Единый чёрный

      С тех пор, как Дазай сбежал из Портовой Мафии, Чуя замолчал. Точнее, первые дни он высказывал много красочных слов по этому поводу, но в какой-то момент слова сменились молчанием, подчёркнутым поджатыми губами и острым взглядом, прожигающим всех окружающих насквозь. Среди низов было принято считать, что он просто позволяет себе не снисходить до болтовни с недостойными, среди высшего звена бытовало мнение, что уход напарника настолько пошатнул нового исполнителя, что тот попросту замкнулся в себе. Но это мало кого интересовало, потому что в Мафии не принято было совать нос в чужие дела — ненароком можно было без этого самого носа остаться. Поэтому никто не догадывался о том, какую тайну хранили сомкнувшиеся навсегда губы Накахары. И — по иронии судьбы — не то чтобы он мог кому-то рассказать. Лишь босс и узкий круг приближённых знали, что с тех самых дней Чуя физически не способен говорить.       На самом деле, Мори не хотел прибегать к подобным методам. Лояльность Чуи вызывала меньше всего вопросов, и не было сомнений в том, что даже с уходом Дазая она останется нерушима. Однако это не отменяло того факта, что Дазай был ключевой фигурой в раскрытии (и огранке) скрытого… потенциала Чуи. И любой, знакомый с мощью истинной способности юного мафиози, покрывался холодным потом при упоминании одной возможности того, что в какой-то момент тот может превратиться в разрушительное бедствие без каких-либо тормозов. Мори не боялся собственного исполнителя — у него всегда была наготове коллекция хороших быстродействующих ядов, а Дазай извлёк все данные из лаборатории, в которой исследовали Арахабаки. Если Чуя потеряет контроль, его смогут обезвредить. Но сложно донести это до других. Опасно держать рядом бомбу со спонтанным спусковым механизмом. Чуя понимал это. Он стремился выразить свою преданность всеми способами, понося Дазая на чём свет стоит. Мори не сомневался в нём. Но он должен был показать, что без Дазая поводок бога разрушений Арахабаки всё ещё находится у него в руках. И если он захочет, этот зверь будет усыплён, как бешеная собака, и никогда больше не поднимет голову.       Вызвав своего дражайшего подчинённого на личную встречу, Мори непринуждённо, словно рассуждал о планах на ужин, сообщил Чуе о том, что у него есть два варианта: быть утилизированным за чужой прокол или лишиться языка, тем самым доказав свою преданность и лишив себя возможности использовать «Порчу» осознанно. Мори видел, как напряглась челюсть Чуи, будто он стремился защитить всё ещё находящийся во рту язык. Всё тело Чуи кричало о стремлении бежать или бороться, и Мори позволил ему пережить этот момент душевной слабости — всё-таки предложение действительно было скользким. Грубо говоря, он даже не давал Чуе выбора, и тот это прекрасно знал.       Хотелось бы Чуе услышать, что это шутка, но взгляд Мори был острым, как его скальпель. Этот разговор буквально определит его будущее или оборвёт его навсегда. А всё потому, что чёртовому Дазаю солнце ударило в голову, и он решил сбежать восвояси, оставив других разбираться с этой проблемой. Почему Чуя должен был платить за его ошибки? Хотел бы он задать этот вопрос, но знал, что Мори не это собирался услышать. А он всегда слышал то, что хотел. Поэтому Чуя сглотнул и двинул языком, смакуя одни из своих последних слов. Он никогда не был любителем поболтать, чаще всего используя слова как способ выплеснуть напряжение и донести своё раздражение до оппонентов. Чаще всего никаких слов не хватало, чтобы описать хоть часть того, что происходило в его голове. Был ли толк от того языка? Чуя знал, что в Мафии боятся потенциального пробуждения Арахабаки. Даже если ему никто не говорил об этом, он чувствовал, что представляет угрозу для окружающих, ведь мог легко определить, когда для них настанет судный день. И обезвредить его было логичным решением со стороны босса, не поспоришь. Сам Чуя чувствовал бы себя спокойнее, зная, что не уничтожит результаты многолетнего труда. Пусть он не испытывал огромной страсти к жизни, но ему нравилось то, каким он сделал своё существование, придав ему хоть какой-то смысл. И Дазай будто забрал часть его с собой, как и язык.       Мори предупредил его, что операцию проведёт лично, так как беспокоится о состоянии Чуи и хочет, чтобы всё прошло максимально гладко. А ещё на Чую вряд ли сильно подействуют даже мощнейшие препараты, поэтому боли не избежать. Придётся следить, чтобы он не натворил ничего от шока. И пусть для Мори это было частью работы, Чуя знал, что часть его намерений даже была искренней — иначе у него даже не стали бы спрашивать, как было большую часть жизни, когда его тело использовали как материал для опытов.       Перед операцией Чуя попросил лишь немного времени, чтобы собраться с духом и настроиться. На самом деле, это ему не нужно было. Он не испытывал страха перед болью, пусть так и не смог с ней свыкнуться после всего, что ему пришлось пережить. Он не стремился оттянуть неизбежное, потому что не видел в этом смысла. Ему даже было немного всё равно на то, чему суждено случиться за стерильно белыми дверями операционной, которую Мори оборудовал специально для него в широком жесте. Чуя просто прижал к голове шляпу и закрыл глаза, впадая в медитацию, чтобы сжать своё сознание в стальном кулаке. Никакой мафиози не идёт на операцию без подготовленных путей для отступления. А побег Дазая показал, что всё может случиться, даже если его не ждёшь.       Операционную Чуя покинул на следующий день — и то потому, что его бесили подобные помещения, давящие на нервы. Мори не стал его задерживать, напоследок напомнив, что Чуя не должен есть до конца дня, не может употреблять пищу ещё долгое время (в зависимости от того, как пройдёт восстановление) и не должен пить ничего, кроме воды. Это были довольно простые инструкции, выданные ему вместе с таблетками, ополаскивателями для рта, обезболивающими спреями и ещё пачкой каких-то медикаментов, между которых затерялась написанная почерком босса бумажка с графиком применения и инструкциями к каждому препарату. Большая честь — получить столько заботы лично. Чуя мог считать себя особенным.       На деле Чуя не испытывал практически ничего. Он думал, что ему будет страшно, что он испытает тоску от потери части тела, с которой существовал всю сознательную жизнь. Однако в голове была пустота, как и во рту. Стоило попытаться пошевелить… тем, что осталось, как из глаз сыпались искры от боли, а назидательный голос Мори в голове зачитывал нотацию о том, что ему нельзя напрягаться в таком состоянии, если он не хочет захлебнуться собственной кровью или отбыть обратно на операционный стол.       Из любопытства Чуя подошёл к зеркалу и открыл рот, заглянув внутрь. Увиденное вызывало холодок по коже от какого-то природного ужаса и осознания неправильности происходящего, однако не более. Ровная линия отреза, слегка кровоточащая, потому что при всём старании он не мог уследить за всем и искоренить естественные привычки. Дно ротовой полости, непривычно неровное и так же непривычно открытое. Результат прекрасной ручной работы и холодного расчёта. Его плата за чужую ошибку. Новое испытание, которое он должен будет преодолеть, чтобы доказать собственную способность развиваться и двигаться вперёд вопреки трудностям. Знак того, что Мори готов был пожертвовать этим, чтобы дать ему повод остаться. Знак того, что Чуя готов был пожертвовать этим, чтобы остаться. Он не жалел о случившемся.       Но без собственного голоса вокруг было тихо. Чуя был не из тех, кто говорил сам с собой, скрашивая одиночество, но закон подлости сработал безотказно, и он ощутил внезапное желание выговориться своему отражению обо всём наболевшем. Но вместо этого он долго смотрел на покрасневшие от недосыпа и переутомления глаза, залёгшие под ними тени и будто чужое лицо (словно именно язык придавал ему узнаваемость) и вздохнул, покачав головой каким-то своим мыслям, после чего высыпал на стол все препараты и уселся изучать инструкцию, чтобы справиться с новым ритуалом и как можно скорее провалиться в небытие, что у нормальных людей стало бы сном. К счастью, Чуе повезло хотя бы с тем, что он их не видел. В его подсознании было даже тише, чем обычно, и если раньше оно напоминало вязкое болото, то теперь больше походило на глубокое море, в котором Чуя добровольно тонул, широко раскинув руки.       К физическому факту отсутствия языка адаптироваться было куда проще, чем к осознанию того, что теперь Чуя буквально не сможет заговорить с кем-то. Коё и Хироцу знали — он видел это по их взглядам, щедро заполненным ненужной ему жалостью. Чуя не хотел, чтобы его жалели за осознанный выбор. Поэтому однажды вечером он сел за стол и написал целое письмо, где пояснял, что не жалеет о собственном решении и другим не советует. Его он носил в нагрудном кармане, показывая другим при надобности. И его радовало, что хотя бы Мори не смотрел на него, как на побитого щенка. В его взгляде Чуя читал тихое удовлетворение, будто Мори понравилось то, что Чуя был готов пойти на столь болезненный шаг ради Мафии. Сложно осуждать босса за радость имения преданных союзников. Лучше видеть это, чем осознавать, что в тебе самом видят калеку, коим ты не являешься.       А ещё оказалось, что чертовски сложно употреблять пищу, когда во рту недостаёт важного элемента, и Чуя прошёл через все стадии осознания того, насколько люди недооценивают язык. Мало того, что ему было чертовски больно, когда во рту оказывалась даже простая вода, если он не пользовался обезболивающими спреями и таблетками. Так ещё и до употребления твёрдой пищи ему надо было восстанавливаться и восстанавливаться. Казалось бы, голодные годы остались позади, и вот Чуя снова ел жидкую постную еду без соли маленькими порциями, чтобы не спровоцировать никаких осложнений, потому что дискомфорта ему было достаточно. Как бы Мори ни старался сделать всё чисто и стерильно, на некоторые вещи он не мог повлиять чисто физически. Например, тело Чуи подавляло любые препараты, адаптируясь к ним с невероятной скоростью. Это сказалось даже на ядах. То, что раньше могло свалить его с ног и обездвижить, сейчас вызывало лёгкую тошноту и головокружение. Нет худа без добра — везде.       