Над Берлином шел снег

      Подготовка к свадьбе оказалась для Магды сущей пыткой. Она предвидела, что будет непросто, но что будет настолько невыносимо, представить не могла и в самом кошмарном сне. Шум, сверкающие платья, которые Хельга заставляла ее мерить, внимание репортеров — все высасывало энергию. С новой силой заболела старая рана. Безграничное удушающее одиночество колючим воротником от пальто легло на плечи. Никто не понимал ее! Разве принято страдать из-за свадьбы? Неприлично плакаться о радостном событии.       А Магда страдала и еще как. Ей день ото дня становилось тяжелее. Хельга увещевала: «После свадьбы мир остается прежним». Но это у нее он не поменялся. Магде очень бы хотелось ответить, что, если бы Хельмут был за тысячу километров, она бы тоже не мучилась. Только тактичность сдерживала от обидных слов. Хельга бы все отдала, чтобы Отто был рядом, они снимали бы маленькую квартирку и жили никем не замеченные, никому кроме друг друга ненужные.        Пытаясь спастись от собственных мыслей, Магда впервые за много лет зашла в церковь. Она не то чтобы не верила, не то чтобы верила, скорее просто никогда не задумывалась о Боге. В будние утра никто не ходит в кирху, и лишь потому ноги принесли ее туда. В тишину.         Она опустилась на истертую лавку во втором ряду и, сложив руки в молитвенной позе на спинку скамьи впереди, уткнулась макушкой в запястья. Она не знала слов молитвы, впрочем, молиться она и не думала. То сжимая, то разжимая покрасневшие пальцы, она сосредоточенно выгоняла из головы шум. Магда представляла себя большим дворником с огромной метлой. Она взмахивала ей, и мысли вылетали пылью из ушей.         Скрипнула дверь. Сквозняк по полу обдал ноги в тонких чулках холодом. Магда не шевельнулась. Кто-то присел рядом. Дворник-великан исчез, она распахнула глаза и, не двинувшись, скосила взгляд вбок.         Рядом с ней сидел замотанный в рыжий шарф мужчина в сером пальто, на его коленях лежала шляпа. На крупном остром носу поблескивали очки. Он приветливо мигнул. «Пастор», — почему-то решила Магда.        — В утреннее время сюда редко заглядывают, — вкрадчивым приятным голосом произнес он. — Вы первая посетительница дня.        «Пастор, — убедилась Магда. — Наверное, от холода не снимает пальто, вот и не видно воротничок».        — Хотелось благодати, — она горько усмехнулась.        — Нашли ее, фройляйн Фидлер?       — Вряд ли найду, — она распрямилась, разминая затекшие плечи. — Вы знаете меня?       — Вас сложно не знать. Благодать не всегда легко обнаружить в мире, наполненном тревогами и суетой. Вы ищете не ее, а покоя…        — И пока не нахожу.        — Господь не может даровать вам покой, если вы сами себе его не даруете, — пастор показал на распятие. — Вы не верблюд, чтобы идти через пустыню без воды много дней. Разрешите себе привал и простите за слабость.        — Зачем вы говорите это мне? — Магда покачала головой.        — Ведь это вам нужно было услышать. Вы пришли не о религии поговорить. Да... Тяжелая доля, неподъемный груз в виде вашего дара…       — Вы мое предназначение даром называете? — Магда не удержалась от язвительного комментария. — Вот уж дар так дар… Я бы решила на вашем месте, что меня одарил Люцифер.        — Люцифер тоже творение божье, — возразил пастор, обратив на нее свои с зеленью глаза. — Он падший ангел, но ангел. И Бог простит его, как только гордыня прекратит слепить Люциферов взор. Помните, что Бог любит вас и хочет простить грехи ваши, ибо Бог столь возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, чтобы всякий верующий в Него…       — Бог может простить мне что угодно, — проворчала Магда, сдерживая желание подтянуть к груди колени.       — Не унывайте, — произнес пастор ласково. — Господь-то всегда простит вас. Но вам надо простить себя самой.       — Что ж делать, если я не могу простить себя? До конца не могу…        — Не ваша вина, что вам выпал такой дар, чудесный дар на самом деле. Наконец, вы не можете простить одну часть своего тела и не простить остальные; это как если вы любили бы только левый большой палец на руке, а мы — превозносили только тех, кто любит этот самый палец, а другие бы оставались на земле.       — Кажется, только подобным мы сейчас и занимаемся, — Магда грустно отмахнулась. — Хотелось бы мне с кем-то поменяться своим чудесным даром.         — Порою Он шлет нам испытания, — продолжал пастор как ни в чем не бывало. — Вот и сейчас испытывает. Господь никогда не дает дары лучше или хуже. Мы, люди, устраиваем соревнования. Он же просто дарует нам то, что считает подходящим. Вы найдете свой путь.        — Разве Господь прощает убийства?        — Писание, вроде, говорит: «Все в делах своих доверяй Господу, и будет исправлено намерение твое». Неисповедимы пути Господни и деяния Его.       — Путями и деяниями Господними тут и не пахнет, — Магда обхватила себя за плечи.        — Вы видите, что Легион накрыл Германию, — пастор коснулся ее локтя. — Господь лишает зрения тех, кого хочет погубить.        — А что, если погубить должна я? Если я тьма?       — Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?       Спорить со священниками — неблагодарное дело. У них на каждое возражение найдется цитата из еванглие.       — Если вам даровано быть на поезде, но вы не умете его водить, возможно, стоит стать кочегаром, — пастор подмигнул и поднялся.       Магда тоже встала. Ей давно было пора на работу.        — Мы с вами увидимся.       — Не знаю, — она с сомнением переступила с ноги на ногу. — Я нечасто хожу в церковь.       — Я тоже не то что бы частый посетитель, — странно ответил пастор.        Магда решила, что попросту не понимает его. Она направилась к выходу и у самых дверей обернулась. Ей вдруг вспомнилась фрау Зиссе.       — Вы не первый человек, который пытается объяснить мне что-то на примере Священного Писания…       — В старых книгах старая мудрость, — неопределенно ответили ей из полумрака. — Значит, вы хорошо воспринимаете религиозные объяснения, коли разные и несвязанные с церквью люди рано или поздно приходят к аналогиям с библией.       Магда поежилась. Ей стало неуютно. Еще с минуту постояв, глядя на серый свет в кирхе, она подняла воротник и двинулась к Вильгельмплац.        Хотелось за сегодня напечатать черновик речи и отделаться от нее. Тоже про дурацкое замужество! Магда хотела бы найти себе другое занятие. Словно услышав ее мольбы, небо послало ей Хельгу. Она ждала Магду в приемной.        — Ну, где тебя носит? — поинтересовалась она. — Я битый час развлекаю вашего секретаря. Пойдем.       — Куда?..       — На примерку платья, очевидно.        — Я только пришла.       — Ничего, без тебя министерство не рухнет.       Магда молчаливо устроилась у окна, всем своим видом показывая, что никуда не собирается. Но и Хельга не отставала от нее ни на минуту. Она зудела под монотонное клацанье печатной машинки, что пора бросить работу и уйти на обеденный перерыв. Обеденный перерыв, конечно, был у Хельги, а Магда вынуждена была смотреть, как подруга пьет кофе и жует круассан, пока саму ее утягивали в очередное платье. Магда по-прежнему была угловатой и по подростковому тощей. Корсет сваливался с нее, юбка была часто широка в талии, рукава соскальзывали с открытых плеч. Подобрать что-то по фигуре не получалось.       Чтобы отвертеться от очередного похода, она предложила:       — Пусть платье сошьет мама.        — Несомненно, — легко согласилась Хельга.        Магда радостно выдохнула, но та вонзила нож в спину:       — Но нужно определиться с фасоном. Поэтому ты сейчас прекращаешь горбатиться и идешь со мной примерять новую коллекцию, выбрать подходящий вариант, чтобы по образцу строить выкройку. Ничего без тебя не произойдет. Если им нужна речь, сами напишут.        Магда застонала, обхватив голову руками.        — Ей-богу, Хельга, ты состоишь из желания наряжать меня, — она страдальчески отодвинулась от стола. — Всегда стремишься одевать меня, словно куклу! Но я-то не из бумаги и клея, нельзя же на мне постоянно менять одежку.       — Поспорила бы. Ты из бумажек и клавиш, — Хельга сурово фыркнула. — И всегда упираешься, когда наступает время выглядеть как человек, а не как офисная крыса. Даже на Рождество ты умудрилась прийти в дурацком коричневом костюме, который подойдет разве что для похорон, а не для праздника.        — Я была не в настроении, — тихо возразила Магда.       