Good Day Sunshine

      Мью почувствовал его запах, как только ступил одной ногой из машины быстрого реагирования, — этот насыщенный цветочный, неповторимо пьянящий аромат, от которого учащался пульс, обострялись клыки и кожа покрывалась мурашками даже в душном черном бархате липкой майской ночи.       Бросив сумку на посыпанную галькой дорожку, он широкими шагами направился к крыльцу, повернул медный ключ в замке, тяжелая дверь с оглушительным грохотом распахнулась, и он крикнул:       — Галф? Малыш? Га…       — Ш-ш-ш!       Приглушенная брань прервала этот безумный поиск источника аромата, который зашевелился, появляясь, прищуренный и обвиняющий, с только что уснувшим младенцем, сосущим молоко у его груди.       — Что происходит? Что это за кошачьи крики? — шепотом вопрошал Галф, пока они целеустремленно шли по скрипучим половицам коридора к детской двойняшек, укладывая сына Тавана в его кроватку рядом с Лаваной, музыкальный проектор с изображением луны и звезд мягко позвякивал, когда космос подмигивал на темном небе потолка.       — Я почувствовал твой запах, такой сильный и сладкий, я подумал… Я подумал, что пора.       Мужчина постарше подошел сзади, чтобы уткнуться носом в шею своей пары и ощутить успокаивающую мягкость, руки утягивали в объятия, обхватывая выпирающий живот.       Не просто мягкий бугорок, а полный, плотный животик, когда Галф вступил в девятый месяц беременности с двумя растущими внутри щенками.       Все вышло не так, как они планировали — не так быстро, как хотелось бы, не так быстро, как на американских горках, ведь первенцам всего 18 месяцев, — но в ту ночь, когда они отметили друг друга как пару, испытывая головокружительный чувственный экстаз от феромонов, Мью несколько раз повязал Галфа, а младший скулил и умолял о каждой капле горячего семени своего альфы.       Мечтал ли об этом их разум или нет, их тела хотели детей. Еще раз.       Так все и произошло. Канун раннего лета, Мью щеголяет в униформе фельдшера, от него исходит едва уловимый, предательский аромат тайком выкуренных запрещенных сигарет, а Галф в наполовину расстегнутой джинсовой рубашке, которая подходит для более крупного телосложения старшего и от этого щекочет ему бедра. Черные велосипедные шорты длиной всего в несколько сантиметров открывают длинные ноги цвета карамели. Его руки были уперты в бока — классическая поза беременных, — когда они на цыпочках вышли из детской и направились в более безопасное место для бесед на кухне.       Хотя деревянный дом был большим, жилые помещения в настоящее время состояли только из первого этажа. Это было то, что Галф оптимистично и жизнерадостно называл «семейным проектом» — по правде говоря, в нашем вечно прожорливом мире заработной платы медицинского работника и отцовского пособия стажера в журналистике не хватало.       Кстати, об этом…       — Боги мои, ты сексуален, — Мью покусывал мочку уха омеги. — Ты так прекрасен, когда в тебе мои малыши, Гуп.       Лаская его чувствительную грудь, в то время как он медленно, мучительно терся своей твердеющей эрекцией вверх и вниз по разделению мягких, пухлых ягодиц сквозь ткань.       — Ааааххх… Мью. Не здесь. Мммм. В… в гнезде. Мне нужен запах моря там, — затем заскулил, задрожал, как от внезапного холода, обездоленный, когда потерял связь со своим отстранившимся альфой.       — Детка, мы уже говорили об этом. На этот раз никакого гнезда, тебе нужен надлежащий профессиональный уход в больнице.       Галф покачал головой, его глаза вспыхнули.       — Нет! Я не хочу, чтобы незнакомцы прикасались ко мне. Мне нужен только ты.       — Я… знаю. Но это слишком опасно для тебя и щенков.       Бензин, встречающийся с горящей спичкой, в замедленной съемке, как смертоносный спуску.       — Ты думаешь, я не знаю, что лучше для моих детей? — воскликнул двадцатичетырехлетний парень в драматическом крещендо. — Мужчины-носители омеги встречаются редко, да, но это не значит, что тебе нужно заворачивать меня в вату и накачивать чертовыми химикатами! Почему ты меня не слушаешь?       И с этими словами, повернувшись на пятках и надменно задрав нос, он вразвалочку вышел из комнаты, мрачно бормоча целую тираду невообразимых ругательств.       Вздохнув, Мью помассировал себе виски, собирая разрозненные шедевры из отпечатков рук, раскрашенных радужной краской, а затем откинулся на сучковатый, дубовый, самодельный кухонный стол, подсознательно начиная считать в уме. Не пройдет и шестидесяти секунд, как Галф вернется — он это знал. Они оба были слишком одержимы друг другом, чтобы позволить ссорам ослабить их магию.       — Неужели я действительно веду себя неразумно? — альфа развел руками, взывая к трем бесстрастным, торжественно молчащим золотым рыбкам-свидетелям с шелковистыми хвостами в аквариуме на гранитной столешнице.       Редко можно было увидеть жизнерадостного младшего таким сильно раздосадованным, но… Совет Мью действительно был официальной позицией, безликой информационной брошюрой, которую можно было разослать любому будущему пациенту. Но Галф являлся не просто пациентом, не так ли? Он был его омегой, его парой, его любовью. Неожиданным лучом золотого света, который вспыхнул, как самый великолепный, достигающий небес подсолнухом, пробившийся сквозь темную, грязную рутину прежнего, пропитанного виски и горечью существования Мью. Поэтому он не мог позволить ничему причинить Галфу вред, и вот к чему это привело, если он был предельно честен с человеком в зеркале.       Необузданные инстинкты альфы вспыхнули в его душе с самой первой их встречи и теперь оглушительно ревели в венах и артериях с каждым собственническим ударом сердца, даже когда он считал:       «Пятьдесят пять. Береги Галф. Пятьдесят шесть. Защищай их. Пятьдесят семь. Свою семью. Пятьдесят восемь…»       Затем, прежде чем он успел произнести «пятьдесят девать», Галф вернулся в комнату, неуклюже взобрался на стол, плавно раздвинул бедра в соблазнительном жесте и произнес эти смертоносные слова:       — Альфа, просто трахни меня. Пожалуйста.       И он сделал это. Длинные ноги скрещены, запястья скованы. Галф извивался на вершине древнего дуба.       Он согнулся пополам у прохладной стальной раковины — цикл отжима стиральной машины выбран так, чтобы скрыть отчаянные мольбы: «Сильнее, да! Аааахх, быстрее, Мью, я… к-кончаю,» — покачивая задницей, когда его безжалостно трахали сзади.       И вот, наконец, они грациозно погружались в гладкие воды ванны, наполненной ароматерапевтическим маслом и паром. Закрыв глаза, Галф на коленях у Мью, с большим животом, чувственно двигался — стоны обоюдного удовольствия эхом разносились по полу, выложенному плиткой, — пока ритм не сбился, не выплеснулась пузырчатая вода, и они, содрогаясь, не достигли кульминации, царапая окровавленными ногтями скользкую, гладкую кожу, чтобы сохранить равновесие.