Запах свободы

Анна неподвижно лежала на широком ложе, не сводя взора с одиноко мерцающей свечи на грубо сколоченном столе. Длинные юбки спутались и тугой змейкой обвились вокруг ног. В расплывчатом пятне света, отчаянно пища, кружили комары. В дальнем углу тихонько шуршала мышь. Дождь монотонно стучал по крыше, порывистый ветер хлестал дом ветвями старых деревьев. Младенцы, постанывая, кряхтели в люльках. Не было сил встать, проверить любимых деток и прикрыть окно: Анна чувствовала оцепенение во всех членах, сердце колотилось неистово, а сумбур в голове мешал сосредоточиться. — Владимир Иванович… Ах, Боже мой! Боже мой… Кто бы мог подумать… Сколько лет… Владимир Иванович… — бессвязно шептали её пересохшие губы. Час назад молодая женщина была безмятежно спокойна. Казалось, ничто не предвещало «бури». Дети тихонько посапывали на своих местах. Игорь, разомлевший после дороги и рома, крепко спал, разметавшись на постели. Анна знала, что он, по обыкновению, проспит до утра. И ей пора было ложиться. Она распустила волосы и начала расстегивать мелкие пуговки на блузе. В дверь поскреблась Дашенька: она не знала, где найти табак для «его благородия». Филатыч куда-то запропастился, кухарке Евдокии нездоровилось… Анна, с неохотой приведя себя в порядок, попросила девочку приглядеть за младенцами, а сама спустилась вниз, чтобы обслужить знатного гостя. Молодая женщина и предположить не могла, что через семь лет судьба вновь сведет ее с Корфом… *** Вскоре после побега с Анной стало твориться нечто невероятное: она затосковала по Владимиру. Постояльцы разных возрастов и сословий влюблялись в нее и на другой день готовы были свататься, а девушка невольно сравнивала незадачливых ухажёров с Корфом не в их пользу: все они меркли при воспоминании о притягательном и пылком, способном на отчаянные поступки, бароне… Более всего Аня страшилась ночи: всякий раз, засыпая, она словно наяву слышала низкий голос Корфа, в темноте ей мерещились его печальное лицо и статная фигура. Крепостное положение и беглость не оставляли девушке шанса на счастливое замужество, которое предрекал ей Арсений Филатыч, замечая, что красавица пользуется невероятным успехом у мужчин. «Владимир не на шутку увлёкся мною, — вздыхала Анна. — А я мечтала лишь о свободе. Теперь же следует забыть и Корфа, и свое прошлое. Так или иначе, между нами не могло быть никакого будущего. Я поступила верно, когда сбежала». Ни один мужчина не волновал ее воображение так живо, как Владимир. Нет, это была не любовь… Это походило на умопомрачение, неосознанное притяжение. Всякий раз, когда Корф приближался или заговаривал с нею, или — что еще хуже — касался ее, Анна готова была броситься ему на шею и целовать в порыве нежности… На барона хотелось смотреть, не отрываясь, слушать его пламенные речи и напоследок бесстыдно отдаться, растворившись в нем. В Москве девушка тешила себя надеждою, что, сбежав, она не только станет свободной, но и избавится от наваждения, от чувств, коих не должно быть у неё к Владимиру. Надежды Анны не оправдались: она еженощно видела сны, в которых барон нежно обнимал и ласкал ее, беседовал с нею, и просыпалась на рассвете с его именем на устах. Непослушное молодое тело отзывалось на знакомый голос, на мнимые ласки; девушке казалось, что она близка к греховному падению. Очнувшись ото сна, она резко садилась, с силой сжимала руками голову и ждала, когда же уйдет наваждение. Анна никогда не думала, что оно может быть столь мучительным, считала себя пошлой и грешной. В присутствии Корфа Анне было проще бороться с влечением: все ее мысли были заняты обретением свободы и выходом из тупика, а ночью она спасалась сонной травой и крепко засыпала. Запасов сонной травы хватило ненадолго, и на постоялом дворе Ане приходилось нелегко. Помимо мук наваждения, девушку терзал страх быть найденной. Проснувшись спозаранку и чувствуя, что