Господин Безумие

Примерно к половине десятого я принял ночное дежурство, обошёл пациентов и засел в ординаторской в ожидании вызовов в приёмное отделение или на консультацию других корпусов. Через два часа после начала смены у меня начался сильный приступ кашля и странное ощущение общей слабости, хоть настроение было достаточно хорошим. Я измерил температуру, она поднялась до субфебрильного значения. Меня это сильно насторожило, но я вынужден был продолжать работу. Кашель не прекращался долго, был изнуряющим и мучительным, но потом приступ закончился, и я испытал облегчение. В том числе потому, что этот шум никто в пустой ординаторской не услышал. На всякий случай пришлось надеть одноразовую маску для профилактики распространения инфекции, если вдруг это была она. В первом часу ночи поступил звонок из приёмки, там по скорой доставили девочку, которая находилась в состоянии психомоторного возбуждения. Я быстро собрался, сложил халат в руки, чтобы не разгуливать в нём по улице, и зашагал к другому корпусу. Там на кушетке меня ждала пациентка в очевидно приподнятом настроении и с бодрым выражением лица. — Здравствуйте! — воскликнула она чересчур радостно для потенциально госпитализированного человека. — Привет, — я улыбнулся ей, пытаясь сдержать очередной нахлынувший позыв к кашлю. Но всё обошлось, и ребёнка я не испугал. — Пойдём поговорим с тобой в соседней комнатке? Нам туда, — я указал ей рукой на дверь и взял за предплечье, чтобы она не наделала глупостей или не сбежала. Девочка кивнула. Я взял документы, и мы оставили медсестру, сидящую за столом и оформляющую бумажки. Затем мы прошли в комнату для осмотра. Я включил компьютер, параллельно собираясь начать расспрос, но девочка, на удивление, оказалась шустрее меня. — Как Вас зовут? — спросила она. — Константин Викторович, — я взглянул в документацию, уточняя и её имя тоже. Но для проверки её ориентированности в собственной личности всё равно задал тот же вопрос. — Анька меня зовут, — сказала девочка. — Анька-встанька! Каюсь. — Интересно. А как же ты, Аня, здесь очутилась? Где находишься, знаешь? — Послушайте, Костик, — начала она. — Мне так-то всё равно. Маме почему-то дело есть. Она думает, что наркотрафик, который через нашу квартиру проходит, — выдумки мои. А я ведьма, между прочим! Я летать умею! — Так. Выходит, у вас через квартиру происходит незаконная транспортировка веществ, правильно ли я понимаю? А причём здесь твои магические способности? — Да, в частности, через балкон. Я с голубями вместе летала, и теперь они мне пакетики какие-то приносят. Я их отгоняю, отгоняю, полиция же всё-таки под окнами ходит, а они мне мысленно сигналы передают о том, что это не наркотики, а сахар. Но я-то знаю, что наркотики! — В первый раз госпитализируешься, Аня? — спросил я. — Нет, в шестой! — чуть ли не выкрикнула она, привставая с кушетки. — Присаживайся. Жалобы есть у тебя какие-нибудь, помимо наркотрафика через балкон? — Сон у меня плохой. Кошмары снятся про катастрофы всякие, конец света. А ещё жалобой вроде не назвать, меня всё устраивает, но я хочу, чтобы Вы знали, что я с другом мысленно общаюсь. Он мне шутки рассказывает. Но это не голоса, а то начнёте мне тут щас, — буркнула девочка. — Это именно мысли. Внутри головы. — Хорошо, я понял. А какое сегодня время года, какое число? — Первое апреля! — в голос рассмеялась девочка. — С праздником Вас! Я защёлкал по клавиатуре, вбивая туда: «Больная контакту доступна, ориентирована всесторонне верно, настроение приподнятое. В беседу вступает первая, приветлива, откровенна, на вопросы отвечает охотно, темп речи ускорен. Критика к состоянию снижена, подробно излагает психопатологические переживания в виде галлюцинаторно-параноидного синдрома». — А с чем тебя выписали в последний раз, расскажешь? — я снова посмотрел в бумажки для уточнения. — Та, — небрежно бросила Аня. — Шизуха какая-то с чем-то там. — Ясненько, — протянул я. В документах было написано, что у неё шизоаффективное расстройство. Далее я выяснил у неё анамнез жизни, наркологический анамнез, анамнез болезни и начал осмотр. — Есть хронические заболевания у тебя, Аня? — внешне пациентка соответствовала своим пятнадцати годам, телосложение было правильным, осанка ровная. — Снимай