Сломанное сердце на льду.

Я доехала на машине Ильи в спокойствии, словно волны убаюкивали меня в своем ритме. Когда мы только начали отъезжать от ледового, в душе закралась тревога, и мне казалось, что что-то непременно должно произойти. Но, слава Богу, все обошлось благополучно, как будто невидимая рука охраняла меня от беды. Алимов не выдавал ни какого намека, ни знака, в отличие от тех двух, которые меня уже в упор достали. Он просто вел машину, его руки уверенно держали руль, а глаза, полные сосредоточенности, скользили по проезжей части. Он включил музыку, наполняя салон звуками, которые, как легкий ветерок, обвивали нас, и даже в моменты, когда мы стояли в ожидании зеленого света, его пальцы легко касались экрана телефона, погружая его в переписку с кем-то, чьи слова оставались для меня загадкой. В этот момент мой телефон снова раздался — это был Антон. Он звонил мне несколько раз подряд, но я, словно укрытая в своем собственном мире, не поднимала трубку. Я прекрасно понимала, что если отвечу, то его слова обрушатся на меня, как шквал, и его гнев, как буря, затронет не только меня, но и Алимова, который, казалось, был так далек от всех этих волнений. Время тянулось, и в тишине автомобиля лишь музыка заполняла пространство, создавая ощущение, будто мы находимся в пузыре, защищенном от внешнего мира. Я знала, что игнорировать Антона — это риск, но в тот момент мне казалось, что лучше оставить все как есть, чем погружаться в водоворот его эмоций и упреков. Алимов, не подозревая о моих внутренних терзаниях, продолжал спокойно водить машину. Наконец, я достигла своего назначения, покидая теплый уют автомобиля. Холодный воздух зимнего вечера обнял меня, и снежинки, словно тихие посланцы зимы, медленно опускались с небес, касаясь моего лица. Я крепко сжала в ладонях свою сумку, будто она была моим верным спутником, и направилась к подъезду, погруженная в свои мысли и воспоминания. В этом тихом мгновении, когда мир вокруг меня словно замер, я вдруг ощутила, что кто-то идет за мной. Это было легкое, почти незаметное движение, но интуиция подсказывала мне, что это он — Илья. Я не обратила на него внимания, пока за спиной не раздались уверенные шаги, нарушившие тишину зимнего вечера. — Ах, ну да, спасибо большое за то, что подвёз меня, — произнесла я, резко обернувшись. Его удивленный взгляд был полон неожиданности, и я не могла удержаться от легкой усмешки. Моя улыбка, хотя и тронула уголок губ, не была искренней; она была лишь маской, скрывающей истинные чувства. — Дальше я справлюсь сама, пока. — Да не за что благодарить, — произнес Алимов, его улыбка была широкой и открытой, как светлое утро после долгой ночи. — Мне всегда приятно подвезти такую красивую девушку, как ты, Кира. В этот миг во мне что-то щелкнуло, словно зазвучала знакомая мелодия. Я мгновенно поняла, что он пытается «подкатить». Словно чуткий радар, я уловила его намерения, и в памяти всплыли уроки, которые мне щедро давала Марина. Она часто говорила, что если парень начинает раздавать комплименты, то это явный признак его интереса. И вот теперь, глядя на его самодовольное лицо, я не могла сдержать усмешку — вся эта ситуация казалась почти комичной. Его слова, сладкие и манящие, напоминали мне о том, как легко можно запутаться в сетях флирта. Я знала, что за этой улыбкой скрываются надежды и ожидания, и это знание вызывало во мне легкое раздражение. — Алимов, давай, пожалуйста, без этого, — произнесла я, стараясь сохранить невозмутимость в голосе. Из кармана я извлекла ключи и поднесла магнитный ключ к замку. С тихим щелчком дверь открылась, и я почувствовала, как холодный воздух зимней ночи окутал меня, словно свежий глоток свободы. — Пока, — бросила я через плечо, не оборачиваясь, и, словно стрела, пронзила пространство между нами, оставляя его с его словами и улыбкой на улице. Я шагнула в подъезд, где тепло и уют встречали меня, и начала подниматься по ступенькам, чувствуя, как снежинки продолжают танцевать за окном, а мир вокруг постепенно растворялся в тишине и покое, возвращая меня в объятия домашнего уюта. Я осторожно открыла дверь своей квартиры и, переступив порог, мгновенно ощутила знакомое тепло и уют. Внутри меня словно расцвела надежда, что теперь все заботы останутся за пределами этого пространства. Сняв с себя куртку, я почувствовала, как тяжесть дня начинает постепенно покидать меня. Затем, сбросив сапоги, сделала несколько шагов вглубь квартиры, и моя сумка, с тихим шорохом, приземлилась в угол комнаты, как усталая птица, вернувшаяся в свой гнездо. В доме царила почти полная тишина, но вскоре я уловила знакомый голос мамы, который мягко заполнил пространство. Она разговаривала по телефону, и, прислушавшись, поняла, что, вероятно, общается с Антоном. «Да уж, мне точно кранты,» — проскользнула мысль в моей голове, и я невольно усмехнулась. В такие моменты, когда мир вокруг кажется таким привычным и спокойным, я порой забываю о своих заботах и переживаниях, которые, казалось, давили на меня целый день. — Да, Антон, Кира уже дома, только что пришла, — произнесла мама, её голос звучал уверенно и спокойно, словно она знала, что всё под контролем. Разговор вскоре подошёл к концу, и, отключившись, она направилась ко мне, когда я уже начала заходить на кухню, жаждая немного уединения и тепла. — Кира, а что случилось? — спросила она с заботой, её взгляд полон ожидания и интереса. — А что случилось? — переспросила я, когда я зашла на кухню и открыла холодильник, погружаясь в его прохладные недра в поисках чего-то вкусного. Я старалась делать вид, что не понимаю её вопроса, словно в этом молчании скрывалась моя защита от ненужных разговоров. Холодный воздух, вырывающийся из холодильника, обнял меня, и я начала перебирая продукты, надеясь, что это отвлечет её внимание. — Ну, Антон позвонил взволнованный, — продолжала мама, её голос звучал настойчиво, как будто она пыталась прорваться сквозь моё молчание. — Сказал, что ты ушла домой, а трубку не берёшь. Она сложила руки на груди, её взгляд был полон заботы и настороженности, словно она пыталась выведать что-то важное, что я упорно скрывала. — Да у меня просто телефон сел, — произнесла я, стараясь звучать непринужденно. — Не успела зарядить перед тренировкой. Я достала с верхней полки бутылку молока, закрыла холодильник и, взяв кружку, наполнила её белоснежной жидкостью. Молоко струилось, как свежая река, и я почувствовала, как его холодный поток наполняет меня ощущением уюта. — А взволнованный он, наверное, потому что поссорился с Олькой или с кем-то ещё. Ты же знаешь его. — Ну да, знаю, — ответила мама, и в её голосе уже не было той тревоги, что слышалась раньше. Она, казалось, успокоилась и даже улыбнулась, а её лицо озарилось теплотой, когда она посмотрела на меня. — Но ты куда же холодное молоко? Ты ведь недавно переболела, хоть подогрей! Я усмехнулась, поднимая кружку к губам. — Мам, всё под контролем, — произнесла я с лёгкой иронией, делая глоток. Холодное молоко, обжигающее своей свежестью, для меня всегда приобретало новый вкус, словно каждый раз открывая новые грани. Я наслаждалась им, как будто это был не просто напиток, а нечто большее — символ моей независимости и упрямства. Мама, наблюдая за моим поведением, лишь покачала головой с лёгкой улыбкой, прекрасно понимая, что пытаться изменить меня — бесполезное занятие. В её глазах читалась любовь и забота, но также и смирение — она знала, что я всегда буду оставаться самой собой, несмотря на её попытки направить меня на «правильный» путь. *** Антипов, с пронзительным взглядом, сосредоточенно вглядывался исключительно в лица Щукина и Кисляка, а рядом с ними, как тень, неотступно находился и Пономарев. В воздухе витала напряжённая атмосфера, и было совершенно очевидно, что между этими тремя юношами образовался треугольник, не лишённый намёков на конфликт, в центре которого, как загадочная звезда, вращалась Кира. Она была той самой искрой, способной разжечь пожар недоразумений и страстей, уже начинавших тлеть в их взглядах. Миша, наблюдая за этой сценой, знал некоторые подробности о том, что происходило между ними, но не желал углубляться в эту запутанную историю, предпочитая оставаться на расстоянии. Он надеялся, что Кира сама сделает свой выбор, что она, как истинная героиня романтической драмы, найдет свой путь среди этих двух претендентов. Но, увы, реальность оказалась гораздо более сложной и драматичной, чем он мог себе представить. В то время как его мысли блуждали по этим тернистым путям, в его сердце вдруг