больше не уснет, она вскакивала с постели, умывалась холодной водой из рукомойника, наскоро одевалась и выбегала на крыльцо. Утренний холод, казалось, немного приводил ее в чувство, прохладный ветерок развеивал страхи и непристойные мысли. Порой и это не помогало, но Аня, чувствуя себя обязанной Филатычу, превозмогала себя: поспешно завтракала и принималась за дело — наводила чистоту и порядок в комнатах, обслуживала постояльцев. «Не за горами лето, и речка здесь рядом, — протирая пыльную мебель, утешала себя девушка. — Искупаюсь, буду и бодра, и весела, как в юности. Ах, что же со мною происходит?! С раннего детства находилась с Владимиром под одной крышей, и ничего. А теперь… я словно помешалась! Стоило барону проявить ко мне свои чувства, я лишилась рассудка…» Однажды Филатыч, проходя мимо Аниной горницы, услышал всхлипы и забеспокоился. За завтраком старик без обиняков заявил, что неплохо бы ей выйти замуж за достойного человека, — благо, ухажеров предостаточно. Ответом на его пламенную речь было угрюмое молчание. А вскоре стало не до женихов: на постоялый двор внезапно нагрянула полиция. Жандармы разыскивали беглую крепостную Платонову. Анна, намывая окна, заметила во дворе людей, облаченных в полицейские мундиры, бросилась к Филатычу и упросила спрятать ее. Тот, едва опомнившись от изумления, успел скрыть девушку в подполе, где хранились соленья, крупы и овес для лошадей. Анна натянула на себя огромный пыльный мешок и, когда в подвал спустились жандармы с фонарями в руках, залегла среди мешков с крупами и ни разу не шевельнулась… Полицейские уехали, а Анна в тот день открылась Арсению Филатовичу, признавшись во всем… Старик проникся ее судьбой, после недолгих раздумий подсуетился и, благодаря своим связям, довольно скоро приобрел документы, в которых Анна (Анастасия Александровна Мельникова) стала значиться его приемной дочерью. Девушка была тронута участием старика и пообещала, что никогда не оставит его. Тот в ответ лишь покачал головой, печально усмехнулся и поцеловал ее в лоб. В один из погожих воскресных дней Анна попросила Филатыча отпустить ее в храм. Свободных извозчиков на постоялом дворе не оказалось, и добиралась она до церквушки святителя Николая на старой пролетке, управляемой сыном кузнеца. Мальчишка заплутал и сбился с пути, но, подбадриваемый Анной, все-таки выбрался из пустыря к небольшой деревеньке. Холодея от страха (как же трудно решиться заговорить о личном, постыдном!) она встала у аналоя. Литургия близилась к завершению, по храму пронесся шорох: прихожане выстраивались в очередь, чтобы причаститься Святых Таин. Нужно было поторопиться, а девушка долго не могла поднять глаз на старого священника, который склонил седовласую голову и терпеливо ждал, когда же она заговорит. — Грешна я, батюшка! Сердце томится, мысли нехорошие одолевают!.. Скверная я, — прошептала наконец Аня. — Я слушаю тебя, деточка, слушаю… Продолжай! — Мне стыдно, я не знаю, как сказать об этом… — Блудишь? — нахмурился священник. — Нет-нет, мысли блудные одолевают. — Только мысли? Так на тебе нет греха! Это всего лишь искушение, и ты в нём неповинна. Вот выйдешь замуж за хорошего человека, и все пройдет. Молодая, красивая… Постись, молись. Бог в помощь! Батюшка накрыл голову Анны епитрахилью, прочитал разрешительную молитву и благословил ее. После посещения храма девушка еще пуще отчаялась: ей никак нельзя было идти замуж… *** Жизнь шла своим чередом. Время, казалось, то бежало, то текло тихо и безмятежно… Весна 1841 года пришла внезапно и очень рано. В начале апреля уже сошел весь снег, кустарники покрылись нежными почками, а земля — зеленым пушком. В саду, резвясь и перебивая друг дружку, щебетали птицы. Анна позабыла о завтраке и в легком салопе, накинутом поверх хлопкового платья, и белом кружевном платке выбежала во двор покормить котят. Она выложила из котелка в небольшое