Господин Безумие

Я помню, как открыл глаза и с удивлением заметил, что заснул прямо в кресле. Ещё помню, как Роман Игоревич сказал, что пойдёт делать себе чай. Он предложил его и мне, но я отказался. Бессонная ночь давала о себе знать. Пока я ждал его, я позвонил Лене и решил, что теперь можно хоть немного вздремнуть. Обычно в кабинете у психотерапевтов есть тёплые пледы, которыми для большего комфорта укрывают клиентов или пациентов. И только через некоторое время спросонья я заметил, что укрыт именно таким пледом. Роман Игоревич сидел за рабочим столом, потягивая чай из бумажного одноразового стаканчика. — Как Вы себя чувствуете? — он отвлёкся и выглянул из-за экрана компьютера, обеспокоенно рассматривая меня. — Спасибо, что не оставили меня, — захотелось разрыдаться, пока я с трудом складывал слова в предложение. Пустота внутри словно создала воронку, беспрерывно поглощая жесты сочувствия и внимания. Однако в воронке этой не было видно дна. Всё хорошее растворялось внутри сверхмассивной чёрной дыры, по весу превосходящей солнце в сорок миллионов раз. — Уже лучше, — соврал я, чтобы не втягивать в свою тоску Романа Игоревича. — Который час? — Около пяти вечера. Я всё равно дежурю сегодня в стационаре, поэтому решил подождать с Вами Вашу коллегу. Проверьте, пожалуйста, есть ли пропущенные вызовы от неё. Я разблокировал телефон. От Лены пришла единственная смс-ка, в которой было написано, что она едет в пробке на автобусе, но уже скоро будет в клинике. — Говорит, что скоро будет, — сказал я в ответ. — Позвоните лучше Вы ей. Она же не знает, где наш кабинет находится. Смс-ка от Лены была отправлена около сорока минут назад. Я надеялся, что пробка рассосётся побыстрее. Не хотелось ни Романа Игоревича обременять своими проблемами, ни Лену, которая пережила со мной все кошмары и ужасы болезни. Она была рядом в самые печальные времена. Я снял с себя плед и аккуратно положил его на спинку кресла. Моя интуиция подсказывала мне, что ждать придётся не так уж и долго. Я отыскал в контактах имя и ещё несколько секунд набирался храбрости для звонка. Но тут Лена позвонила сама. — Привет, — послышалось на том конце. — В каком ты кабинете? — В двести третьем, на второй этаж нужно подняться. — Жди там, никуда не уходи, — Лена сбросила вызов. Уже через пару минут я услышал её шаги. Ну а кто же ещё может здесь стучать каблуками? Пусть они — каблуки — были не больше двух сантиметров, на ней они смотрелись благородно и отнюдь не вызывающе. Ей они очень подходили. Лена постучалась в дверь, и я встал с кресла, чтобы открыть кабинет. — Ну как ты? — она легонько похлопала меня по правому плечу, а потом обратилась к Роману Игоревичу. — Добрый вечер. Молодого человека забрать можно или Вы собираетесь его госпитализировать всё-таки? — Лена, — я сделал небольшую паузу, чтобы вспомнить нужные слова. — Это Роман Игоревич, мой преподаватель по психиатрии, — затем я посмотрел в её сторону. — А это моя коллега, Елена Михайловна. Сейчас мы временно проживаем в одной квартире. — Твой преподаватель? Вот это новости! Так вот кому ты своими знаниями обязан! — Ленка протянула руку для рукопожатия. Роман Игоревич привстал и дружелюбно поприветствовал Лену в ответ. — Елена Михайловна, есть ли у Вас возможность спрятать лекарства от Константина? Я назначил тяжёлые препараты, состояние может ухудшаться в первые дни. Не хотелось бы, чтобы лекарственные средства были в открытом доступе. — Разумеется, спрячу, — теперь она стала чуть более серьёзной. Меня не покидало ощущение, что она ведёт себя со мной так, как ведут себя мамы с непослушными детьми. — Ну тогда до встречи, — Роман Игоревич встал и отошёл от компьютера. — Пойду сделаю вид, что дежурю, — он улыбнулся. Всё-таки не рассказал о попытке. Едва заметный вздох облегчения вырвался из меня. — Спасибо, Роман Игоревич, — мы снова пожали друг другу руки, и я благодарно кивнул. — Спасибо, — повторил я, практически переходя на шёпот.

