терпел исключительно из уважения к лорду Ли, каким-то образом умудрившегося-таки к моменту наследования титула воспитать из поганца с шилом в заднице и пустотой в голове – человека. Ли Цзинли в своё время фактически спас Цзю жизнь, совершенно случайно найдя его в где-то посреди леса, после того, как бывший раб сбежал от тирании хозяина. Вот так в свои пятнадцать Шень Цзю (на самом деле особо не думавшего над фамилией, ибо придумывать пришлось буквально на ходу) попал на хребет Тяньгун, в Цанцюн.       Так что он просто не мог позволить себе относиться к главному ученику этого человека без толики терпимости, тем более, что тот тогда был буквально ребёнком, только-только начавшим вступать в подростковый возраст.        – И, Лю-шиди, меньше знаешь – крепче спишь. Будь добр не совать нос в дело, не касающееся расследования. – иначе Цинцю боится, что вся терпимость в их взаимоотношениях иссякнет, будто бы и не было никогда. Но это не требует озвучивания.              Имеет смысл надеяться, что Лю-шиди окажется достаточно благоразумен в этой поездке, чтобы не совать нос не в своё дело. Пусть продолжает верить, что Цинцю благородного происхождения и убережет свою нежную психику всеобщего любимца от излишних потрясений.       То как шиди пытался прожечь спину учёного одним только взглядом Цинцю предпочёл проигнорировать, возвращаясь в свои покои.              А пока следует просто дождаться утра.