Над Берлином шел снег

      Магда изводилась остаток вечера. Она не могла найти себе места и металась по кухне. Уборку закончить не получалось. Все валилось из рук. Так хотевшая скрыть свой адрес, она сама позвала Геббельса к себе. Ну что за невозможная идиотка! Надо было сказать, что документы до утра побудут у нее, а потом они в кабинете у него разберутся. «С другой стороны, в прошлый раз нас записывали, — она прислонилась к дверному косяку. — И вот в итоге мы здесь. В квартире меньше шансов».       Сумерки опустились на город. Накрапывал дождь. Уличные фонари освещали мокрые тротуары, на которых отражались огни машин и домов. Воздух был прохладным и влажным. Люди, прикрываясь зонтами, спешили под крыши. Магда сидела в темной кухне и непрерывно смотрела на часы. Наконец раздался звонок в дверь. Она, помедлив, встала и пошла открывать.        — Что же вы сидите без света? Я думал, никого дома нет, — укоризненно заметил Геббельс. Он был в дождевике и широкополой, низко надвинутой на лицо шляпе. — Не мог явиться к вам с пустыми руками.       Магда вспыхнула, как спичка. Он принес букет.       — Я хотела, чтобы так думали, — пробормотала она смущенно.       Хельмут дарил ей цветы, несомненно, но с этим букетом мало что могло сравниться. Кроваво-красные, бархатные, розы даже в полумраке коридора завораживали красотой.       — Я же просила так, чтобы на вас внимания не обратили, а вы…       — О, не переживайте за это, — он махнул рукой. — Не обратили.       — С таким букетом?       — Если вас успокоит, я купил его не лично, а через Ханса, добрался не пешком.       Магда не нашлась, что ответить. Она не умела принимать ухаживания, получалось неуклюже и глупо. Этим, впрочем, она и подкупала.       Она суетливо бросилась на кухню, надо было поставить розы в вазу и чем-то прервать неловкую паузу. «Неужели он так за всеми ухаживает? — Магда шумно поставила цветы на стол. Ваза, мокрая от пролившейся воды, чуть не выскользнула на пол. — Тогда понятно, почему он пользуется успехом…». Щеки горели, и она утерла лицо влажными ладонями, крикнув:       — Вы будете кофе или чай?        — Что ж вы кричите так?.. — Геббельс успел пройти за ней на кухню.       — А что вы подкрадываетесь? — Магда испуганно выдохнула. — Каждый раз пугаюсь.       — Пугать я вас не хотел, — он виновато улыбнулся. — Думаю, нужен кофе. Работы непочатый край. Стол у вас небольшой…       — Можем сесть на полу, — Магда развела руками. — Ковер теплый, а места будет предостаточно.       — На полу?       — Могу дать вам подушку…       Геббельс хохотнул, покачав головой.       — Обойдусь без подушки, вы просто насмешили меня. Впрочем, вы правы, на полу будет достаточно места, чтобы все рассортировать, ведь мы разделали папку как бог черепаху.       Магда притащила кофейник, чашки и свою сумку. Скомканные бумаги вывалили в середину. Полчаса ушло, чтобы раскрутить их. «Ломать не строить, — тоскливо подумала она, когда пальцы заболели от повторяющихся движений. — Надеюсь, оно того стоило». Министр пропаганды, кажется, был того же мнения. Мало их разобрать, надо было сложить по темам.       — Уж не знаю, благодарить вас теперь или ругать, — пробормотал он, развертывая последний лист. — Работы на всю ночь. Надеюсь, управимся.       — Я тоже, — честно призналась Магда. Ей не хотелось бы еще одну ночь провести в его обществе.       — А управиться надо постараться… Гиммлер, знаете ли, скользкий тип. Кажется милым и неловким человеком, но с такими страшнее и тяжелее, чем с прямолинейными вроде Геринга.       «Ага, вот как значит, — Магда повертела в руках лист. — Я, выходит, тоже скользкий тип… А Гиммлер имеет на вас зуб, интересно».       — Прямо спиритический круг. Что ж, будем отделять зерна от плевел, — Геббельс тем временем принялся раскладывать бумаги по темам. — Вот, полюбуйтесь! Расшифровка нашей с вами беседы… Увидите такие листы, похожие на сценарий, откладывайте сюда. Посмотрим… Если Герман смог заполучить саму запись и ее уничтожить, то можно будет вручить фюреру, пусть посмеется, как над дурной пьесой.       — Да… Выглядит, как неудачное творение начинающего автора, — Магда невольно улыбнулась.       «Неужели со стороны было настолько комично? В моменте было очень по Шекспиру», — она пробежалась глазами по тексту. Если не будет записи, в такую писанину поверить сложно. Пара бумажек были ей совсем непонятны. В них было слишком много русских имен, через которые Магда не могла продраться, и она просто откладывала их в отдельную кучу, не разбирая, совпадают ли они или нет.       — Черт бы его побрал, хоть бы нумерацию делал, — Геббельс потянулся, разминая затекшую спину. — Без бутылки не разберешься.       — О, у меня есть коньяк, — Магда оторвалась от письма, которое увлекло ее больше положенного. Она хотела бы не читать, но стало слишком интересно: оно было адресовано Лиде, и в Магде проснулось женское любопытство. «А ведь фразы вы используете разные…» — она осторожно сложила бумагу пополам и как можно более небрежно бросила в сторону.       — Коньяк?       — Отпразднуем ваш прошедший день рождения, вы ведь были в отъезде. Там полбутылки, конечно, но…       — И ваш, между прочим… А полбутылки очень даже много, — Геббельс настороженно проследил за брошенным листом.       — Я могу принести, — Магда поднялась. Ей хотелось немного пройтись.       Когда она вернулась, письма уже не было.       — Вот, почти весь наш разговор… И вот это тоже в топку, — Геббельс указал на ровную стопку листов, не уточнив, что именно еще. — Вот тут, кстати, касательно вашего друга. Я про Отто.       «Какое важное уточнение», — Магда прищурилась.       — Наверное, тоже сжечь, — пробормотала она вслух. — Не хочу подставлять его.       — А я бы как раз отложил. Все равно факт известный. Тут о прошении, которое подавали вы. Выкопать его еще раз не проблема.       — Ну хорошо. Но ведь ему ничего не будет?       — Вы поразительный человек! У вас на горизонте маячит перспектива быть арестованной, а вы за другого переживаете, — Геббельс покачал головой.       — Конечно, он мой друг! Вы же переживали за Лиду…       — Открывайте коньяк, не вешайте мне лапшу на уши, — министр изменился в лице и как будто отступил назад, хотя они оба сидели и с мест не сдвигались.       Магда разлила коньяк по стаканам и сосредоточенно уставилась на очередную бумагу. Это были какие-то медицинские заключения. Она пыталась продраться через витиеватый канцеляристский язык и не могла. Буквы разбегались, уловить смысл прочитанного не получалось. В конце концов, она просто бросила лист в общую кучу и приложила ко лбу прохладный стакан с коньяком.       — О, интересную штуку накопали, — Геббельс подхватил его почти сразу. — Касательно смены меток.       — Смены? — Магда подпрыгнула на месте. Ей уж показалось, они ничего интересного не найдут.       — Да. Видите ли, социальная роль человека, как выяснилось, может меняться в зависимости от его действий, усилий и окружающих обстоятельств, — министр увлеченно разглядывал бумагу. — Например, человек может получить новую профессию, стать известным писателем или изобретателем, вступить в политику… Все эти изменения могут повлиять на его социальный статус. Кроме того, общественные события тоже могут сказаться на метке. И, хоть это интересно, мне крайне, крайне не нравится, что не только мне, но еще и Гиммлеру. Черт бы его побрал с бюро…       — Каким бюро?       — Генеалогическим, конечно. Мы уже месяц с ним грыземся из-за его жесткой политики. Вот он и подставляет меня как может. И вас заодно, поскольку после нашего разговора в его голове — не хватает только Гейдриха для завершения картины, — сложился безнадежно глупый, но удивительно близкий к реальности пазл.       