возникло предчувствие. Антон, как заботливый брат, чувствовал, что сестра, садясь в автомобиль Алимова, сделала это не просто так. Она бы не села в этот автомобиль, если бы не было какой-то причины; она бы вообще проигнорировала его, как делала это раньше со многими. Но что-то подсказывало ему, что Кира действовала намеренно, и в этом поступке скрывался глубокий смысл. Он знал её, по сути, знал практически всё о ней, и это знание заставляло его сердце биться быстрее, как будто предвещая бурю, которая вот-вот разразится. В его душе разгоралось беспокойство, как огонь, требующий постоянного подбрасывания дров. Мысли о том, что её выбор может изменить всё, не давали ему покоя. Кира, казалось, была не просто девушкой, за которой ухаживают, но и загадкой, которую он не мог разгадать. Каждый её шаг, каждое решение становились для него предметом глубоких раздумий. Он понимал, что за этой безобидной улыбкой может скрываться нечто большее, и это знание наполняло его тревогой, заставляя задумываться о том, что, возможно, он не в силах остановить эту бурю, которая вот-вот разразится, и последствия которой могут быть непредсказуемыми. Кисляк и Щукин, с напряжёнными лицами, старались сохранять спокойствие, глядя в глаза Антону, хотя в глубине души понимали, что сейчас разразится настоящая буря. Антон, как могучий лев, готовый защитить свою стаю, был готов порвать на куски любого, кто посмел бы прикоснуться к его сестре, не разбирая, враг это или друг. В его сердце горела ярость защитника, и он оберегал Киру от всякого зла, от всех тех парней, что могли бы нарушить её покой. Не важно, были ли они хорошими или плохими, Антипов просто не допускал никого к своей сестре, словно она была драгоценным камнем, который нужно беречь от посторонних глаз. Возможно, Антон не произносил громких слов о своей любви, но его чувства были видны невооружённым глазом — они проявлялись в поступках, которые говорили гораздо больше, чем любые декларации. Он был всегда рядом, готовый прийти на помощь, и это было его истинным проявлением любви. Кира, напротив, была открытой и искренней в своих чувствах. Она с радостью делилась с каждым, как сильно любит своего брата, как обожает его защиту и поддержку. Для неё это было не просто проявление чувств, а высшая степень благодарности за то, что Антон всегда на страже её спокойствия. Она щедро рассыпала слова любви, словно цветы весной, радостно распускающиеся под солнечными лучами, наполняя пространство вокруг теплом и светом. Таким образом, они оба любили друг друга одинаково, но выражали свои чувства совершенно по-разному. Антон демонстрировал свою любовь через действия, которые говорили о его преданности, о том, как он готов встать на защиту своей сестры в любую минуту. Кира же, наоборот, щедро делилась словами, которые, как мелодия, наполняли их мир. В этом контрасте их отношений заключалась особая гармония, где каждый из них был неотъемлемой частью целого, и в этом единстве, несмотря на различия, заключалась истинная сила их связи. И вот сейчас, когда напряжение нарастало, Кисляк и Щукин ощущали, что в воздухе витает предчувствие неизбежного столкновения. Они понимали, что в этой битве за защиту Киры не будет места ни дружбе, ни соперничеству — лишь инстинкт, движущий теми, кто готов отстаивать свою любовь, пусть даже в самых трудных обстоятельствах. — Значит так, я не понял, вы че с моей сестрой сделали? — произнес Антипов, сузив свои глаза до щелочек, как хищник, который почувствовал угрозу. Его руки, словно стальные пружины, крепко сжались в карманах куртки, а в его сердце закралась тревога, предвещая беду. — А че мы? Мы ниче… — пробормотал Кисляк, его голос дрожал, как осенний лист, готовый сорваться с ветки. Он поджал губы, словно пытаясь скрыть правду, которая клокотала у него на языке. Взгляд его метнулся к Щукину, который, казалось, также оказался в ловушке молчания, не зная, что сказать, как выбраться из этой неловкой ситуации. В глазах Антипова отражалось недовольство и беспокойство, словно буря собиралась в его душе. Он не собирался оставлять это без ответа. Словно гром среди ясного неба, его вопросы раздавались в тишине, наводя страх на тех, кто стоял перед ним. Кисляк и Щукин, ощутив на себе его пронизывающий взгляд, поняли, что игра закончилась, и теперь им предстоит расплатиться за свои поступки. — Так какого черта она села в машину к этому индюку? — произнес Антон, его голос звучал как грозовой раскат, а взгляд, пронизывающий и безжалостный, словно остриё стрелы, пронзал своих оппонентов. Казалось, он способен видеть сквозь них, распознавая каждую тёмную мысль и скрытое намерение. Этот взгляд вселял страх в сердца многих, даже тех, кто не имел с ним дела. Все знали: его гнев не предвещает ничего хорошего, и лучше держаться от него подальше. — Ну… — Егор попытался произнести хоть что-то, но слова, словно дикие птицы, не желали вылетать из его уст. Он чувствовал, как они застряли комом в горле, как будто невидимая рука сжимала его, не позволяя выговорить ни звука. Внутри него разгорался хаос, мысли путались, а страх перед Антоном накрывал его, как тёмное облако, готовое обрушиться ливнем. Каждая секунда тянулась, как вечность, и в этой тишине, полной напряжения, Егор понимал, что его слова могут стать последним шансом оправдаться. Но как объяснить то, что не поддавалось объяснению? Как оправдать выбор, который, казалось, был сделан в безумии? Он чувствовал, что Антон, стоящий перед ним, был не просто братом, а защитником, готовым разорвать на части любого, кто посмел бы причинить боль его сестре. Сердце Егора колотилось в груди, как птица, запертой в клетке, и он знал, что сейчас — момент истины. Но, несмотря на всю его решимость, слова оставались в плену, а тишина между ними становилась всё более гнетущей. Взгляд Антона не оставлял ему шансов на укрытие; он был полон ожидания, и Егор понимал, что время уходит, а с ним уходит и его возможность объясниться. — Ребята, мы как бы ждем ответа, — вмешался Миша, в голосе его звучала нотка тревоги, которая не оставляла его в покое. Он понимал, что ситуация накаляется, и, глядя на Антона, ощущал, как напряжение в воздухе становится почти осязаемым. Внутри него росло беспокойство за Кирину безопасность, ведь они все знали, кто такой Илья Алимов. Его репутация предшествовала ему, и каждый из них понимал, что за этой внешней оболочкой скрывается нечто гораздо более темное. Миша уже несколько раз пытался дозвониться до Киры, так же как и Антон, но каждый раз его звонки оставались без ответа. Это лишь подогревало гнев Антона, и его ярость, как вулкан, готовый извергнуться, становилась все более ощутимой. Кира, возможно, не знала всей правды о том, кто такой Алимов, не догадывалась о его истинной сущности, о том, какой личностью он был на самом деле. Именно поэтому она так беззаботно села к нему в машину, не осознавая, что могла оказаться в ловушке. — Ну, в общем, — наконец произнес Щукин, прерывая тягучую тишину, словно решив, что молчание может стоить им слишком дорого. Он понимал, что сейчас важно не только объяснить ситуацию, но и попытаться разрядить обстановку, чтобы не получить от Антона гневный упрек. *** Я лежала на кровати, уютно устроившись, словно в объятиях мягких облаков. В правой руке у меня был телефон, его холодный металл касался моего уха, и я вела разговор с Мариной, погружаясь в её мир. Время, казалось, замедлило свой бег, и около получаса назад завершилась ее тренировка. Теперь, когда я отдыхала, её голос наполнял пространство вокруг меня, создавая атмосферу близости и тепла. Марина, подходя к своему дому, делилась со мной впечатлениями о прошедшей тренировке. Она рассказывала о том, как всё прошло, и я чувствовала, как её слова, полные эмоций, словно волны, накрывают меня. Судя по всему, тренировка не была спокойной — как и всегда, в её рассказах звучали нотки волнения и напряжения. — Ты прикинь, что сегодня Дашка учудила! — с искренним энтузиазмом начала говорить Марина, её голос напоминал мелодию, полную волнения и ожидания. Я, устроившись поудобнее, просто молча слушала, позволяя её словам заполнять пространство вокруг. — Представляешь, она сегодня мне заявляет, что ей кажется, будто быть одной девушкой в мужской команде — это не совсем по правилам. Марина продолжала, и я чувствовала, как её эмоции наполняют воздух, создавая атмосферу напряжения. — Я, кстати, вообще не поняла, к чему она завела этот разговор. Зачем ей было это говорить именно после тренировки? Мы зашли в раздевалку, и вдруг она начала