футболку. — Не, нет у меня ничего. А лифчик тоже снимать? — она подмигнула мне. — Только футболку. Кожные покровы были бледные, чистые, умеренной влажности. Ногти не изменены, форма грудной клетки нормостеническая, симметричная. Дыхание было свободным, через нос. При дыхании участвовали обе половины грудной клетки, лопатки были на одном уровне. Пальпаторно грудная клетка была безболезненна, эластичность сохранена. Голосовое дрожание проводилось одинаково на симметричных участках. При сравнительной перкуссии наблюдался ясный лёгочный звук над всеми полями. Затем я достал фонендоскоп, прослушал лёгкие и сердце. Всё было в замечательном состоянии. Дыхание было везикулярным, хрипов, крепитаций и шума трения плевры я не услышал, тоны сердца были приглушены, ритмичны, шумы на периферических сосудах не определялись. Когда я закончил с осмотром, взвесил её, измерил рост и оформил документацию, я проводил её в первое отделение, и мы попрощались. Затем вызов был у меня в пятнадцатом, на эпилептический приступ, примерно к трём часам ночи. Я принял все необходимые меры и уложил спать. Потом пришлось ещё немного побегать в седьмом. У мальчика десяти лет случилась истерика, которую он объяснил тем, что хочет домой. Особо не вдаваясь в подробности, пациента я успокоил и отправил в бокс до утра. Дежурство протекало без серьёзных происшествий, поэтому оставшееся время я просто пил чай в комнате для персонала, думая о Валерии. Под самое утро она написала мне первая и пригласила на встречу снова, так как, по её словам, все дела резко отменились. С огромнейшим сожалением пришлось отказаться, чтобы ненароком не заразить Валерию. Но она не огорчилась. По крайней мере, на словах. И я решил, что сегодня же позвоню в клинику врачу, которого рекомендовала мама Димы, чтобы узнать, работает ли центр в выходные дни и есть ли время для записи уже на сегодня. В голову лезли уже не самые приятные мысли. Настроение медленно снижалось до нормы, и это тоже доставляло уйму огорчений. Счастье оказалось недолгим. Я принял арипипразол с корректором, которые захватил с собой из дома в таблетнице. Амитриптилин был уже ни к чему, усугублять инверсию фазы было бы неверным решением, пусть и относительно приятным. Но позволить себе нарушение правил я готов не был. Когда пришло время сдавать смену, я собрался и поехал домой. Лену по приезде я застал на кухне, она по-хозяйски пила кофе в пижаме. — Привет, — улыбнулся я ей. — Прости, что пришлось так рано уехать и оставить тебя одну. — Без проблем, я записку прочитала и очень за тебя обрадовалась, — усмехнулась она. — А чего в маске и видок непривычно уставший? Ты спал ночью хоть? — ответила Лена. — Нет, — неловко признался я. — Примерно две ночи. На дежурстве тоже не хотелось, но сейчас, кажется, ощущение усталости уже появилось. Но вдруг кашель снова сдавил грудную клетку. И уже до боли. Стало не по себе. — Ой, ё-моё, — протянула Лена. — Чего это тебя так расколбасило? Заболел? — Надеюсь, что смогу продолжить работу. Стыдно уже за прогулы. Но написать врачу от Светланы Юрьевны всё-таки сегодня попробую. — Было бы славно. Кашель твой мне совсем не нравится. Я разделся, достал из сумки телефон с бумажкой от мамы Димы, присоединяясь к Лене, присаживаясь на диван рядом с ней. В тревожном ожидании я набрал номер врача, и мучительно долгие гудки в какой-то момент сменил очень приятный женский голос. — Добрый день, — я уточнил на записке имя врача. — Надежда Александровна, я хотел узнать у Вас, можно ли записаться на приём и на какое число есть такая возможность. Лена вслушивалась в разговор, и когда я заметил это, то для удобства включил динамик, прикладывая к губам указательный палец, чтобы она была потише. — Здравствуйте! Я сегодня в клинике, поэтому свободные окошки есть на одиннадцать и шестнадцать. Когда Вам было бы удобно? — Честно говоря, меня немного пугает состояние, поэтому на одиннадцать было бы неплохо к Вам попасть, — я посмотрел на часы, понимая, что выезжать нужно уже скоро. — Договорились. Записала Вас. Жду к одиннадцати на приёме в тринадцатом кабинете, — попрощалась Надежда Александровна. — До встречи. «Ой и не к добру этот тринадцатый кабинет…», — подумал я, но тут же отбросил тревожное наваждение.