Геббельс смолк. Он сдерживал то ли гнев, то ли страх.  Магда напугано подтянула ноги к груди. Она хорошо считывала эмоции других. Если он злится и напуган, что-то серьезное.       — Выдохните, не то задохнетесь, — буркнул министр, потом внезапно притянул ее к себе. — Выдохните, все пока еще хорошо. Вовремя мы заметили, что нас хотят подставить.       Магда прикрыла веки, стараясь унять дрожь. Как же она устала бояться!       — Неужели между разными ведомствами у нас война?..       — Еще какая! Не все могут смириться, что министерства получают больше финансирования… Видите ли, когда-то давно ваш отец, еще до основания этого проклятого бюро, занимался генетическими исследованиями, — Геббельс рассеянно поглаживал ее по плечам, и было до забавного уютно в такой-то ситуации. — Он тогда был ближе к нам. Он и познакомил вас со мной тогда лишь потому, что ему, как и небольшому кругу лиц, было известно: мое предназначение не всегда было в ораторском искусстве. Он надеялся, что я как-то смогу повлиять на ваше. Но если моя метка сменилась, то вот ваша…       — У вас… что?       Геббельс вместо ответа закатал рукав. Магда невольно подалась немного вперед. Четкое «оратор» перекрывало едва-едва заметное слово, и она не без труда прочла: «писатель». Писатель!       Чуть выше, ближе к локтю, Магда заметила два шрама: один свежий, явно от глубокого пореза, второй старый. Он уже белел, в отличие от первого, еще красного. Страшная мысль заставила ее содрогнуться: выходит, Геббельс не застрелиться хотел, а перерезал вену? Тогда понятно, почему вернувшийся раньше обычного Харальд, кажется, так зовут старшего сына, смог спасти его. Выстрелить себе в висок — минутное дело, даже если кто-то вбежит в комнату. По-хорошему, туда ему и дорога, на тот свет. Но какая страшная смерть! Мучительная… Не мгновенная, растянутая...       Геббельс заметил, что Магда пристально смотрит на порез, и быстро опустил рукав.       — Не обращайте внимания, — сказал он тоном, означавшим, что обсуждать тему дальше не намерен. — В путешествии неудачно зацепился, когда выталкивал машину из ямы.       Усилием воли Магда заставила себя переключить внимание.       — Значит, писатель…       — Родители полагали, что я стану богословом, но меня всегда тянуло в филологию. А потом, как вы помните, увлекла политика. Вот так и вышло, что писатель вдруг стал оратором. Не сразу, она проявлялась постепенно, я сначала подумал, что болен, потому что выглядело все как пятно. Лишь потом вдруг различил слово. Оно с каждым днем становилось четче, и вот теперь, как шутит Гитлер, стало моим клеймом… Если приглядываться, можно, пожалуй, заметить и первую метку, но она с каждым годом все больше растворяется, — Геббельс поднес стакан к губам. — Если брошу остатки писанины, с концами пропадет. Жалко, писать мне нравится, но не получается распыляться, не теперь хватает времени, забота за заботой. А ведь в детстве я очень хотел стать известным!.. Нет ничего печальнее на свете, чем сбывшаяся детская мечта.       — Думаю, вы хорошо пишете, — Магда невольно передернула плечами и наконец-то окончательно вернулась к реальности.       — Недурственно, пожалуй, — согласился он. — Но политические тексты даются проще художественных, а удовольствие от написания сильнее. Так что вот… Иногда, чтобы понять себя, надо себя потерять.       — Так не хочется, — Магда сделала большой глоток коньяка и поморщилась.       — Терять себя неприятно, но, знаете ли, потом так хорошо осознать наконец-то свою принадлежность к чему-то великому. И чувство от исполненного долга приятнее всего на свете. Хотя в вашем случае, конечно, сопряжено с некоторыми… кхм… трудностями.       — Так странно, вы второй человек в моей жизни, у кого поменялась метка.       — А был кто-то еще?       — Можно я оставлю в тайне? — Магда испугалась. Еще фрау Зиссе подставить не хватало!.. — Я пообещала.       — Хоть в общих чертах! При каких обстоятельствах, как? — допытывался он.       — Пять лет назад, — уклончиво ответила Магда. — Не знаю, как. И не знаю, на что. Была, вроде бы, балериной.       — И сменилась, полагаю, с приходом фюрера? Значит…       — Пожалуйста!.. — Магда схватилась за голову. — Я не могу говорить, не могу!       — Магда, ну что вы… — Геббельс сделал примирительный жест. — Не можете, значит не будем. Просто любопытно… Как уже сказал, изначально мне ставили задачу вас втянуть в партию именно чтобы у вас поменялось предназначение. Вашему отцу надо было сохранить вашу репутацию, нам — не получить убийцу высших политических чинов. Не обижайтесь, таковы были первые мысли у всех нас. Необычное предназначение. Даже у серийных убийц нет прямого указания, а у вас… Я, как мог, старался слепить из вас политика, и у вас прекрасно получается, только почему-то не меняется метка.       — А должна была?       — Мы надеялись. Вас как будто увлекает политика, но…       — Увлекает, — Магда искренне кивнула. — Честно.       — Совершенно неясно, что не так. Видимо, есть что-то еще, что влияет на смену социальной роли. С вами так вообще непонятно, вы на убийцу похожи примерно настолько же, насколько я похож на Папу Римского. Еще в 1933-ем году я увидел вас почти ребенком и подумал: ангел. И чем больше узнаю вас, тем больше поражаюсь. Милая, нежная, неконфликтная девушка… Поэтому вы так заинтересовали Гиммлера. Дай ему волю, он вас и на опыты заберет. Ваш отец, у меня нет хорошего слова для него, Генриха поддерживает. Генеалогическое бюро поперек горла половине здравомыслящих людей в партии. Замечательно, что они занялись изучением феномена социальной роли и ее смены, руководство интересует, от чего в самом деле зависит будущее человека, почему оно, казалось бы, преопределенное, может внезапно смениться. Вероятно, какие-то генетические особенности влияют на склонности, бывают же люди, владеющие одинаково хорошо правой и левой рукой; значит, бывают люди, которые хороши в нескольких амплуа. Вдруг можно выводить людей на конкретные должности? Можно ли изменять неудобных?.. В общем-то, стоящие и интересные вопросы, но учитывая, как все идет, еще немного, и из таких, как мы, сделают если не врагов народа, то…       «Вот как? Вы меня прикрываете, что сами оказались в дискриминируемой группе? — Магда заинтригованно слушала, поджимая пальцы ног. — А я, выходит, в привилегированной, раз она у меня не меняется, хоть и не привлекательная! Так я в удачном положении? Вот почему вы испуганы, вот почему не сдаете меня. Я для вас какая-никакая надежда, ведь я дочь Фидлера, вдруг буду защищать вас!».       — Недавно, надо сказать, мы говорили с Германом, — продолжал тем временем Геббельс. — Вы ему очень понравились, кстати. У него ведь тоже когда-то сменилось предназначение. Он изначально летчик. Правда, сейчас он больше похож на воздушный шар, но не суть. Метка, которую он носит теперь, связана с его внутренним миром, убеждениями и ценностями. Она сменилась в один день, не как у меня.       — Говорите, редкость, а вот уже третий человек…       Просмотренные бумаги утомили до невозможности, и она ждала, когда министр пропаганды наконец-то расскажет все и уберется. Мысль, что главная опасность угрожает не ей, наконец-то не ей, а кому-то другому, расслабляла. Смена предназначений — интересная вещь, но Магде показалось, этого мало для ареста, как недостаточно и объяснений в любви. Вот на Геббельса и Геринга, конечно, компромата многовато. Повезло, что лично ей больше не случилось столкнуться с Гиммлером. Она-то полагала, ей надо присмотреться к нему, а выходит, бежать нужно было.       — С Германом все несколько сложнее, — Геббельс с нежностью взял ее за запястье. — Видите ли, у вас просто метка, ну, какое-никакое влияние, а у него — особое положение в партии. Он второй человек после Гитлера. Герман смог восстановить авиацию, ему мы обязаны смещением фон Папена с канцлерского кресла, гестапо тоже его детище, хотя теперь тайная полиция наша с ним головная боль… Несмотря на кажущуюся отрешенность, Герман удивительно прозорлив и пользуется большой популярностью. Тут где-то были перехваты шифровок советских разведчиков, что Москве бы он понравился в роли фюрера куда больше. Ему мысль тоже нравится.       — В общем, дело дрянь?        — Вы удивительно наблюдательны… И прекрасны, как Эвтерпа, — из-под ресниц игриво блеснули красивые темные глаза.       — Я уж думала, скажете, Афродита, — Магда отмахнулась утомленно, аккуратно высвободив руку.       — Тех, кого сравнивали с Афродитой, рисковали потерять жизнь при трагических обстоятельствах, — философски заметил Геббельс. — Я бы не желал вам такой судьбы. Знаете ли, богиня красоты в гневе страшнее, чем ее супруг Гефест.        Магда кивнула.       — Вы так смотрите на эти бумаги…       — Я больше половины из них не взяла в толк, — Магда отложила те, что было решено сжигать. — Геринг, которого СССР всерьез рассматривает как замену фюреру?..       — Звучит как недурственный заговор, не так ли? — Геббельс поднял стакан с коньяком в воздух, словно произносил тост. — Поучаствовали бы?       — Вы издеваетесь надо мной, — Магда покачала головой.       — Звучит крамольно?       — Из ваших уст, — она хмыкнула и тоже взяла стакан.       — Гитлер вам, однако, не нравится куда больше, нежели Герман.       — Когда-то давно он мне очень понравился, теперь фюрер выглядит в моих глазах фанатиком, — Магда тяжело вздохнула. — Я их опасаюсь. Фанатики высоко взлетают и больно падают…       — Вы не одна боитесь, что он больно упадет, — Геббельс печально качнул головой. — Неплохо было бы, если бы кто-то его одергивал и возвращал на землю, чтобы власть не была сосредоточена в одних руках. Отсюда слухи о Геринге и нашем с ним заговоре.       На слове «слухи» он запнулся, как будто с трудом произнеся его, и Магда напряглась. «А слухи ли? — зацепилась она за мысль. — Вы и не на такое способны. Банка с пауками, а не партия…».       — Вы ополчились на Гиммлера из-за его исследований смены социальных ролей, а он на вас, потому что мешаете? И Гитлер, выходит, заинтересован в исследованиях настолько, что его не переубедить? Партия воспримет спокойно смену власти, ведь Геринг им по душе?       — Не стоит смешивать все в кучу, Магда! Никто не собирается сменять власть!       — Если гипотетически Геринг стал бы фюрером… Кем были бы вы?       — Остался бы на своем месте, — Геббельс пожал плечами. — Меня устраивает. Знаете ли, Магда, говорить и писать — единственное, что я умею хорошо.       — А если бы вам самому пришлось бы возглавить Рейх?       — Я и без того кукловод за ширмой Рейхстага, держащий в руках нити и заставляющий плясать марионеток.       — Ну а если бы влиять не тайно? — Магде не понравился его циничный тон. Подзуживаемая внутренним раздражением, она допытывалась: — Справились бы вы?       Он с интересом посмотрел на нее и неопределенно усмехнулся. «Хорошо бы напиться и рухнуть спать, как тогда с Хельгой, а не пытаться вести с вами светскую беседу, — Магда сделала большой глоток и зажмурилась. — Заговор еще… А ведь вы думали, думали наверняка, что было бы, если бы власть была в ваших руках». Она знала, что Геббельс слишком амбициозен, чтобы отказаться от своих идей, даже если они опасны. В долгий ящик отложить может. Отступиться — навряд ли.       — В общем-то, вот пара бумаг, которые мы покажем Гитлеру, а остальное в топку. Оставьте дешифровку нашего разговора на всякий случай, ее переврем. Я подкину парочку глупостей про себя и Германа, и дело в шляпе. Пусть Гиммлер попробует отмыться от помоев, которые хотел на нас вылить.       — Я зажгу свет, чтобы не перепутать листы, — Магда поднялась с ковра.       — Ладно вам, и так видно. Луна огромная, как фонарь. А вот форточку, наверное, откройте. Душно.       Магда отошла к окну. На улице закончился дождь, мостовая искрилась лужами.  Лиловая полоса дороги скрывалась в темноту переулков. Вдали блестела огнями освещенная гостиница. Близилось к часу ночи. Магда невольно засмотрелась.       — А из вас вышла бы прекрасная первая леди Рейха, — жаркое дыхание обожгло ухо. Магда вздрогнула от неожиданности и вцепилась в ручку окна. Геббельс подошел опять бесшумно, внезапно, непозволительно близко. — Не думали об этом? О Магда, поверьте...       Магда хотела дернуться и не успела. Геббельс заключил ее в крепкие объятия и приник губами к шее. Она только пискнуть успела, словно испуганная мышь.       Он целовал ее в плечи и ключицы, в затылок, настойчиво, страстно, не слушая возражений, а Магда боялась шевельнуться, сердце с перебоями заколотилось в горле. Ей казалось, что она наблюдает откуда-то из угла комнаты, как в кино.       — Прошу вас, оставьте... — она слабо попыталась выкрутиться.       Геббельс властно повернул ее к себе, прервав поцелуем и не позволив договорить. Магду бросило в жар, в груди что-то оборвалось, ноги подогнулись. Коньяк ударил в голову. Перед глазами поплыли радужные круги.       — Но Хельмут... — выдохнула она ему в губы.       — К черту Хельмута, — он отбросил волосы с ее лица.       — Я не...       — Тш-ш, упрямая нимфа, — он запрокинул ее голову назад.       — А окно? — голос у Магды сорвался, она зажмурилась, ухватившись за лацканы его рубашки.       — У вас дурная привычка говорить, когда не надо...       Геббельс увлек ее за талию в глубину комнаты, продолжая осыпать поцелуями лицо. Нельзя было отказывать, но и соглашаться тоже совершенно невозможно, хоть она и не могла сказать, что ей не нравилось. Будучи нерешительной до невозможности, она тянулась к уверенным людям. Геббельс умел брать быка за рога. Он просто решал за нее, а Магда так привыкла, что подчинялась без раздумий. Огромные черные зрачки, в которых она видела свое растрепанное отражение, завораживали, гипнотизировали. То, с каким обожанием и страстью он смотрел на нее, словно студент, подкупало. Дыхание перехватывало от каждого прикосновения.       Змеиный шелест шерстяного платья по простыни и страшная мысль, что не будь Хельмута, она бы вообще не возражала, вернули в реальность. Нет, нет, тысячу раз нет! Магда вцепилась в его плечо, шумно выдохнув. Министр пропаганды явно был не тем человеком, который отступает при активном сопротивлении. Не был он похож и на того, кого отпугнет безвольность — судя по всему, она его только заводила. Магда запустила пальцы в его растрепавшиеся волосы, заглянула в затуманенные страстью темные глаза и приняла единственно верное решение, едва слышно прошептав:       — Йозеф, пожалуйста...       Она никогда раньше не звала его по имени, даже по фамилии избегала, прячась за безличным «герр министр». Ладонь Геббельса застыла на ее бедре. Магда воспользовалась заминкой и выскользнула из его рук, как рыба в воду. Геббельс в свете луны показался Мефистофелем. Становиться Мартой не входило в ее планы.       — Магда...       «Господи, случись что-нибудь! — взмолилась она. — Пусть хоть небо упадет на Берлин, что угодно! Иначе я его убью...». Бог услышал ее молитвы. Стоило ему сделать шаг в ее сторону, раздался звонок в дверь. Магда испуганно вдохнула. Хоть бы не Хельмут! Только его не хватало.       — Надо открыть, — прошептала она, борясь с мыслью, что открывать не надо.       — Стойте! — Геббельс отступил. — Вдруг гестапо?       Магда не собиралась стоять. Она рванула в коридор. Кто бы то ни был, даже если гестапо, это спасение. Сейчас она обрадовалась бы самому Дьяволу. Судорожно повернув замок, она распахнула двери и застыла. За порогом стояла Хельга, вид у нее был торжествующе-таинственный.       — Знала, что ты не спишь, — она не могла сдерживать улыбку. — У меня сюрприз.       — Хельга... — Магда заломила руки. О нет, только не она. Лучше уж Дьявол, Геббельс и гестапо вместе взятые. — Я забыла, что ты зайдешь. Тебе сейчас сюда нельзя.       — А что, я помешаю? Ну, полно тебе, на пять минут, — Хельга сбросила туфли нога о ногу. Руки в нее были заняты тортом.       — Нет, но...       — Ну вот и успокойся.       — Хельга, там Геббельс...       — Что на сей раз?       Министр пропаганды заинтересованно выглянул из комнаты, поправляя расстегнутый ворот рубашки. Хельга охнула, уронила коробку, и торт жалобно чавкнул о пол.       — Ой, Магда-а-а... — она прижала ладонь к губам и перешла на шепот, хоть и ясно было, что Геббельс услышит: — Там Отто за дверью.       Магда простонала и рухнула на стул. Еврей и министр пропаганды Рейха на одной территории — это чересчур. Что за безумный день!       Отто отнесся к ситуации удивительно спокойно, хоть и крайне настороженно. Он молча приподнял в знак приветствия шляпу. Геббельс вздернул в ответ бровь и кивнул, тоже заметно напрягшись.       — Я поставлю чайник… — пробубнила Магда.       — Мы сильно невовремя, — Хельга кусала губы. — Я как-то и не думала…       — Если там что-то осталось от торта, вам будет чем перекусить, — нервно отшутился Геббельс. — Мы в любом случае закончили с бумагами, не так ли, Фидлер?..       — О, несомненно, — Магда закивала. Почему-то очень хотелось рассмеяться, но ситуация не располагала.       — Торт, кстати, есть в еще одном экземпляре, — Отто настойчиво взял Хельгу за локоть. — Думаю, крошки спокойно можно отправить на съедение птицам, а второй взять…       Хельгу как ветром сдуло на лестницу. Отто виновато развел руками.       — Думаю, моя помощь не понадобится, — он взглянул на Магду, словно спрашивал: «Точно?». Она медленно моргнула, не зная как еще согласиться. — Что ж, вернемся с тортом…       Магда прикрыла дверь и обернулась. «Господи, я умру от стыда сегодня, — она прижала к горящему лицу ладони, — сначала Гитлер, потом министр пропаганды с розами, потом эти поцелуи, потом Хельга, теперь еще и Отто, а он ведь не в курсе происходящего! О, ну почему нельзя просто спокойно жить?!».       Геббельс успел собрать бумаги в кожаный портфель. Магда молчаливо проводила его до двери. А что тут скажешь? Говорить, что визит незапланированный? Так Геббельс не дурак, сам понял. Что он взаимно неловкий? Ну очевидно. Извиняться? О, она в своей квартире! Извиняться не поворачивался язык. Документы пусть забирает. На прощание она поспешно пожала ему руку.       — Полно вам, Магда… Вы ревнуете? — Геббельс удержал ее кисть.       — Почему? — растерялась она, ожидавшая любого вопроса, только не такого.       — Уж слишком внимательно вы читали письмо, поменялись в лице, упирались и упираетесь… Молчите…       — А, — Магда вспыхнула от стыда. Вот куда запропастилась записка! — Я не придала значения. В самом деле! Не поняла сразу, что это весьма личное письмо… Было бы почему ревновать…       Очень хотелось поскорее выпихнуть его в темноту подъезда. Магда сдержалась, опустив взгляд.       — Магда, ангел мой...       — Правда, — она сжала губы. — Просто слишком много навалилось за раз. Слишком много для меня… Я рада была вас видеть. Завтра помогу перепечатать документы… У вас ведь две машинки в кабинете?       Выражение лица у Геббельса изменилось, чуть ли не шепотом он проговорил:       — Вы невероятная женщина. Ваше упрямство мне нравится. Знайте, Магда, что бороться за вас я не перестану. Но дайте мне хотя бы надежду, мое проклятье…       Бороться за нее среди партии или бороться за нее с Хельмутом? Магда не стала уточнять. По всей видимости, бояться ей еще как стоит, но теперь совсем по другой причине.