Над Берлином шел снег

      Магда долго не решалась зайти в кабинет и стояла перед ним, как дура. Она не могла уговорить себя постучать. Ханс, не прерывая своей работы, молча наблюдал за ее колебаниями, вероятно, заметив, как она мучается. «Позорище, — подумала Магда, переминаясь с ноги на ногу. — Давай. Пора». Она посомневалась еще с минуту, прежде чем занесла руку для стука, но постучать не успела. Дверь резко распахнулась. Геббельс влетел в нее, занятый чтением записки.        — Магда, здорово вы меня напугали, — он поймал ее за плечи, — не ударил вас?        — Нет-нет, я только собиралась постучать, и тут вы, — Магде хотелось провалиться под пол. Ханс на фоне то ли хмыкнул, то ли хрюкнул от смеху. Ну почему надо снова вляпаться в дурацкую ситуацию, у нее талант их создавать!        — Заходите, заходите, я успел соскучиться по вашему голосу, — министр почти запихнул ее в кабинет. — Подождите пару минут, мне нужно позвонить. Ханс, бессовестный, ты не предложил леди кофе?!        Магда устроилась на своем привычном месте. «Мне показалось, или он смутился не меньше меня? — она приняла из рук Ханса чашку и уставилась на стол. — Кажется, министр все-таки вернулся жить в дом или на служебную квартиру, привычный беспорядок… Как бы у него вызнать, останется ли он на своей должности или после устроенной им сцены он в окончательной опале?».        — Вы печалитесь о чем-то, Магда? — она вздрогнула. Геббельс пугал ее своей поразительной способностью перемещаться почти бесшумно при его-то хромоте.        — Вовсе нет, здесь уютно, я всегда перестаю думать и просто расслабляюсь.       Какая наглая ложь! В этом кабинете она не смела терять бдительность. Однажды потеряла — что вышло?        — Искренне рад, что над вашей головой сияет солнце, — Геббельс сел напротив. — Не то над моей пронеслась гроза. Ничего серьезного, просто неурядица.        Магда почувствовала нутром: теперь лжет он. Геббельс не хотел рассказывать о случившейся ссоре с фюрером. Может, боялся ударить в грязь лицом, может, стеснялся. Он выглядел, как напортачивший студент, забывший дома заданный реферат и получивший строгий выговор от профессора. У него поднялись плечи, всем своим видом он напоминал нахохлившуюся птицу.        — Хорошо, что наладилось, — осторожно заметила Магда.        Интонация получилась между вопросительной и утвердительной. «Магда, ты идиотка, — печально заключила она. — Навыки притворства растеряны напрочь, все как на ладони». Геббельс кивнул, тоже не слишком уверенно. Он избегал смотреть ей в глаза. Встреча начинала принимать комично-абсурдный характер. Когда она упала в обморок в странном приступе, а он признался ей в чувствах, и то было менее неловко. Ни она, ни министр пропаганды не знали, что говорить друг другу! Вот Ханс, наверное, потешаться будет!        — Надеюсь, вы хорошо отдохнули, — наконец произнес Геббельс. — Выглядите лучше, чем ожидал.        Магда не удержалась от смешка. «Кошмар, — она поднесла руку к губам, чтобы скрыть рвущуюся наружу улыбку, — вы точно не в себе! Ладно я, но вы!..».        — Вышла глупость, — Геббельс спохватился, осознав, как прозвучали его слова, — хотел совсем другое сказать! В смысле, вы выглядите лучше, чем…        «Ой, молчали бы, — Магда не удержалась и прыснула. — Влюбленные мужчины ведут себя как бараны, права Хельга. Вот и вам изменило ваше главное оружие — слово».        — Я вас поняла, — она уткнула взгляд в чашку. — Рада, что больше не выгляжу призраком.        — Уж точно, — Геббельс заметно расслабился. — Что ж, отдых нам был на пользу.        «Вам явно нет, — Магда, чтобы подавить глупую улыбку и не засмеяться снова, подняла взгляд к потолку. — Вот вас заело, конечно…». Оба они вздохнули с облегчением, когда, наспех обсудив будущий фронт работы, распрощались. Таким она Геббельса еще не видела. Растерянный, непривычно тихий, застенчивый, он не вязался в голове с образом, к которому она привыкла. Его жесты, его голос выдавали смущение и неловкость, словно перед ней стоял не министр пропаганды, а юноша, потерявший голову.        