бросать упрёки, словно ты виновата во всех её бедах. — Нифига себе! — вырвалось у меня, и сказать, что я была в шоке, значило бы лишь поверхностно описать свои чувства. Внутри меня разразилась буря эмоций, и я не могла сдержать удивление. Да, я знала, что Даша не питала ко мне особой симпатии, но чтобы так открыто выражать своё недовольство — это было неожиданно и даже шокирующе. Мне стало любопытно узнать, что же произошло дальше, как развивались события в раздевалке, и какие ещё слова были произнесены. — Да! — воскликнула Марина, её голос раздался, словно мелодия, когда я услышала, как она поворачивает ключ в замке и, наконец, входит в свою квартиру. В её словах звучала искренность, но и некая горечь: — Она ведь ещё сказала, что ты просто стремишься привлечь внимание с помощью парней, а сама не умеешь играть. Интересно, где же были её глаза, когда ты выходила на лед и забивала практически все шайбы в ворота соперников? Словно в ответ на её вопрос, я задумалась, погрузившись в свои мысли. — Знаешь, — произнесла я, — мне кажется, Даша просто жаждет внимания. Если говорить откровенно, она всегда относилась ко мне с неким пренебрежением, но я и не подозревала, что у неё сложилось такое мнение обо мне. Я усмехнулась, и злость на Дашу, словно дым, постепенно рассеивалась, уступая место спокойствию. Внутри меня росло понимание: она представляется мне не более чем глупым, капризным ребёнком, который, пытаясь привлечь к себе внимание, бросается нелепыми словами и высказываниями. На таких людей, как Даша, я не обижаюсь; скорее, я просто не обращаю на них внимания. Хотя, признаться, в глубине души я знала, что могла бы устроить скандал, могла бы подойти к ней, высказать все свои обиды и задать вопросы. Но зачем мне это? Для чего мне тратить свои силы и эмоции на человека, который не стоит даже капли моего внимания? В конце концов, у меня есть более важные дела, более значимые люди, которые действительно заслуживают моего времени и уважения. — Да она же просто дура, Господи! — с лёгкой улыбкой на лице произнесла Марина, хотя в её голосе я уловила лишь насмешливый смешок. — Знаешь, мне было действительно смешно наблюдать за тем, как она себя ведёт, когда говорит все эти глупости. Ты же просто отказала ей в дружбе, и теперь срывается на всех вокруг, и на тебя в том числе, только делает это за спиной. Если честно, я уже подумываю, что скоро просто не смогу терпеть её выходки и, возможно, придётся выгонять её из нашей группы поддержки, потому что она уже задолбала всех до глубины души. — Ой, да не заморачивайся ты так, — ответила я, подмигнув ей с ухмылкой, которая, казалось, сама собой возникла на губах. — Просто игнорируй её, пусть побесится, а потом успокоится. Я прекрасно понимаю, что такие, как Даша, ничего не умеют делать, кроме как плеваться желчью и обсуждать жизни других. Она говорит, что я в мужской команде только для того, чтобы привлечь внимание парней? Это уже не просто смешно, это, честно говоря, довольно абсурдно. Не зная ни о моих целях, ни о нашей команде, она разбрасывается такими заявлениями, словно это просто игра, где не нужно заботиться о последствиях. В этом ты права, Марина, она действительно дурочка, жаждущая внимания, как маленький ребёнок, который не знает, как привлечь к себе взгляды окружающих. Я сделала паузу, чтобы сменить тему, и спросила: — Но как же прошла тренировка в целом? Всё прошло нормально? — Да, если не учитывать поведение Даши, то всё, в общем-то, отлично! — с искренним энтузиазмом произнесла Марина, и я не могла не заметить, как радость звучит в её голосе. Я сама не могла не улыбаться, ведь их группа поддержки — это действительно нечто особенное, одно из лучших зрелищ на игре, и это ощущение поднимало мне настроение, придавая сил и уверенности. — Завтра у вас будет тренировка? — Да, тренировка будет, — ответила я, ощущая, как в голосе появляется нотка уверенности. — И с прогулкой я вполне согласна, это отличная идея. Мне как раз нужно отвлечься от некоторых мыслей, которые крутятся у меня в голове. — Вот и отлично! — с радостью в голосе восклицает Касаткина. Я замечаю, как её настроение поднимается, и голос становится всё более оживлённым. — Ну что ж, тогда до завтра! А сейчас мне нужно пойти в душ, переодеться, в общем. еще куча дел и всякой белиберды. Пока! — До завтра, — произнесла я, стараясь скрыть в голосе дрожь, и, попрощавшись, отключила звонок. Внутри меня разразилась буря эмоций, когда я взглянула на экран своего телефона. Пропущенные вызовы, словно тёмные предвестники, заполнили список. Я увидела, что несколько звонков поступило как от Антона, так и от Миши. В этот момент меня охватило чувство, близкое к панике. Их количество было настолько внушительным, что в голове закралась зловещая мысль: меня, похоже, действительно могут убить и закопать где-то в безлюдной пустыне, словно я никогда и не существовала. Я обращала внимание лишь на звонки от Антона, как будто его голос был единственным, что мог вызвать во мне хоть каплю эмоций. Звонки от Миши, словно тени, ускользали от моего внимания, и я даже не подозревала, что он тоже пытался выйти на связь. Но теперь, когда его пропущенные вызовы внезапно предстали передо мной, во мне зашевелилось тревожное предчувствие. Словно над головой сгущались тёмные облака, я осознала, что это не может пройти просто так — последствия неотвратимы. Внутри меня нарастало чувство, что я сама наделала дел, из которых теперь не знаю, как выбраться. Проблемы, которые я сама же и создала, нависали надо мной, как меч Дамокла, готовый в любой момент обрушиться на мою голову. Да, я действительно наскребла себе целую гору неприятностей. *** Антон, погруженный в свои мысли, предполагал, что гнев охватит его, как буря, и он, наконец, сможет выплеснуть наружу все свои подавленные эмоции, связанные с Кирой. Он готовился к тому, чтобы закричать, высказать все, что накопилось в его сердце, словно вулкан, готовый извергнуться. Но реальность, как это часто бывает, оказалась иной, чем он ожидал. Вместо того чтобы разразиться гневом, ситуация приняла совершенно неожиданный поворот, и в этом повороте скрывалась доля комичности. Когда Щукин, сгорая от нетерпения, начал излагать краткий пересказ событий, его слова, подобно ярким фейерверкам, заполнили пространство вокруг. Вскоре между Егором и Андреем разразилась стычка, их голоса, наполненные эмоциями, слились в единую какофонию. Каждый из них, словно актер на сцене, пытался высказать свою правоту, забывая о том, что их дружба важнее любых споров. Миша и Антон, стоя в стороне, наблюдали за этой сценой, как зрители на спектакле, не в силах отвести взгляд от разворачивающегося действа. Атмосфера между Андреем и Егором была настолько напряженной, что казалось, будто они вот-вот перейдут все границы и начнут настоящую драку. Сначала Андрей, словно защищая свою позицию, начал излагать свою версию событий, пытаясь объяснить, почему же Кира ведет себя таким образом, который, по его мнению, можно было бы охарактеризовать как нечто вроде хмурого недовольства, которое она демонстрировала на протяжении последних нескольких дней. Затем, не желая оставаться в тени, Егор вступил в разговор, представив свою точку зрения, в которой он, без сомнения, был уверен. Он вспомнил тот момент, когда, возможно, решил перейти границы допустимого и поцеловал Киру, что, по его словам, вызвало у нее бурю негодования и обиды. Кисляк, который был одним из участников этого напряженного диалога, не был морально готов услышать такие слова. Его охватило чувство раздражения, и он не смог сдержать свои эмоции. Он был на грани того, чтобы перейти от слов к делу, и в порыве гнева даже едва не нанес удар Егору, который, в свою очередь, не был склонен уступать и позволять себя обижать. Егор ответил на толчок Кисляка, и в воздухе уже витала предвкушение физического столкновения, которое могло бы перерасти в настоящую драку, если бы не вмешательство Антона и Миши. Эти двое стояли рядом, и их присутствие было единственным, что удерживало Андрея и Егора от того, чтобы перейти черту, отделяющую словесные споры от физического противостояния. — Ты че, офигел? — закричал Кисляк так, что его голос, казалось, разносился по всему ледовому дворцу. Волнение и ярость накрывали его с головой. — Ты какого черта лезешь к ней? Ты вообще кто такой, чтобы целовать её?! — Андрей буквально кипел от злости, и, похоже, причина его гнева была в том, что он не мог смириться с ревностью. — А что, нельзя, что ли? — ответил Егор, не сдерживая своих эмоций. — Она