Дары приносящая

      Шагая на пепелище в долине вечных холмов, в которой он стер с лица земли очередное поселение бессмертных, он увидел ее.       Яростной фурией Уокер взмыла в небо, заставляя оставшихся в живых бессмертных улетать прочь и усердно обездвиживая тех демонов, которые пришли со Смертью. Всадник поймал себя на том, что рассматривает ее: скользит взглядом по серебрёным крыльям, по которым проходят разряды молнии, по стройному телу, и лицу с настолько идеальными чертами, что его затошнило. Она была искусственной и фальшивой, а воздыхание Войны и загадочные ухмылки Голода лишь распыляли в нем раздражение. В каждом идеальном мире, который создавала его мать, был дефект.       Чуме понравилось играть со своей новой игрушкой. Но лишь первое время. Смерть наблюдает со стороны и знает сам: Чума уже давно не королева на своем празднике. В один бокал льется вино, Чума не замечает, становится все больше зависимой. А Уокер, будто шпионка, выведывает у нее тайны Всадников. Чума редко отказывает своей игрушке.       Последняя защитная стена умирающего мира, линии судеб сплетались в одну, чтобы породить того, кто даст им последний отчаянный бой. Так было всегда, в каждом мире, и он опять все исправит. Положит перед матерью белый холст, чтобы она создавала вновь, что-то правильное и чистое. Что-то, что будет сильным в этот раз. Сильнее, чем те, кто не может смириться со своей кончиной с гордостью, а пытается своими обломанными крыльями ещё рассекать воздух.       Наблюдая за непризнанной, он вспомнил, как встретил ее первый раз. Вики пряталась за колонной, сбежав из комнаты Голода. Смерть чувствовал ее тогда так четко, будто она прижималась к нему всем телом. Он вдохнул, ощущая запах крови исходящий от нее, поймал ее испуганный взгляд, когда она выглянула и встретилась с его глазами. — Смерть? — Чума позвала брата, боязливо отступив к Войне. — Идите и выполняйте свою работу, — руки тянулись к мечу от сильного желания убить их всех на месте. — Пока я исправляю ваши промахи.       Стоило Чуме — даже в мыслях ему сложно было назвать эту слабачку сестрой — скрыться за поворотом, а ему замереть на месте, как он почувствовал, как его сила начинает давать течь. Это не было похоже на бурную реку или водопад, с шумом рассекающий небесное пространство, скорее капли росы утром, стекающие с одного единственного листа на дереве. Тот никак не может оторваться от ветки, но судьба его ясна.       Девчонка, сама того не понимая, тянула его энергию для своей жизни. Какая ирония. Она, видимо, не понимает этого. Чем больше смертей вокруг нее, тем сильнее она становится. О, это не гнев или ярость, это ее умение, нередко встречающееся у непризнанных. Только те, становясь ангелами или демонами, переставали поглощать энергию вокруг, начинали вырабатывать свою. А она, несущая равновесие — губа Смерти дернулась в попытке усмехнуться— продолжает тянуть даже спустя столько лет после своей инициации.       Он отпустил ее, не находя ничего интересного, чтобы даже даровать ей смерть, пусть умрет со всеми. Тогда же он первый раз поймал себя на наблюдении за ней, когда она улетала прочь, а Мальбонте тенью бросился за ней. Легкий интерес, скорее к ребенку Шепфамалума, чем к ней, убеждал себя он.       И вот теперь она смеет пренебрегать его великодушием и летит на него, будто может что-то противопоставить его мощи. Уголки губ слегка дернулись, когда попытавшись забрать его энергию, она рухнула перед ним задыхаясь.       Мимо проносится Ребекка, пытаясь задеть Чуму. Та визгливо хохочет, но едва уворачивается от следующей атаки. Смерть замечает, как Вики пытается встать, помочь матери, но его сила удерживает ее там, где ей положено быть — на земле. От былого наряда не осталось блеска: порванные джинсы — как низко надевать на себя одежду людей, думает Смерть — и свитер с оторванным рукавом. От нее несёт страхом и вызовом. «Новорожденный щенок пытается укусить волкособа», — приходит на ум ему. — Ты пытаешься наполнить чашу тем, что и так ее переполняет, — Смерть присел перед ней на корточки. — Сколько бы вы не бились, вам не остановить то, что грядёт. — Он коснулся ее волос, пропустил их сквозь пальцы, пытаясь разглядеть то, что увидели его братья. Почувствовал лишь мягкость прядей и нежный цветочный аромат. И как только находила время заботится о своей внешности? — Руками других ты принесла мне много кровавых даров. Понравилось смотреть, как освобожденный тобой Мальбонте убивает всех неугодных ему? — Я не знала, что помогаю освобождать его, — она мрачно и со злостью заглянула в его черные глаза. — Но он стремится сделать этот мир равным.       