Запах свободы

Татьяна Витальевна очень утомилась: с утра наносила визиты соседям, жаловалась на несчастливую жизнь. Она только что переменила платье на домашнее, свободного кроя, с длинными рукавами и высоким вырезом, сидела в кабинете за столом посреди античных гравюр с веером в руках и лениво просматривала корреспонденцию. От слегка приоткрытых резных дверей веяло прохладою — за ними был выход во внутренний дворик, ведущий в сад. — Ваше сиятельство! В передней посетительница дожидается. Спрашивала князя Репнина, Михаила Александровича, — почтительно кланяясь, с неизменно каменным лицом доложил вошедший лакей. — Посетительница? Князя Репнина? — удивилась графиня, округлив и без того большие темно-зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами. — Точно так-с. — Как назвалась? — Анной Платоновой. Графиня вздрогнула, выронила веер и долго сидела неподвижно, прикрыв глаза. Грудь ее часто-часто вздымалась; полное красивое лицо то покрывалось мертвенной бледностью, то становилось пурпурно-красным. *** …Медленно текут минуты томительного ожидания. Анна держит детей за руки, ласково просит их немного потерпеть: «Еще совсем немного обождать нужно, милые, родимые, маленькие мои!» Молодая женщина обводит глазами комнату и замирает, заметив возле зеркала большой портрет князя Репнина. Всматривается в него внимательно. Она не в силах отвести глаз: Михаил очень красив в штатском. Темно-синий редингот плотно облегает стройную его фигуру, оттеняет серые глаза. Мягкая улыбка, удлиненное бледное лицо, светлые волосы до плеч, прямой нос, под разлетом тонких бровей приветливый взор задумчивых очей. И лишь на белом лбу залегла упрямая складка, и она напоминает Анне о непростом нраве Репнина… Рядом висит еще один потрет, на нем изображена красивая дама в роскошном бальном платье с цепким взглядом холодных зеленых глаз. «Истинный аристократ. Благородный дворянин. Рыцарь без страха и упрека. Именно таким ты показался мне в нашу первую встречу. Сколько воды утекло с тех пор… Ты женат. Я с детьми. Мне тяжело. Помоги нам, Миша…» — Сейчас придет добрый господин и освободит нас, отпустит домой к дядюшке Арсению… — Мы сегодня поедем к дяде Сене? — уточняет Георгий. — Д-да, сынок! Погодите. Совсем уж скоро... Завтра, быть может, завтра. Голос Анны звучит тихо, но нарочито уверенно и бодро. А в душе тем временем всё сжимается в колючий болезненный комок от смутного недоброго предчувствия, от ощущения близкой непоправимой беды. «Бежать отсюда, как можно скорее! Бежать!» — отбивает дробь ее беспокойное чуткое сердце. Ася и Георгий внемлют словам маменьки, послушно держатся за нее, удивленно осматриваются. Взор дочурки останавливается на напольных часах, увенчанных деревянной головой оленя. — Большие лога, смотли! — громко поясняет девочка братцу, указывая на часы. — Это олень! Олень! — тычет в Асю пальчиком Георгий, на правах старшего желая научить ее, как правильно называть это животное. Снова тычет: — Олень! Ну скажи: олень! Но мальчик понят сестрою превратно. — Нет! — обиженно и звонко восклицает Ася, и слезы появляются на ее темных ресничках. — Я не олень! — Тс-с, тише, тише! Здесь шуметь нельзя. Ты не олень, успокойся, доченька! Георгий, ну всё, всё, тс-с-с, — невольно улыбаясь детской непосредственности, сдерживает сына и дочь Анна, мягко поправляет сбившееся прядки волос на их лбах. Часы мелодично тикают, перекликаясь с треньканьем волнистого зеленого попугая, которого уже заметили в позолоченной клетке дети, позабывшие о недавней ссоре. Они приоткрыли ротики, рвутся к птичке, желают высвободиться из рук маменьки. Тем временем слышатся чьи-то размеренные шаги (сердце Анны замирает: сейчас, сейчас она увидит Михаила!), и в переднюю входит… хозяйка дома. Платонова узнает в ней даму на портрете. Чуть помешкав, она отпускает Асю и Георгия и склоняется в глубоком реверансе. — Ваше сиятельство, я… Графиня не дает ей договорить: — Вот как, значит… Сама, голубушка, явилась! А я уж начала разыскивать тебя! — Вы… меня… разыскивать? — бледнея, недоуменно повторяет Анна. Полное холеное лицо Татьяны кривится в мерзкой улыбке, в глазах плещется злоба. Она оценивающе оглядывает красавицу с ног до головы. Задерживает взор на ухоженных, хорошо одетых детях, испуганно взирающих на нее. — Так вот ты какая! Красо-о-отка! Искуси-и-ительница! Голос графини полон яда, неприкрытой ненависти. Дети инстинктивно отступают назад, прячутся за полой маменькиного пальто. *** Несколько месяцев назад Татьяна затеяла бракоразводный процесс, и суд однозначно постановил, что она — пострадавшая сторона: супруг ей неоднократно изменял, и это подтвердили свидетели. Слухи об изменах князя распространились по городу. Татьяна предоставила суду информацию о денежных переводах, которые муж совершал без ее ведома, и Репнина обязали передать во владение супруге всех своих крепостных (за исключением полутора десятка слуг, самых необходимых). Его крупные денежные счета в банках также были арестованы и подлежали переводу на имя графини. За Мишей остался лишь особняк, доставшийся ему после смерти Оболенского и скромный дядюшкин банковский счет, к которому Репнин долгое время не прикасался. Татьяна была еще молода и пошла на позорный развод с целью досадить Репнину и сочетаться