***

Мы зашли в ближайшее метро. Мне не хотелось даже думать о том, что я пытался сделать сегодня. Не потому что я больше бы так не поступил, а потому, что при мысли о суициде, желание только росло, а болезненные фантазии захватывали всё моё сознание. Но я бы не позволил себе шагнуть под поезд при Лене. Генри Миллер писал, что самоубийство убивает двоих. Теперь я понимал смысл этих слов… — Такой приятный мужчина этот твой препод, — хихикнула Лена. — Я думаю, прийти к нему было хорошей идеей, ты молодечек! — У него было окно, — коротко ответил я. — Ну вот видишь, как хорошо. Сейчас купим тебе там… Что купим? — она взглянула на рецепты. — О, амитриптилин, арипипразол и бипериден. Наборчик неплохой. Только на амитриптилине ты спать будешь, как не в себя. Мне нравилось, когда Лена говорила такими странными фразами, я любил слушать её. Видимо, у неё это профдеформация. Лена работает с детьми ещё с университета. Она училась в Пироговке на педиатра. Это же я «гений», который пошёл на лечебное дело, зная, что не бывает психиатров «взрослых» и психиатров «детских». Всё решает ординатура. Мы доехали до нашей станции. Впервые за долгое время на улице пошёл снег. В Москве в конце марта и не такое бывает. Я видел однажды, как снег выпал и на девятое мая, и на первое июня. Ничего в этом странного не было. Скорее просто холодно и мерзко. — Константин, смотри! Как снежинки красиво падают! — Лена запрокинула голову наверх, снимая капюшон. Я последовал её примеру. Ничего красивого в этих снежинках не было. Просто замёрзшая вода, которая то и дело попадала мне в глаза и морозила щёки. Да ещё и хруст под ногами напоминал шум трения плевры… — Да, красиво, — соврал я, чтобы не расстраивать Лену. — Тебе ведь не нравится, да? — она печально вздохнула. — Не бери в голову. Мне сейчас уже ничего не нравится. Это не связано с тем, что… — я забыл о чём говорил. — Не важно. — Эх… Ну-ка подними ещё раз голову наверх. Они как будто танцуют! Попробуй растождествиться со своим состоянием, и ты увидишь! — Не могу, — я поморщился. Мне было стыдно, что я не могу разделить с ней эту радость. Я стал бесчувственным куском дерьма, которое только паразитирует на эмоциях близких людей.