корытце кусочки вареной рыбы и покликала своих любимцев. Их нигде не было видно. Оглядевшись вокруг, девушка грациозным движением сняла с головы платок, медленно направилась к дому и тихонько, чтобы не разбудить постояльцев, запела, вторя озорным пташкам… Анна не заметила возле крыльца нового гостя, который, затаив дыхание, не сводил с нее глаз. Он стоял в тени под навесом и млел от нежных переливов ее голоса, любовался девичьим профилем, длинной толстой косой цвета спелой пшеницы и всей ее ладной маленькой фигуркой, мерцающей в лучах апрельского солнца. Наконец девушка поднялась на крылечко, порывисто обернулась на чье-то покашливание и увидела у подножья лестницы высокого человека в длиннополом пальто. Весь ее вид в то судьбоносное утро говорил о том, что она вполне довольна собою, полна сил и здоровья, доброжелательна и мила. У мужчины голова пошла кругом, когда Анна мягко улыбнулась и ласково, но вместе с тем, сдержанно обратилась к нему: — Вы к нам на постой?.. Вы наверняка устали с дороги, сударь. Позвольте проводить вас в свободную комнату. Или, быть может, желаете сперва чаю с пирогами? Нынче у нас с чечевицей и вишней… Кухарка печёт отменно! Гость не сразу обрёл дар речи. Он молча взобрался на крыльцо, провел пятерней по темным каштановым волосам и неестественно выпрямился. — На постой… Благодарю вас! Разрешите представиться: Игорь Андреевич Приволжин. Купец. Пожалуй, мне чаю покрепче. Пироги?.. Все равно какие… Игорь придержал перед Анной дверь и, минуя сени, прошел за нею в общую горницу. — Зовите меня Анастасией. Прошу вас, располагайтесь за любым столом. Я мигом принесу заказ. …Купец медленно пил чай и, не таясь, наблюдал за Анной, которая, словно мотылёк, порхала от одного постояльца к другому. Не знал он, да и не мог знать о том, что эту светлую девушку одолевали грешные мысли, и только недавно ее отпустило: перестал сниться молодой сероглазый барин. Весь день Анна была занята: вместе с другими работницами убиралась в комнатах, обслуживала прибывших господ, и лишь поздно вечером Игорь имел удовольствие видеть ее за ужином. Беседуя с Приволжиным, девушка прерывалась, чтобы подлить ему кипятку в чай, принести закуску или коньяк. Подбрасывала в печь поленья, кормила требовательно мяукающего кота и вновь усаживалась за стол рядом с гостем… Время перевалило за полночь, постояльцы давно разошлись по комнатам. Приволжин же все не уходил: он таял под участливым взглядом Анны, изнемогал от своей непривычной чувствительности и не желал выздоравливать. *** Игорь ночевал на постоялом дворе четвертую ночь. Его лошади и экипаж были давно готовы, а он все не уезжал… Он влюбился без памяти и забыть Анастасию, вырвать ее из сердца оказался не в силах. Едва у девушки выдавалась свободная минутка, Приволжин просил оказать ему милость: побеседовать и выпить с ним чаю. Смутил ее, когда неожиданно вручил подарок — мешочек орехов и липовый мед в запечатанном сосуде. И помогал, чем мог: в отсутствие работников носил из колодцев воду, таскал тяжелый пышущий жаром после топки самовар, поддерживал огонь в печи, передвигал столы для постояльцев… Одним словом, делал все для того, чтобы очаровать девушку. Мужчине стало казаться, что он готов ради Анастасии на любой безумный поступок. А она обнаружила в нём немало сходств с Корфом: в характере, в обращении с нею, в манере ухаживания. Благообразной наружностью Игорь напоминал сказочного богатыря: он был высок и силен, носил аккуратную каштановую бороду, имел бледный цвет лица, прямой нос и чёрные брови над теплым взглядом карих глаз. Когда Приволжин улыбался, около глаз собирались мелкие морщинки, и это делало его еще более притягательным. *** В начале июня Анне нездоровилось. Третьего дня ей очень захотелось искупаться, а вода в речке не успела прогреться, и девушка простыла. Игорь вернулся с дальней поездки и был весьма доволен собою: ему удалось открыть ювелирный магазин и стать содержателем одного из трактиров в Петербурге. Аня сидела в горнице у окна и штопала бельё. Игорь постучался, раскрыл дверь, взволнованно окликнул девушку, и она поднялась ему навстречу. — Анастасия Александровна, вы совершенно напрасно расхворались: я к вам с хорошими вестями! Гм… Должен вам признаться: с тех пор как я с вами познакомился, удача всюду сопутствует мне! Ювелирный магазин в столице давеча открыл, трактир взял на содержание… Все это обещает неплохой доход! Что случилось? Вы не рады за меня, Анастасия Александровна?.. Отчего вы плачете? Соскучились?.. Порой мне кажется, что вы не до конца откровенны со мною… Не надо, не плачьте, Настенька… «Я так больше не могу! Настало время рассказать Игорю всю правду! Расскажу, нынче все расскажу и потеряю его навсегда…» Приволжина взяла оторопь от Настиных рыданий, он позволил себе обнять девушку и долго гладил ее по спине, по растрепавшимся косам. А она, почувствовав трепет мужского тела, решилась отдаться… Решилась от отчаяния, от осознания глубины своего одиночества, желая лишь одного: забыться. Замужество ей не светило, а измученное сердце истосковалось по человеческому участию, мужскому теплу и ласке. Низкий голос купца с хрипотцой будоражил и обещал блаженство… Анна приподнялась на носочках, доверчиво положила голову Игорю на плечо, прикрыла глаза и отдалась во власть его сильных нежных рук. И он не смог устоять перед ее юностью, красотой и невинностью… *** В августе зачастили дожди, ночи постепенно прибывали и становились все прохладнее, вода в речке — студенее. А деньки стояли теплые. Деревья начали слегка пестреть, в садике возле постоялого двора поспела малина, пахли осенней свежестью астры и хризантемы. Анна набрала полное лукошко ягод к обеду, срезала немного цветов и поднялась в дом. Впорхнув в горницу, девушка вытерла лицо передником и сдержанно ахнула: ей навстречу поднялся Игорь. На нём был дворянский фрак, белоснежная сорочка, брюки навыпуск и начищенные до блеска сапоги. Почтительно поклонившись Анне, Приволжин посторонился и обернулся к сидящим за столом, и она заметила солидного седовласого мужчину, разодетую в шелка и бархат даму и Арсения Филатыча. Вид у последнего был весьма довольный и даже торжественный. — Ну Настенька, не робей! Присаживайся. Вот и дожили мы до счастливого дня! Достойные люди сватают тебя, доченька! Букет выпал из ослабевших рук Анны. Лукошко она чудом удержала. «Боже мой! Боже мой, что же мне делать?!» Игорь любовно, восхищённо и, вместе с тем, озадаченно созерцал побледневшее, растерянное лицо Анастасии. Он нагнулся, подобрал с пола цветы, неловко положил их на стол и снова взглянул на возлюбленную. «Она не рада? Не любит меня? Не желает венчаться?.. Да что же это с нею?» Меж тем родители Игоря с пристрастием разглядывали девушку. Арсений Филатович попросил всех к столу и велел Евдокии подавать обед. Та проворно сняла с поникшей Анны передник, оправила на ней платье, усадила подле Филатыча и начала разливать уху по тарелкам. Хозяин постоялого двора откупорил бутылку белого донского вина и разлил искрящуюся жидкость по чаркам. Приволжин-старший после первого тоста принялся нахваливать сына. Супруга его, дородная розовощекая женщина, поддакивала мужу и ела с большим аппетитом. Игорь почти не слушал их. Он, едва притронувшись к еде, в упор глядел на Настю. Филатыч в глубокой задумчивости сидел во главе стола и терзался противоречивыми думами. Не готов он был терять свою помощницу, эту милую девочку, заменившую ему покойную дочь. Меж тем старик искренне желал Анне добра и видел, что Игорь — прекрасный и серьезный человек, способный осчастливить ее. …Сватовство прошло гладко и близилось к завершению. Осталось лишь согласовать дату венчания и договориться о приданом. Бледность и растерянность Анастасии все объясняли робостью и впечатлительностью