Запах свободы

Есть руки, ноги — все как будто цело, Есть у меня и тело и душа. И только нет свободы! Вот в чем дело! Мне тяжко жить, неволею дыша…

В доме стояла непривычная тишина. Слуги, собравшись в людской, бездельничали и перешептывались, не считая нужным выполнять свои каждодневные обязанности. Все знали, что покойный барон Корф не выплатил соседям долг, и имением завладела соседка: княгиня Долгорукая, жесткая и надменная помещица, и вскоре установит в нем свои порядки… Печально и протяжно вздыхая, на кухне гремела посудой Варвара. Крепостная девица Полина, сидя за столом, нехотя толкла в ступе орехи, а Анна задумчиво перебирала пшено. Остальные кухаркины помощницы, сбившись в кучку у самовара, меланхолично натирали до блеска приборы и вполголоса переговаривались. Анна размышляла о превратностях судьбы… Неужели Владимир не сможет ничего предпринять и навсегда лишится поместья? Что же станет со всеми дворовыми и крепостными, когда имение перейдет в распоряжение Марии Алексеевны Долгорукой? Что теперь ждет ее, Анну, если правда о ее крепостном положении в доме раскрыта? «А поместье лишь до завтра в распоряжении барона, — думала Аня с тоскою оглядывая кухню, такую уютную, родную. Ей с детства мил здесь каждый уголок. Пузатый медный самовар, побеленная печь с широкой лежанкой, длинный добротный, слегка обшарпанный стол, где они стряпали, пили чай, играли в карты, в кости, в домино… С Никитой, Варечкой, Гришей, Устинькой, Полиной, Дашей… А при новой хозяйке все будет иначе: родной дом превратится в тюрьму! — Слуги слышали, что на том настоял господин исправник. А княгиня Долгорукая требовала от Владимира, чтобы он немедленно убирался из поместья. Ах, как она коварна!» На кухню вошел управляющий Карл Модестович, хитро сверкая глазами и потирая руки в предвкушении перемен. Платонова подняла голову и содрогнулась: длинные усы управляющего шевелились словно у таракана, когда тот говорил или улыбался. — Анна! Позволь сопроводить тебя к барину. Он ждет-с! Сию минуту-с! — Мне не нужны провожатые! Я уж как-нибудь сама, Карл Модестович… Девушка сняла передник и косынку, приобняла Варвару, печально вздохнула и покинула кухню. Управляющий увязался за нею. — Ты обманула меня, дорогая, — зашептал он, нагнав Аню, стремительно идущую по коридору, и ухватил ее за локоть. — Я уж так надеялся… Князь-то Репнин, защитничек твой, не приходил! А завтра… завтра поместьем будет владеть княгиня Долгорукая, и ты не посмеешь мне отказать… Ляжешь в своей спаленьке и станешь меня ждать! — Я лучше с бревном лягу, Карл Модестович, чем с вами, — рассердилась Анна и резко раскрыла двери кабинета Корфа. По растерянному лицу барона она поняла, что он расслышал ее последнюю реплику. Что ж, тем лучше… Владимир связал эту самую реплику с другим Аниным упреком, высказанным ею вчера после их нечаянного поцелуя: «Вы ничуть не лучше Карла Модестовича, Владимир Иванович!» Так, значит, этот мерзавец, управляющий, домогался ее! Отвратительно! «Ну ничего: нынче же я положу сему конец! Поместье в моем распоряжении до завтрашнего утра, и я непременно уволю этого пройдоху!» — Анна, — начал было Корф и запнулся. Неведомая доселе робость овладела им. Он не знал, куда глаза девать, как унять предательскую дрожь в руках. Вновь бросив взгляд на крепостную, пафосно изображающую покорность, он понял, что напрочь забыл, для чего вызвал ее… — Прошу вас, барин, не медлите: говорите, в чем я еще провинилась? — Голос ее прозвучал сухо и холодно. — Я вас ни в чем не виню!.. Анна, вы мне не верите… Но я… искренне раскаиваюсь в том, что произошло. Я обращался с вами не т-так, как вы того заслуживаете. — Барон заложил руки за спину, дабы девушка не заметила его волнения. — Пожалуйста, выслушайте меня! Анна! Я прошу вас: присядьте! Непокорная крепостная не желала садиться. Она словно статуя застыла посреди кабинета и время от времени настороженно поглядывала на Корфа или гордо вскидывала голову, сдувая со лба непокорные прядки золотистых волос. — Ну хорошо… Как желаете… Тогда и я буду стоять! Кхм… Анна, я еще раз прошу у вас прощения за всё, хотя знаю, что я его недостоин! И я… принял решение… принял решение… продать вас директору Императорского театра. Владимир продолжал нервно расхаживать от бюро до стеллажей с книгами и обратно. — Сергею Степановичу? — Совершенно верно! Анна! Вы поедете в Петербург, займетесь актёрским ремеслом, — начал перечислять Корф. Он вздохнул с облегчением: девушка наконец присела на стул возле бюро. Расправила юбки, провела рукою по волосам. Сколько грации в ее движеньях, изящества… Она рождена разбивать мужские сердца! — Но что произошло? Отчего вы стали так добры ко мне? Не оттого ли, что Репнин от меня отвернулся? — съязвила крепостная. Корф задержался возле бюро, опустил плечи и потупил взор. — Что мне сказать?.. Я не готов сейчас от-тветить на ваш вопрос… Скажу лишь, что… по словам Сергея Степановича, ваш талант не должен пропадать даром… К тому же: мой отец так этого хотел! — Но вашим поместьем и всеми крепостными уже завладела княгиня Долгорукая, и вы не имеете права продать меня! — Именно этим и вызвано мое решение! Я бы выдал вам вольную, поверьте! Но не успеваю: поместье лишь до завтра