***

К назначенному времени я уже был около центра. Пришлось немного поплутать по дворам из-за сбившего меня с пути навигатора, но в кабинет врача постучал практически минута в минуту. — Добрый день, — поздоровался я. — Можно к Вам? — Да, проходите, присаживайтесь, — сказала Надежда Александровна. — Фамилию, имя отчество скажите, пожалуйста. — Клингер Константин Викторович. — Какие у Вас есть жалобы, Константин Викторович? — врач открыла новую вкладку для записи анамнеза. — Я к Вам от Светланы Юрьевны. Она Вас рекомендовала, — начал я. — Меня беспокоит усилившийся кашель и по личным догадкам я могу предположить, что это обострение хронической обструктивной болезни. Но по профессии я врач-психиатр, поэтому представления о пульмонологии у меня весьма посредственные. Ночью на дежурстве я заметил повышение температуры, общую слабость и боль в груди, поэтому всё-таки решил обратиться. Недавно у меня была пневмония, считаю важным об этом сообщить. — Курите? — защёлкала по клавиатуре Надежда Александровна. — Да, причём уже лет двенадцать. Когда индекс пачка-лет высчитывал, риск ХОБЛ был девять баллов. — Высокий, — задумчиво сказала врач. — Препараты какие-то принимаете? — она печально посмотрела на меня. — Возраст-то достаточно молодой для ХОБЛ. — Да, понимаю. Неприятная ситуация. Думаю, это может быть важно при разных вариантах развития событий. Сейчас мне назначен арипипразол и бипериден. Муколитики и бронходилататоры не принимаю. — Угу… Давайте послушаем Вас, — она достала фонендоскоп. — Снимите рубашку, пожалуйста. Я встал, разделся, и врач начала выслушивать поля лёгких. — Так. Ну хрипы у Вас экспираторные прослушиваются. В нижних отделах слева везикулярное дыхание ослаблено… — она отложила фонендоскоп и пропальпировала лимфатические узлы, попутно выспрашивая анамнез жизни и болезни. — Не увеличены, — заключила Надежда Александровна. — Давайте-ка Вы сходите на рентген, а потом на КТ, если понадобится, — обеспокоенно сказала она. — И общий анализ крови сдайте на всякий случай с биохимией, — договорила врач.

***

Какое-то время я побегал по кабинетам. Общий анализ крови был готов уже через два часа, и я пришёл к врачу с результатами рентгена и ОАКа. Лейкоциты с СОЭ были повышены. Не к добру это. Когда врач просмотрела результаты, она очень печально и загадочно хмыкнула. — У Вас затемнение в области левого бронха, прозрачность понижена, диафрагма слегка уплощена… — выдохнула она. — Лёгочный рисунок обеднён, межрёберные промежутки расширены… — задумалась врач. — Это может, конечно, свидетельствовать об обструктивной болезни, однако затемнение меня настораживает. По предварительным данным пока что сложно что-то сказать. Я бы Вас направила на бронхоскопию со взятием биопсии, но тут нужна консультация другого врача и всё же обязательна компьютерная томография. Посмотрим, что это за затемнение. Если просто абсцесс, то будем исходить из этого, и лечение, соответственно, будет кардинально отличаться. В тот момент я почувствовал звон в ушах. Стало ни на шутку беспокойно. — Отличаться от лечения чего? — Опухоли. Нужно понять, точно ли можно биопсию взять с таким затемнением. Но Вы не переживайте, давайте Вы сходите на КТ и, если там будет что-нибудь похожее на опухоль, то я дам направление к онкологу. И откажитесь, пожалуйста, от сигарет. Отказаться от сигарет… Я попрощался, оставил ей свой телефон и договорился списаться после КТ и получения результатов. Тревога прерывала и без того нарушенное дыхание. Появилось очень плохое предчувствие, но надежда всё же покидала последней. Пока я ехал домой, я пытался себя успокоить. И всё же получалось только накручивать. Я боялся услышать результаты потенциальной биопсии, потому что со стажем моего курения они могли бы быть настолько неблагоприятными, что даже и представить тяжело. Неопределённость изматывала, часы на запястье показывали тахикардию, но, как правило, пульс высчитывали они с погрешностями. Тем не менее, сердце моё билось ощутимо часто. Надежда Александровна, казалось, догадывалась о большем, но жалела мои нервы. И очень зря. Приговор сразу услышать было бы легче, чем мучить себя догадками об этом загадочном затемнении в бронхах…