молодой девушки. Родители Игоря сошлись во мнении, что невеста скромна, очаровательна и добродетельна. Филатыч, слегка разомлевший от вина, с гордостью перечислял достоинства Настеньки. А та все порывалась встать из-за стола и наедине объясниться с Игорем. Неожиданно и отчаянно залаял пёс во дворе, послышался цокот копыт и мужские голоса. Полминуты спустя раздался требовательный стук в двери. В горницу вторглись трое жандармов. Их мундиры и сапоги были серыми от пыли. Они с порога устало заявили, что более полугода в окрестностях Москвы, Петербурга и близлежащих городов по распоряжению Его Императорского Высочества разыскивается беглая крепостная князя Репнина Анна Платонова. Один из полицейских обвел взглядом присутствующих, выудил из кармана свиток и зачитал особые приметы беглянки. Анастасия вскочила из-за стола, и жандармы многозначительно воззрились на нее. Филатыч взял девушку за руку и заставил сесть. — Позвольте, позвольте, уважаемые господа! Вы кого разыскиваете? Перед вами моя дочь, Анастасия Александровна Мельникова. Я предоставлю документы… — Предоставьте! — оборвал старика пожилой одышливый жандарм. — Но бумаги делу не помогут! Мы не располагаем временем на проверку их подлинности. Согласно приказу, мы обязаны доставлять в Петербургский участок всех девиц в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет определённой наружности. Далее его сиятельство князь Репнин разберутся. — Поторопитесь! — велел Анне другой полицейский, помоложе. Поданный Арсением Филатычем документ перекочевал в нагрудный карман жандармского кителя. Девушке позволили собрать пожитки, и через несколько минут она была готова. Едва сдерживая рыдания, Аня обнялась со стариком. Не в силах поднять глаз на Игоря, она подошла к нему, прошептала слова извинения, затем подобрала с пола саквояж и последовала за полицейскими. Игорь впал в прострацию: происшествие потрясло его. Анастасия — обманщица и беглая крепостная? Неужто это правда?! Правда! Все приметы совпадают… Как она посмела водить его за нос?.. Почему так долго молчала?.. Игорь перевел взгляд на бледного трясущегося Арсения Филатыча и догадался: старику все давно известно. Мысль о том, что Анастасия вернется в Петербург к некому сиятельному князю, который снова станет издеваться над нею и принуждать к непристойностям (не просто же так она сбежала!), что он никогда более ее не увидит, едва не свела Приволжина с ума. Он вновь переглянулся с Филатычем. В покрасневших глазах старика застыла мольба. Не обращая внимания на увещевания встревоженных родителей, Игорь побежал к конюшне… *** На другой день Игорь и Анастасия уже ехали в Кострому, где Приволжин имел небольшую квартирку и содержал сувенирную и чайную лавки. Экипаж потряхивало на ухабах, девушка дремала, прильнув к плечу своего спутника. Время от времени она выплывала из тревожной полудремы и поднимала на мужчину полные слез глаза. — Поспи еще, Настя. Не бойся: со мною ты в полной безопасности. Погони за нами нет. Спи. Но сон больше не шел к Анне. Промокнув влажное лицо платком, заботливо поданным Игорем, она принялась расспрашивать, как он сумел выкрасть ее у жандармов. — Довольно просто, — вяло ответил Приволжин и откинулся на спинку сиденья. Его только-только отпустило напряжение и стало клонить в сон. — Вывел коней, прихватил на подмогу Захара. Да-да, кузнеца вашего… И понеслись мы с ним немного поодаль от полицейской конницы, дабы жандармы не заметили погони. Я знал, что трасса ведёт в Нижний Верейск. Мы старались не потерять вас из виду и проследить, где вы остановитесь на ночлег. — А что было потом, Игорь Андреевич?! Вы… никого… не убили? — Ах вот что тебя беспокоит! — оживился купец и невесело улыбнулся. — Будь спокойна: никого не убивали. Мы нагнали вас возле трактира, сняли там же комнатушку. Дождались вечера. Жандармы заперли тебя в нумере, а сами отправились