***

Мы зашли в другую аптеку. Она тоже была рядом с домом, но чуть-чуть подальше. Там постоянно менялись фармацевты, и покупать психотропы было менее неловко. Лена заодно взяла себе какие-то эфирные масла, я расплатился, и мы вышли на улицу, к подъезду. Я нажал пин-код. Снова запахло сыростью, вместе с шерстью овчарки — ведь только одна овчарка из нашего дома так ужасно воняла — а ещё запахло проспиртованной одеждой Вовки. Эту вонь я тоже ни с чем не перепутаю. Аромат его вечно потной натуры, вместе со зловонным водочным амбре, я тоже маловероятно смогу когда-нибудь забыть. Мы поднялись на нужный этаж, зашли в квартиру, и я облегчённо вздохнул. Запах прокуренной квартиры мне определённо нравился больше, чем всё вышесказанное. — Ну что? Таблеточки? — Лена улыбнулась. — Я сама тебе всё покромсаю, иди в комнату и не смотри на бяку. Я её спрячу. — Хорошо, — мне захотелось обнять её. Обнять, чтобы она простила. Да, Лена не знала про попытку суицида, но я испытывал вину за то, что хотел оставить её… Здесь. Одну. В этом ужасном мире. — Извини меня. — За что? — удивилась Лена. — Тебе не за что извиняться, ты болеешь. Завтра сможешь прийти, чтобы заявление написать на отгул? Пална должна одобрить. Она видела, каким ты был на пятиминутке. Сейчас мало что изменилось, ты всё ещё бледный и с синяками под глазами. Даже эта бездушная скотина разрешит тебе отдохнуть пару дней. У тебя будет четыре выходных до вторника. Только представь! — А как же дети?.. — Подождут. Медсёстры таблетками их накормят. А тебе точно нужна передышка. И тут раздался дверной звонок. — Чёрт, — выругался я. — Ты ждёшь гостей? — Лена недоумённо смерила меня взглядом. — Нет, это Вовка. Алкаш местный. Просит вечно в долг, а потом не отдаёт. — Ща разберёмся, — Лена подбоченилась с воинственным видом и открыла дверь. — Здравств… — я услышал, как Вовка икнул. — Уйте. А Константин Виктрыч дома? — неожиданно официально спросил он. Я скрестил руки, показывая Лене из-за стены, чтобы она не говорила про меня ни слова. — Нет, а что случилось? — практически огрызнулась она. — Да так… В долг бы… На пиво, — Вовка снова икнул. — Чаю попейте. Дешевле выйдет, — она уже собралась закрыть дверь, как тут он начал ломиться в квартиру. Пришлось выйти мне. — Слушай, Вовка, — я прикрыл Лену за спиной. — Шёл бы ты отсюда. — О, Костян? Эт чё за дамочка? — он упал на меня, не справившись с гравитацией. — За «дамочку» сейчас получишь. Иди куда шёл. Нет ничего. Чаю попей, в самом деле, — я попытался вытолкнуть его наружу, но он прямо-таки свалился на порог, опрокидывая своим весом меня на пол. — Так, мужчины! — Лена брезгливо отодвинула пьянющую тушу ногой. — Что это за балаган? Во мне проснулась ярость, и я взял его за шиворот, слегка приподнимая, чтобы отбросить за порог. Но он нагло полз обратно, хватая меня за ноги. — Ты сейчас доиграешься! — грозно рявкнул я. — Иди нахер отсюда! — Ну пожа… — икота снова прервала речь. — Луйста. Теперь ярость уже превысила все возможные пределы, но я пытался сдерживаться столько, сколько мог. — Ну чё тебе стоит-то? — он попытался подняться и кое-как, хватаясь за дверной проём, принял вертикальное положение. — Да ничего! — я врезал ему по лицу, точно в нижнюю челюсть. Лена ещё пару секунд стояла в полном шоке, а потом попыталась оттащить меня от смрадного соседа. Но злость за всё то время, что он приставал ко мне с попрошайничеством, нашла свой выход в этой драке. Теперь кулак полетел в нос, а потом ещё и ещё! — Костя, хватит! — взвизгнула Лена. — Как же ты *задолбал*! — я дрался, как никогда в своей жизни, разбивая костяшки пальцев в полном безумии. — За «дамочку»! — звук ударов придавал решимости. — За вонь твою! — наша общая кровь облагораживала руку. — За всё! — Костя! — Лена оттащила меня от Вовки, но тот вытер кровь дрожащей рукой, а потом встал на свои две, как будто бы и не падал. — Слышь! — вырвалось из его смердящего рта, и теперь уже его кулак прилетел мне в лицо. Лена ввязалась в драку, толкая Вовку рукой в грудь со всей силы, буквально выпинывая его за порог. — Чаю попейте! — крикнула она и захлопнула дверь на замок. — С лимончиком! — Вот ведь тварь, — пробормотал я, вытирая разбитую губу таким же разбитым кулаком. — Ну а зачем ты к нему драться полез? Откуда вообще силищи-то такие в депрессняке? — Лена осуждающе посмотрела на меня. — Да достал он. Сколько можно уже деньги у бедных врачей клянчить? — Ну да. Бедных. Сколько арипипразол стоит, напомни? — Лена усмехнулась. — Вот в том-то и дело, что дохрена… — я попытался улыбнуться от глупости всей этой ситуации, но разбитая губа больно заныла. — Давай обработаю? Зачем на сестринской практике два года батрачила? — она скрылась в дверях ванной и принесла с собой вату с хлоргексидином. — Видишь, не зря мы тюбики этой целительной жидкости накупили. Кто ж знал, что у нас тут в квартире будет битва титанов? — Атака алкаша на психиатров, — поправил её я. — Ну, может и так, — она обработала рану и выкинула кровавую вату в урну. — А теперь вернёмся к таблеточкам! — сказала Лена и закрыла дверь на кухню, чтобы нарезать лекарства и спрятать от меня упаковки.