***

Когда я пришёл домой, Лена встретила меня и аккуратно попыталась разузнать про приём. Но я только тяжело вздохнул. — Знаешь, — сказал я. — Кажется, дела обстоят не очень хорошо, но Надежда Александровна явно что-то не договаривает. Там рентген весьма подозрительный и, если честно, мне очень страшно. Лена раздосадовано цокнула языком. — Докурился… — выдавила она. И теперь уже захотелось разреветься. Я начал осознавать серьёзность ситуации всё глубже. Изначально я испытывал шок, а сейчас отрицание будто испарилось. Снова начался нервный кашель. — А к онкологу она тебя направила? — спросила Лена. — Пока направление не дала, пугать явно не хочет раньше времени. Но разговор такой был. — Что ж. Как говорится, лучше синица в руках, чем утка под кроватью. Может, не всё так плохо. — Пойду попробую заснуть. А то глаза уже слипаются. Гипомания была отменной, — буркнул я. Лена кивнула, и я пошёл в комнату. Я закурил и, покопавшись в телефоне, заметил, что мне пришла зарплата, да только радовало это не сильно. Я винил себя за зависимость, за то, что даже после слов Надежды Александровны о затемнении на рентгене, я не мог перестать. Не мог… Остановить себя. Я пролистал ленту, написал Роману Игоревичу, извиняясь за пропажу и за своевольную отмену амитриптилина из-за инверсии фазы, но он долго не читал, и в конечном итоге фиолетовый туман Аасты вновь предстал передо мной красочной дымкой. Я очутился в мастерской Бердульфа. Он сидел над заветной вещицей — микроскопом — и что-то доделывал, подкручивая винты. — Добрый день, господин Константин, — пробормотал мастер, не отрываясь от работы. — Всё почти готово, остались последние штрихи. Но Клементина выходила в город из особняка. Новости плохи, улицы уже совсем опустели, а хворь перекинулась в соседние города и деревни. Теперь больных из окрестностей тоже свозят сюда. Лорд Аурелий в отчаянии, его я тоже видел. Хмурый ходит, — мастер Бердульф, наконец, завершил работу и отодвинул микроскоп на край стола. — Посмотрите. Всё выполнено по чертежам и добиться увеличения в триста раз всё-таки получилось. Я взглянул в окуляр. Ничего видно не было из-за отсутствия исследуемого материала, но смотреть в прибор было удобно. Я пожал мастеру руку и, поблагодарив его, пошёл к Августину, чтобы попросить его приготовить простейшую питательную среду. — Здравствуйте, — сказал я, когда отыскал алхимика на верхнем этаже. Поиски заняли драгоценное время. — Микроскоп мастера Бердульфа готов. Давайте попробуем поработать теперь с Вами. — Долго Вы, господин доктор, собирались с мыслями. Эпидемия уже приобрела катастрофические масштабы, — фыркнул эльф. — Чем могу быть полезен для начала? — Нужно сделать питательную среду, — сказал я. Августин согласился. И мы до самого вечера вместе сидели над приготовлением среды в ёмкости, которая могла бы подойти для работы. Мы налили в чашу воды, добавили агар в нужной пропорции, которую долго пришлось высчитывать с моими сомнительными математическими способностями, затем вскипятили смесь над огнём и дали ей остыть. На удивление, раствор глюкозы тоже оказался в сумке алхимика, добывать её самостоятельно не пришлось. Потом мы добавили туда дрожжевой экстракт и снова нагрели среду. Работу мы старались выполнять в особых условиях. К счастью, Августин имел слабые, но магические способности. И, как следствие, среда в итоге оказалась стерильной. Также в процессе пришлось добавить туда некоторые неорганические вещества по типу сульфатов и фосфатов, но я не помнил в какой момент