Способность тоже нельзя было использовать, потому что любая нагрузка на тело могла спровоцировать кровотечение. Даже простое повышение давления иногда заканчивалось тем, что после неловкого движения по старой привычке Чуя сплёвывал кровь в раковину и писал сообщение Мори, ожидая указаний по профилактике.       Как только первичное восстановление и процесс адаптации к новому состоянию прошли успешно, Мори вызвал Чую к себе на ковёр и всучил ему материалы по изучению языка жестов, намекнув, что ему всё ещё важно поддерживать контакт с лучшим из его подчинённых. Чуе не надо было уточнять и повторять дважды — он с головой погрузился в изучение, очень удивившись, когда понял, что язык жестов, используемый в кругах Мафии, отличался от того, с которым познакомил его Мори. Это был язык, на котором говорили другие люди, с которыми он мог случайно столкнуться на улице. И для Чуи это стало чуть ли не открытием. Он вечерами сидел и упорно заставлял пальцы и кисти повторять фразы из учебников до тех пор, пока они не становились естественными для его тела.       Со временем Чуя начал выбираться на улицу. В магазин, на прогулку — неважно куда и с какой целью, лишь бы почувствовать себя комфортнее и вырваться из собственной черепной коробки.       Первое время Чуе казалось, что каждый может догадаться о его скрытом дефекте, но со временем он сумел отпустить эту мысль и вновь выпрямить плечи, как мафиози, а не школьник с низкой самооценкой. Ещё он обнаружил, что в мире очень много разных звуков, которые он игнорировал раньше. Потеряв способность говорить, он начал больше слушать и намного больше слышать, что стало странным открытием спустя почти два десятка лет жизни. Он начал лучше различать интонации людей, следить за их мимикой, теми же жестами, потому что тело говорило куда громче, и Чуя знал это по себе. Каждый выход из дома превращался в длинное наблюдение и изучение окружающего мира, заигравшего новыми красками и новыми звуками.       Неловко было, когда Чуя по привычке открывал рот. Хорошо, если он успевал одуматься и закрыть его вовремя. А вот когда он слышал собственное неловкое мычание в том месте, где должны были прозвучать слова, хотелось с размаху дать себе по зубам от стыда. Однако он только стискивал зубы сильнее, передёргивая плечами, чтобы прийти в себя, и продолжал стараться. Каждый день вечером он оказывался в кабинете Мори, «разговаривая» с ним на ломаном языке жестов. Поначалу Чуя просто копировал те фразы, что заучивал до тех пор, пока картинки не мелькали перед глазами даже когда те были закрыты. Мори отвечал ему теми словами и фразами, которые Чуя наверняка должен был освоить к этому моменту. Если Чуя поджимал губы, склоняя голову набок в явном недоумении, Мори начинал говорить вслух и повторял жесты до тех пор, пока Чуя не воспроизведёт их с идеальной точностью, запомнив на будущее. Оставалось загадкой, откуда он сам научился так бегло пользоваться языком жестов и зачем. Но пути босса неисповедимы, поэтому Чуя оставил вопросы при себе — всё равно ещё не знал жестов, чтобы их «высказать».       Со временем он начал лучше читать язык тела Мори, ведь это было его основным источником информации. Мори выглядел искусственно расслабленным, но руки его всегда были напряжены, как и уголки глаз, словно он всегда находился в раздумьях и готовился к действию. А ещё Чуя знал, что Мори замечает, как его читают, и позволял это делать, давая Чуе возможность обучаться самостоятельно. И прогресс было приятно наблюдать. Чуя гордился собой, когда смог поддержать полноценную бытовую беседу простейшими знаками, не запинаясь и не теряясь. Мори похвалил его, звуча действительно довольным своими наблюдениями, и Чуя улыбнулся впервые с того времени, как Дазай совершил свой тайный побег. Чуя чувствовал, что он справляется. Он сможет работать дальше и преодолеет все трудности, доказав, что он намного сильнее и полезнее этого идиота, переводящего бинты.       Момент истинного триумфа настал, когда Чуя случайно напоролся на глухонемую женщину. Она легко постучала его по руке кончиками пальцев, как делал сам Чуя, когда хотел привлечь чьё-то внимание, и он повернул голову, вопросительно вскинув брови. Женщина повернула к нему телефон, на экране которого был напечатан вопрос. Чуя сразу же понял что к чему и проигнорировал тычок телефона ему в руки, бегло ответив жестами. Глаза женщины расширились в осознании, и она торопливо спрятала телефон, едва не уронив его на асфальт от волнения, после чего уже жестами обратилась к Чуе, объясняя ситуацию. И в этом было куда больше эмоций и мыслей, чем в простом наборе пиксельных букв. Чуя сам не заметил, как его губы растянулись в широкой улыбке, пока он отводил душу, практикуясь «в полевых условиях». Бывали моменты, когда он не понимал увиденного, но женщина легко улавливала это по его взгляду и уточняла другими знаками вплоть до того, что начинала прыгать по сторонам. Её энтузиазм заразил Чую настолько, что он потратил время на то, чтобы помочь ей добраться до нужного места для продолжения беседы, игнорируя потенциальных зрителей вокруг. Это был невероятный опыт, запавший ему в душу навсегда. Домой он вернулся в приподнятом настроении (что было редкостью последнее время), с новым запасом выученных жестов, которые предстояло отработать, и твёрдой верой в лучшее будущее. Каким-то образом этот «дефект» открыл ему больше дверей, чем закрыл.       Помимо Мори, Коё и Хироцу тоже общались с ним жестами. Как он узнал позже, они взялись за изучение языка по своей инициативе, чтобы он не чувствовал себя отбросом. Это было до странного трогательного, ведь Чуя не собирался требовать особого к себе отношения, потому что изначально знал, на что идёт. Он планировал самостоятельно найти способы общения с подчинёнными, не требующие вербальных лекций. Глубоко погрузившись в собственные мысли, он совершенно забыл о том, что в Мафии были люди, которым он не был безразличен. Он оставался в кругу своей семьи, выбранной по собственной воле. И этот небольшой момент убедил Чую в том, что он сделал правильный выбор. То, что сделал Мори, было жестокой, но необходимой мерой, и Чуя не собирался осуждать его или жалеть себя.       Адаптировавшись окончательно, как только основная часть восстановления осталась позади, Чуя вернулся к работе. Теперь Мори чаще направлял его на практические задания, где надо было кого-то преследовать, выследить, убить. И Чую это устраивало, потому что он хотел для начала вернуться в форму, а потом уже вершить что-то великое. Да и помимо домашнего задания и плевания в потолок он стабильно занимался документами по своей основной отрасли, не желая терять хватку. Мори поощрял его инициативу, а Чуя и рад был стараться, чтобы не чувствовать себя бесполезным. Запала в нём стало даже больше, чем раньше. Он чувствовал, что стал ближе к тому, чтобы найти себя и свою истинную силу.       Неожиданно для себя Чуя обнаружил, что легче всего ему было работать в паре с Акутагавой, потому что тот не говорил вообще. Он выслушивал приказ, выполнял приказ, готовил отчёт — и так по кругу. Во время миссий он обращался к Чуе, если везло, хотя бы один раз, порой в качестве приветствия. Чуя сомневался в том, что Акутагаве рассказали о его специфическом состоянии, так как о нём знали лишь приближённые Мори и приближённые самого Чуи. Акутагава не являлся ни первым, ни вторым. Он был выброшенным на улицу щенком, потерявшим хозяина. Вот если по кому уход Дазая ударил, так это по нему. На парня было больно смотреть из-за того, насколько он осунулся. Казалось бы, Акутагава не может выглядеть более болезненно, однако он сам опроверг это предположение на практическом примере. Чуя знал, что Акутагава слушается его как бывшего напарника Дазая, кого-то близкого к потерянному хозяину, напоминающего о нём. И Чуя не возражал до тех пор, пока миссии выполнялись без сучка и без задоринки. И всё шло чётко по его внутреннему плану до тех пор, пока он не перестарался со своей способностью. Применять её на других можно было с любым усилием, но Мори предупреждал, что применение способности на собственном теле может потревожить рану, даже если та практически не беспокоила Чую, у которого с регенерацией всегда всё было прекрасно. До определённого момента.       Они попали в ловушку, как и предсказали информаторы. Ситуация складывалась как нельзя лучше с учётом того, что и Накахара, и Акутагава обладали подходящим для боя типом способностей. Акутагава расправился с ближайшими врагами, зная, что его напарник разберётся со стрелками, без труда вернув пули отправителю. Накахара-сан действительно поступил так, как и ожидалось, после чего пригнулся, напрягшись, словно стянутая пружина, и сорвался вперёд, поменяв гравитацию своего тела. Акутагава даже не следил за тем, где он исчез, сосредоточившись на собственной защите. Они знали, во что ввязались, и не имело смысла беспокоиться лишний раз. Поэтому Акутагава безупречно справился со своей частью работы. Судя по прекратившимся звукам выстрелов, Накахара тоже подоспел вовремя. Оставалось оставить послание (в виде последнего выжившего трепыхавшееся в хватке Расёмона) и убраться из этого места, чтобы доложить боссу.       Раздался глухой звук, похожий на что-то среднее между кашлем и недовольным шипением. Обернувшись, Акутагава увидел, что Накахара вышел ему навстречу, не озаботившись сообщить о том, что закончил (он ничего не говорил во время их совместных миссий — Акутагава к этому привык) с устранением помех. Однако что-то было не так, и Акутагава прищурился, наблюдая за тем, как обтянутая перчаткой ладонь прижалась ко рту прежде, чем Накахара согнулся и сплюнул на пол кровь.       — Вас ранили? — осведомился Акутагава, продолжая держать заложника обездвиженным.       Накахара покачал головой и сплюнул ещё один сгусток, так и оставшись стоять с открытым ртом, откуда продолжала капать кровь. Это вызывало лёгкое беспокойство, учитывая то, что Накахара считался одним из лучших бойцов Мафии.       — Вражеская способность?       Накахара снова качнул головой и изобразил несколько странных жестов, после чего осознал свою ошибку и перешёл на короткие жесты специально для операций. Порядок Оплошность Завершить миссию       Акутагава не стал задавать лишних вопросов и подчинился. Если бы дело было серьёзное, то Накахара не стал бы утаивать этого. Однако его внезапное ухудшение состояния было подозрительным, что не могло не привлечь внимание. Акутагава никогда не интересовался тем, как Накахара-сан пережил побег своего напарника. Он пропал с радаров на некоторое время — наверняка по приказу босса — и так же внезапно возобновил свою работу в какой-то момент. Внешне в нём ничего не изменилось, однако главные изменения не были доступны глазу. Акутагава заметил, как Накахара перестал говорить и будто бы разом стал тише. Его движения стали менее размашистыми, взгляд стал более цепким, чем-то напоминая о Дазае, и выражение лица всегда было собранным, хотя раньше Накахара отличался ярким проявлением эмоций. Это было объяснимо, и Акутагава не лез в не своё дело, просто приняв результаты своих наблюдений как данность. Вот и в этот раз он проследовал за Накахарой к кабинету босса (где редко оказывался самостоятельно), держась на почтительном расстоянии.       Обычно Акутагава оставался за дверями и ждал момента, когда Накахара выйдет и жестом скажет «отбой», махнув рукой на прощание, после чего удалится восвояси. Но в этот раз Накахара выглянул из-за двери значительно раньше и вместо привычного «отбой» жестом пригласил Акутагаву зайти. Акутагава выдал своё удивление лёгкой нахмуренностью, однако тут же выровнял лицо, послушно кивнув и переступив через порог.       Внутри он увидел босса, сидящего за своим столом с загадочной полуулыбкой, всегда игравшей на губах. Акутагава всегда считал Дазая самым опасным человеком в своей жизни, но никогда не забывал о том факте, что существовал кто-то, способный заарканить даже его. Он не сомневался, что в боссе крылась причина побега его наставника, но это было не его дело. Он должен был выполнять приказы босса и быть полезным Мафии до тех пор, пока не узнает правду тем или иным образом. Дазай занимал такое выгодное положение, так почему же он вдруг сбежал, не сказав никому ни слова?       Подобные мысли преследовали Акутагаву денно и нощно, но он оставил их за порогом просторного кабинета Мори Огая. Парень держал своё лицо нейтральным, лишённым каких-либо эмоций. Зато Накахара явно не планировал подобного расклада и теперь стоял весь в напряжении. У него был слишком живой взгляд, чтобы прятать это. Дазай постоянно шутил по этому поводу.       — Здравствуй, Акутагава-кун, — поздоровался Мори, улыбнувшись чуть шире, что не заставило его выглядеть дружелюбнее.       Акутагава опустился на одно колено и прижал кулак к сердцу.       — Босс, — тихо сказал он, не поднимая головы.       — Не нужно таких формальностей, всё-таки я внепланово позвал тебя для непринуждённой беседы, — отмахнулся Мори, однако Акутагава знал, что он не проводит «непринуждённых бесед». Не смея ослушаться, он поднялся на ноги и велел своему телу расслабиться, соответствуя негласному приказу. — Скажи мне, как тебе даётся ваше партнёрство.       Акутагава коротко глянул на Накахару, впитывая его реакцию, однако обнаружил, что впитывать было нечего. Лицо Накахары внезапно превратилось в каменную маску. Значит, ответ был действительно важен, и сам Накахара не знал, к чему всё идёт.       Сделав неслышный вдох, чтобы собраться с мыслями, Акутагава посмотрел прямо в глаза своему боссу, после чего монотонным голосом дал свой ответ:       — Накахара-сан является хорошим руководителем и исполнителем, поэтому во время совместных операций боевого и наблюдательного характера у нас с ним не возникает никаких проблем со взаимодействием.       Мори внимательно выслушал его, кивая время от времени, словно Акутагава открыл ему новую истину, а не высказал то, что босс желал услышать.       — Чудесно. Я очень боялся, что вы не сработаетесь и пострадаете от недопонимания, приятно видеть, что вы дополняете друг друга, как мне и хотелось бы.       Акутагава почувствовал, что Накахара посмотрел на него, и поторопился выполнить негласный приказ.       — Благодарю, босс.       — В таком случае я подумаю над тем, чтобы повысить эффективность вашей совместной работы. Глупо будет терять такой потенциал по неудачному стечению обстоятельств, — сказал Мори. Лицо Акутагавы осталось неизменным в выражении, однако в голове у него промелькнул ряд вопросов. Неужели его собираются приставить к Накахаре как замену Дазая?       Его внимание привлекло то, как Накахара вновь начал жестикулировать. Это были не специальные жесты Портовой Мафии, и Акутагава не понимал их. Однако Мори понял всё, что нужно было. Одна из его рук змеёй скользнула в ящик стола, и он достал оттуда телефон. Накахара изобразил ещё несколько жестов, и Мори кивнул.       — Возьми его, Акутагава-кун, — велел он, и Акутагава на ватных ногах подошёл к столу, взяв в руки гаджет. Догадываясь, чего хотел Мори, он разблокировал экран. Никаких приложений, нейтральный рабочий стол. — Контакты.       Открыв контакты, он увидел там единственный номер: Накахара Чуя.       — Этот телефон один из немногих, подключенных к отдельной сети. Он предназначен исключительно для связи с Чуей-куном и никем больше. Это значительно облегчит вашу работу в будущем и сократит риски взлома и прослушивания, поэтому советую его беречь. А теперь перейдём к делу, — сказал Мори и подался вперёд, положив локти на стол и упёршись подбородком в переплетённые пальцы. Атмосфера в кабинете резко стала тяжелее, и будто бы сам воздух похолодел на пару градусов. Цепкий взгляд учёного прожигал Акутагаву насквозь, пригвоздив к месту. А затылком он чувствовал на себе взгляд Накахары, словно тот был утяжелён гравитацией. — Думаю, ты заметил, что Чуя-кун последнее время не отличается разговорчивостью.       Акутагава промолчал, не зная, как должен на это реагировать. Он изначально не понимал, к чему весь этот разговор.       — Верно, Акутагава-кун? — слегка настойчивее спросил Мори, намекая, что ждёт ответ, а не просто говорит сам с собой.       — Да, босс.       — И тебя это устраивает?       Ему было на это всё равно, потому что он сам не был любителем бессмысленной болтовни. Если и что, то молчание только украшало Накахару.       — Пока операции проходят гладко, да.       — Тебе повезло с нетребовательным подчинённым, Чуя-кун, — весело сказал Мори, глянув Акутагаве за плечо. Молчание Накахары было громче всяких слов. — Однако, если в будущем вам предстоит работать вместе, то мы не можем допустить недопонимания вроде сегодняшнего. Всё должно работать слаженно и легко. Поэтому не будем тянуть дольше. Чуя-кун, покажи ему.       Последняя фраза была произнесена тем самым тоном, что не подразумевал отказов. Пропали нотки дружелюбия, призванные сбить с толку и затуманить разум, заставляя ослабить бдительность. Мори отдал чёткий приказ.       Услышав шаги за спиной, Акутагава стоял на месте до тех пор, пока всё ещё обтянутая перчаткой рука (он надеялся, что не та, на которую ранее попала кровь) легла ему на плечо. Накахара два раза невесомо постучал по нему, заставляя Акутагаву обернуться. Застыв, парень посмотрел в тёмные глаза, пытаясь прочитать в них хоть что-то, способное намекнуть ему на суть происходящего, однако взгляд Накахары просто был тяжёлым и решительным, словно он собирался драться. По нему нельзя было сказать, что должно произойти через несколько секунд, поэтому Акутагава молча смотрел и ждал.       Когда Дазай-сан подобрал его, Акутагава был ниже обоих участников Двойного Чёрного. Теперь же ему приходилось чуть опускать глаза, чтобы встречаться взглядом с Накахарой, что было по-своему забавно, но Акутагава никогда не намекнул бы на это. Вместо этого он следил за тем, как Накахара чуть наклонился, приподнял лицо и неожиданно открыл рот. За доли секунд Акутагава отметил, что губы поддались с трудом из-за долгого молчания, а ещё на них так и оставалась засохшая кровь. Но когда он увидел, что было за ними, его собственная кровь застыла в жилах.       Накахара не стал держать рот открытым долго, выставляя свою слабость на обозрение. Прежде, чем Акутагава успел прийти в себя и осознать хоть что-то, он уже выровнялся и сделал шаг назад, скрестив руки на груди и слегка нахмурившись. Его явно не радовало то, что ещё один человек узнает об этом секрете таким образом. Склонив голову набок, он сделал несколько жестов в направлении босса, и в этот момент всё в голове Акутагавы встало на свои места, ясно, как день. Упорное молчание, раздача команд исключительно жестами и в письменном виде с указанием сжечь бумагу после — все эти мелочи, призванные стать ответом, которые он так упорно игнорировал. И это всё началось сразу после побега Дазая. Всё сходилось, как пазлы.       Голос Мори настолько неожиданно раздался со спины, что Акутагава едва не вздрогнул, а от наигранно весёлой интонации хотелось чесаться.       — Теперь ты понимаешь, что Чуя-кун на данный момент не приспособлен к руководству масштабными боевыми операциями со множеством переменных. Но ничто не мешает исправить этот небольшой нюанс. Результаты, демонстрируемые вашей совместной работой, оказались более чем позитивными, а ты, Акутагава-кун, проявил себя как способный подчинённый, и я уверен, что приставить вас друг к другу будет отличной идеей. Чуя-кун научит тебя многому, чего ты не знал. Ты меня понимаешь?       — Да, босс.       — Возражения? — спросил Мори, однако с таким же успехом он мог отдать прямой приказ, и Акутагаве оставалось бы только подчиниться.       — Никаких, босс.       Накахара снова изобразил несколько жестов, и лицо его говорило вместо слов. Он явно сомневался в успешности этой затеи.       — Думаю, ты можешь передать Акутагаве-куну свои старые пособия по изучению языка жестов, с твоим уровнем они уже ни к чему. Я надеюсь, что ты поможешь ему освоиться куда быстрее. Скажем, около полутора часов занятий в день будет достаточно, чтобы Акутагава влился в процесс. Разумеется, я с радостью услышу о его прогрессе, если ты будешь свободен в конце недели.       Страшна была способность Мори раздавать приказы так, что они звучали как приглашения, просьбы и предложения. Но истинный его подчинённый знал, что с любой интонацией нельзя отказаться. Накахара поджал губы и кивнул.       — Чудесно, рад, что мы всё прояснили. Тогда жду тебя завтра с полным отчётом по сегодняшнему делу. Акутагава-кун, постарайся. Я возлагаю на тебя больше надежды.       — Благодарю, босс. Будет сделано.       — Хорошего вам вечера.       Это был приказ покинуть кабинет и не беспокоить больше, которому оба подчинились. Накахара коротко показал Акутагаве командное «следуй за мной», и пошёл вперёд, не дожидаясь ответа. Акутагава побрёл за ним, словно щенок на привязи, всё ещё пытаясь переварить то, что недавно услышал и увидел. А ведь они уже столько миссий выполнили вместе с тех пор. Он подозревал, что босс ставит их вместе, чтобы привязать друг к другу и закрыть брешь, оставленную Дазаем, однако он даже не мог начать догадываться о том, что его всё это время присматривали как потенциального напарника для Накахары. Тот всегда был партнёром Дазая и никого больше. Он был руководителем, он был исполнителем, но никто другой не стоял рядом с ним так, как Дазай. Акутагава не думал, что из него получится достойная замена. Ничто не способно воссоздать Двойной Чёрный, как бы босс ни хотел поддержать такую боевую мощь и сгладить последствия побега одного из самых ценных своих подчинённых.       Ещё перед мысленным взором то и дело мелькала картина, которую он увидел, когда Накахара открыл рот. Ещё до вступления в Портовую Мафию Акутагава повидал всякое, а после застал только больше и хуже. Никто не собирался жалеть его и мягко посвящать в ритм жизни тёмной стороны Йокогамы. В воду с головой — и не утони. Поэтому Акутагава привык, точнее, думал, что привык к жестокости этого мира в большинстве её проявлений. Он убивал, он пытал, он был избит и замучен. Но всё это померкло по сравнению с отсутствием у Накахары языка. И Акутагава был уверен, что босс лично провёл операцию, иначе он не представил бы этот факт так пафосно и гордо. Любому в Мафии казалось, что у Накахары меньше всего шансов потерять расположение босса, и вот как всё обернулось в итоге. В это было сложно поверить.       Они сели в заранее подъехавшую машину, и Накахара показал водителю заранее подготовленную бумажку с адресом. Всю дорогу он смотрел куда-то в окно, пока Акутагава рассматривал его затылок с заднего сидения. Новый телефон с единственным номером, спрятанный в кармане, весил с целый кирпич, если верить ощущениям. Ещё вчера он не предполагал, что всё сложится подобным образом. В глазах Акутагавы никто не мог заменить Дазая точно так же, как никто не мог воссоздать Двойной Чёрный. Это всё казалось полнейшим абсурдом, и если внешне лицо парня оставалось мертвенно-невозмутимым, то внутри он разрывался от противоречивых чувств. По крайней мере, его не выкинули куда-то в другой отдел и не списали вовсе, раз теперь некому было с ним возиться.       Они прибыли к многоэтажному зданию, и Накахара вышел из машины, терпеливо дождавшись, пока Акутагава соскребёт себя с сидения. Если после миссии он чувствовал себя вполне нормально, то сейчас вся накопившаяся за эти недели усталость мешком риса свалилась на плечи, и только воля не позволяла ему согнуться под этой тяжестью. Акутагава запоминал местность и внешнюю обстановку. Здание выглядело довольно обычно, и несложно было догадаться, что тут располагается основное жилище Накахары. Акутагава слышал, что после вступления в Мафию Накахара, как и все, жил в общежитии, а потом в какой-то момент съехал. Это демонстрировало то, насколько босс готов был ослабить свой поводок, потакая подобной прихоти своего подчинённого. От Мафии не спрячешься даже под землёй, и Накахара не собирался этого делать. Просто ценил свою приватность.       Квартира располагалась на верхнем этаже, что было ожидаемо от короля гравитации. В этом месте Акутагава чувствовал себя так, словно попал в другой мир по случайности, зато Накахара выглядел довольно естественно, и шаги его стали немного шире, словно ноги сами несли к заветной двери. Открыв массивную дверь, он жестом пригласил Акутагаву войти, после чего зашёл следом. Акутагава покорно держал глаза приклеенными к полу, не решаясь пересечь эту границу. Увидев, что Накахара снимает шляпу и обувь, он снова опустил взгляд, после чего Накахара привлёк его внимание лёгким касанием к плечу, чуть не заставившим Акутагаву покрыться иголками в почти прямом смысле. Увидев, что Акутагава смотрит, Накахара продемонстрировал пару жестов, использовавшуюся для команды «осмотр местности». Акутагава понял, что это было его разрешением осмотреться, и только после этого его глаза скользнули по просторному коридору с высоким потолком и дальше. Ходили слухи, что Накахара ни в чём себе не отказывает, и теперь он видел, что они не преуменьшали. По сравнению с так и не обжитой комнатой Акутагавы, эта квартира походила на жилище какого-нибудь богача с фиксацией на не бросающейся в глаза роскоши. Главное знать, куда смотреть, — например, на картины, редко, но метко развешанные вдоль стен. Учитывая род деятельности Накахары, он явно разбирался в дорогостоящем искусстве.       Прервав мыслительный процесс подчинённого, Накахара махнул рукой, призывая следовать за собой. Их шаги практически не были слышны в пустом доме. Акутагава думал, что его приведут в кабинет или другое подобное место, однако вместо этого его завели на кухню, где и оставили сидеть, пока Накахара скрылся, включив чайник, заполнивший тишину шипением и потрескиванием. Акутагава не был громким человеком сам по себе и привык обитать словно в вакууме, однако странно было думать о том, что в доме, где живёт самый эффектный и нашумевший исполнитель Мафии, единственным звуком является шипение чайника.       Не сумев расслабиться достаточно, чтобы сесть без прямого приглашения, Акутагава подошёл к массивному окну, смотря на город сверху вниз. С такого ракурса улицы казались игрушечными, переплетаясь в причудливом рисунке. Это должно было заставить его почувствовать себя важным и сильным, но вместо этого Акутагава ощутил себя тараканом, зная, что его место там внизу, в путях, скрытых тенями.       Чайник щёлкнул, и Накахара вернулся со стопкой каких-то книг и распечаток. Скинув их на обеденный стол, забыл об их существовании и направился доставать чашки, чтобы разлить по ним чай. Открыв шкафчик, он задумчиво посмотрел на выстроенные вдоль полки баночки, постукивая пальцами по подбородку, после чего повернулся к Акутагаве и с вопросительным взглядом ткнул в чёрный и в зелёный.       — Чёрный, — сказал Акутагава, понимая, что отказа от него не ждут. А от зелёного у него сейчас бы разболелась голова.       Уголок губ Накахары приподнялся, а в карих глазах сверкнуло почти слышимое «так и знал». Он выглядел куда спокойнее на своей территории. Его движения приобрели расслабленную плавность, пропало то самое напряжение, что Накахара носил поверх себя, как плащ. Это было… непривычно. Акутагава никогда не стремился узнать, как и чем живёт старший по званию, однако вот где он оказался, наблюдая за тем, как Накахара отточенными привычкой движениями разливает кипяток. Повернувшись обратно, он ткнул пальцем в чашку, после чего показал командное «ждать» и три. Как Акутагава догадался, последнее подразумевало минуты.       Переставив чашки на обеденный стол, Накахара ткнул пальцем на стул, приказывая сесть, и Акутагава подчинился, пусть и чувствовал себя готовым в любой момент пружиной взлететь с насиженного места. Происходящее казалось абсурдным сновидением, однако с момента ухода Дазая подобное ощущение преследовало Акутагаву по пятам, так что он привык. Накахара скользнул к холодильнику и достал тарелку с накрытыми сэндвичами, явно сделанными его руками, и поставил перед гостем, пока сам устроился на противоположной стороне от парня, взял прихваченную с собой ручку и принялся писать что-то в тетради, задумчиво нахмурившись.       Акутагава так и не притронулся к еде, однако позволил кипятку обжечь рот, не чувствуя вкуса за ним. Зато это несколько отрезвило его, напомнив, что он всё ещё находится в реальности. Несмотря на жжение в ладонях, он не выпускал из них чашку, закрывшись ей, словно щитом. Накахара активно писал что-то, не поднимая глаз. В естественной обстановке он выглядел моложе, чем при исполнении, когда черты лица и язык тела ужесточались профессиональной собранностью. Для Акутагавы каждый раз шоком становилась мысль о том, что легендарный Двойной Чёрный на самом деле ненамного старше его самого. Оттого он и стремился прыгнуть выше головы, чтобы хоть на мизерный шаг приблизиться к тому, чего достигли они.       Из мыслей его вывело прикосновение к плечу, и Акутагава настолько ослабил бдительность, что мгновенно напрягся. От Дазая он бы уже получил пощёчину, чтобы «привести его в чувство», однако Накахара просто приподнял брови, ожидая, пока парень опустит чашку, чтобы всунуть ему в руки тетрадь.       Первым, что осознал Акутагава, было то, что у Накахары очень разборчивый почерк. Он был довольно строгим, и ни один иероглиф не выбивался из общей цепи, однако в то же время присутствовала некая небрежность, которой явно не было бы в рабочих отчётах, если бы те писались от руки. Понимание содержания пришло с запозданием, и Акутагава медленно вчитывался в каждое слово, чтобы убедиться, что ничего не пропустит.