свободная девушка, и имеет полное право целоваться с тем, с кем хочет. Она не твоя собственность, Кисляк! Сначала разберись со своей Яночкой, а потом уже лезь к Кире со своими подкатами! — Его слова звучали уверенно, но в них чувствовалась не просто злость. Егор, казалось, был движим не только ревностью, а каким-то внутренним желанием доказать, что он тоже способен на что-то большее. У него в голове крутились странные чувства, совершенно отличные от тех, что он испытывал раньше. — Да и вообще, она с тобой счастлива не будет! Андрей, услышав это, только больше разозлился. В его глазах зажглись огоньки недовольства, и он не мог понять, как кто-то может так легко говорить о чувствах, которые ему были дороги. — А вот это уже её дело, а не твоё, козёл! — выпалил Кисляк, не сдерживая эмоций. Они с Егором продолжали орать друг на друга, как переполошённые петухи, готовые к схватке. Вокруг них собиралась небольшая толпа, и некоторые зрители, выходя из ледового дворца, останавливались, чтобы посмотреть на эту сцену. Шёпот и перешёптывания раздавались по толпе, люди обменивались взглядами, полными удивления и недоумения. Миша и Антипов, стоя в стороне, чувствовали себя крайне неловко. Им было стыдно за своих друзей, которые так открыто выясняли отношения на глазах у всех. — Успокойтесь, мать вашу! — воскликнул Антипов, когда его взгляд упал на Кисляка и Щукина, готовящихся нанести удар друг другу. Их лица были искажены гневом, а напряжение в воздухе ощущалось как электрический разряд. Антон, не раздумывая, шагнул вперед и встал между ними, оттолкнув Щукина подальше от Кисляка, словно барьер, который должен был остановить эту безумную бурю. Миша, стоявший немного в стороне, быстро схватил Егора, чтобы тот не вырвался и не бросился на Андрея. Он понимал, что сейчас важно сохранить контроль над ситуацией, пока эмоции не захлестнули их окончательно. — Скажите спасибо, что у меня в голове сейчас более важные мысли, чем ваши детские петушиные разборки! — продолжал Антон, его голос звучал решительно и уверенно. — Если бы не это, я бы сам вас тут повалил и в снегу закопал! Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоить себя, и продолжил, обращаясь к обоим с явным недовольством. — Слушайте, вы сначала разберитесь между собой. Поймите, что происходит в ваших головах и сердцах, — произнес он, его слова были полны настойчивости. — Разберитесь со своими чувствами, разберитесь со своими бывшими, а только потом уже приходите и разговаривайте с моей сестрой. Антон смотрел на них с серьёзным выражением лица, он не хотел, чтобы кто-то из этих парней причинил боль его сестре. Она заслуживала бережного отношения, а не игр и конфликтов, которые, казалось, были для них привычным делом. — Я не позволю, чтобы какие-то утырки лезли в её жизнь и потом делали ей больно, ясно? — добавил он, его голос стал чуть тише, но не менее решительным. Андрей и Егор, словно затерянные в безмолвии, стояли перед Антоном, не в силах произнести ни слова. Их умы были окутаны туманом неопределенности, не позволяющим найти даже искры мысли, чтобы возразить. Они не стремились спорить, ведь в глубине души знали: он прав. Они оба играли с Кирой, обмениваясь с ней поцелуями, совсем позабыв о ее чувствах. Каждый из них старался сделать что-то особенное для неё, погружаясь в мир её улыбок и смеха, пытаясь устроить прогулки, полные разговоров и шуток. Но, увы, время шло, и, как показалось, Кира уже устала от их бесконечных стараний. Нервы её не выдержали, и вскоре она дала понять, что всё это стало для неё тяжёлым бременем. Антон, словно строгий учитель, прервал их раздумья, задав вопрос, который повис в воздухе, как тяжёлое облако: — Вы поняли меня, или мне по-другому повторить? — Кисляк и Щукин, осознав всю серьёзность момента, кивнули, отступив на шаг назад, будто желая укрыться от неминуемого. — Вот и хорошо, — произнёс Антон, и в его голосе звучала уверенность, которая не оставляла места для сомнений. — А теперь все по домам. Несмотря на то что внутри Антона бушевали эмоции, и лёгкая злость на друзей за разыгранный спектакль не покидала его, он всё же собрался с силами и, сдерживая внутренний конфликт, попрощался с ними. В его голосе звучала нотка усталости, словно он был не только наблюдателем, но и участником этой драмы, где каждый из них играл свою роль, порой не понимая её истинного смысла. Кисляк, погружённый в свои мысли, сел в машину, и её двигатель ожил с тихим рычанием, словно выражая его подавленное настроение. Он направился в сторону своего дома, но в его сердце не было радости — только тень разочарования и непонимания, как будто каждый километр, который он преодолевал, уводил его всё дальше от той лёгкости, которую он когда-то испытывал в компании друзей. Тем временем Щукин, не произнося ни слова, молча повернул направо. Его шаги были тяжёлыми, и он словно бы ощущал, как груз неопределённости давит на его плечи. Он не искал объяснений, не пытался разобраться в своих чувствах — просто шёл, оставляя позади ту атмосферу, которая когда-то казалась дружеской и теплой, но теперь обернулась холодом и недоумением. Антипов и Пономарёв, взявшись за руки, направились вместе, но и в их взглядах читалось смятение. Пономарёв тоже не испытывал восторга от сложившейся ситуации. В его душе зрело недовольство, смешанное с печалью, ведь он чувствовал, что дружба, которая когда-то была для них опорой, теперь трещит по швам. Каждый шаг, который они делали, казался всё более тяжёлым, как будто они шли по зыбкому песку, не зная, как выбраться из этой трясины недопонимания. В этот момент каждый из них, хотя и находился рядом, был погружён в свои собственные размышления, и в воздухе витала тишина, тяжёлая, как свинец. Они не знали, что ожидать дальше, и, возможно, именно это чувство неопределённости было самым болезненным из всех. Он искренне желал, чтобы его сестра не испытывала страданий из-за них, чтобы её сердце не было обременено болью и тревогами. В его мечтах она была окружена счастьем, свободным от ночных слез и истерик, которые могли бы разрушить её душу. Это был её первый опыт в отношениях с парнями, и он понимал, насколько это время было для неё важным и уязвимым. Парни, которые прежде никогда не проявляли к ней интереса, вдруг, как по волшебству, появились в её жизни сразу вдвойне. Это событие вызывало в нём смешанные чувства. Он не мог избавиться от тревоги, ведь его инстинкты подсказывали, что за этим может скрываться нечто большее, чем простое увлечение. Кисляк и Щукин, казалось, играли с её чувствами, как с игрушками, не осознавая всей серьезности и глубины её переживаний. Однако, несмотря на его сомнения, Антон не мог быть полностью уверенным в их намерениях. Он боялся, что её доверие может быть использовано против неё, что она может оказаться разбитой и опустошённой, когда всё это закончится. *** Я слышу, как Антон возвращается домой. Дверь с глухим хлопком закрывается за ним, и в воздухе раздается его голос, который, как всегда, наполняет пространство теплотой и заботой. Он разговаривает с мамой, и в этом разговоре я улавливаю мельчайшие детали, словно они проникают в моё сознание. Я слышу, как он с легкой тревогой спрашивает, не заснула ли я ещё. В этот момент я понимаю, что он не оставит меня в покое, что ему важно поговорить со мной. Я заранее предугадывала это, ведь моё поведение не могло остаться для него незамеченным. Когда я садилась в машину к Илье, я заметила, как Антон буквально сжигал меня взглядом. Его глаза, полные тревоги и недовольства, были направлены не только на меня, но и на моего спутника. Внутри меня шевелилось чувство вины, но одновременно с ним разгоралась искра адреналина. Я понимала, что играю с огнём, но эта игра манила меня, как магнит. Сидя на кровати, я погружалась в мир своего телефона, залипая в бесконечных лентах новостей и социальных сетей. Вдруг, как порыв ветра, в мою комнату врывается Антон. Он не просто заходит — он словно влетает, нарушая тишину и создавая вокруг себя атмосферу волнения. Его присутствие наполняет комнату, и я понимаю, что разговор неизбежен. — Стучаться не учили? — произношу я с лёгкой усмешкой, стараясь скрыть волнение, которое начинает подниматься внутри. Мой взгляд продолжает блуждать по экрану телефона, словно он способен отвлечь меня от напряжённой атмосферы, которая витает в комнате. Но даже не поднимая глаз, я чувствую, как Антон стоит напротив, его гнев словно пронизывает воздух, и я не могу не заметить, как его дыхание становится учащённым. Он сжимает ноздри, и в этом