Смерть хотел рассмеяться от такой детской позиции, но не смог. Как она только смогла дожить до стольких лет и даже не лишиться конечности. Люцифер, который лишился жизни из-за нее, но вернувшись в этот мир, преданно заглядывал в рот. Он забыл про то, кем он мог бы стать — Сатаной, правителем ада. Это стало для него вторичным. Война, тот, от которого он мог ожидать чего угодно, тот, кого он мог бы даже назвать своим братом, готов пойти против Матери, лишь бы она, Вики, уделила ему себя. Голод. Они со Смертью мало пересекались как минимум из-за его неприятной привычки тянуть из всего энергию. Получив от непритязательной девчонки понимание, что рядом с ним она не чувствует себя как-то иначе, тот начал потакать ее капризам. Глупцы. А Мальбонте? Преемник Шепфалума… — Ты встала на его сторону и правила рядом с ним, пока он убивал несогласных, — Смерть грубо взял ее за подбородок. — Я вижу смерти тысяч в твоих глазах. Война и Голод убивают наших сторонников, которые предлагают убить тебя. Мальбонте одержим идеей твоего спасения. Члены орден жертвуют собой, чтобы ты жила. Продолжать? — Я не просила об этом! — ее затрясло, она тщетно пыталась выбраться. Черные молнии гуляли по ее телу, выжигали землю вокруг. Всадник чувствовал, как она вбирает в себя энергию природы, уничтожая ее, совсем как он черпал энергию из смерти. Было интересно наблюдать за ее трепыханиями. По ее логике получалось, что он убивает людей, забирая их энергию, но она не убивала природу, высасывая жизненные силы ото всюду. Она могла бы пройтись по миру, и лишь если бы захотела, но оставила бы безжизненные пустоши после себя. Смерть от голода и жажды намного мучительнее, чем от того, что предлагал Смерть. Но она этого, видимо, не до конца понимала. И ему захотелось донести это до Уокер. —Ты заполняешь собой мир, ты везде, куда бы я не взглянул, — сказал он, удивившись сам себе — какое ему, собственно, дело до нее и глупых поступков тех, кто повелся на ее чистый и невинный взгляд? «Чистый и невинный?» — он отпустил ее подбородок, удивляясь своим мыслям и эмоциям, которые почему-то забурлили в нем.       Он видел свое отражение в ее глазах, свое удивление, которое не смог скрыть. Это были его эмоции? Невозможно. Лишь его призвание имело значение. Она пошевелилась, и он почувствовал, что ее рука соскользнула с его плеча — он совсем не заметил, как она пыталась его оттолкнуть. Уокер попыталась встать, но дрожащие колени не давали ей даже мимолетного шанса. Вокруг них дерутся союзники и враги, от каждой стороны свои, а они ведут беседу будто у Кровавого реки. Смерти не нравилось там находиться, слишком умиротворяюще, слишком напоминает первые тысячелетия возникновения новых вселенных. Ожидание, сменяющееся наполнением энергий смертей многих жизней — от болезни, от старости, от случайного происшествия — а потом Зов. Мать зовет, наполняет разум всех четырех ее детей, она требует освободить ее, утопить этот мир и дать ей создать новый. Противиться ему невозможно, он проникает в естество и заставляет тело двигаться самостоятельно. Чума, как младшая из них четверых, еще могла иногда брыкаться, превращать жатву в фарс, как сделала это сейчас. Но сравнивая ее с прошлыми ее проявлениями, она стала спокойнее. Она начала принимать себя. Еще пара вселенных и она будет почти как Голод. До Войны ей далеко. Что уж говорить про Смерть. Чтобы достичь его высот, она сначала должна была похоронить себя.       