это нужно было сделать, поэтому действовали мы интуитивно. Всё в голове не удержишь… Через некоторое время питательная среда остыла, и можно было брать материал для исследования. — Есть у Вас генциановый фиолетовый, раствор йода, йодида калия, фуксин, спирт и эозин? — спросил я. — Б-р-р, — пробубнил эльф. — Как же много всего Вам нужно, доктор, для работы. Сейчас посмотрю. И пока Августин копался в сумке, я пошёл забирать материал у больных. С порога в зале, где лежали пациенты, запахло гнилой плотью, и я прижал маску к лицу как можно сильнее. Я взял стерильной палочкой мазки из зева и ран, чтобы не прогадать. Мокроту собирать было бы эффективнее, но дольше. Я просто делал ставки на удачу. В произвольной лаборатории Августина мы вновь продолжили работу. Готовить материал следовало оперативно. На скорую руку мы размешали материал с физраствором, используя самодельные средства защиты. Одну каплю разведения мы поместили на питательную среду, втёрли её туда шпателем, распределяя по всей поверхности. — А про термостат-то я и забыл, — огорчённо сказал я, когда всё было готово. — Что такое термостат? — недовольно произнёс Августин. — Прибор для поддержания постоянной температуры, — с грустью продолжил я. — Без него мы… Проще говоря, пиши пропало. — Вы меня недооцениваете, — эльф сформировал в руках сферу и вложил в неё ёмкость с питательной средой. — Какая температура нужна? — Тридцать семь градусов. Посмотрим, что выйдет из этого. Алхимик щёлкнул пальцами, и сфера загорелась голубым огоньком. — Что теперь, господин доктор? — А теперь нужно ждать примерно дня три или дней семь. — И зачем же так долго? Ускорим процесс, — он покрутил сферу вокруг собственной оси, и она завертелась подобно карусели. — Вуа-ля, доктор, — алхимик был горд собой. — Прекрасно! — воскликнул я. — Вы нашли реактивы в багаже? Августин вывалил на наш лабораторный стол склянки с подписанными жидкостями и победоносно скрестил руки на груди. Мы приготовили раствор Люголя из йодида калия и раствора йода, а потом раздобыли стёклышко, простерилизовали и обезжирили кусочком мыла. Протерев его ветошью, мы поднесли металлическую петельку к свече секунд на тридцать, приготовили мазок и окрасили по Граму. Осталось лишь одно — посмотреть на микроскопических гадов через увеличение.

***

Вплоть до поздней ночи я изучал увиденное, пытался разглядеть бактерии, но окрасились они не так хорошо, как хотелось бы. Я долго приноравливался к непривычному прибору, но в конце концов принялся делать заметки. Августин к этому времени уже лежал в кровати и читал книгу при свете свечи. На питательной среде колонии выглядели круглыми, гладкими, блестящими, с ровным краем, а при микроскопии клетки были морфологически однородны, фиолетового цвета, в форме бацилл со жгутиками. Я обрадовался тому, что они окрасились Грам-положительно, ведь можно было начать готовить пенициллиновые антибиотики, которые бы подействовали на положительно окрашенных бактерий более эффективно. Больше я сказать ничего не мог из-за недостаточных знаний, кроме того, что, вероятно, эти бактерии могли образовывать споры. Если палочки окрашиваются положительно, то они должны иметь такую способность. Но мне хватило того, что я узнал то, как окрасились мелкие проказники. Споры могли бы вызвать проблемы с подбором лекарственных средств, но я решил действовать эмпирически. И, если надежда на собственное спасение от болезни была эфемерной, то с каждой минутой она росла в рамках надежды на спасение города от невиданной хвори.