***

Смесь из трициклического антидепрессанта, нейролептика и корректора как будто придавила меня мешком с цементом, впечатывая в кровать. Да, конечно, не дубина аминазиновая, но и не банный веник… Я взглянул на потолок, и мне почудилось, что я вижу очертанья чьего-то лица. Оно было слегка пухлым, окаймлённым рыжей бородой с проседью, над ушами возвышались два лохматых куста таких же рыжих волос с лысиной посередине. На носу восседали очки, делавшие зрачки человека настолько огромными, что, казалось, он что-то противозаконное только что употребил. — Константин! — голос Клементины развеял очертанья потолка, и я оказался в Аасте. — Это мастер Бердульф! Диаваль отыскал его в соседнем городке, — Клементина была явно довольна новым мастером. — Мы немного пообщались. Человек он очень необычный и интересный! Ну же! Знакомьтесь! — Бердульф, — огромный мужчина дружелюбно подал правую руку. — Мастер по линзам. — Константин. Доктор, — я охотно обменялся рукопожатием. — Нам, кажется, придётся многое обсудить. Присядем за каким-нибудь столом в особняке? Нужно начать делать микроскоп и антибиотики. Чтобы уже можно было пробовать начинать лечение. Алхимик?.. — Алхимика мы тоже позвали! — Клементина радостно взвизгнула, подпрыгивая от восторга, что мы скоро сможем заняться лечением. — И, как ты сказал, рабочих, которые выполняют «санитарные» задания! Лорд Аурелий и Диаваль организовали всё так, как ты просил! — Это хорошо, — я почувствовал облегчение, что теперь могу выполнять долг. — Тогда познакомь меня и с алхимиком тоже. Из соседней комнаты вышел высокий эльф. Лицо его было вытянутым и скуластым, бледным, словно снег. Строгий взгляд, длинные чёрные волосы заплетены в косу, видимо, для удобства в работе с зельями. — Августин. От рукопожатия откажусь. Прошу простить, но у вас тут не слишком чисто, — эльф брезгливо поморщил губы. — Ещё лучше. Меньше заразы разнесём. Предлагаю для начала разобраться с микроскопом. Потому что, если бактерии грам-положительные, то можно попробовать с самого простого — пенициллина. А для начала нужно их окрасить и выделить чистую культуру. Поэтому с антибиотиками всё-таки… Слегка повременим… Мастер Бердульф, и всё-таки давайте присядем где-нибудь, чтобы я начертил то, что от Вас требуется и детально описал план? Огромный человек, мерещившийся мне на потолке, согласился и пригласил меня в соседнюю комнату. — А Вы неплохо обустроились, — я улыбнулся. Мне нравилось то, как он по-хозяйски обходился с особняком. Мастер Бердульф закрыл дверь. За большим письменным столом стояло два стула и горели сразу три свечи. Видимо, для лучшего освещения. — Итак. Вы, конечно, прибыли несколько раньше, чем я успел подготовиться, — сказал я, вспоминая параллельно экзамен по микробиологии на третьем курсе и вопрос про строение микроскопа Левенгука. — Но это не может не радовать, в любом случае. Эта вещь, микроскоп, работает примерно как лупа. Если рассматривать предметы с помощью нескольких линз, то можно добиться многократного увеличения. Нужно склепать между собой две металлические пластины, перед этим зажав между ними линзу, — я начертил то, как примерно это должно выглядеть в краткой схеме. — Исследуемый объект закрепим на вот таком столике, — я снова начертил пометки, уже немного переделывая изначальную картинку в голове. — Для регулировки фокусного расстояния нужно прицепить винты на задней стороне конструкции. Плюс ко всему линзы