простом движении читается его ярость — она витает вокруг, как грозовая туча, готовая разразиться бурей. Я не могу точно сказать, на кого именно направлен его гнев — на меня или на Алимова. Но если он злится на последнего, то меня это совершенно не волнует. С Алимовым я больше не собираюсь проводить время, не намерена садиться в его машину, не хочу больше слышать его голос. Моё решение окончательно — я не желаю общаться с Алимовым, не собираюсь дружить с ним или углубляться в какие-либо отношения. Мне просто это не надо. — Не учили, — произнёс Антон, его голос был полон ярости, словно раскат грома, разрывающий тишину. Он засунул руки в карманы своих штанов, и в этот момент его фигура казалась ещё более угрюмой и угрожающей. Его взгляд, полный интенсивности, был устремлён на меня с такой силой, что мне показалось, будто он способен прожечь насквозь. Внутри меня возникло чувство, будто я вот-вот провалюсь под кровать или исчезну в бездне, так как этот пронзительный взгляд заставлял меня чувствовать себя неуютно, как будто я оказалась на краю пропасти. Я должна признаться, что испытывала страх перед этой бурей эмоций, которую излучал Антон. Его разъярённый взгляд был подобен тысячам мурашек, пробегавшим по моей коже, вызывая дрожь и неуёмное желание сбежать. Я не могла сдержать своего волнения, понимая, что его гнев был не только направлен на меня, но и на всё, что происходило вокруг. В этот момент я ощущала, как воздух вокруг нас стал плотным и тяжёлым, словно он наполнился электричеством, готовым к взрыву. Каждая секунда, проведённая под его пристальным взглядом, казалась вечностью. Я знала, что должна что-то сказать, но слова застревали в горле, как будто они боялись вырваться на свободу. — Значит так, я не буду ходить вокруг да около, — начал Антон, и в его голосе звучала решимость, которая заставила меня напрячься. Я уже предчувствовала, что этот разговор не обернётся для меня чем-то приятным, но одновременно мне было любопытно, что он скажет. Его глаза, полные настойчивости, пронзали меня, и я понимала, что он готов к откровенному разговору. — С каких это пор ты общаешься с Алимовым? Я уже не говорю о том, что он совершенно из другой команды, это не имеет никакого значения. — Я с ним не общаюсь, Антон, — ответила я, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри меня бушевала буря эмоций. — Ты хоть раз видел, чтобы я с ним общалась? Пересекалась хотя бы в ледовом дворце? — Я задала вопрос, но его взгляд продолжал оставаться на мне, как будто он искал в моих глазах ответ, который не хотел слышать. — Вот именно, что нет, — продолжила я, чувствуя, как слова вырываются из меня, словно защитный механизм. — И, между прочим, я взрослая девочка, самостоятельная и совершеннолетняя. Это моё дело, с кем общаться, а с кем нет. Внутри меня росло осознание, что мои слова только усугубляют ситуацию. Антон всегда был тем, кто оберегал меня от всех возможных опасностей, словно я была хрупким цветком, который нужно защищать от ветра. Он прогонял всех парней, кто пытался приблизиться ко мне, словно я была его личной сокровищницей, и его настойчивость порой казалась излишней. Он видел плохих парней за километр, и его инстинкты всегда подсказывали ему, что они могут причинить мне вред. — Если он еще раз приблизиться к тебе хотя бы на метр, я выпишу ему направление к врачу травматологу, — слова Антона звучали настолько наполненными ненавистью и яростью, что в моем сердце зародилось чувство страха. Я никогда прежде не сталкивалась с такой его стороной. — вон, пусть своих подружек он возит на своей тачке, а не мою сестру. — Антон, но в чем причина такого всплеска эмоций? Он ведь всего лишь подбросил меня до дома. Я что, должна была ему лицо расцарапать за это? — я пыталась внести нотку иронии в свой голос, когда задавала ему этот вопрос. — И не только лицо, — с презрением в голосе проговорил он, уже начиная сжимать свои кулаки. — Я уже готов смириться с тем, что Кисляк будет подвозить тебя до дома, но только не этот. Я чувствовала себя растерянной и сбитой с толку. Все происходящее казалось мне запутанным, но было очень интересным. — Я надеюсь, ты поняла меня, — с этими словами Антон, не сдерживая своих эмоций, покинул мою комнату, хлопнув дверью с такой силой, что казалось, она вот-вот сорвется со своих петель. После того как Антон вышел из моей комнаты и хлопнул дверью, в воздухе повисла тишина, которая казалась оглушающей. Я сидела, не в силах произнести ни слова, словно они застряли в моём горле, как будто сами по себе боялись вырваться наружу. В голове у меня крутились мысли, и я понимала, что Антон пытается оградить меня от Ильи, от чего-то, что он знает, но что осталось в тени для меня. Я не собиралась углубляться в его подозрения и не желала принимать их всерьёз. Алимов? Он мне не нужен. Я не собиралась больше общаться с ним, не хотела поддерживать никаких отношений, не собиралась впускать его в свою жизнь. Но в то же время внутри меня возникало смутное предчувствие, что здесь кроется нечто большее, чем просто недоразумение. Словно из глубины души поднималось чувство, что всё это не случайно. Алимов не просто так решил со мной познакомиться, не просто так пригласил подвести меня до дома. Я устала. Устала от всего этого эмоционального хаоса, от необходимости постоянно что-то обдумывать, анализировать. Я не хочу больше думать о Щукине, о Кисляке, а тем более о Алимове. Первые двое уже давно заполнили мой разум, и вот теперь появился ещё один, как будто в моей жизни не хватало ещё одной головоломки. Я решила, что больше не буду обращать внимания на этих парней, не стану тратить свои мысли на их прихоти и желания. Я просто погружусь в свои собственные размышления о предстоящей игре, о том, что действительно важно. Если я буду отвлекаться на них, я рискую потерять концентрацию, и на льду окажусь полным овощем, не способным сделать ни одного правильного движения. Я выбрала свой путь — утопить все заботы в мыслях о игре, оставить за пределами своей жизни все лишние эмоции и сосредоточиться на том, что действительно имеет значение. *** — Ну, Илья! Ты просто великолепен! — воскликнула Снежана, её голос наполнялся восторгом и радостью. Она не могла скрыть своего восхищения тем, что Илья, наконец, проявил хоть какую-то инициативу в отношении Киры. В её сердце разгоралось чувство удовлетворения от того, что его старания не остались незамеченными, и всё шло по тому замыслу, который она так тщательно выстраивала. — Главное, продолжай в том же духе! Не переживай, ещё немного, и я уверена, что Антипова в тебя влюбится. Ну, может быть, не влюбится, но ты ей точно будешь симпатичен. Однако в ответ на её оптимизм Илья с сомнением произнёс: — Снежана, мне кажется, мы зря всё это затеяли. Если бы ты видела, как её брат смотрел на меня, ты бы так не говорила. Мне было действительно страшно, когда я уезжал, и его взгляд, полный неприязни, словно прожигал меня насквозь, вместе с другими парнями из её команды. В его словах звучала тревога, и он не мог не вспомнить тот момент, когда брат Киры, с холодным и угрюмым выражением лица, внимательно наблюдал за ним, словно искал любой повод, чтобы встать на защиту своей сестры. Этот взгляд был полон угрозы, и Илья чувствовал, как мурашки бегут по его спине. Он понимал, что, подписавшись на этот план Снежаны, он рискует не только своим спокойствием, но и своим положением среди ребят из команды. Он делал это ради неё, ради своей лучшей подруги, потому что истинная дружба обязывает помогать в любых начинаниях, даже если они кажутся рискованными. Но в глубине души он осознавал, что этот план, как бы он ни был замысловат и хорошо продуман, не приведёт ни к чему хорошему. Илья понимал, что за этой игрой может скрываться нечто большее, чем просто симпатия, и что последствия могут оказаться непредсказуемыми. Он вздохнул, пытаясь отогнать мрачные мысли, но внутри него всё больше нарастало предчувствие, что вскоре они столкнутся с чем-то, что изменит всё. — Господи, Алимов, не переживай так! — с искренним беспокойством произнесла Снежана, стараясь успокоить Илью, как могла. Она знала, что его тревога вызвана не только страхом, но и неопределённостью, которая витала вокруг их плана. — Он тебе в любом случае ничего не сможет сделать. Поговорит с тобой пару раз, скажет, чтобы ты к его сестре не подходил — и всё. Снежана пыталась донести до Ильи, что его опасения не имеют под собой оснований. Она знала, что он был добрым и отзывчивым, но сейчас ей нужно было, чтобы он проявил смелость и