ужинать. Пили они много, все трое страсть как захмелели. Один из них и вовсе уснул за столом. Мы с Захаром выломали ставни, распахнули окно — благо, был нижний этаж, выкрали и тебя, и твои документы… Остальное ты помнишь. Девушка откинула с лица волнистую прядку, запахнула полы плаща и закусила нижнюю губу. Вздохнула так тяжело и обреченно, что из груди вырвался стон. — Что же теперь? Меня будут искать… — Не бойся. Мы станем переезжать с места на место, заметем следы. О моем имени жандармы не поинтересовались, я для них — всего лишь один из постояльцев, случайный человек! Будь они чуточку посмекалистее, солдафоны несчастные, давно б нас с тобою вычислили… Но понимаешь ли, у них сыскной приказ: везти всех девиц определенной наружности в петербургский участок! Они еще и пьянствуют при исполнении служебного долга! Твои бумаги я обнаружил в нумере, в кармане жандармского кителя. Скорее всего, доблестная полиция даже рассмотреть их толком не удосужилась!.. Итак, Настенька, на всякий случай мы немного изменим наружность: я сбрею бороду, стану носить пенсне, а ты — парик. Поищут тебя еще немного, не найдут и успокоятся. Забудут. Ты ж, душа моя, не совершала тяжких преступлений, не так ли? — Игорь с надеждой и тревогой взглянул на Анну и невольно залюбовался ее лицом, озаренным лучами заходящего солнца. — Я люблю тебя всем сердцем, всей душою, я твой до конца дней… Но мне бы очень хотелось верить тебе, понимать тебя. Расскажи мне все о себе, Настя, ничего не скрывая. С самого начала! *** Незадачливые жандармы, конечно же, молчать не стали, и к постоялому двору в течение года наведывалась полиция. Арсения Филатовича пару раз вызывали в Петербург на допрос, а он неизменно отвечал: да, мол, проживала с ним его приемная дочь Настенька, но приезжали люди из полиции, обознались, приняли ее за некую крепостную Платонову… И увезли. И что теперь с нею, он не ведает. — Отчасти Филатыч говорил правду: он и в самом деле некоторое время не знал, где странствуют Анастасия с Игорем. Люди, которые помогали хозяину постоялого двора с оформлением документов на имя Анастасии Мельниковой, подтвердили их «подлинность», и старика оставили в покое. *** Венчаться с Игорем Анна поначалу отказывалась. Говорила, что жить по фальшивым документам — это полгреха. А обмануть Господа и обвенчаться под чужим именем — грех непростительный. И в отчаянии подумывала уже о том, куда бы ей уйти от Приволжина… Тем не менее, девушка предприняла попытку уговорить батюшек двух храмов, расположенных на окраине Костромы, обвенчать ее, беглую крепостную, без документов, с купцом. Говорила, что ее жених хорошо заплатит, но священники ответили решительным отказом. Один из них грозился даже сдать Анну властям. Игорь проникся к Анастасии еще большей симпатией: он понял, что она чистая, честная и порядочная девушка, в силу обстоятельств вынужденная скрываться. И все же однажды Приволжину удалось убедить возлюбленную посетить еще одну церковь в центре Костромы: надеялся, что знакомый батюшка, которому он однажды привозил шелка для матушки, не откажется венчать их. Анна, поколебавшись, согласилась. …В костромской церкви Успения Богородицы литургия подошла к концу, и храм был почти пуст, лишь молодая работница скребла пол, очищая его от воска, возле порога гремела ведрами старушка. Пожилой священник у свечного ящика тихо беседовал с прихожанами. Игорь медленно прошел с Анной под руку вглубь храма, зажег свечу и благоговейно перекрестился перед образами. Молился он столь истово, что со стороны казалось, будто мольба его видимым образом рвется ввысь к Небесам, к Богу… Анна прослезилась, умоляюще взглянула на икону Богородицы и растерянно перевела взор на батюшку. Когда тот освободился, девушка несмело подошла к нему и попросила исповедовать ее. Священник строго сказал, что исповедует только во время Литургии. Но, взглянув на побледневшее и