Над Берлином шел снег

      В утро свадьбы Магда чувствовала себя так, словно находилась не на пороге новой жизни, а на краю пропасти. Слоновой кости свадебное платье было простое, строгое, подчеркивающее угловатую фигуру. Оно спадало к полу в виде сатиновой прямой юбки в кружевах. Такого же материала был воротник, лиф украшала едва заметная вышивка. Мать хотела сшить открытый, ведь свадьба выпала на лето, но Магда настояла, чтобы платье было с горлом, и добавила на эскиз множество мелких жемчужных пуговиц на спине.        — Как же ты будешь его надевать? — всплеснула руками мать.        — Хельга поможет мне.        — А снимать?        — Думаю, Хельмут справится, — Магда криво усмехнулась.        Фату она купила сама, длинную, до самых кончиков пальцев. Она крепилась на венок из белоснежных роз. Никаких других украшений Магда не захотела, как бы не ни уговаривала Хельга.        — У меня достаточно красивых безделушек, — она указала на сундучок на столике с зеркалом. — Там найдется что-нибудь.        И нашлось. В утро свадьбы Магда, прикладывая к груди бусы, наткнулась маленький букетик нарциссов. Она долго смотрела на него, пока мать причесывала волосы и собирала их в укладку. Где-то в желудке собирался тяжелый ком. Как она не хотела видеть себя в этом платье!        — Красивая, — прокомментировала мать, втыкая в пучок шпильку. — Сюда подойдет.        — Думаешь?        — Если ты будешь улыбаться, — мать поцеловала ее в макушку. — Нарциссы печальные цветы. Не свадебные, а похоронные. Но брошь великолепная. У Хельмута прекрасный вкус.        Магда сморгнула. У Хельмута, конечно, вкус хороший, но не только у него. «Похоронные цветы... Я и хороню себя, — подумалось печально. — Перенестись бы сразу на вечер, когда все кончится!».       Она никогда не хотела пышного торжества, и вот на ее свадьбу приглашен весь Рейх. Даже Гитлер должен явиться. И Геббельс. Вероятно, с семьей... Гиммлер, как начальство отца. Гейдрих, потому что он исполняет роль мозга Гиммлера. Геринг с женой. Всех и не упомнишь.        Тетя Габи не приехала. Хельмут накануне вечером сказал, что из-за болезни.        — Воспаление легких, так не вовремя, — объяснил он за ужином. — И болит нога. Ей не доехать до Берлина. Конечно, я бы поехал за ней на машине и довез бы до самого порога, но она боится заразить людей.        Магда кивнула. Она почему-то не поверила в его слова. «Решил не звать, — она налила чай. — Ох, милая тетя Габи!.. Может, и хорошо, что вас не позвали, слишком много на свадьбе будет людей, которых я бы не хотела видеть, а вы — тем более. Вы бы не смогли отказать мне, затолкали бы гордость поглубже и терпели бы!».       За ужином же они выяснили, что Магде запретили сменить фамилию. Хельмут рассердился, Магда отреагировала как удав спокойно. Она не сильно удивилась: под фамилией Фидлер она была известна по всему Рейху, с чего бы менять? Чтобы потом уточнять в сносках?       — Как ты можешь просто пить чай? Позвонила бы… Или дай позвоню я! — настаивал Хельмут сквозь зубы. — Это оскорбление! Из тебя сделали символ!       — И вряд ли в наших силах поменять ситуацию, — Магда уткнулась в тарелку. Странное, тягучее чувство отстраненности от событий упало на нее стеклянным колпаком. — Я давно не принадлежу самой себе, Хельмут. Давай радоваться тому, что нам хотя бы разрешили свадьбу.       Радоваться! Магда очень хотела бы радоваться. Ну почему же Хельмут не мог признаться ей в любви немного раньше, хотя бы на неделю! Ничего бы не было.       — Магда, ты что, плачешь? — мать воткнула последнюю шпильку.        — Я не плачу, — просипела она в ответ, отворачиваясь, чтобы та не заметила дрожащий подбородок.       — Новая жизнь пугает, — мать приложила фату к волосам. — Но она будет обязательно счастливой. Иногда замуж надо выходить по расчету.       Магда дернулась, и незакрепленная фата упала на пол. «Мать что, знает? — она шумно поправила платье. — Наверное, лишь слепой не заметил».        Торжественная часть свадьбы проходила в большом колонном зале, украшенном белыми цветами и серебряными лентами. Хельга ободряюще погладила Магду по локтям и подтолкнула к двери, где ее ожидал отец.        — Иди, не запутайся в юбке и не упади, — добавила она, — будет забавно, но нехорошо. Подвязку кидают не так.       Магда посмотрела на нее страдальчески и появилась в дверном проеме, взявшись под руку с отцом.       Пышные свадьбы не были популярны нынче, но она-то была исключением. «Мою свадьбу сделали не моей, а пропагандой, — она смотрела прямо, даже не на Хельмута, а на алтарь. — Дурацкие новые законы... Очевидно военные. Иначе почему, если свадьба с военным, не надо так мучиться с документами и подтверждать происхождение?».       Краем глаза она выхватила Гитлера, сидевшего в первом ряду, чету Геббельс, Геринга, потом, с другой стороны, мать, утиравшую слезы платком, фрау Агну с горящим взором.        — Мы собрались здесь сегодня, чтобы объединить эти два сердца в священном браке... — чиновник в тяжелых очках поглядывал на нее с любопытством. — Клянетесь ли вы в чистоте своей крови, госпожа Магдала Фидлер?        — Клянусь.       «Опять неправильно назвали... Магдалена, не Магдала. Почему всегда путают? И как странно, что вы сначала спросили меня. Хельмута должны были спрашивать первым!» — она украдкой посмотрела на жениха.       К удивлению, и согласие первой спросили ее. Магда на мгновение замялась. Она чувствовала, как взгляды устремились на нее, стало не по себе. Наконец, собрав всю свою волю в кулак, она тихо, но четко произнесла:       — Да.       — Поставьте подписи.        Рука дернулась, и вместо подписи вышла закорючка. «Ну вот, — она позволила Хельмуту целовать ее под одобряющие возгласы. — Конец...».        Стоило чиновнику скрепить свидетельство печатью и отойти, Хельмута отвлекли сослуживцы. Магда осталась стоять у цветочной стены растерянная, смущенная и одинокая, нервно перекладывая букет в руках. Как будто вся ее роль была лишь в подписи!       «Хоть бы Хельгу найти», — она оглянулась и столкнулась взглядом с фрау Геббельс. Та вдруг направилась к ней, и Магда попыталась вежливо улыбнуться, ожидая бури, но фрау Геббельс была настроена подозрительно дружелюбно. Она приобняла ее и оглядела с ног до головы.        — Платье чудесное, — сказала она, потрогав юбку. — Ваша матушка талант. Она и так очень известная швея, но я обязательно скажу, чтобы про нее упомянули в газете.        — Вы тоже прекрасно выглядите, — ответила комплиментом на комплимент Магда.       Фрау Геббельс довольно оправила темно-синий пиджак.        — Тоже рука вашей матушки. Позволите сделать с вами фото на память? Лени, выпусти птичку.        Магда глубоко вздохнула и выпрямилась. В качестве фотографа и оператора пригласили знаменитую Лени Рифеншталь. Она замучила Магду подготовкой, учила позировать, хотя сама Магда считала, что с этим давно нет проблем, а еще нелестно отозвалась о Хельге, после чего ее репутация как режиссера в глазах Магды упала ниже плинтуса.       — Йозеф, — фрау Геббельс вдруг махнула рукой. — Иди сюда! Скорее! Ты нужен на фото.        