решимость. — Ты просто продолжай в том же духе, — продолжала она, её голос наполнялся настойчивостью. — Попытайся выбить её из колеи, чтобы её команда проиграла, а ваша выиграла. Тогда она не будет считать себя лучше других, а выйдет с позором и проигрышем. — Это всё равно слишком подло, Снеж, — произнёс Илья, его голос дрожал от внутреннего конфликта. Он не был таким коварным, как Снежана, всегда стремился найти разумное решение в любой ситуации. Он не хотел делать что-то плохое или недостойное, но, несмотря на это, он чувствовал, что ввязывается в нечто, что может изменить его жизнь. Он понимал, что помогает своей лучшей подруге, но в то же время не осознавал, во что это может вылиться. — Я, конечно, постараюсь начать с ней общаться, проводить с ней больше времени, но мне кажется, она не будет тянуться ко мне. Снежана, не желая сдаваться, встала напротив него, скрестив руки на груди, и пристально посмотрела в его глаза. — Обязательно потянется, и я тебе это гарантирую, — произнесла она с уверенной интонацией. — На такого, как ты, грех не засмотреться и не влюбиться. Уж поверь мне, как девушке. Всё в твоих руках, и главное — просто сбей её с пути, чтобы она не думала об игре, а думала о тебе. Когда девушки влюбляются, они совершенно перестают обращать внимание на всё, что их волновало раньше, уж поверь мне. Илья сидел в тишине своей комнаты, погружённый в раздумья, и мысли его метались, как осенний лист под порывами ветра. Слова Снежаны, произнесённые с лёгкой долей упрёка, продолжали звучать в его голове, как эхо, отзывающееся в сердце. Он пытался принять их близко к сердцу, но, несмотря на все усилия, понимал, что поступает не совсем честно по отношению к Кире. Да, возможно, она действительно обидела Снежану, но в его глазах Кира оставалась той самой искренней и доброй девушкой, которой не следовало подвергать испытаниям. Кира — это не просто очередной персонаж в его жизни; она была уникальна, со своим особым, неповторимым характером. Прямолинейная и упрямая, она не боялась говорить правду в лицо, даже если это могло задеть других. Илья понимал, что её открытость и честность — это то, что делает её привлекательной, но именно поэтому он чувствовал себя виноватым, задумываясь о том, как он с ней поступает. В его сознании возникал образ игры — некой манипуляции, в которой он, словно шахматист, старался завоевать её доверие, лишь для того, чтобы в конечном итоге оставить её в неведении о своих истинных намерениях. *** Я сидела напротив Алины, погружённая в её мир, в её чувства, пытаясь уловить каждую эмоцию, каждую тень на её лице, как художник, стремящийся запечатлеть на холсте самый мимолётный миг. Моя душа трепетала от волнения, когда я наблюдала, как она реагирует на слова, произнесённые мной и Мишей, и на ту запись, которую я решилась ей показать. Возможно, эта запись и не была столь необходима, ведь, судя по всему, Алине было достаточно просто поверить мне, когда я рассказала о разговоре её матери и её тренера. Но, несмотря на это, я всё же решила предоставить ей это доказательство, словно последний артефакт, способный пролить свет на тёмные уголки её жизни. Но стоило только взглянуть на её лицо, чтобы понять: эта запись стала не просто свидетельством, а тяжёлым бременем, которое она не могла вынести. В её глазах читалась пустота, как будто в них не осталось ни капли надежды, а на лице застыла безысходность, словно она была поставлена перед невыносимой истиной, с которой не знала, как справиться. Я видела, как её мир рушится, когда она осознала, что её мать, та, которая должна была быть её защитой, пытается разрушить её счастье, разрывая её на части вместе с её парнем, которого она любила всем сердцем. Это предательство, это ужасное предательство, которое, казалось, не поддаётся объяснению, сотрясало её до глубины души. Как же трудно принять, что родной человек, тот, кто всегда был рядом, может стать источником боли и страха. Я понимала, что для Алины это было как удар в спину — неожиданно и жестоко. Она не могла ожидать, что её мать, вместо того чтобы поддерживать её в любви, будет пытаться разрушить её мечты. Я знала, что это ощущение предательства, это разочарование, будет преследовать её долгое время, и поэтому я не удалила запись, хотя понимала, что она станет для неё тяжёлым грузом. Миша сел рядом с Алиной, стараясь принести ей хоть каплю успокоения в этот бурный момент. Я наблюдала, как она, потерянная в своих мыслях, не могла связать даже двух слов, её взгляд был устремлён в пустоту, и казалось, что она не знала, как ответить на всё это, как справиться с тем, что только что узнала. В её глазах читалась невыносимая боль, а сердце моё сжималось, понимая, что такое горькое осознание тяжело переварить не только в груди, но и в сознании. Это было как удар, оставляющий глубокие шрамы. — Я просто не могу поверить, что мама действительно это делала… — выдавила из себя Алина, и я заметила, как её губы трясутся, а голос дрожит от эмоций. Она говорила, и в каждой её фразе звучала бездонная печаль. — Я ведь чувствовала, что что-то не так, но старалась отгонять эти мысли, а оказывается, я была права. Вот почему она постоянно приглашала Олега к нам, вот почему у мамы и папы случались частые ссоры! — Тише, тише, Алин! — произнесла я, стараясь вложить в свои слова всю теплоту и поддержку, на которую была способна. Я положила свою руку на её, надеясь, что этот простой жест сможет хоть немного успокоить её бурю. Мы с Мишей, как могли, старались поддержать её, ведь в такие моменты особенно важна была поддержка, особенно от него, который был ей близок. — Всё хорошо, успокойся, — продолжала я, чувствуя, как её сердце колотится в ритме паники. — В любом случае, как бы зла ты сейчас не была, вам с мамой нужно поговорить, выслушать её точку зрения. — Да я видеть её не могу после этого! — восклицала Морозова, прикрывая правой рукой своё лицо, словно пыталась скрыться от реальности, которая обрушилась на неё с невыносимой силой. — Алин, Кира права, вам действительно нужно поговорить, — вставил Миша, его голос звучал мягко, но уверенно. Он поглаживал Алину по плечам, как бы пытаясь передать ей свою силу и поддержку. — Хочешь, я с тобой пойду? Не оставлю тебя одну. — Нет, Миш, не надо, — произнесла Алина, её голос дрожал от эмоций, а в глазах читалась глубокая обида. — Я должна сама с ней поговорить, я должна услышать всё, что она скажет. Я могла видеть, как ей невыносимо тяжело, как каждое слово даётся ей с трудом, и как она изо всех сил пытается справиться с той болью, которая терзает её душу. Разговаривать с мамой она не хотела, но понимала, что этот разговор необходим, что он неизбежен. В её глазах отражалась настоящая мука, и моё сердце сжималось от жалости к ней. Я чувствовала, как её мир рушится, и это было невыносимо. — Кир, спасибо тебе большое, что рассказала обо всём и не стала молчать, — произнесла она, и в её голосе звучала искренность, смешанная с горечью. — Потому что неизвестно, чем бы это всё закончилось. Я просто кивнула, не находя слов, чтобы выразить всю ту поддержку, которую хотела ей дать. В такие моменты слова казались излишними, пустыми и неуместными. Я была готова повторять это снова и снова: я готова бороться за счастье Миши, готова сделать всё, чтобы они были счастливы. Пономарев — мой лучший друг, и в любой ситуации я буду стоять за него горой. Он был тем человеком, который понимал меня с полуслова, который всегда готов прийти на помощь, как будто читал мои мысли. И я, в свою очередь, была готова отдать всё, чтобы поддержать его в трудные времена. *** Я шла на тренировку, и в этом мгновении, казалось, весь мир вокруг меня замер. Ушные наушники плотно облегали мои уши, а из них звучала музыка, которая окутывала меня своей мелодией, словно мягкий плед в холодный вечер. Я направлялась к ледовому дворцу, и хотя мысли о предстоящей тренировке заполняли мою голову, я не забывала о том, что вокруг меня бушует жизнь. Взгляд мой скользил по улицам, я старалась оставаться внимательной, чтобы не стать жертвой невнимательности, ведь иногда, когда музыка поглощает меня целиком, я могу забыть о безопасности. Сегодня моё настроение было поистине великолепным, и это ощущение наполняло меня энергией, словно солнечные лучи пробивались сквозь облака. Я была уверена, что тренировка пройдет на высшем уровне, и все мои усилия будут вознаграждены. В последнее время я старалась отгонять от себя все негативные мысли, которые, как назойливые мухи, кружились в сознании, мешая мне сосредоточиться на главном. Это