Я понимаю, что всё это для тебя так же внезапно, как для меня, однако приказы босса не подвергаются сомнению. Если он хочет, чтобы мы работали вместе, нам придётся это сделать, и поверь мне: он ожидает, что мы подойдём к делу со всей ответственностью, чтобы как можно скорее продемонстрировать результат. На самом деле, я слабо понимаю, чему вообще могу научить тебя, так как сам ещё плаваю в этой теме, однако по опыту могу дать пару советов: 1. Не пытайся экстерном пробежать все уроки — ты ни черта не запомнишь из этого и будешь постоянно теряться. Тут важно терпение. 2. Повторяй жесты, которые видишь. Тут прямо как с отработкой ближнего боя — повторение мать учения. Могу сказать, что развитие мелкой моторики это скорее плюс, чем минус. Сам не заметишь, как станешь лучше контролировать свою способность. 3. Нет, ты не запомнишь жесты, если будешь просто долго на них смотреть. Повторяй всё, что видишь. До тех пор, пока во сне не начнёшь жестами болтать. Да, это может наскучить спустя первые два часа, однако я уже писал про терпение. 4. Просто смирись с тем, что не запомнишь всё и сразу. Попробуй спросить у меня какое-то редко используемое слово и наблюдай за этим фиаско. Для общения можешь использовать телефон, чтобы не переводить бумагу, — как раз для быстрой связи тебе его и выдали. Раз босс хочет, чтобы мы уделяли занятиям полтора часа в день, то напиши мне, какое время сможешь расчистить в графике. Я обычно свободен по вечерам, так как сейчас мне дают мало ночной работы. Я позже напишу тебе, в каком месте мы будем встречаться для занятий. Скажи, когда дочитаешь.