огорченное лицо юной прихожанки, смягчился, подвел ее к аналою и велел начинать. Анна не утаила ничего… Батюшка запретил ей вступать в брак. Настаивал на том, чтобы девушка сперва воротилась к своему хозяину и получила от него вольную или разрешение, а потом пусть венчается… (*) Не смог уговорить священника и сам Игорь. Круг замкнулся: обращаться к князю Репнину казалось Анне делом немыслимым. А если князь не даст ни вольную, ни письменное разрешение на венчание? Ее снова ждет рабство?.. Положение Анны и Игоря отягчалось еще и тем обстоятельством, что священники требовали от купца удостоверение о разрешении на вступление в брак из купеческой управы («городской купеческой гильдии»), к которой Приволжин был прикреплен. А ему никак нельзя было там появляться: из-за Анны Игорь находился в бегах. В управе же потребовалось бы подтверждение личности невесты, — таким образом, женитьба купца на беглой крепостной казалась со всех сторон делом довольно рискованным. (**) Они вышли из храма. Накрапывал мелкий дождик. За оградой, мелькая мокрыми кузовами, взад и вперед проносились экипажи. Анна молчала. Игорь мягко взял ее за руку. — Не кручинься, Настя! Даю тебе слово: несмотря ни на какие преграды, невзирая на сложности, мы будем счастливы… Господь Бог милостив, все видит и непременно поможет нам. Найдем более сговорчивого батюшку… — Нет, я никогда более не обращусь в церковь с этим вопросом! Таинство венчания слишком серьезно для того, чтобы превращать его в фарс. Оно свято. Я не смогу, стоя пред святыми образами, назваться чужим именем, не смогу лгать на исповеди! Или батюшку под суд подвести… А если не лгать, говорить, как есть, — значит, или снова получить отказ, или нарваться однажды на то, что меня сдадут властям, как беглую… Репнин меня разыскивает до сих пор, даже к Цесаревичу обратился! А коли так, власти могут и тебя серьезно наказать, и батюшку, и Арсения Филатовича — за укрывательство, за документы фальшивые… — Я лишь хотел, чтобы наш брак был законным… — Будем жить невенчанными или разойдемся, — тихо, но решительно сказала Анна и плотнее закуталась в шаль. Игорь вздрогнул и поднял на нее глаза, полные боли. — Я без тебя и дня не проживу: жизнь потеряет всякий смысл, — упавшим голосом проговорил он. — Настя… Ох, Настя… Поедем сразу домой или зайдем в кофейню? — Домой… *** Девушке была не в радость кочевая жизнь с Игорем. Она понимала, что из-за нее он избегает поездок в Москву и Петербург, не может в полную силу развернуть торговлю и расширить купеческие привилегии. Дела Приволжина встали, прибыли от продаж стало ничтожно мало. Анна с Игорем переезжали из одного уездного городка в другой за новым товаром и вместе возвращались в Кострому: он опасался оставлять ее одну. А девушке каждый раз становилось невыносимо тяжело при мысли, что из-за нее страдают люди. Филатыч сумел предупредить Игоря о том, что его все же каким-то образом вычислили и, не зная его полного имени, разыскивают по наружным приметам. И купец вынужден был уйти в тень: он начал торговлю с чистого листа и совершал сделки только через верного приказчика. Скрывался Приволжин и от собственных родителей. Он рассорился с ними, после чего отец слег с сердечным приступом. Обострилась у старика и подагра. А мать возненавидела Анастасию и винила ее во всех семейных бедах. Она уговаривала сына одуматься, оставить холопку в покое и грозилась сдать беглую крепостную властям. Впав в отчаяние, Анна стала мечтать о побеге к таборным цыганам, зимующим в костромских слободах. Но мечты молодой женщины так и остались мечтами. Бежать было поздно: она оказалась беременна. Игорь не считал, что он принес себя в жертву, связав жизнь с беглой крепостной. Напротив, он гордился Анастасией и всем знакомым неизменно представлял ее в качестве своей супруги. Приволжин чувствовал себя вполне счастливым: он любил, он был любим. И роль «благородного