Хуже было, что она не могла разозлиться. Все, что связано с прошлым, стало расплывчатым. Память не хотела воскрешать ничего из того, что ее раздражало. Казнь — и та почему-то размылась до запахов и чувств, совершенно перестав быть четкой картинкой. Нечеткие воспоминания скорее заставляли оцепенеть, а не прийти в бешенство. Из Берлина она уезжала, с трудом удерживая внутри бурлящие чувства. Сейчас не могла найти в себе ни ярости, ни гнева, ни даже тоски. Эмоции будто бы замерли где-то на полпути, подступили сразу и отступили за занавес, так и не показавшись, свернувшись неясным комком в желудке.        На кухне было тепло. Закипал чайник на газовой плите, Магда караулила с чашкой, стоя на одной ноге, как цапля. «Подменили его в путешествии, что ли, — она задумчиво смотрела на свисток и ждала, пока из него повалит пар, — или он настолько не ожидал меня увидеть? Мы с ним сегодня поменялись местами. Он врал, я делала вид, что верю. Зачем?.. Могла бы и додавить… Вот что за глупость! Ничего не узнала. Неопределенное «сейчас все наладилось»! Ладно он, а я почему потеряла язык?! Почему я так часто в последнее время думаю о нем? После поцелуя Хельмута первая моя мысль была про него. Почему, черт возьми, я так напугалась, почему теперь он вызывает жалость?! Неужели Хельга и тут права?..». Она поежилась, чувствуя, как беспокойство и страх привычно сжимают сердце. О, как мучительно хотелось, чтобы ошибалась! Глупо влюбиться в человека, которого по-хорошему вздернуть бы надо. Глупее только влюбиться в него после стольких лет ненависти.        От размышлений отвлек свист чайника. Одновременно с ним зазвенел дверной звонок. Хельга пришла. Магда выключила газ и выскочила из кухни в коридор. Хельга влетела в квартиру со шлейфом цветочных духов и тепла.        — Пойдем ко мне, — она не спешила раздеваться, — я сделала пирог, не хочу нести его сюда, он разваливается.        «Кажется, ты тоже разваливаешься, — Магда подозрительно прищурилась, надевая туфли. — Что-то случилось». Хельга была прекрасной актрисой, но опустившиеся уголки губ выдавали усталость и печаль. Магда не торопила ее. Это из нее надо было тянуть клещами, а Хельга расскажет сама, если ее не торопить. Ей нужно только собраться с мыслями и силами. Раз у нее не получился пирог, значит, она совсем выбита из колеи.        — Давай я сварю кофе, — с порога предложила Магда, сразу бросившись набирать воду в чайник.        — Лучше чай, — Хельга вздохнула тяжело. — Не выношу запах.        — Вы поругались, — осенило Магду. Ну конечно, Отто! Он постоянно пил кофе, а Хельга всегда его варила и сама с удовольствием составляла ему компанию.        — О, нет, — Хельга отмахнулась. — Нет… Мы не ругались.        — Поэтому у тебя коржи разного размера? Верхний больше нижнего, вот и падает.        — Нет, — Хельга теребила уголок скатерти, а затем, глубоко вдохнув, вывалила: — Ты знаешь, а ведь у Отто вправду рак. Он останется во Франции, наверное. А я тут. Мы расписались с ним месяц назад, никому не сказав. Ты не обижаешься? Я так хотела, чтобы ты была моей свидетельницей, но... Мы решили, что все должно остаться тайной. Поймали каких-то прохожих, попросили подмахнуть свидетельство… Поставила маму перед фактом потом.        — Хельга, боже мой, пустяки, что не позвала! — Магда схватила ее за руки. — Как он там? Как ты?        — Неплохо, — туманно ответила Хельга. По ее щекам вдруг побежали крупные слезы. — Мы решили, что если дотянем до дня, когда сможем без страха встретиться, то будем жить как нормальные пары, а пока... Пока вот так…        — Бедная!        — Так лучше, Магда. Он далеко, в Париже, в безопасности. Когда увидимся — кто знает? Мы и расписались-то только потому, что он настоял. Так, в случае чего, мне отойдет его квартира. Ну, ты понимаешь. Я хотела, чтобы он уехал свободным человеком, мужчины, знаешь ли... Рвалась с ним, но тут есть те, кому нужна моя помощь. И ты. Я не могу вас бросить.        — Хельга, милая...        — Бывают решения, которые надо принимать, правда? — она улыбнулась слабо, сжав ее руки и всхлипнув. — Тебе ли не знать? Магда, мне так невероятно стыдно! Я еще не сменила постель. Месяц сплю на одной простыне, потому что... потому что мы вместе спали на ней.        