уже стало невыносимым — моя голова была забита совершенно другими заботами, далекими от того, что действительно важно. Я должна была показать хороший результат на игре, и для этого мне необходима была ясность ума. Понимая, что старые привычки мышления только отвлекают меня от цели, я решила изменить тактику. Я начала заполнять свои мысли позитивом, сосредотачиваясь на том, что мне действительно близко и дорого. Я старалась создать в своей голове пространство, свободное от лишних переживаний и сомнений, чтобы сосредоточиться на том, что приносит мне радость и удовлетворение. Когда я ступила на порог здания, мир вокруг меня словно замер, и я, вытащив наушники, положила их в сумку, как бы оставляя за пределами этого места все свои тревоги и заботы. Направляясь в раздевалку, я ощутила, как время растянулось до неприличия. Кажется, я пришла слишком рано, ведь до начала тренировки оставалось ещё много времени. Но, в конце концов, лучше прийти раньше и подготовиться, чем опоздать и потерять precious мгновения. Медленными шагами я двигалась по коридору, в голове прокручивались мысли о том, что сегодня тренировка должна пройти на высшем уровне. Я старалась убедить себя, что никакие посторонние мысли не должны вторгаться в мой ум, что я способна сосредоточиться на том, что действительно важно. Внутри меня росло ощущение надежды — надежды на то, что всё действительно будет хорошо. Я мечтала о том, чтобы избавиться от тех мучительных мыслей, которые, как тени, преследовали меня в последнее время. Они не дают покоя, и я отчаянно стремилась от них избавиться. Но, как бы я ни старалась, порой они возвращались, напоминающие о себе, как старые раны, которые не заживают. Я продолжала идти, стараясь сосредоточиться на предстоящей тренировке, на том, как я выйду на лед, и как смогу отдаться своему делу целиком и полностью. — Кира, подожди! — раздался голос Кисляка, когда я направлялась в раздевалку, и, как назло, вокруг не оказалось никого. — Антипова, твою налево, стой! Андрей схватил меня за локоть, и в этот миг я потеряла равновесие; моя сумка выскользнула из рук, падая на пол, как забытая мечта, оставленная в спешке. — Ой, прости, — быстро произнес он, отступая, словно осознав свою ошибку. Подняв мою сумку, он протянул её мне, как будто искал способ исправить случившееся. — Чего тебе? — спрашиваю я, в голосе моем звучит холодная решимость, словно преграда, возведённая между нами, давая понять, что не желаю углубляться в разговор. — Я просто хотел знать, почему ты меня избегаешь, — произнес Кисляк, поджимая губы, не отпуская мой локоть, как будто искал ответы в глубине моих глаз. — Что случилось? — А ты не догадываешься? — отвечаю, сузив глаза, словно пытаясь проникнуть в его мысли. Он ведь не так уж глуп, чтобы не уловить суть происходящего. — Да вроде нет, — произнес Кисляк, отрицательно покачивая головой, его глаза искали понимание, но лишь наталкивались на туман недоумения. — Вроде, знаешь ли, в огороде, — хмыкнула я, с легким презрением в голосе, оттолкнув его от себя, и он, наконец, отпустил мой локоть, словно осознал, что его настойчивость только усугубляет ситуацию. Я почувствовала, как между нами возникла невидимая преграда, разделяющая наши мысли и чувства. — а если не понимаешь, — продолжила я, вдыхая глубже, чтобы собрать свои мысли, — то обсуди это с Щукиным. Я думаю, что ему не нужно притворяться дураком, чтобы уловить суть происходящего. Я смотрела на него с презрением, в моих глазах читалась неприязнь, и, оттолкнув его плечом, я быстро направилась в раздевалку, словно желая оставить его позади, как ненужный багаж. Внутри меня кипели эмоции, и я знала, что они не такие глупые, как хотят казаться. Они прекрасно осознают, почему я игнорирую их, в чем заключается причина моего холодного отношения. «Вроде бы умные парни, а притворяются идиотами», — мелькнуло у меня в голове, и я не смогла сдержать лёгкую усмешку, которая, казалось, была единственным утешением в этой ситуации. Если честно, меня уже порядком достало молчать, вечно делать вид, что я их не замечаю. Вне ледового дворца, когда мы не на тренировке, это было намного проще. Я могла просто отвернуться, уйти в свои мысли и не обращать внимания на их существование. Но вот на льду, когда мы вместе, когда каждый шаг, каждое движение становятся частью общего процесса, игнорировать их было гораздо сложнее. Мне хотелось, чтобы они наконец поняли всю суть происходящего. Я просто желала, чтобы они извинились передо мной, чтобы мы могли закрыть эту тему раз и навсегда. Но они, будто в упор не замечая моих чувств, продолжали делать вид, что не понимают, и это было поистине печально. Эта ситуация тянулась, как затянувшаяся тень, и я чувствовала, что она давит на меня, мешая сосредоточиться на том, что действительно важно. Каждый день я надеялась на перемены, на то, что они наконец осознают свои ошибки и сделают шаг навстречу. Но пока что оставалась лишь эта обида, как остриё невидимого копья, пронзающего мою душу, и я не знала, как долго смогу терпеть это молчание. *** Выходя из ледового дворца, Щукин на мгновение задержался, прощаясь с Мишей, который, как всегда, проявлял заботу, собираясь дождаться Алину. Они могли бы пойти по домам вместе, но в этот раз Миша решил остаться, и поэтому Щукин оказался один, спускаясь по ступенькам, погружённый в свои мысли. Он словно парил в облаках, его сознание блуждало где-то далеко, но, что странно, эти мысли не были связаны с Кирой. В его голове возникали совершенно другие образы, и он не мог избавиться от них. Он вспомнил разговор с Кисляком, и единственное, что он сказал, это то, что для того чтобы помириться с Кирой, необходимо искренне извиниться и осознать все свои ошибки. И в этот момент Щукин понял, что он готов сделать именно это. Егор осознавал, что поступил неправильно по отношению к чувствам Киры и к самой Кире. Он понимал, что она — девушка, которая заслуживает уважения и заботы, и что её обиды не должны оставаться без внимания. С каждым шагом, который он делал по ступенькам, в его душе росло ощущение вины. Она ведь не просто так просила о внимании, она искренне нуждалась в его поддержке, а он, словно слепец, не замечал её горечи и боли. Ему было ясно, что её обида — это не просто каприз, а настоящая рана, причинённая его безразличием. Он чувствовал, как её чувства были попраны, как будто он плюнул на её просьбы, и это осознание давило на него, как тяжёлый камень. Щукин понимал, что ему необходимо исправить свои ошибки, что он должен найти в себе силы подойти к Кире и сказать ей всё, что он думает. — Егор, привет! — раздался знакомый голос, когда Щукин, спокойно спускаясь по ступеням ледового дворца, поднял взгляд. Перед ним стояла Карина с теплой улыбкой на лице и радостно подмигивала, помахивая рукой. — Ты не против прогуляться? У тебя ведь нет никаких дел сегодня? — Привет, Карин, — ответил Егор, его лицо озарила легкая улыбка. Он был искренне рад её появлению, её энергия всегда наполняла его день светом. — Да я, в общем-то… — начал он, но вдруг его внимание отвлекло что-то в стороне. Щукин невольно повернул голову налево и заметил, как Кира вместе с Мариной тоже выходят из ледового дворца, их смех и разговоры звучали в воздухе. У Егора не было настроения, и мысль о прогулке казалась ему тягостной, словно груз, который он не хотел поднимать. Внутри него бушевали противоречивые чувства: с одной стороны, нежелание идти куда-либо, а с другой — понимание, что Карина, пришедшая сюда, потратила своё время, возможно, прождала его долго, надеясь на встречу. Он чувствовал, как её ожидание, её надежда, словно тонкая нить, связывает их в этот момент. Но, несмотря на это, его сердце было охвачено неуверенностью, и он не знал, как выразить то, что творилось в его душе. Карина, стоя перед ним, внимательно наблюдала за Егором. Она видела, как его взгляд скользнул в сторону Киры, той самой, что, казалось, была погружена в свои мысли и совершенно не замечала их. В этот миг Карина ощутила, как её сердце сжимается от неуверенности и обиды, но старалась не показывать этого на лице. — У меня нет настроения гулять, прости, Карин, — наконец, произнес Щукин, поджав губы, его голос звучал тихо и неуверенно, как будто он боялся причинить ей боль. Он не догадывался о том, что происходит в душе Карины, о том, как её чувства, смешанные с надеждой и разочарованием, переплетались в сложный узор, который она не могла разглядеть. — Ясно, — произнесла она, скрестив руки на груди, её взгляд был полон серьезности, как будто