Магда стиснула букет. Она успешно избегала его все утро и день после росписи.        — Что ж, две Магды — два счастья, — Геббельс держался непринужденно. Он отошел от Геринга, с которым вел тихую беседу, и встал рядом с женой.        — Нет-нет, ты должен встать в центре, — фрау Геббельс за локоть перетащила его и воткнула между ними. — Да обними нас.        Он смешно смотрелся, ниже их обеих, выглядел невыгодно, и Рифеншталь переставила его с другой стороны, к Магде.        — Что ж, фото между двумя Магдами у меня есть, пусть у вас будет фото между двумя Геббельсами, — министр пропаганды рассмеялся. — Так мы будем в расчете. Ах да, Магда, надо сделать фото и вас одной.        — Ой нет, для газет нужно фото с Хельмутом, — испугалась Магда.        — Конечно, конечно! Для архива, — он примиряюще поднял ладони.        После торжественной части была тихая неофициальная, лишь для высших чинов. Магда думала, она отдохнет хоть тут, но надежды были тщетными. К ней подходили, поздравляли, бесконечная вереница людей тянулась и тянулась колесом сансары. Шум голосов, звон бокалов, смех — звуки были глухими, как будто она стояла за стеклом, изолированная от происходящего. Ужасное чувство одиночества обволакивало ее тяжелым удушающим туманом.       Хельмут был поглощен своими друзьями. Они смеялись, громко обсуждали планы. Он растворился в толпе, в кругу своих приятелей, как будто забыл, что этот день принадлежит им двоим. Магду грызла совесть, что она вечером там спокойно отнеслась к запрету сменить фамилию на его. Он надулся и поэтому не обращает на нее внимание? Или она накручивает себя почем зря, а он всего лишь радуется?       Хельга исчезла. Она только и успела быстро обнять Магду после регистрации и что-то прощебетала про съемки виноватым голосом. Магда погладила ее по спине утешающе и шепнула:       — Может, и хорошо. Тебе было бы тут трудно.       Магда знала, почему ее попросили уйти. Догадывалась, что с подачи Хельмута. Хельмут не хотел создавать лишние проблемы на таком важном для его карьеры мероприятии. Семейный скелет в виде брака Хельги с Отто был слишком большим, чтобы спрятать его в шкаф.       Отец, занятый политическими беседами, был весь в своей стихии. Его уверенная речь заполняла пространство, вокруг него собрались гости, внимательные слушатели, те, кто жаждал его одобрения, кто хотел устроиться на работу или получить повышение. Мать стояла рядом с ним и никуда не отходила. Магда печально подумала, что она так не сможет — следовать всюду за мужем.       Больше всего она устала от фюрера. Гитлер говорил и говорил, выражая свои наилучшие пожелания и уверенность в светлом будущем новоиспеченной семьи, увлекал ее в беседу, поздравлял ее, светящегося от гордости отца, мать, оробевшую от неожиданности, довольного счастливого Хельмута, круг замыкался и начинался по новой. Геббельс же наоборот больше молчал, уступив роль оратора.        С каким облегчением Магда рухнула на софу рядом со стеной, когда фюрер наконец выдохся! Она собиралась просидеть так остаток вечера. Всяко Хельмут увлекся товарищами, Хельги нет...       — Будете кофе, фрау Фидлер? Так странно вас звать фрау!       — Конрад! Я не видела вас сегодня, — она невольно улыбнулась, обернувшись.       — Задержали на службе, так что я пропустил вашу роспись, а потом никак не мог подобраться, — он протянул ей чашку с блюдцем, на котором лежал круассан. — Что же вы тут совсем одна?       — Да, что-то вы запрятались, — Магда резко обернулась. Фрау Геббельс подошла к ним и присела напротив. — Если бы Йозеф посмел сбежать от меня на свадьбе к друзьям, не прихватив меня, я бы в тот же вечер порвала свидетельство о браке. У вас терпения не занимать!       — О, себе бы я точно не выписала приглашение на свадьбу, — Магда попыталась рассмеяться.       — Хотите, я пригоню Хельмута? — Конрад подмигнул. — Иногда он слишком забывается. А я не могу отказать себе в таком удовольствии, как пнуть его под зад.       — Пусть он болтает, — Магда пожала плечами, убрав с лица фату, чтобы было удобнее говорить. — Мне больше нравится смотреть на людей, чем говорить с ними.       — Помню. Вы неизменно хорошо играете роль мебели, — Конрад развел руками. — Нет, скажу-ка я ему. Иначе, Магда, он так и будет оставлять вас на мероприятиях. Нехорошо. Вы не собачка, которую на поводке водят и привязывают перед булочной.       — Скорее, собачка на цепи на заднем дворе, — Магда махнула рукой.       Фрау Геббельс странно посмотрела на нее, со смесью удивления, жалости и ревности.       — Вы красавица, которая сама запирает себя в башню, — она неодобрительно покачала головой. — Или вам нравится притворяться драконом?       — Чтобы быть драконом, надо уметь кусаться. Я не умею.       — Вам нужно научиться, раз ваш рыцарь не бросается защищать вас. Нет, Магда, так решительно нельзя. Неужели вам нравится сидеть и смотреть, не участвуя?       — Да, — почти с вопросительной интонацией откликнулась она. — Я замечаю много нового.       — И что же вы заметили?       Магда задумчиво окинула взором присутствующих, проигнорировав ядовитые нотки в ее интонациях. Разговор, пусть и с фрау Геббельс, помогал отвлечься от угнетающих мыслей.       — Фюрер недавно болел на ногах, — помедлив, заключила она. — У него срывается голос. Он старается скрыть, но хрипотца все равно проскальзывает. Знаете, как у радио, которое поймало частоту, но сигнал прерывистый. Геринг почему-то слишком близко к Риббентропу, они не ладили в последние дни, но, возможно, помирились. Фрау Геринг весь вечер избегает смеяться с доктором Геббельсом, хотя я помню по прошлым вечеринкам, ей всегда нравились его шутки…       — Быть может, она наконец поняла, что с ним не стоит заигрывать. Да и с такими женщинами, как я, не шутят, — подколола ее фрау Геббельс, но тут же добавила, слегка смягчившись: — Впрочем, это распространяется лишь на Эмми.       Магда взглянула на нее искоса.       — Наверное, — аккуратно съехала она с темы. — Гиммлер избегает оставаться с Герингом надолго наедине. Отец очень занят беседой с фюрером. Он хотел начать новое исследование…       — Деньги он получит, — фрау Геббельс неожиданно потрепала ее по руке. — Вы прямо-таки наблюдательная будка. Страшно представить, сколько вы замечаете и знаете.       — И здесь есть человек, которого я не знаю, — Магда сдержала себя, чтобы не передернуть плечами.       — Кто?       Магда взглядом указала на мужчину. Он вписался в кружок беседы Геринга с Гитлером.       — Карл Шнурре, — пояснила фрау Геббельс. — Он работает в Министерстве иностранных дел, много лет занимается переговорами с русскими. Он мне поперек горла, Йозеф постоянно с ним встречался по зиме. Я была удивлена, увидев его среди гостей. А вы его и не знаете!       — Списки менялись каждый день, я в какой-то момент пустила все на самотек.       — Возможно, человек он интересный, но дотошный. Хотя другие с русскими и не работают. Куда же, интересно, запропастился ваш дружок?       — Хельмут на балкончике, они вышли покурить, — Магда не могла отвести взгляда от Шнурре. «Как бы мне подобраться поближе», — она поджала пальцы на ногах от нетерпения.       — Нет-нет, я про того, что поднес вам кофе. Вы ему, кажется, очень нравитесь, и он бы с удовольствием заменил Хельмута на месте жениха.       — Конрад… Нет, он хороший друг, — Магда с трудом переключила внимание. Оправдание получилось неуклюжим.        — Удивительно, вы замечаете столько скрытых вещей, а очевидных — нет. Ведь он поглядывает на вас весь вечер, — усмехнулась фрау Геббельс. — Прямо глаз не сводит. Я все думала, когда же он подойдет, и, к своему стыду, помешала. Он оказался проворнее меня. Вынырнул из ниоткуда. Похож на вас. А теперь куда-то запропастился. Тоже очень в вашем духе. В общем, простите, что спугнула кавалера. Ну же, пойдемте тогда за стол! Мы с Эмми скоро чокнемся в мужском царстве, а ваша матушка избегает нас. Хотя, пожалуй, она прячется от новоиспеченной свекрови. Они хорошо сошлись с фрау Гиммлер. Пусть трещат без нас.       Магда медленно кивнула. Ей не то чтобы хотелось сидеть в шумной компании, но она надеялась, у столика с закусками она сможет услышать побольше.       — Риббентроп вызвал меня, — рассказывал вполголоса Шнурре с насмешливым выражением лица, и Магде пришлось напрячься, чтобы концентрироваться на их беседе, а не на болтовне фрау Геринг, — и начал разговор очень странно. Спросил, знаю ли я графа Шуленбурга. Я, конечно, ответил утвердительно. Тогда он велел мне поехать в Варшаву, выяснить ситуацию с нашими торговыми отношениями, а потом, вместе с послом, незаметно отправиться в Москву для переговоров по кредитам. Разумеется, я выполнил указание и отправился в Польшу... Увы, дальше Варшавы я не поехал. Риббентроп настоятельно требовал присоединения Польши к Антикоминтерновскому пакту, и Бек в очередной раз пообещал подумать, а потом, как всегда, отказался. Все карты спутал. Уже давно бы договорились с русскими.       — Мудрый маршал Пилсудский умер слишком рано... — с сожалением прокомментировал Гитлер. — Жаль, жаль. Хорошо, однако, что мы наконец-то определились.       — И не говорите, — согласился Шнурре. — Представляете, как мы метались тогда? Едь в Москву, не едь в Москву, говори с Микояном, не говори с Микояном…       Фюрер что-то произнес неразборчиво и отвлекся на подошедшего адъютанта. Потом и вовсе потерял интерес в разговоре. Он переключился на фрау Агну и расплывшуюся в приторной улыбке фрау Гиммлер, Риббентропа, уже захмелевшего, и Гейдриха, который шнырял по залу темной тенью.       — А все же, — продолжал Геринг тише, — как ты тогда решал вопрос с переговорами? Ведь Иоахим дал указание вернуться в Берлин.       — Никак! Риббентроп вызвал меня в «Бристоль», был прямо-таки груб, — Шнурре неодобрительно покачал головой. — Сказал, что переговоры с Микояном не состоятся. Мы отказались от поездки, что стало для советской стороны большим оскорблением. Мне думается, они запомнили. Мерекалов добродушен, но он не Кремль.       — Сейчас он в Москве, — Геббельс вертел в задумчивости бокал шампанского. — Надеюсь, выкарабкается из опалы.       — Если он, конечно, в опале, — вставил Шнурре. — Мог и солгать.       — А черт его знает, если бы он мог говорить на немецком!       — Пусть отдохнет товарищ, — Геринг потер руки. — Главное, мы заткнули Гиммлера. Посмотри на него, ходит, как в воду опущенный. И Гейдрих следом тенью. Проиграли, заразы. Нагадят напоследок, но мы швырнем грязный коврик им в спину.       «Значит, они и вправду рассорились из-за разных партийных линий и тянули Гитлера каждый на себя, как одеяло, — Магда кивала в такт болтовне фрау Геринг. — Геринг занимался переговорами с СССР и настаивал, что с ними нужно дружить. Точно!». Она помнила документы из той папки. Гиммлер взъелся на него не потому, что считал его слишком либеральным или метящим на место Гитлера, как раньше думала Магда. Нет, причина была глубже — Геринг с самого начала был за союз с СССР. Как и Геббельс. Гиммлер был за союз с Польшей. Они сколотили коалиции, и партия разбилась на два крыла: те, кто хотел договориться с Советским Союзом, сцепились с тем, кто видел в нем врага. И тот разговор на дне рождения. Да, он был про идеологию! Отто тоже говорил про умеренных и радикальных...        Информация, услышанная ранее, начала складываться в более целостную картину. Не хватало нескольких кусочков, чтобы окончательно сообразить. Выбрали СССР, что же тогда с Польшей?       — А потом вы заставили меня поседеть на всю голову, — продолжал ворчать Шнурре под смех Геринга. — Ведь я был в отпуске, в Карпатах! Отдыхал, пил хороший коньяк и не собирался ничего больше делать. Внезапно приезжает ко мне человек от нашего посла в Варшаве, графа фон Мольтке, и передает вызов — немедленно возвращаться в Берлин. Я был в замешательстве. Зачем? Что случилось? Приезжаю, тут полное военное настроение. В Польше-то благодать и тишь. Уж не знаю, что вы делали с Риббентропом, как переубедили…       — Хотелось бы макать головой в чан с помоями, но мы макали его в экономические расчеты, — хмыкнул Геббельс. — Не надо быть гением, чтобы понимать, что у нас не хватит ресурсов.       — Мы, Карл, трезво смотрим на ситуацию, — Геринг взял со стола тарталетку. — Надо было образумить фюрера и Риббентропа, и в отрезвлении Гитлера твоя заслуга немалая. Идеологический конфликт с большевизмом может подождать, когда у нас импорт сырья из СССР падает катастрофически. Первый квартал за год — всего шесть миллионов марок. Мы без них загнемся. Нам Советы пока что как воздух необходимы.       «Нет ресурсов. Значит, нет войны!» — решила с облегчением Магда.       — Хотя, в общем-то, говорят, будто советская армия разлагается…       — Йозеф! Вестись на пропаганду чужих государств тебе-то грех! — негодующе воскликнул Шнурре. — Возьми хоть Японию. Уважаемые газеты Франции и Англии громогласно кричали о слабости Китая, о его неспособности сопротивляться. Япония с ее армией, мол, могла бы за два-три месяца покорить Поднебесную. И что мы имеем? Японцы взяли Шанхай, им уступили Кантон, уступили и Хайнань. Они вступили в войну и увязли. Им в спину дышат коммунисты, а в лоб — Гоминьдан. На кой черт нам повторять их ошибки? Ты посмотри, нам уступили Австрию, уступили Судеты, бросили Чехословакию на произвол судьбы, нарушив обязательства. И что же дальше? Начали в прессе распространять ложь о слабости русской армии, о «разложении» Советского Союза, о беспорядках в Москве. Нас толкают на восток, а Гитлер, простите, и рад. Но у тебя-то понимание должно быть!       — Потому я и втолковывал фюреру весь прошлый год, что не надо будить медведя, пока у нас палки, а не ружья, — хмыкнул Геббельс обиженно. — Мне, как обычно, прилетели тумаки за вас. Теперь он ходит гордый, что «сам» придумал гениальный план, а я зализываю раны. И никакой благодарности!       — Полно, не ворчи, — Геринг хлопнул его по плечу. — Главного мы добились.       — И я рад, что вы его образумили, — с усмешкой добавил Шнурре, — и что мы выбрали именно СССР, а не Польшу. Договориться с таким гигантом, как Советский Союз, разумнее, чем связываться с маленькой, но строптивой Варшавой. Санитарный кордон из нее никакущий.       — А хорошая была идея, если, конечно, абстрагироваться, — вздохнул Геринг. — Да, нельзя присоединить такого слона, как Германия, к такой козявке, как Польша. Мы сейчас должны быть мудрее. Черт с ним, с Коминтерном. Авось пронесет. СССР, кстати, хотел присоединиться к тройственному пакту.       — Ну, вряд ли. Он направлен против коммунистов, — Шнурре покрутил пальцем у виска.       — В любом случае Мерекалов пообещал обсудить вопрос со Сталиным. Если я его правильно понял, — Геббельс явно сдерживал накопившееся раздражение. Магда внезапно подумала, что ему тоже осточертело торжество.       — Что ты взъелся на несчастного дипломата? Меня Мерекалов впечатлил, — в голосе Геринга прозвучала искренняя симпатия. — Смелый человек. Поехать работать, не зная языка… И недурственно справляется. Ты тогда не присутствовал, а он в марте был на ужине у фюрера и сидел прямо между мной и Риббентропом. Ближе к Гитлеру сидели только японцы и итальянцы. И то, потому что они союзники. А мы с Мерекаловым мило поболтали об охоте в России. Может, махнуть мне в подмосковные леса пострелять фазанов? Если они там водятся.       — И как ты с ним общался?       — Да так же, как ты. На пальцах и общими фразами. Выпивка сближает. Зато он прямо сказал Гитлеру о дискриминации советских работников в нашей печати. И знаешь, что сделал фюрер? Немедля подозвал адъютанта и поручил проверить сведения. Потом наконец-то я его раскрутил поговорить про улучшения экономических и политических отношений. Он опешил, но согласился. Гитлер поддержал. Иначе как бы мы потом встретились у тебя?       Магда крепко сжала салфетку. Значит, Геббельс ей сорвал. Не было никакого предательства родины! Более того, Гитлер сам встречался с советским послом и предлагал сотрудничество! Да, с подачи Геринга и Геббельса, и все-таки! Или было, потому что Геббельс в тайне рассказал про план «Вайс»? А рассказал ли? Как узнать наверняка? Почему она всегда ищет ему оправдания?       — Магда, вы не хотите прогуляться на балкончик? — фрау Геббельс отвлекла ее от подслушивания. — Вы бледная, как смерть. Упадете в обморок.       — Нет-нет, — она встряхнула головой. — Вы идите. А я посижу немного.       Фрау Геринг попыталась уговорить ее, но Магда уперлась. Она надеялась подслушивать дальше, но, когда дамы удалились, а она снова обратилась в слух, разговор был о каких-то глупостях. Магда спазматически сглотнула. В глазах зеленело от усталости. День словно не собирался заканчиваться, и силы истощалась с каждым моментом. «Надо было идти на балкончик. Когда же все закончится? И как мне теперь жить, что делать…» — она нервно сжимала и разжимала салфетку, пока, наконец, у нее не начало отрываться кружево.       — Магда, — на плечо легла рука Геббельса. — Вы пугаете меня. Такая неземная спокойная улыбка и такие разрушающие беспокойные руки...       — Я старалась отвлечься.       — У вас, я смотрю, страсть что-то комкать и сворачивать в трубочки… Вы устали?        — Смертельно, — прошептала она.        — Потерпите еще чуть-чуть. Потом мы вас отпустим.        Когда? Когда ее, наконец, отпустят и оставят в покое? Когда перестанут втягивать во всевозможные интриги?!       — А вы что будете делать?        Горло вновь перехватило спазмом. Слова застряли где-то внутри, как слишком громоздкий камень, который она не могла вытолкнуть наружу. Слушать больше она не могла, но у нее была иллюзия контроля.       — Эти будут болтать о политике, пока языки не отсохнут, — подошедший Геринг рухнул на стул Хельмута. — Вы, как и положено молодоженам, уединитесь. А я займусь тем, что мне удается лучше всего на свете. Доем торт.