Магда посмотрела ей в глаза. Хельга вдруг вскочила, побежала в спальню, сорвала с кровати простынь, упала на голый матрас и тихо взвыла, как собачка. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, Магда легла рядом и обняла ее так крепко, как только могла, растерянно поглаживая по вздрагивающим плечам.        — Я никогда не понимала тебя до конца, — прошептала Хельга, прижимая к мокрой щеке ладонь Магды, — мне казалось, нельзя так много чувствовать за раз, как ты. А сейчас понимаю. Кажется, меня разрывает на сотни маленьких Хельг внутри.        — Милая…        — И я думала: «Государство так далеко от меня, беды так далеко», — Хельга не слышала ее, — а они оказались так близко. Так близко, Магда!.. Они топчутся на моем пороге, они залезают в мою постель, они по душе моей ходят в грязных сапогах и играют ею в футбол. Почему, почему мы родились с тобой в эти времена?.. За что?.. Где, скажи мне, мы нагрешили так?        Магда сжала ее крепче. Слезы душили горло. Как она хотела бы знать, почему и за что! Мысли разбегались, как лошади, напуганные копьем. Величайшая в мире несправедливость случилась с ними обоими: жить в исторические времена, любить в исторический момент. Разве можно оставаться человеком, когда жернова судьбы перемалывают тебя в муку? И кто захочет размениваться на мелочи, если такие глобальные вещи звенят за окном? Весь мир сотрясался, и ясно было, что дальше трясти будет сильнее.        — Отец говорил, у нас будет великая эпоха, — пробормотала Магда, хлюпнув носом.        — К черту такую эпоху...        Ветер заскрипел железом в жестяной трубе. Вдали между домами запылали редкие огни. На самой границе небесного свода висело одно единственное облако, похожее на карту и на неизвестное будущее. Они молча плакали, сидя на голом матрасе, прижавшись друг к другу, чувствуя биение сердец, и их сухие синие тени на стене становились длиннее и длиннее.        — Пойдем, — Хельга шумно выдохнула, — надо попить чего-то горячего. Все проходит, и это пройдет.        Глаза ее красноречиво блестели, и раза два ей пришлось незаметно сморгнуть, но держалась она с неколебимой жизнерадостностью.        — Я думаю, нам надо напиться, — Магда фыркнула, вытирая пятная туши со своих щек. — Ты говорила про коньяк.        — Да, он в ящике под раковиной, — Хельга кивнула и вдруг побледнела: — Магда!.. Ты успела поставить чайник?       — Конечно.       — У меня нет свистка! Вот мы дуры!        Они ринулись в кухню. Чайник, выкипевший до дна, раскаленный добела, стоял на синем цветке газа и потрескивал. От него исходило едва заметное свечение. Магда с опаской подошла и выключила газ. В лицо пахнуло жаром от горячего металла. Хельга нервно рассмеялась.        — Вот и попили чаю, — она включила воду. — Чуть не устроили пожар. Бросай его сюда.        Магда, замотав ручку чайника в полотенце, осторожно поставила его под прохладную струю. Из раковины повалил пар. Хельга распахнула окно и впустила в кухню ночной воздух.       — Ой, дуры, — повторила она и рассмеялась. — Воображаю, что бы сказали твои родители!        — Я бы снова жила с ними, — Магда усмехнулась в ответ.        — Конечно, я бы тоже после такого тебя не отпустила, — Хельга вытащила из тумбочки под раковиной бутылку. — Хельмут сегодня до утра со своими бумажками мается, можем смело напиться и сидеть хоть до зари.        Коньяк разлили по стаканам. Темно-янтарный, холодный, он поблескивал в свете настольной лампы. Магда устроилась с ногами на стуле, к счастью, широкая юбка домашнего платья позволяла усесться по-турецки. Хельга нарезала сыр и примостилась рядом.        — Вот бессмыслица, — она потянулась за стаканом, — мы с тобой трезвые наплакались вволю, а теперь зачем пить? Кажется, господь точно нас наказывает.        — Значит, напьемся и посмеемся над ним, — Магда зажмурилась и сделала глоток.        Она ожидала, что коньяк обожжет ей язык и горло, как когда-то давно, и поэтому удивилась, не почувствова привкус спирта. Она словно хлебнула какао с медом, засахаренным апельсином и рождественским пряником. Посидев несколько секунд в недоумении, она открыла глаза. Хельга довольно наблюдала за ней.        — Многое поменялось со студенческих времен, — подмигнув, она поднесла стакан к губам. — Нынче у нас не только дрянь водится.        — Никогда бы не подумала, что коньяк может быть вкусным, — призналась Магда.        — Дорогуша, ты просто не умеешь пить, — Хельга изящно откусила сыр. — А тебе стоит научиться. Слишком часто ты вертишься с мужчинами на равных. Курить —полдела. Учись разбираться в алкоголе.        Магда хмыкнула. Курить ей тоже не особо нравилось, но Хельга права, это ее пропуск в мужской мир. Сколько вещей она узнавала, просто стоя рядом и раскуривая сигарету?.. Достаточно, чтобы не избавляться от пагубной привычки.        Говорили о глупостях. Хельга болтала о новой роли, которую ей надо разучить. Магда — о том, как планирует украсить к Рождеству квартиру. Хотелось чего-то светлого, доброго, или хотя бы спокойного. Было в их болтовне что-то еще. Что-то, что не связано ни с ролью в театре, ни с украшением квартиры. Они оговорками, украдкой, сами не осознавая, говорили о своих мечтах и желаниях, о том, что здорово сделать в жизни. Они не знали, что принесет следующий год, но было приятно мечтать о хорошем будущем. Длинный октябрь утомил их обеих, и негласно они решили быть этой ночью легкомысленными достаточно, чтобы думать серьезно о простом.        — Полпятого, — Хельга сонно взглянула на часы. — Я валюсь с ног.        — Я тоже, причем в прямом смысле, — Магда потерла лоб. — Ты сделаешь из меня пьяницу. Пол плывет. Как прикажешь спускаться к себе?        — Оставайся, уляжемся, — Хельга встала, — а то действительно не дойдешь до квартиры.        С горем пополам постелили новое белье. Не получалось заправить угол простыни, руки не слушались. Только отпустив матрас себе на макушку — было непросто, он оказался толстым и тяжелым, — Магда сумела подпихнуть ее вниз. Хельга неловко сражалась с подушками.        — Если бы тут был Хельмут, он бы застыдил нас до гробовой доски, — она бросила подушку над головой Магды. — Падай.        Магда рухнула, не раздеваясь. Хельга устроилась рядом и прижала ее к себе, как когда-то давно обнимала мать. Тепло объятий заполняло болезненную пустоту, каждую ночь шепчущую, что они одиноки во всем мире.        — Вот уж точно, будущее таращится на нас из углов, — пробормотала Магда, вспоминая, как когда-то давно они сидели в парке с гитарой, и ужасы грядущего были так далеки.        — Все проходит, и это тоже пройдет. Соломон умный дядька, — повторила Хельга, касаясь носом светлых завитков волос на ее шее.        Магда сонно кивнула. Она засыпала, теплое одеяло и полумрак в комнате утягивали ее в грезы. Ей снилось, что она стоит на кромке воды, бескрайней черной воды, откуда выползали шипящие огненные змеи, похожие на свастики с флагов.        — Вот скажи мне, почему ты не родилась мужчиной? — Хельга резко приподнялась на локте и выдернула ее из дремы.       — Что? — Магда спросонья вытаращилась на нее, как сова. Ей почудилось, что кудри подруги тоже змеи. На них падал свет фонаря, и они горели изнутри желто-рыжим.        — Ну почему ты не мужчина, спрашиваю? Было бы в сто раз легче! Представь себе, ты, высокий, галантный офицер, глаза стальные, строгие, волосы как солнце в полдень, не белые, а такие... Такие... — она провела рукой по ее виску и так и не подобрала эпитета. — Я бы за тебя вышла замуж.        — Хельга! Ты разбудила меня ради этого?!        — Да! Клянусь! Я бы вышла за тебя замуж! И представь: ты, в черной форме, в министерстве, а я твоя подпольщица-жена, передаю тебе шифры, а ты мне — документы! Мы бы стольких спасли!        — Нас бы расстреляли в один день, — Магда ухмыльнулась, повернувшись к ней.        — Романтично! Ты бы взял меня за руку у стены, — Хельга мечтательно закрыла глаза, — и сказал бы шепотом: ничего не бойся, я с тобой.        — А ты бы ответила, что любишь меня и ничего не боишься.        — И мы бы вместе упали, и на наших грудях расцвели бы алые розы... Ах, Магда, ну как ты могла, как ты могла родиться женщиной?! Как ты посмела?!        — Ну ты могла бы тоже постараться, — фыркнула Магда.        — Тоже мне, — Хельга закатила глаза. — Я актриса. Мужчина из меня был бы так себе. Смазливый, упертый как баран, одним словом — актер. Нет, ты дала осечку! Эх, Магда...