Запах свободы

Куда ни ехать, ни идти, (В любом столетии), в любое время года Разъединяют нас пути, Объединяет нас лихая непогода. О, как к друг другу мы добры, Когда бесчинствует распутица на реках!.. Ах, постоялые дворы, (Аэропорты) девятнадцатого века…

*** Завершив финансовые дела в банке, Корф отправился на Тверскую, где располагалась больница, вопреки сильному искушению повернуть в свой любимый ресторанчик возле Театральной площади. Здание больницы, двухэтажное и продолговатое, светло-зеленое с белыми колоннами построено в строгом лаконичном стиле на пожертвования князя Шафрова еще в 1804 году. Оно пострадало во время пожара 1812 года, было заброшено и пустовало до той самой поры, пока тридцать лет спустя Владимир Иванович Корф не вложил в него средства. …Корф вошел в больничный корпус, ответил на приветствие швейцара и, стараясь пройти незамеченным, быстро миновал лестничный пролет и просторный длинный коридор. Обычно, едва он появлялся в здании, словно нарочно, отворялись двери палат, выпуская в холл усталых докторов или шустрых хорошеньких сестер. С ними по принятому этикету необходимо было здороваться, вежливо отвечать на их вопросы, выслушивать жалобы на нехватку оборудованных палат, инструментов, лекарственных препаратов и прочего, и прочего… Или, иной раз, деловито обсуждая насущные проблемы, приходилось отводить глаза и испытывать легкое чувство неловкости при смутном воспоминании о проведенной некогда ночи, тщетно пытаясь припомнить имя стоящей перед ним женщины… Нет, только не это: ему нынче совершенно не до церемоний! Барон заперся в кабинете, где хранилась документация, и тщательно просмотрел расходные книги, сметы и счета. Пересчитал еще и еще раз… Стало очевидным, что он сможет содержать больницу всего два-три месяца, и за это время необходимо найти нового спонсора учреждения. Разумеется, Владимир сразу же подумал о Михаиле. Тот всегда, как только удавалось скрыть сие от своей супруги, охотно ему помогал. Корф рассчитывал взять у друга в долг такую сумму, которая позволила бы обеспечивать больничные нужды хотя бы еще год-полтора. «А далее я придумаю, как выкарабкаться… Нужно немедля отправить в Петербург письмо… " Однако прошла неделя, другая, месяц… Ответа от Репнина всё не было, и Корф принял решение ехать в северную столицу. На днях он порадовался прочитанной в газетах новости о том, что еще в 1843 году началось строительство железной дороги «Москва-Петербург». Ранее же это было лишь на слуху… Благодаря транспортным новшествам, вскоре они с Михаилом смогут чаще навещать друг друга, путешествовать со всеми удобствами и затрачивать меньше времени на разъезды. Пока же барону ничего не оставалось, как отправиться в путь не столь комфортным образом, а по старинке: в закрытой карете. Александра упрашивала взять ее с собою, однако, Владимир был непреклонен: велел жене остаться в Москве с маленькой Наташей. *** … Месяц спустя барон возвращался из Петербурга домой в совершенном унынии. Репнин оказался не в состоянии одолжить ему необходимую сумму, поскольку давеча поссорился с супругой. Татьяне стало известно о неоднократном перечислении мужем средств на нужды московской больницы без ее ведома, и она взяла под свой контроль все крупные семейные счета. Жена находилась в тягости и, пользуясь своим положением, ловко манипулировала Михаилом. Она капризничала с поводом и без повода и, ко всему прочему, не так давно обнаружила в несгораемом шкафу Репнина множество стихов, посвященных некой Анне. Владимир за рюмочкой коньяка поведал другу о почти аналогичной ситуации в своей семье: его супруга Александра также возражала против трат на больницу и извелась на почве ревности, связанной с той же Анной… «Крепостная Платонова, — сокрушался про себя барон, — вечное наше с Михаилом наказание, рок, наваждение. Ибо мы потеряли от любви к ней головы, лишились покоя, едва не рассорились из-за нее навсегда! И даже исчезнув из нашей жизни, Анна продолжает значимо влиять на наши судьбы!» Теперь Корф не представлял, где и как найдет средства на содержание казенного заведения. Взять в банке ссуду — означало влезть в большие долги, которые потом все равно надо будет отдавать, но с высокими процентами. Попытать счастья в карточной игре? Нет, это несерьезно. *** … Путь уже часа три лежал унылым пустырем, и когда экипаж барона миновал развилку трасс, разыгралась непогода, полил ливень, дороги размыло. Мало того, что август 1847 года выдался холодным, так еще зачастили дожди и грозы… Накренилось колесо и пришли в