в моем распоряжении, Анна! Поэтому сделку купли-продажи я оформил задним числом. Девушка светло поглядела на Владимира и благодарно кивнула. И тут же нахмурилась: «Как же он не успевает?.. Не хочет Корф меня освобождать! Или гербовые бумаги у него закончились? Или не доверяет мне: думает, что пропаду я с вольной. Передает меня в руки господину Оболенскому… Что ж… Не стану спорить с Владимиром. Продает, значит, так тому и быть. Позже брошусь в ноги Сергею Степановичу, он и освободит меня…» — Анна, вы сегодня же поедете в Петербург… Поймите: промедление может обернуться… — Я буду принадлежать Сергею Степановичу? — перебив хозяина, уточнила она и привычным движением заправила за ушко непослушный локон. — Дирекции Императорского театра. А позже господин Оболенский даст вам вольную. Анна недоверчиво пожала плечами. Встав со стула, подошла к Владимиру. — Но к-как мне п-понимать такую внезапную перемену в вашем поведении? Корф, смутившись под прямым взглядом Анны пуще прежнего, встал за ее спиной и с силой сжал руками стул, с которого она только что поднялась. — Я ж не освобождаю вас, Анна, а продаю за немалую сумму! За тысячу двести рублей ассигнациями! Я нуждаюсь в деньгах, поэтому можете по-прежнему считать меня чудовищем! — начал ерничать барон. — И тем не менее… я очень благодарна вам, — она продолжала внимательно глядеть на него, но уже приветливее и с некоторой участливой ласковостью. — Совсем недавно, — после неловкого молчания вновь заговорила девушка, — вы уничтожили меня перед человеком, которого я люблю… Тогда вы не задумывались о сострадании. Что с вами случилось? Владимира больно царапнуло ее искреннее и простое «люблю», сказанное о Репнине. Значит, она продолжает любить его друга… А когда Анна напомнила о том, что покойный Иван Иванович всегда мечтал видеть его, своего единственного сына, женатым на Лизе Долгорукой, и посоветовала немедля воплотить мечты папеньки в жизнь, — Корф и вовсе сник. — Мне кажется, что, женившись на Елизавете Петровне, вы сохранили бы свое поместье, — с мягкой улыбкой добавила девушка. Корф, почувствовав слабость, охватившую все его существо, медленно опустился в кресло. Им все сильнее овладевало беспросветное отчаяние: Анне он, по всей видимости, настолько безразличен, что она с неподдельной искренностью желает ему счастья с другой! — Репнин мне предлагал уже это. Но… я не могу жениться на Лизе! Дело в том, ч-что я увлечен… Да н-нет, кажется, я влюблен… в другую женщину… — Корф запнулся. Прикрыл глаза и еле заметно помотал головой: он сам для себя еще не успел решить, увлечен ли Анной или влюблен в нее? Или любит ее больше жизни? Да и какое это имеет значение теперь?! «Надо же, как неожиданно, — подумала Анна, с интересом взглянув на хозяина, — у Владимира имеется зазноба, по которой он страдает. И оттого не может связать себя браком с Лизой Долгорукой! Значит, не такой уж он бесчувственный пень, каким мне казался…» Аней овладело поистине женское любопытство. Она попыталась представить себе возлюбленную Владимира. Какая она? Кто она?.. — Ваши чувства… взаимны? — быстро спросила девушка. — Нет! — помрачнел Корф. Он все еще сидел в кресле и не решался взглянуть на ту самую особу, о которой непосредственно и шла сейчас речь. Которая всегда была равнодушна к нему! — Знаю, как это больно, — доверчиво и дружелюбно произнесла Анна, невольно продолжая мучить барона. — Но почему вы так уверены, что она вас не любит? Вы открыли ей свои чувства? — Нет, конечно! — А я, к сожалению, уже успела признаться в любви Михаилу. — Анне внезапно стало холодно, и она обхватила себя руками. Корф сглотнул и прикрыл глаза, стараясь удержать непрошеные слезы. — А та девушка, о которой вы говорили… она сможет позаботиться о вас? — не унималась Платонова. — Обо мне не нужно заботиться, — барон резко поднялся с кресла, и атмосфера откровенности рассеялась. — Я справлюсь сам! Он вновь быстро зашагал по кабинету, почувствовав нарастающее волнение. — Конечно, справитесь. И всегда справлялись, — необыкновенно ласково, почти нежно, произнесла Анна. Она глядела на Корфа с умилением, но он, казалось, не замечал этого: был слишком погружен в свои переживания. «Ежели мне не удастся вернуть поместье, я потеряю и особняк в Петербурге, который содержится за счет дохода с имения, — с горечью подумал Владимир, остановившись у окна. Обратил внимание на крупные пушистые снежинки, мягко падающие на темную сиротливую землю и тут же тающие. Ему померещилось, будто вот так тают все его чаяния и мечты… — Я лишился всего: и воинского чина, и поместья. И надежды… надежды на любовь. Анна по-прежнему влюблена в Михаила, а своим присутствием лишь сильнее бередит мои раны! Невыносимо! А мне еще столько всего предстоит сделать! Что ж она не уходит?!» — Анна, прошу вас: не медлите ни минуты! Уезжайте! Григорий вас отвезет, — сказал Корф строго и обернулся. — Прощайте, Владимир! — Голос крепостной был полон теплоты. — Прощайте! Желаю счастья вам! «Вот и всё!» — сдался он. Девушка тихой поступью прошла к дверям. Взявшись за ручку, оглянулась: — Я тоже надеюсь, что вы обретете своё, Владимир Иванович… Знаете, мне отчего-то кажется, что девушка, которую вы любите, однажды тоже полюбит вас…