нужно закрепить на вот таком штативе, — я снова нарисовал то, что требуется. — Чтобы изучаемое было прямо напротив линзы. Снизу. Примерно так, — я с готовностью передал чертежи в руки Бердульфу. — Нужно постараться, чтобы предметы могли увеличиваться в триста раз. Мастер внимательно выслушал мои пожелания, почесал бороду, а потом едва заметно вздохнул. — М-да… Занятная вещица, — пробасил он. — Мне говорили, что Вы человек неординарный, но я не ожидал, что настолько… Подобрать бы верное слово. С причудой! Вот! С причудой… — Бердульф снова уткнулся в чертежи. — Я попробую сделать то, что Вы просите, но не обещаю, что получится именно с таким увеличением. В триста раз… Может быть, в двести восемьдесят или двести семьдесят… В общем, с погрешностями. — Я попробую использовать масляную каплю. Насколько это удастся с тем, что я Вам тут изобразил. Она ещё больше увеличит изображение, не переживайте. — А как Вы вообще такое выдумали, Господин Константин? Это же каким нужно быть… — Бердульф, видимо, снова не смог подобрать верных слов. — Шизоидом, — помог ему я. — Что? Каким Шизо-шизодом? — Бердульф снял очки, и я увидел его отнюдь не наркоманские глаза. Малахитово-зелёные с небольшой примесью карего цвета. — Это такой тип личности. Ничего общего с болезнью не имеет, просто люди весьма… Как Вы и говорите, «с причудой». Только это придумал не я, а Левенгук, поэтому точно мы сказать не можем, кем он на самом деле был по типированию Личко. Я увидел, насколько тяжело Бердульфу было воспринимать мои изречения, поэтому остановился и вернулся к микроскопу. — Это должно работать примерно так: предмет помещают на расстоянии, немного меньшем фокусного. Лучи от любой точки предмета после преломления в линзе образуют пучок расходящихся лучей, продолжения которых пересекаются в одной точке, создавая мнимое увеличенное изображение. Немного сложновато, но это одно из лучших изобретений человечества, на мой взгляд. — Несомненно. Повторить бы только это изобретение Вашего Левенгука, — мастер озадаченно потёр подбородок. — Если хотите, я могу показать Вам свою мастерскую. Я тут уже немного обустроился, пока ожидал заказчика, то есть Вас. — Я не против, давайте, — я ощущал, как у меня прибавляются силы от того, что я причастен к полезному делу. Как будто в детстве, когда родители говорят тебе: «Не занимайся ерундой», а ты садишься и начинаешь делать уроки. Вот такое же чувство. Бердульф отодвинул шторку, чтобы показать соседний стол, на котором разместилась куча маленьких и немаленьких вещиц. — Это у меня контрольно-измерительные приборы, — мастер показал мне набор каких-то инструментов. — Вот это станок, предназначенный для обработки линз по контуру, — он указал на громадину, стоящую по середине стола. — Ручник, прибор для проточки паза под леску, вот это… — Я в этом мало что понимаю, — нервно посмеялся я. — Кажется, будет больше смысла в том, что я осмотрю каких-нибудь пациентов. Не знаю, правда, чем смогу помочь им сейчас, без оборудования и лекарств, но, может, просто в качестве моральной поддержки. — Без возражений. Идите! А я пока поработаю, — Бердульф завёл ужасно шумную машинку и принялся что-то пилить. — Не отвлекаю! Я открыл дверь, нашёл чистую маску, сооружённую нашими с Клементиной усилиями, перчатки, мантию, вместо халата, и спустился в лазарет. Двери были плотно закрыты, пришлось прикладывать усилия, чтобы отпереть их. Через маску я почувствовал этот