рыцаря» весьма импонировала ему… Огорчали Игоря лишь размолвка с родителями и болезнь отца. …Прошли годы. Анну Платонову уже никто не разыскивал. Анастасия снова стала наведываться на постоялый двор к Арсению Филатычу и помогать ему. Купчиха-мать худо-бедно смирилась с выбором Игоря. Жизнь налаживалась. Росли под Божиим Покровом дочь и сын, радуя счастливых родителей. Игорь возобновил торговлю в обеих столицах и отстроил по последней моде особняки в Костроме и в Стрельне, под Петербургом. Одевал свою возлюбленную в меха и бархат, одаривал ее драгоценностями. …Все изменилось после случайной встречи с бароном на постоялом дворе. *** В середине сентября 1847 года у Владимира состоялось свидание с Игорем Приволжиным. Согласно их договоренности, отец Игоря, Андрей Яковлевич, был помещен в отдельную палату; ему выделили опытную сиделку и оставили дожидаться профессора Мамонтова. А Игорь, оформив необходимые бумаги, перевёл на казенный счет учреждения сумму, которая позволяла содержать больницу в течение пяти лет. Корф и Приволжин вышли из здания банка, пересекли улицу и оказались в небольшом скверике. Почти одного роста, статные, темноволосые, в длиннополых, развевающихся на осеннем ветру плащах, с цилиндрами в руках, мужчины казались почти неотличимыми друг от друга. Они остановились возле скамьи, обменялись любезностями, рукопожатиями и под тихий шелест деревьев заговорили об Анне. — Игорь Андреевич, не сочтите за дерзость… Тогда, на постоялом дворе, я не додумался спросить: вы венчаны с Анной… простите… с Анастасией? — Не венчан, — угрюмо отвечал Игорь. Глаза его под размахом густых темных бровей недобро блеснули. — Понимаю… — Не захотела Бога гневить… Беглая она и без вины виноватая. Корф поджал губы. — Я так и предполагал. Это сильно меняет дело. Думаю, настало время вернуть Анне прежнее имя, поторопить Репнина с оформлением вольной и выправить прочие документы. Детей на нее переписать, заменить записи в метрических книгах наконец. Все сделать по закону! — Не стоит ворошить прошлое! Это чревато… Анастасии и нашим детям и так неплохо живется под моей защитой. Шесть лет жили спокойно и еще, Бог даст, двадцать проживем! Корф оторопело воззрился на Приволжина. Тот понял, что перегнул палку и рискует нарваться на неприятности. — Благодарю вас за содействие, господин барон! — поклонившись, через силу проговорил купец. — Нынче не до того: дел невпроворот! Я срочно еду в Екатеринбург, и Анастасия со мною… А после — разберемся. — И все же… я напишу Репнину… Покамест письмо дойдет и придет ответ. Всё не так скоро. Купец и барон обменялись тяжелыми взглядами. Игорь не знал, чего ждать от «этих господ». Он всем нутром чувствовал, что Владимир Иванович неравнодушен к его возлюбленной. Неприкрытое беспокойство Корфа об Анастасии стало раздражать Приволжина. Не было у него особой необходимости везти Анастасию в Екатеринбург, однако оставлять ее одну Игорь боялся. Кто знает князя Репнина? Вдруг он захочет вернуть свою собственность?.. По заверениям Насти, князь не должен их преследовать, но Приволжина одолели сомнения… *** Воротившись домой, Владимир, убежденный, что поступает правильно, принялся составлять письмо Михаилу Репнину. Он писал другу о том, как внезапно нашлась «наша Анна», просил не медлить с оформлением вольной, дабы она могла «жить как все люди, в свободном статусе, под настоящим именем, спокойно растить детей»… В конце письма Корф велел как можно скорее выслать ему вольную с нарочным. «Странный этот Приволжин… Бедная Анна, доколе она еще будет мучиться?» На столешнице в посеребренном канделябре, накренившись, плакала прозрачным воском свеча. По стенам плясали тени. От полураскрытого окна веяло осенней сыростью. Владимир долго сидел в полутемной комнате, уставившись в одну точку. И не обернулся даже тогда, когда супруга окликнула его и мягко положила руки ему на плечи.