      В письме Накахара ощущался совершенно иначе, чем на слух. Если Акутагава привык к громким и резким словам, обладающим почти ощутимым весом, то сейчас он читал сообщение словно от другого человека. Угадывались характерные нотки (в голове звучащие именно голосом Накахары, каким тот запомнился), однако сложно было сопоставить два образа между собой вот так сходу. Похоже, Акутагаве придётся привыкать к большему, чем он изначально думал. Накахара отличался от себя прошлого, что было объяснимо и шокирующе одновременно.       — Дочитал, — сказал Акутагава, подняв глаза на стоящего над ним руководителя. Тот удовлетворённо кивнул и чуть ниже написал «вопросы?» — и Акутагава задумчиво посмотрел в потолок. Весь сегодняшний день для него был сплошным вопросом, а ведь он считал, что его невозможно выбить из колеи. Двойной Чёрный разрушил эти ожидания с обеих сторон, и Акутагава вновь вернулся к состоянию, когда старался не загадывать на завтрашний день, потому что произойти могло что угодно. Подумав, он перевёл взгляд обратно на Накахару, выглядевшего задумчивым, будто пытался прочитать вопрос по чужому лицу. — Какой прогресс от меня ожидается?       Похоже, Накахара не ожидал, что Акутагава так быстро адаптируется и перейдёт сразу к делу, однако в карих глазах отразилось нечто, похожее на удовлетворение, когда он собрался с мыслями и перевернул страницу, чтобы написать ответ. Он даже не стал отходить, просто наклонившись и время от времени заправляя топорщащиеся волосы за ухо, чтобы не падали на лицо.