негодность рессоры. И утомленный дорогой Владимир в сопровождении еще более обессиленного ямщика вынужден был, скользя по грязи и спотыкаясь о кочки, брести неведомо куда в поисках пристанища. Сквозь пелену дождя разглядеть что-либо было трудно, как вдруг возница крикнул, будто мерещится ему вдалеке постоялый двор… Ямщик не ошибся. По мере приближения к объекту всё отчетливее вырисовывалось деревянное двухэтажное здание, окруженное хлипкой оградой. Миновав ворота без запора, путники огляделись. Корф велел кучеру идти в сторону пристроек для отдыха лошадей — позвать на помощь конюха для доставки их поломанного экипажа и уставших животных. А сам позвонил у крыльца в колокольчик и, не дождавшись ответа, вошел в дом… Миновав сени и оказавшись в большой, тускло освещенной горнице, почувствовал, как его обдало теплом и табачным дымом. За грубо сколоченными столами разместились постояльцы, которые ели, пили, читали газеты и шумно общались. Хозяин постоялого двора, высокий и слегка сутулый человек лет шестидесяти, по всей видимости, мещанин, представившись Арсением Филатовичем, встретил барона весьма любезно, просмотрел его подорожную, раскланялся и ответил на вопрос о возможности ночлега: — Да, разумеется, господин Корф… На втором этаже нынче свободна вполне приличная комната. Я мигом распоряжусь! Филатыч крикнул некой Дашеньке «живее приготовить чаю и разогреть ужин для его благородия». Предложил гостю снять намокший плащ, развесить возле печи и занять свободный стол в укромном уголке. — Мне необходимо выехать в Москву как можно скорее! Завтра же! Позаботьтесь о срочной починке экипажа и замене лошадей! — остановил хозяина постоялого двора Владимир. Он переживал о жене, которая всегда волновалась во время его длительного отсутствия и делалась почти больной. А он только-только, кажется, отвадил ее от спиртного. — Простите, ваше благородие, — оправдывался хозяин. — Но кузнец, Захар наш, занемог, а более рессоры чинить некому… Да и непогода: дороги размыло. Вы же видите. Обождать надобно денек-другой, господин Корф… Обождать… Крепко выругавшись и спугнув тем самым толстого серого кота, свернувшегося было клубочком у печи, Владимир занял лавку возле стола. Нервным жестом разгладил выцветшую скатерть. Спохватившись, вдогонку уходящему Арсению Филатычу велел принести табак, чтоб набить трубку. Услышал в ответ: «Дашенька мигом принесет»… Ну что ж… Дашенька так Дашенька… Корф живо представил себе хорошенькую молодую девицу в чистом крестьянском платье, на которую любо поглядеть. За окном по-прежнему хлестал дождь, небо еще пуще потемнело. Вдруг потянуло сквозняком, потому как двери распахнулись и впустили внутрь высокую фигуру бородача. По ловкости движений, с которой тот поставил на пол сундук и сбросил с плеч мешок, и по осанке, можно было заключить, что прибывший довольно молод. Одеяние и багаж выдавали в нем представителя купеческого сословия, а простота его обращения с хозяином постоялого двора и их теплые объятия говорили о том, что этот купец здесь частый и желанный гость… За мужскими спинами промелькнула укутанная в плащ женская фигура с двумя младенцами на руках: она прошла к лестнице, ведущей на второй этаж, и полумрак скрыл ее от посторонних глаз. Вскоре смолкли и торопливые шаги, и скрип половиц. Развесив мокрую верхнюю одежду возле печи и оглядевшись, бородач уверенным шагом направился к Владимиру, поскольку тот сидел за столом один и не шумел, как остальные постояльцы. По дорогому дорожному костюму и фамильному перстню он признал в Корфе родовитого дворянина. — Позвольте представиться, сударь! Купец третьей гильдии Игорь Андреевич Приволжин. Я присоединюсь к вам. Не возражаете? — Не возражаю. Располагайтесь… Барон Корф. Владимир Иванович. Слово за слово, они разговорились. Поначалу обсудили непогоду, распутицу на реках и пользу постоялых дворов. Худенькая невзрачная девочка лет двенадцати по имени Дашенька поставила перед Владимиром и Игорем блюда из картофеля и рыбы с овощами, а затем сбегала за чаем и блинами. Она замешкалась возле мужчин и, осмелев, обратилась к купцу с вопросом про некую Настю. — Да-да, она приехала, приехала со мною. Пошла с детьми к себе. Дашенька, будь добра… Принеси-ка нам бутылку рома, пару рюмок, да ступай наверх к Насте, спроси: может, чем помочь ей, — купец улыбнулся и потрепал девчушку по голове. Обернувшись к Корфу, пояснил: — Кхм… Анастасия — жена моя. Сына и дочь спать укладывает… У вас есть дети? — Дочь. Поговорив немного о детях, мужчины перешли к обсуждению рода деятельности… Через