У нее в самом деле не было настроения. Ни тогда, ни сейчас. Недовольство собой и необходимость соответствовать чужим ожиданиям ее раздражали. Она ощущала себя птицей в клетке, лишенной свободы, вынужденной подчиняться чужим правилам игры. Ни удовольствия, ни радости от грядущих событий она не испытывала. Постоянные разговоры о врагах народа сидели в печенках. Ей претило, чем приходилось заниматься. Все, что она делала, казалось ей нечестным и лицемерным. То, что она украла печать и тем самым, вероятно, спасла жизнь не только Отто, не сглаживало углы. Ей было сложно слушать разговоры, мутило от того, что вокруг все делились на лагеря. Жизнь стала улицей с односторонним движением, где ей надо было проехать по встречной. И опять, опять не с кем было поговорить. Пастор не успокоил ее душу, а разворошил осиное гнездо.        — Ты жалеешь, что сказала «да»? — Хельга села на стол.       — Я жалею, что вообще существую, — огрызнулась Магда. Она не хотела обсуждать что-либо на работе, где кто угодно может подслушать, и, все-таки не сдержалась: — Боже, как бы хорошо было, если бы той рампой меня зашибло!       — Что ты такое говоришь! — ужаснулась Хельга. — Магда, прекрати! Ты молодая, красивая, талантливая...       — Что толку от моего таланта? Хельга, я безвольная. Я хочу изменений и... И ничего не меняю. Только говорю, говорю, а дело? Где дело, Хельга? Я слабая. Мне достаточно больно, чтобы скулить, но недостаточно больно, чтобы что-то поменять.        — Дурочка, — Хельга ласково улыбнулась. — Ты хочешь свернуть горы одним движением пальца. Но ты женщина...       — Плевать хотела, что я женщина! — Магда вскочила. — Тысячи женщин находят в себе силы. Я не могу. Боюсь, боюсь постоянно. Я больше не хочу так жить. Сколько же я буду прятать голову в песок! Почему я могу высказываться тебе, а кому-то другому нет?!       — Ну почему же только мне…        — Не суть!        — А если суть? — Хельга хитро улыбнулась.        Магда вспыхнула и отвернулась.        — Не суть, — пробрюзжала она. — Я хочу другой ответ.       Другой ответ тоже был прост. Магда, как и предсказывала фрау Зиссе, не была предназначена для интриг. Она занимала чужое место, ее хрустальную душу хватали грязными руками и пинали сапогами. Она и сама пинала ее, не понимая, что только усугубляет свое положение.       — Ты непрестанно трудишься, лезешь в драконову пасть, и думаешь, что делаешь недостаточно? — Хельга покрутила у виска. — Ты ради Германии…       — А может, я не ради Германии? — Магда прикусила губу. — Может быть, я ради себя, Хельга. Чтобы, умываясь по утрам в ванной, видеть в зеркале человека достойного уважения. Меня будит не будильник, а ощущение тошноты и постоянного холода, не хватает места в легких, чтобы дышать. И бегу куда-то, бегу, пытаясь сбежать от себя, от собственной тени. Тень исчезает лишь в темноте. Может, потому я в нее лезу, в эту тьму, чтобы стать нужной. Я всегда завидовала тем, кто влюбляется, выходит замуж и женится. Им не надо бежать от себя. Они нужны и…       — И ты нужна. У тебя свадьба на носу!       — Ты не понимаешь. Я не про такую нужность. Может, плевать я хотела на других?.. Я про нужность самому себе. Я не нужна себе и не знаю, для чего живу…        — Не нравится мне твое настроение, — Хельга спрыгнула со стола. — Ну же, Магда! Никогда не поздно послать человека к чертовой матери. Не смотри волком, я его сестра, но что я буду говорить тебе, будто Хельмут — лучший человек на свете! Я-то как раз его как облупленного знаю.        Магда для приличия отмахнулась.         — Что сказать, чтобы ты прекратила терзаться? — Хельга обняла ее. — Ты иногда вещь в себе!       — Не знаю, — Магда подавила желание выпутаться из объятий. — Правда. Если бы я знала, что сказать, то сама себе говорила бы и не мучилась.       — Надо, чтобы другой говорил, понимаешь?       Магда качнула головой. Она с детства привыкла утешать себя сама. Никто не сидел с ней в ее шестнадцать, когда она задыхалась от боли, прижимаясь к холодной стене. Она справилась сама. Или не справилась? Она силилась вспомнить и не могла. У нее выпадали из памяти куски жизни, совсем как с Мюнхеном. Что было в школе? Как она училась в университете? Как училась стрелять? Какие-то вещи она делала на автомате. Да, училась им, определенно. Руки помнили, как перезаряжать пистолет, летали над клавишами печатной машинки, и она печатала и стреляла вслепую.        «Разве можно искренне любить убийцу?» — Магда шмыгнула носом. Она впитала каждой клеточкой кожи, что не нужно рассказывать о себе, о своем предназначении, и пусть теперь о нем знала вся страна, да что уж там, весь мир. Спрячься, молчи. Не признавайся, не обращай внимание на проблемы, делай вид, что все в порядке, неважно, что внутри тебя словно разрывает на кусочки — так ее учили, и она не знала, как жить иначе. Как можно доверять самое дорогое — сердце — кому-то другому?       — Ну, пойдем? — Хельга встряхнула ее легонько.       — Сейчас…       — Ох уж твое сейчас! Таинственный промежуток между «через пару минут» и «со следующим прилетом кометы Галлея»! Все, не кисни. Если не плачешь перед свадьбой, то будешь плакать в семейной жизни. Все плачут. Я тоже плакала.        — Хорошо, хорошо, — Магда выжала из себя улыбку, меланхолично натягивая перчатки.        Меланхолию нарушил внезапный голос:        — А, Магда, я хотел вас найти и…        «О нет, — Магда крепко зажмурилась. — Вас только не хватало!». Она обернулась. Геббельс стоял в дверях в пальто, он сам только что явился на рабочее место. Хельга с непроницательным лицом сделала шаг назад, чтобы не привлекать внимания. Вышло наоборот.       — Из-за чего сыр-бор?        — Проблема со свадебным платьем, — неопределенно отозвалась Магда, незаметно подпихивая Хельгу к выходу.        — То слишком дурацкое, то слишком дорогое… — глупо подхватила та.        — Если дело в дороговизне, не переживайте, — Геббельс достал из кармана пальто чековую книжку.        — О, нет-нет-нет, — испугалась Магда, изо всех сил сдерживая желание наступить подруге на ногу острым каблуком, чтобы она не открывала рот. — Не в ней, право слово!        — Не забывайте, на вашу свадьбу будет смотреть вся страна, — Геббельс покачал головой и улыбнулся одними губами. — Оставите чек в салоне. Не смотрите на ценники. Считайте платье моим свадебным подарком. Не возражайте, я не стану слушать возражений! Хельга — ведь вы пресловутая Хельга? — возьмите и проследите за вашей подругой. Но что же я хотел вам сказать… Пустое, раз забылось, то неважно.       О, он, несомненно, не забыл, а не стал говорить при Хельге. Магда вылетела из министерства пулей. «Лучше бы я пошла в дурацкий салон полчаса назад, боже, — она как проглотила горящий уголь, так жгло внутри. — Вот ведь!..». Магда филигранно избегала министра пропаганды с объявления помолвки. Только пару раз столкнулась в коридоре, обменивалась дежурными приветствиями и убегала прочь. Геббельс как будто бы тоже старался не пересекаться с ней. Магда успела с облегчением подумать, что он переключился на кого-то другого. И тут дурацкая встреча! Как он посмотрел на нее! Хотел поговорить… Хельга, кто же потянул тебя за язык! Она, хоть и пыталась поддерживать Магду изо всех сил, казалась ей иногда частью той же проблемы, частью той же безжалостной машинерии, направляющей на нее софиты, когда она больше всего хотела бы уйти со сцены.        Теперь выходит, что платье на свадьбу ей оплачивает Геббельс, хуже кошмара придумать нельзя. Ни для нее, ни для него, наверное. И ведь чек уже обратно не вернешь. Чтобы вернуть, надо идти одной. Она себе плохо представляла, как пойдет назад и будет говорить с ним. Поговорить однажды все же придется, он ведь не просто зашел к ней, зашел сразу же, не раздеваясь, не заходя к себе... «Будь проклята вся эта свадьба, будь вы прокляты, — она сердито пнула камень, попавшийся ей на пути. — Какая-то ужасная версия бульварного романа: без смысла, без логики и без чувств».        — Магда, ты невозможная, — Хельга догнала ее на углу. — То тебя не вытащишь, то несешься сломя голову.        — Если он оплатит платье, я лягу перед алтарем и умру, — тоскливо проворчала она в ответ.       — Ну и дура, — Хельга постучала по голове. — Надо брать, пока дают!       — Чем я потом расплачусь? — она резко остановилась, и Хельга влетела ей в спину.         — Вот когда час расплаты настанет, тогда и будешь думать, идем!        — Матушка ведь может сшить…       — Ну значит отдашь чек ей, вот и все! Материалы стоят денег. Идем!        Магда не стала говорить, что матушка-то еще больше удивится такому свадебному подарку.