Я не буду требовать от тебя невозможного, так как у тебя есть дела помимо этого развлечения. У меня в период восстановления было куда больше времени и запрет пить, поэтому я мог от пяти до восьми часов штудировать разные материалы. Пока мы можем успешно завершать миссии без запинки, всё в порядке. Главное, чтобы ты активно продвигался за то время, что мы будем проводить вместе, чтобы мне было чем докладывать боссу, а остальное — на твою совесть.

      Акутагаве никогда ничего не доверяли на его совесть. В случае с Дазаем всегда был приказ, и он был обязан ему следовать. Это было просто и понятно, Акутагава мог отключить мыслительный процесс и превратиться в машину для убийств. Подход Накахары был ему совершенно непонятен, так как оставлял множество брешей и недосказанности. Как и приказы босса, всегда раздающиеся не теми словами, которые срывались с его губ.       — Понял, — всё же ответил Акутагава, не желая действовать старшему на нервы, чтобы не спровоцировать вспышку агрессии. Накахара был дружелюбен к тем, кто не гладил его против шерсти, однако у его дружелюбия были свои подоплёки и лимиты. Акутагава видел, как можно было отправиться в полёт при столкновении двух мнений и кулака с лицом, и слышал, какими словами можно быть посланным в этом же случае. Правда, последнее теперь не представлялось возможным ввиду новых обстоятельств, но и на первое напрашиваться не хотелось. — С чего мне начать?       Накахара задумался, смерив принесённую им стопку макулатуры долгим взглядом, после чего решительным движением вырвал из тетради листок и принялся шустро на нём писать. По завершении он положил список на верхушку стопки и хлопнул по нему ладонью. Акутагава кивнул, намекая, что принял, и Накахара удалился в поисках пакета, ткнув пальцем в чашку чая, подразумевая, что Акутагава останется заложником шикарной квартиры до тех пор, пока её не прикончит. Этому приказу он мог подчиниться, пусть горло кооперировало с трудом.       Перед уходом он создал крюк Расёмоном, чтобы Накахара повесил на него пакет. У Акутагавы в голове не укладывалось, насколько иначе он выглядит на пороге своего дома, босой, лишённый строгости верхней одежды, подчёркивавшей деловой неприступный образ, и шляпы, бросавшей тень на и без того тёмные глаза. Если во взгляде Дазая всегда ощущался холодный почти машинный расчёт, то Накахара будто просто видел всё насквозь, и сложно было определиться с тем, что из этого выглядело более жутко. Но Накахара умел занять собой пространство, несмотря на рост. Когда он шёл по коридорам, сведя лопатки и приподняв подбородок, мало кто решался попасться ему под ноги. Возможно, благодаря этой ауре уверенности и непоколебимости Акутагава и не заподозрил неладное. Накахара умел врать так же хорошо, как любой в Мафии.       Вернувшись в общежитие, Акутагава заглянул в пакет и вытащил список, в котором под примечанием «я не знаю, где босс выкопал это всё» по порядку были расписаны учебники и советы по тому, как можно некоторые читать параллельно, чтобы они дополняли друг друга. На другой стороне был список «на будущее», в котором были указаны каналы, где можно было понаблюдать за работой сурдопереводчиков. Накахара настаивал, что сравнение и постоянное наблюдение поможет лучше запомнить некоторые жесты или фразы, а ещё глаза привыкнут к быстрым движениям, потому что немые редко кого ждали.       Будто Накахара почувствовал, что Акутагава добрался, телефон в кармане завибрировал от входящих сообщений. Первое напоминало о том, что до завтра ему надо расчистить полтора часа своего времени. Содержанием второго был адрес: один из пустующих конференц-залов в общем штабе. Акутагава отправил дежурное «принял» и положил телефон на тумбочку рядом с личным. Теперь он понял, почему босс не дал ему никаких распоряжений на сегодняшний день и завтрашний вечер — наверняка рассчитывал на это уже давно и удачно сложил все обстоятельства, чтобы у Акутагавы не было шанса отвертеться. Поэтому он принял вызов в лоб, как его учили. Сев на кровать, достал первый учебник из списка и бегло пролистал его перед тем, как добраться до самого начала.       После ухода Акутагавы Чуя остался наедине в тишине своего дома, пытаясь переварить, к чему Мори затеял эту игру. Не хотел, чтобы Акутагава впал в депрессию с потерей хозяина? В лояльности Чуи он сомневаться не мог, так как тот подтверждал её делом раз за разом без малейшей запинки. Значит, действительно боялся, что Акутагава может раствориться в ночи следом за своим наставником. Но почему именно Чуя? Он со своими-то подчинёнными общался дистанционно и через бумагу, а тут почти полноценный напарник чуть ли не сразу после потери предыдущего. С какой стороны он ни смотрел, Мори выигрывал в этой ситуации. Акутагава не признаёт никого, кроме Дазая, вбившего почтение и подчинение пацану в самые кости. Трепета перед своим боссом он не испытал бы даже в тот момент, когда Мори велел бы выстрелить себе в лоб. А Мори больше всего чтил преданность. Очевидно, он собирался переложить поводок Чуе в руки и отправить его выгуливать брошенную собаку, чтобы та не подхватила бешенство. И Чуя постоянно будет занят и на виду. Наверняка это была только верхушка айсберга, но ему не хотелось разбираться в перипетиях хитросплетений планов босса до тех пор, пока они не становились палками в колёсах. А Мори всегда умел играть стерильно, как было с отрезанием языка.       Ближе к ночи Акутагава написал ему время, и Чуя наконец выдохнул. Раз на руках были такие карты, придётся учиться ими играть. Он никогда не был тем, кто сбегает от трудностей. Поэтому на следующий день он пришёл в конференц-зал заранее и сидел листал отчёты в ожидании. Акутагава явился чётко вовремя, неся в руке учебники, которые посчитал нужными. Чуя кивнул ему в сторону свободных столов, призывая выбрать место, после чего положил перед парнем лист с указаниями и планом на следующие полтора часа. Акутагава изучил инструкции с таким лицом, будто получил задание высочайшей сложности (на самом деле, он на всё так смотрел, но Чуя просто считал это забавным), и кивнул, правильно трактовав вопросительный взгляд. Чуя показал «начать операцию», словно они действительно находились в полевых условиях (просто Акутагава ещё не знал человеческих жестов для этого), и на следующие полтора часа в помещении повисло молчание. Акутагава листал учебник, скользя взглядом по оставленным Чуей заметкам, пока сам Чуя работал с документами, чтобы не терять время попусту. Его вполне устраивала такая рабочая атмосфера, лишённая ненужного шума. Чуя и раньше его не любил (хотя в своё время привык к топоту Альбатроса настолько, что первое время в своей квартире включал телевизор, чтобы слышать что-то вдалеке), а теперь из первых рук прочувствовал всю философию молчаливого созерцания жизни. Акутагава был неплохим компаньоном в этом случае.       Под конец занятия Чуя щёлкнул пальцами и приподнял брови, молчаливо спрашивая «как успехи». Акутагава перевёл взгляд на блокнот, в котором выстроился столбик небольших вопросов и заметок. Чуя был удовлетворён таким серьёзным подходом, потому что материал действительно было проще усваивать через поиск паттернов, чем слепое заучивание всего и вся. Хорошо, что Акутагава сам до этого додумался.       В основном Акутагава хотел увидеть, как некоторые жесты смотрятся на деле, потому что человеческие движения всегда были смазаннее, чем статичные картинки. Чуя терпеливо показывал слово за словом, удовлетворённо наблюдая за тем, как Акутагава повторяет за ним, а не просто смотрит из-под лба. Это побудило Чую взять маркер и на доске написать пару секретов, которые он обнаружил лично для себя в первое время.