час они уже казались друг другу добрыми приятелями. Добродушный, спокойный и веселый нрав Приволжина сглаживал угрюмость и закрытость Корфа. После простого сытного ужина, чая с блинами и нескольких рюмок крепкого рома собеседники порешили на том, что купец выделит определенную сумму на содержание больницы, а Владимир сведет больного отца Игоря с выдающимся медиком, профессором Мамонтовым. Купец не стал таить от барона и личную финансовую выгоду от вклада в благотворительность: в будущем это позволит ему стать купцом второй гильдии, увеличить капитал и расширить привилегии. — Я давно хотел попробовать себя в качестве мецената, но до сей поры попадались лишь ненадежные объекты или не столь значимые: меня всякий раз одолевали сомнения. А вклад в вашу больницу — и людям на пользу, и мне выгоден… За наше знакомство, Владимир Иванович! Весьма рад! — купец, произнося сей тост, с довольной улыбкой пригладил свою красивую темную бороду, прекрасно сочетавшуюся с его выразительными карими глазами и густой шапкой каштановых волос с ранней проседью. — За взаимопомощь! — сдержанно отсалютовал рюмкой Корф. *** Через час Игорь Андреевич, извинившись, ушел к Арсению Филатовичу: тот попросил показать привезенный товар: свечи, подушки, одеяла и прочие нужности для постояльцев… А Владимир наконец остался за столом один. Он был рад полезному знакомству, но долгие дружеские посиделки быстро утомляли его. Тем не менее, Корф благодарил Господа за нынешнюю встречу: кажется, теперь он мог не переживать за судьбу своего учреждения... Судьба подарила ему чудо! Это, действительно, было чудом: сойтись так легко и близко с меценатом, внезапно повстречать его в этом захолустье… Возможно, позднее, они станут настоящими друзьями… Игорь — очень приятный и благостный человек! Они договорились о том, что Приволжин с отцом недели через две прибудет в Москву, где встретится с профессором, а затем Игорь осмотрит больницу, и они с Владимиром уладят в банке все финансовые формальности. Многие посетители разошлись по своим комнатам, а те, кто остался в общей горнице, более не шумели: кто-то сидя дремал, иные играли в карты, беседовали полушепотом или молча курили табак. Даже толстый серый кот спрятался, мелькнув в углу забавной мордочкой. Табак… Владимир его так и не дождался, а курить хотелось давно. За печкой прошмыгнула Дашенька. Корф окликнул ее и попросил еще горячего крепкого чаю и табак. — А пирожные? Вы хотите пирожные? — бойко спросила девочка, смешно тараща на гостя глаза и накручивая на пальчик тонкую русую косу. — Можно и немного пирожных, — улыбнулся Владимир. Он оглядел ее внимательно и подумал о том, что этот невзрачный ребенок обещает вырасти в красавицу. — Только табак не забудь. Спасибо тебе! Она не уходила и продолжала смотреть на него. — Что? — спросил Корф. — Вы красивый! — Хм… — Правда! Потому что вы добрый! Наша Настенька говорит, что добрые люди все красивые, потому что у них душа на лице отображается. — Настенька — это супруга Игоря Андреевича? — уточнил Корф. — Да-да, его жена! *** Барон ждал Дашу и думал о том, что когда она вернется, он ей скажет что-нибудь хорошее. Надо же: «красивый, потому что добрый»… Подобный комплимент в свой адрес Корф слышал впервые. Свеча на столе оплыла и потухла. Ну ничего, он попросит новую… Через несколько минут послышались быстрые шаги. К нему подошла женщина, очень стройная и, по всей видимости, молодая. Взыскательный мужской взгляд отметил длинную темную юбку и простенькую белую блузу. Светлые пряди волос красиво обрамляли лоб, виски и крупными завитками спускались к шее… Полумрак не позволял разглядеть её лица. Женские руки, тонкие и изящные, поставили перед ним чашку чая и корзиночку с пирожными. — Благодарю вас! Я просил табак… Вы забыли? — отчего-то напрягшись, тихо спросил Корф. Она испуганно ахнула, и Владимир резко поднял голову. Вскочил, едва не опрокинув лавку. — Анна? Это ты?.. Анна!!! Женщина поспешила к двери; барон нагнал ее и попытался преградить путь. — Как вы смеете, сударь? Немедленно пропустите меня! Вы обознались! — Я так долго искал вас, Анна!.. Думал, что вы мертвы! — Полно! Я вас не знаю! Я закричу! Пр-р-ропустите меня! Вдруг отворилась дверь, и в проеме показался Арсений Филатыч со свечой в руках. — Ваше благородие! Что вам нужно от моей дочери?! Дочери?.. Владимиру на миг показалось, что он и вправду обознался. Меж тем яркое пламя свечи озарило лицо молодой женщины… Корф разглядел каждую его черточку. — Я искал вас целых семь лет… Семь долгих лет, Анна!