запах гнили от гангрен и открытых ран, которые появлялись на телах страждущих. Больные выли от боли, некоторые даже плакали. Особенно дети и женщины. Стало стыдно, что я всё это время не заходил к ним, к тем, кого нужно было лечить. К тем, кого я так старательно пытался спасти всеми этими микроскопами и антибиотиками… Я завозился с организационными вопросами, не проявляя сочувствия, скупясь на милосердие. Но теперь силы на это появились, как будто из ниоткуда. Я подошёл к маленькой девочке, лежащей на матрасе, на холодном полу. Многие пациенты лежали где не попадя из-за необъятного их количества, даже в этом огромном зале особняка. — Дяденька, — обратилась ко мне девочка. — Вы хотите забрать меня, как и тех, кто уже мёртв? Куда их забирают, дяденька? — захныкала малышка. — Нет, тебя никто никуда не заберёт, — на глазах выступили слёзы от её слов. — Ты жива. И ты будешь жить. Скоро мастера изготовят лекарства и нужные приборы, и тогда ты снова будешь здорова. Сможешь бегать, прыгать, играть. Всё наладится. — Мою маму тоже забрали… — тоскливо сказала девочка. Но от неё это звучало, как проявление невероятного мужества. Наверное, она уже оплакала свою мать. — Меня тоже заберут, дяденька, — теперь фраза звучала утвердительно. — Куда их увозят? Куда увозят тех, кто умер? — она всё же желала получить ответ на свой вопрос. А что я скажу? Что нужно было сказать? Что их трупы сотнями сжигают на площади?! Сердце прорезало болью. — Они уходят в лучший мир. Там очень красиво, — я взял её за руку. — Там шелестит трава, когда ветер начинает свою пляску. Ручьи, словно у того фонтана, далеко отсюда, в деревне эльфов, плещутся о камни, роняя брызги. Им там хорошо. Лучше, чем здесь. — Я хочу спать, — прошептала она бледными обезвоженными губами. Я взглянул на её ноги и руки, понимая, что даже, если она вылечится, она никогда больше не сможет жить так, как прежде. — Расскажи мне ещё, дяденька, — она закрыла измождённые впалые глаза. — Про то место… — Хорошо, — я заплакал, снимая перчатку, прижимая три пальца к её лучевой артерии. — В этом месте летают невиданные птицы. Их крылья разукрашены узорами, как фрески в храмах. Самых разных цветов! Когда эти птицы летят возле солнца, на земле можно увидеть радужный след… — пульс стал менее ощутимым. Практически нитевидным. Девочка стремительно умирала. — А ещё там растут цветы под разлапистыми деревьями с золотыми кронами, их запах невозможно описать словами, потому что он такой необыкновенный, что… — пульс пропал. Реанимационные действия были бы бесполезны. Она ушла. В то прекрасное место, о котором я так старательно рассказывал ей оставшиеся минуты её такой короткой жизни. «Возможно ли сохранить равновесие духа и невозмутимость у постели умирающего человека, которого ты так старательно пытался лечить? Следует ли давать надежду больному, который, очевидно, вскоре будет накрыт белой простынёй, или же в таком случае долгом врача является лишь сказать горькую неизбежную правду?». Я не знал, что было бы правильным. И я снова солгал. Не об этом я мечтал, когда учился на врача. Я шёл в психиатрию, потому что знал, что смертей там меньше всего. А, когда ты идёшь в педиатрическую практику, это выносить легче. Самый большой риск у пациентов с расстройствами пищевого поведения, у суицидальных пациентов и у больных с эпилепсией. Боже, как тяжело. Не об этом я мечтал — лгать умирающему ребёнку о том, что она будет жить…