Смерть вынырнул из раздумий. Вокруг все так же шумно — он погрузился в раздумья не больше чем на минуту — а девчонка успела отползти немного дальше, чем он думал. Значит, можно отпустить чуть больше силы. Вики охнула. По губам, по подбородку, потекла густая темная кровь. Даже вытерев ее — по сути больше размазав, из-за чего теперь на щеках и скуле красовались кровавые разводы — она с вызовом смотрела прямо в глаза Смерти. — Ты не забрала, ты наполнила меня, — он посмотрел на нее ухмыльнувшись, довольный своим выводом. — Так вот чего жаждет Голод. — Я не могу ничем наполнить, лишь достать то, что уже есть, — голос хриплый, но в нем прослеживается сталь. Чума часто напивалась и, забывая о страхе перед ним, жаловалась, что Вики стала хладнокровнее и хитрее, не попадалась в ее ловушки и лишь сокращала количество ее игрушек. Всадницу это раздражало, сама она никак не могла окончательно повзрослеть. Смерть молча слушал эти тирады, считая названную сестру просто идиоткой, которая поддаётся эмоциям там, где это нужно меньше всего. Что касается Уокер, он был уверен, что его энергия смерти по капле наполняла ее могильным холодом, когда она пыталась забирать энергию из мира, по которому он прошелся. Она сама становилась больше похожей на мертвеца, чем на живого небожителя.       Смерть хотел возразить ее словам, но что-то его остановило. Врала ли она? Вероятно, что нет. Он ведь был создан подобно другим своим братьям и сестре, пусть силы их и отличались, но они не были бездушны и могли испытывать эмоции. Мать хотела этого, пыталась создать то, что будет близко к ней, но они стали лишь первой ошибкой из множества последующих. Иногда у него возникал вопрос, а чем та же Ди отличалась от обычного земного человека? Только отсутствием кожи, наверное. Ди уже лет больше, чем их вселенной, а она все так же бродит по пляжу Кровавой реки и готова прийти на умертвление в любой момент, когда Матери это понадобится. Но Мать видит это, поэтому Ди переживет еще многие и многие вселенные. Ведь начинать надо всегда с самых слабых. Смерть в глубине души этому рад. В отличии всадников, она действительно умеет слушать и слышать. — Ты рвалась в бой со мной, а теперь сидишь тут и пытаешься добиться чего-то, — размышлял в слух Смерть. — Голод знает, что я не собираюсь убивать тебя до судного дня, — он видел как она слегка дернулась при упоминании его брата. — Он решил, что ты сможешь повлиять на меня или сама по себе такая самонадеянная? — Он хотел, чтобы я попыталась забрать твои силы, — нехотя, призналась Вики. В этот раз она все-таки смогла подняться на ноги, однако любое движение было без прежнего изящества. «Изящества?». — Никто в своем уме не решил бы, что я смогу перетянуть тебя на нашу сторону.       Смерть кивнул. Что же, теперь он точно знает, что Голод ведет свою игру. Как и всегда, впрочем. Смерть перевел взгляд на красивые правильные черты. Он уничтожил тысячи миров, видел разных существ и людей, она точно не была особенной, но почему - то пробуждала интерес. Безрассудная. От отсутствия или из-за желания защитить то, чем дорожила? Он качнул головой и убирал меч в ножны. Пусть с ней играют его братья, если им так хочется. Он ведь знает, что последний взмах будет за ним. Всадник развернулся, собираясь покинуть поле боя. — Мне снился сон, я видела все глазами Матери, — она схватила его за плащ и дернула, заставив остановится. — Ты всегда делаешь то, что она хочет, неужели тебе не жаль тех, кто гибнет ради ее идеального мира? — А тебе было жаль тех, кто умер, чтобы вы с Мальбонте построили мир, равный для всех бессмертных? А был ли действительно этот мир равным? Или только для Мальбонте и тебя, кто сидел на верхушке и свысока наблюдал за другими? Я был в долине забвения, они проклинают тебя и это все, что они способны испытывать, — Смерть лгал, он никогда не был там, да и зачем? Он был лишь проводником душ в забвение, собирая их из уничтоженных миров. Но на непризнанную это действовала, и он ловил каждую ее эмоцию. Никто и никогда не осмеливался заговорить с ним наедине. Интересный опыт.       Все, что он знал о Вики, это рассказы тех, кто ненавидел ее за высокое положение, которое она достигла меньше, чем за полгода будучи всего лишь непризнанной, и тех, кто восхищался, но боялся встать на ее сторону. Шепот, вечный шепот тут и там, который его сопровождал куда бы он не шел. Она стала источником ненависти, восхищения и похоти. За это Смерть и презирал другие существа — за их глупые попытки создать себе героев и злодеев. Он видел в этом лишь их трусость. Они перекладывают на своих идеалов свои проблемы, им не хочется отвечать за свои поступки, за свою слабость. Признавать, что твой век подошел к концу, для этого нужна сила. Они же борятся до последнего, изворачиваясь и пытаясь пройти мышиными тропами. Им чужая боль пока они добиваются своих целей, пока они на высоте. Но стоит им опустится до уровня тех, на кого раньше бы и не посмотрел, то они тут же становятся всепрощающими и всепонимающими. Потому что боятся отвечать за себя и свои поступки. Встречать смерть надо достойно. По законам Матери.       