каждый миг требовал особого внимания. — Я же не Кира, правда? С ней ты в припрыжку гулял бы, не так ли? Она тебе нравится, я не ошибаюсь? Ладно, пока. — Эти слова, словно холодный ветер, несли в себе не столько злость, сколько глубокую обиду. Карина развернулась и, не оглядываясь, направилась прочь от ледового дворца, оставляя за собой лишь тень своих чувств. — Твою мать!.. — прошипел он сквозь сжатые зубы, гнев и недоумение слились в его голосе. Он пнул ногой снег, и белые хлопья разлетелись вокруг, словно его эмоции, стремящиеся вырваться на свободу. Не в силах оставаться в бездействии, он бросился за Кариной. — Подожди, Карина! ​ — Егор, ты можешь меня не останавливать, — произнесла Карина, и в её голосе звучала решимость, смешанная с лёгкой печалью. Она осознала, что пришла не в тот момент, и, возможно, её попытка открыться, признаться в своих чувствах, была неуместной. Она хотела сказать ему, как сильно он ей нравится, но теперь это казалось ей глупым. — Я пойду. — Подожди, Карина, — произнёс Егор, нежно схватив её за локоть и приближаясь ближе, словно не желая позволить ей уйти. — Давай погуляем, хорошо? Это не то, что ты подумала. Я просто посмотрел на Киру, она мне не нравится. Просто тренировка была действительно сложной, вот и устал. Внутри него бушевали противоречивые чувства. Он думал, что влюбился в Киру, но это оказалось ошибкой. На самом деле, он не испытывал к ней настоящей любви; это была всего лишь мимолётная симпатия, вызванная тем, что он давно не имел отношений. Эта симпатия, казалось, испарилась, и вместо неё его внимание вдруг стало притягивать Карина. Хотя они виделись всего лишь несколько раз, он не мог понять, почему его тянуло к ней. Даже сейчас, когда она собиралась уйти, он не мог позволить этому произойти. — Если ты сильно устал, то я не буду тебя дергать, — произнесла Карина, её голос стал спокойнее, а на губах заиграла лёгкая улыбка, словно она пыталась скрыть свои истинные чувства. Её улыбка, хоть и была лёгкой, всё же прятала за собой недоумение и лёгкую обиду. — Слушай, а пойдём ко мне домой? — предложил Егор, стараясь сгладить свою вину и искупить свои прежние ошибки. — Посидим, поговорим, чай попьём, если ты домой не торопишься. — Ну… пойдём, — согласилась Чернова, пожимая плечами, и в её глазах уже зажглась искорка надежды. Егор, улыбаясь, повёл её за собой, и в этот момент между ними возникло нечто большее, чем просто случайная встреча. Это было начало чего-то нового, чего-то, что могло стать важной главой в их жизни, и оба, хоть и не осознавая этого до конца, чувствовали, что этот вечер может изменить всё. *** Я медленно бродила по вечернему городу, окутанная мягким светом уличных фонарей, которые, казалось, создали вокруг меня волшебную атмосферу. Музыка, звучащая в моих наушниках, переносила меня в мир грёз, где не существовало ни забот, ни тревог. Я словно парила в облаках, и даже не заметила, как оказалась далеко от родного дома. Зимний воздух был свежим и бодрящим, наполняя мои лёгкие, а под ногами хрустел снег, создавая мелодичный ритм, который гармонировал с музыкой в ушах. Снежинки, словно маленькие искры, падали на мои волосы, и я чувствовала, как радость наполняет меня. Но в глубине души меня терзала тревога — не заблудилась ли я? Это место казалось мне незнакомым, и, возможно, именно темнота, окутывающая улицы, создавала иллюзию, что я оказалась в другом мире. Я шла, уютно засунув руки в карманы куртки, и вдруг, неожиданно, столкнулась с кем-то. Подняв голову, я увидела его — Кисляка. — Блять… — вырвалось у меня в сердцах, когда я поняла, что чуть не врезалась в него. Я быстро вытащила один наушник из уха и, не желая вступать в разговор, развернулась, чтобы уйти в другую сторону. Как же так вышло, что наши пути пересеклись? — Кира, стой! — Андрей, казалось, не собирался отпускать меня. Он быстро увязался за мной, словно тень, игнорируя моё нежелание общаться. — Да стой ты! Мне нужно с тобой поговорить. — Ты меня преследуешь? — хмыкнула я, полная недоумения и раздражения. Я вытянула оба наушника из ушей и положила их в карман куртки, как будто это могло оградить меня от его настойчивости. — Ну я вообще-то живу здесь, — усмехнулся Кисляк, его голос звучал так, будто он смеялся над самой ситуацией. — Это ты, по-моему, меня преследуешь. Он потянул меня за руку, притянув к себе с такой силой, что я ощутила его тепло, и в его глазах я увидела что-то, что заставило меня замереть. — Надо поговорить, вот без шуток. Я почувствовала, как внутри меня закипает противоречивое чувство. С одной стороны, мне хотелось вырваться из его объятий и продолжить свой путь, а с другой — в его голосе звучала искренность, которая заставляла меня задуматься. — Отпусти, — произнесла я с серьёзным выражением на лице, не позволяя себе даже намёка на улыбку. Мои слова были полны решимости, но несмотря на это, я чувствовала, как Кисляк не собирается отпускать меня. Я пыталась вырваться из его хватки, но он, казалось, был намерен удержать меня любой ценой. — Я отпущу тебя только при одном условии: ты выслушаешь меня, — произнёс он, и в его голосе звучало нечто, что напоминало ультиматум. Я понимала, что, если не соглашусь, он не отпустит меня, и это осознание заставляло моё сердце биться быстрее. — Ладно, — выдохнула я, и в ту же секунду он, наконец, отпустил мою руку. Я сделала шаг назад, отстраняясь от него, и скрестила руки на груди, словно пытаясь создать между нами невидимую преграду. — В общем, прости меня за всю эту туфту, — начал он, его голос стал более серьёзным, и я заметила, как его глаза искренне смотрят на меня. — Мы действительно попутали, играли с твоими чувствами, как хотели, — произнёс он, и в его словах я уловила нотки раскаяния. Андрей взял мою холодную ладошку в свою, и от этого простого жеста я почувствовала, как внутри меня закипает противоречивое чувство. — Прости за то, что мы тебя не слушали, — продолжал он, его слова звучали так, будто он искренне сожалел о том, что произошло. — Прости за всё, короче. Каждое его слово отзывалось в моём сердце, и я понимала, что за этим извинением стоит нечто большее, чем просто набор фраз. — Ну, я прощу тебя, а что дальше? Опять будете бороться за моё внимание, да? По второму кругу? — с усмешкой спросила я, глядя в его глаза, полные надежды и ожидания. Внутри меня бушевали чувства, и я не могла не поддразнить его, даже в этот момент. — Нет, мы больше со Щукой так делать не будем, — уверенно произнёс Кисляк, и в его словах я почувствовала искренность. Почему-то я начала ему верить. — У него там что-то с Кариной, твоей новой подругой, закручивается, и он проводит с ней время. — Ого, он настолько увлечён Кариной, что даже не удосужился передо мной извиниться? — произнесла я с иронией, не скрывая лёгкой усмешки. Внутри меня разгорелось чувство радости от того, что, похоже, Карина призналась в своих чувствах Егору, и теперь он был занят общением с ней. Я, конечно, простила Щукина, но всё же хотелось, чтобы он сам извинился. В конце концов, я была рада, что у него с Кариной что-то происходит. — Ладно, в любом случае я на него не обижаюсь, — добавила я, чувствуя, как камень, лежащий на сердце, постепенно начинает отступать. — Так ты прощаешь меня? — с блеском в глазах спросил Андрей, и в его голосе звучала надежда, словно он ожидал этого ответа с замиранием сердца. — Прощаю-прощаю, — с лёгкой улыбкой кивнула я, поправляя свою шапку, как будто этот жест мог символизировать, что я готова начать всё заново. — Так, если ты меня простила, то я приглашаю тебя на свидание. Ты согласна? — произнёс Кисляк, его лицо озарила широкая улыбка, словно он был уверен, что мой ответ будет положительным. В тот момент, когда я наконец отпустила свои обиды, он уже сделал следующий шаг, и я не могла не отметить, насколько он был решительным и быстрым. — А ты не слишком торопишься? — спросила я, приподняв брови и пытаясь скрыть смешанное чувство удивления и радости от его смелости. Его уверенность немного настораживала, но в то же время я чувствовала, что она притягивает меня к нему. — Я уже опаздываю, если что, — произнёс он, делая шаг вперёд и приближаясь ко мне с такой настойчивостью, что я ощутила, как между нами возникло напряжение. — Ты мне… Андрей был готов произнести то самое слово, которое крутилось у него на языке, словно оно уже рвалось на свободу. В его голосе звучала искренность, а в глазах — надежда. Но в этот момент его телефон зазвонил в кармане, прервав магию момента. Он вытащил устройство и, взглянув на экран, увидел имя «Яна».