законным браком с богатым и влюбленным в нее Дмитрием Леонидовичем графом Лавровым, в надежде обрести наконец счастье и преумножить состояние. Однако граф неожиданно исчез, так и не дождавшись окончания бракоразводного процесса своей возлюбленной, — оставил Татьяну один на один с разбитым сердцем. Позднее она пожалела о затеянном разводе, но он был необратим. Барон Корф осенью и зимою отправил Репнину несколько писем, но тот их не получил. Михаил стал злоупотреблять алкоголем и махнул рукою на корреспонденцию. С начала бракоразводного процесса князь перебрался в особняк своего покойного дяди Оболенского, а письма Владимира продолжали поступать в дом Татьяны. Разумеется, бывшая супруга Михаила читала все письма Корфа, в которых тот неоднократно сообщал о том, что Анна нашлась, и просил друга как можно скорее выписать вольную и переслать документ в Москву. Письма барона сыграли роковую роль: если б не они, Татьяна вряд ли бы вспомнила об Анне. Вряд ли б узнала, что та жива. Татьяна решила во что бы то ни стало разыскать Анну. Она в свое время страстно любила Михаила и теперь жаждала отыграться на безвольной рабыне, отомстить за «несчастливую свою судьбу». Решила вернуть себе «имущество», доставшееся ей от бывшего мужа после развода. С детьми в придачу. «Красавица холопка, оказавшаяся вдруг живой, некогда окрутила моего супруга, отняла у меня его любовь! Михаил избегал близости со мною, мечтал лишь о своей крепостной возлюбленной, потому у нас и не было детей. Одно-единственное дитя я скинула на нервах… Этой Анне мой муж посвящал стихи, ради ее памяти помогал содержать больницу Корфу, обкрадывал нашу семью! Страдая от любви к крепостной, изменял мне с красотками! Ненавижу выскочку! Живая ли она, мертвая ли — всё одно: от нее лишь зло! А нынче она самолично явилась, и с этого дня заживет у меня настоящей холопской жизнью вместе с детьми…» *** Корф не только простудился в дороге, но подхватил еще и смертельно опасную горячку. Александра после тяжелых родов не впала в меланхолию, как сие зачастую случается с женщинами, а напротив, проявила мужество и чудеса самообладания. Поручив Наташу нянькам, а новорожденную Лизу — кормилице, она в течение месяца самоотверженно выхаживала больного супруга. Александра отказывалась верить докторам, их чудовищным предположениям. Они разводили руками, опускали глаза, давая понять, что Владимир не переживет эту зиму… Игнорировала Сашенька и настоятельные докторские рекомендации, состоящие в том, что ей необходимо поберечься и полностью изолироваться от больного. Баронесса раздобыла у соседской кухарки, дочери знахарки, «чудодейственный» рецепт, смешивала и заваривала несколько трав и этим отваром поила мужа, едва тот приходил в себя. Она почти не отходила от его постели, лишь изредка отлучалась к дочерям. Александра тормошила Владимира, не позволяла надолго впасть в беспамятство, со слезами на глазах прощала ему горячечный бред об Анне. Жена не прерывала словесного и тактильного контакта с мужем, уговаривала не покидать ее и этот мир, молилась Господу. Благодаря ее упорству, невероятному терпению, настойчивости, надлежащему уходу и травяным отварам, Владимир выжил. Казалось, супруги Корф сблизились во время болезни… Александра вся светилась от счастья, глядя, как любимый супруг самостоятельно встает с постели, надевает шлафрок, медленно передвигается по спальне, замирает у окна. Тихо спрашивает, какое нынче число, как здоровье Лизы и Наташи. Отмечает, что зима всё такая же снежная и очень долгая, а хочется весны, лета… — Будет и лето. Совсем уж скоро, родной мой, — дрожащим от слез голосом отзывается Александра. Едва слышно ступая, подходит к мужу, становится рядом, ловит его тяжелое дыхание. Ей хочется заговорить о любви, о переполняющей ее нежности, но она молчит, боится спугнуть свое счастье. *** Шел уже второй месяц с момента прощания с Анной в Стрельне. Став еще более раздражительным после тяжелой болезни, Корф разрывался между госпиталем и семьею. Он терзался неопределенностью, сходил с ума от беспокойства за Анну и в середине февраля послал в Петербург к Репнину нарочного Василия. А недели через две пришло известие, что письмо доставлено по назначению, а сам Василий покамест находится в петербургском лазарете со сломанной на гололедице ногою. Василий обвел барона вокруг пальца: он прибыл в Петербург с письмом, которое должен был передать Репнину лично в руки. Татьяна сказала Василию, что супруг скоро вернется, и она непременно передаст ему корреспонденцию. И заподозрив в посланце жадность к деньгам и спиртному, предложила ему остаться в ее доме в качестве винодела: он понимал толк в сем «искусстве». Василий охотно согласился, принял от хитрой графини задаток и по ее же указанию отписал барону, что поручение выполнено, но он, мол, оступился на скользкой дороге и попал в лазарет. Корфу сие известие показалось весьма подозрительным, и ему, еще не вполне окрепшему после болезни, ничего не оставалось, как в начале марта оставить семью и отправиться на постоялый двор. Что довелось испытать супруге Владимира, воспрянувшей было духом после сближения с мужем, после долгих бессонных ночей, проведенных у его постели, описывать не стоит: внимательный и чуткий читатель сам обо всём догадается…