Как смели они цепляется за жизнь будучи такими слабыми? Самое худшее, что они сами эти слабости и создавали, привязываясь друг другу. Даже Война чуть не погиб, шрам от его же меча красовался у него на груди, позоря всех всадников. Чертова девчонка остановилась в последний момент, из жалости. А Война за эту жалость цеплялся, словно она подарила ему смысл жизни. — Без Мальбонте я бы стала игрушкой в руках совета или матери, и мир бы не изменился, — из мыслей выдернул тихий голос Вики, она сверлила взглядом его броню не поднимая глаз. — Меня злит, что вы пришли и пытаетесь разрушить то, что я строила. — Ты боишься, что стала причиной напрасных смертей, — Смерть со странным наслаждением наблюдал, как она ломается, не находя аргументов для спора с ним. Вот она, та, что завоевала расположение его братьев и вызвала зависть Чумы, просто слабая девочка, которая боится признать свои грехи. Она понимает, сколько жизней погубили ее выборы, скольких она сломала и сколько ей предстоит сломать. Даже сейчас, о, он уверен, что она была готова пожертвовать метисами ради сохранения эфемерной надежды на победу. Мерзость. — А ты? Неужели для тебя нет ни одной причины, чтобы сохранить этот мир? — она подняла на него глаза, ловя любые его эмоции и совсем не боясь его внешности, будто и не замечала, что буквально смотрит в лицо смерти. —Вы все, всадники, знаете что Мать не сможет построить идеальный мир, это просто невозможно. — Да. — Тогда почему ты помогаешь ей? — Глупый вопрос, у меня нет другой роли, — он перевел взгляд на солнце, которое медленно садилось. — Тебе пора. Ты достаточно утомила меня. — Ты не убил меня, — она упрямо смотрела на него. — Почему? — Мать запретила тебя трогать, — он нагнулся к ее лицу, растягивая губы в злобной усмешке. — Она хочет убить тебя на глазах у тех, кого ты поведешь в бой. — Он задумчиво осмотрел ее. Бой заканчивался. Война посматривал в их сторону, у Чумы была рассечена бровь. Ребекка же, хоть и победно улыбалась, придерживала руку, висящую плетью. Девчонка с темными волосами — один из близнецов-метисов, имена которых он так и не захотел запоминать, говорил что-то про дьяволицу Мими — прихрамывала, но держала стойку напротив Голода. Тот, с потухшей сигаретой в зубах, уже не хочет сражаться — это наскучило ему, он лениво переводит взгляд с одного оппонента на другого, задерживается на Смерти, переводит на Вики, хлопает всей пятерней по карману, где лежит пачка с сигаретами, но движения у него слишком дерганные и нетерпеливые. Пачку он, к слову, не находит. Предупредительное наступление подходит к концу. — У меня есть дочь в этом мире, а значит часть меня умрет вместе с вами. Тебя это утешает? — Смерть не знает, зачем говорит это ей. Не для сочувствия. Тогда зачем? Чтобы что? Он не знает сам.       Не дожидаясь ее ответа, он растворился в дымке, оставив ее наедине со своими мыслями. Он возвращается в свою комнату, в полуразрушенной школе. Ему немного претит находиться здесь, но это лучше, чем ничего. Лучше, чем спускаться на землю, где тут и там взрываются мины и разворачиваются боевые действия. И лучше, чем идти в столицу. Хуже, чем не сдающиеся бессмертные, это бессмертные, которые уже сдались. Они противно лебезят перед ним, надеются, что если они хорошенько поклонятся ему в ноги, то он их оставит в живых. Это сработало, когда была Чума во главе. Теперь же, когда Смерть спустился с Материнского пространства, ряды лебезящих бессмертных заметно поредели. И далеко не из-за того, что они переметнулись на сторону воюющих.       Смерть садится в кресло, достает свой меч из кожаного перехвата. Ему надо собраться, вытиснуть эмоции — этого не было уже долгие тысячелетия. Мысли утекают одна за другой. Мать зовет, настаивает, требует. Он трепещет перед ее зовом, он благодарен ему. Он боится его, шрам на лице тянет - заслуженное наказание от Матери за его первые промахи, когда он был еще молод. Эмоций больше не остается. Однако он задается лишь одним вопросом: какого черта он вообще позволил ей говорить с ним?