Для некоторых словосочетаний есть отдельные жесты, но поначалу тебе лучше показывать их раздельно, пока не привыкнешь

      — Но зачем тогда мне заучивать раздельные слова? — прохладно поинтересовался Акутагава, чувствуя подвох.       Чуя цыкнул, однако уголок его губ приподнялся, потому что сам он тоже задался этим вопросом в первое время.

Потому что их ты будешь использовать в других сочетаниях, балда!

      Акутагава никак это не прокомментировал, однако Чуя знал, что он всё прекрасно понял, поэтому следующим написал:

Закрывай книгу, посмотрим, какой толк от этих наших посиделок

      Команда была исполнена без промедления, и Чуя на ходу составил небольшой диалог из тех сочетаний фраз, что давались в первом уроке. Он был довольно скудным и больше посвящён интересным фактам, однако Акутагаве полезно будет увидеть, как это смотрелось на деле. Поэтому, сев прямо на стол, Чуя начал «разговор».       Акутагава внимательно следил за руками Накахары, будто тот собирался выкинуть из рукава кинжал. Однако вместо этого он изобразил приветствие, двигая руки легко и непринуждённо, будто действительно говорил ими. Пожалуйста подскажите который час       Это было заданием для дошкольника, ведь Акутагаве достаточно было продемонстрировать одни цифры. Что он усвоил из беглого ознакомления с материалом, так это то, что язык жестов был довольно лаконичен. Это играло ему на руку во всех смыслах, и Акутагава втянулся в процесс, позволяя Накахаре жонглировать разными жестами, собирая их в нехитрые фразы, идентичные тем, что приводились в учебнике. Пару раз он возвращался к мафиозному языку жестов, чтобы показать «смена позиций», намекая, что теперь Акутагава должен повторить всё, что увидел ранее, задавая вопросы со своей стороны. Тут Накахара схитрил. Да, он использовал те же самые жесты, но его ответы были более масштабными, наполненные тем, чего Акутагава ещё не наблюдал и никак не мог выучить заранее. Он догадывался, что таким образом ему демонстрируют, что поблажек не будет, и он должен относиться к делу серьёзно. Поэтому Акутагава, надрессированный на это, напрягся, стараясь выцепить как можно больше из того, что видел. Мимолётно он заметил, как уголок губ Накахары приподнялся в одобрении, когда он понял, что Акутагава принял вызов.       Следующие десятки минут никто из них не открыл рта, и, пусть общий язык жестов смешался с мафиозным, это был занимательный опыт. Накахара настолько увлёкся в процессе, что щёлкнул пальцами в сторону учебника и взял его из протянутой руки Акутагавы, поигрывая ногой в воздухе, словно кот хвостом, пока листал урок за уроком, ища желаемое. Оставив раскрытую книгу перед парнем, ткнул пальцем в текст, дав пару минут на изучение, после чего показал «следи». Акутагава замер на месте, наблюдая за естественной сменой жестов, не запинавшейся и на долю секунды, будто Накахара непринуждённо болтал сам с собой всё это время, едва заметно усмехаясь. Он допустил несколько неточностей, поменяв некоторые жесты, однако не то чтобы Акутагава ещё добрался до их изучения, чтобы ощутить разницу. Парень сидел и не отводил глаз, думая о том, как разговор без слов может выглядеть настолько живо. Если присмотреться, можно даже заметить нечто вроде интонации по скорости и резкости движений. Как и говорил голосом, Накахара привлекал к себе внимание размашистостью движений и в то же время не выглядел неуклюжим ребёнком. Это сочетание энергии и грации завораживало.       — Вы запомнили весь текст? — спросил Акутагава после того, как Накахара развёл руками, словно в ожидании оваций.       Ухмылка стала чуть шире, и Накахара обошёл стол, взявшись за маркер.

Смелое предположение, что я не перечитывал эти книги от корки до корки даже после того, как босс заставил меня заучить всё их содержание

      Меньшего и не ожидалось от человека, занимающего пост исполнителя и идущего вперёд семимильными шагами вопреки физическому дефекту, однако Акутагава всё равно почувствовал нечто сродни удивлению. Даже тот факт, что Накахара серьёзно подошёл к их занятью и устроил полный пробег с первого же урока, внушал уважение, и вбитое в Акутагаву стремление к недостижимому одобрению вновь подняло голову.       Пока парень собирался с мыслями, Накахара стёр предыдущие надписи с доски, и маркер заскрипел снова. Акутагава терпеливо дождался, пока старший допишет, не пытаясь угадать ход его мыслей. Только босс мог просчитать Двойной Чёрный. Как оказалось, не до конца.       Закончив, Накахара отошёл в сторону, и его выражение лица выглядело… необъяснимо мягче. Будто он получал удовольствие от процесса.

Ты хорошо справился для первого раза. Разумеется, тебе придётся пахать и пахать до того, как жесты станут плавными, а не выглядеть так, будто у тебя хроническое заикание, но первый шаг был сделан. Буду ждать тебя завтра, не забудь написать время

      Все мысли покинули голову Акутагавы, словно воздух — проколотый шарик. Он моргал, собирая слова в предложения, имевшие меньше смысла, чем незнакомые для него жесты. Похвала за его жалкие потуги? По сравнению с Накахарой жесты Акутагавы выглядели судорогами, тут не за что было хвалить. Однако вместо того, чтобы сказать об этом вслух, Акутагава собрал свои вещи, пробормотал едва различимое «спасибо» (и Накахара серьёзно ответил ему «пожалуйста» жестом, зная, что теперь Акутагава его поймёт) и покинул конференц-зал. Он не надеялся понять подход Накахары, мало того, чтобы свыкнуться с ним. Как они продвинутся вперёд, если Акутагаву будут хвалить за наличие оплошностей? Как ему знать, в какую сторону толкать себя до изнеможения, если Накахаре было достаточно подобной мелочи? Акутагава нуждался в твёрдой руке и ежовых рукавицах, и только Дазай-сан мог предоставить ему это. Вернувшись в общежитие, он упал на кровать и запахнулся в своё пальто, словно кокон, пока его тело дрожало от внутренних противоречий.       С тех самых пор между ними установилась рутина: Акутагава писал время, они собирались в конференц-зале и проводили полтора часа во взаимном молчании, после чего Накахара устраивал немой допрос, заставляя Акутагаву по кругу повторять одни и те же жесты, поправляя, когда тот ошибался. Акутагава знал, что ежедневно Накахара отчитывался боссу об их успехах, однако даже не догадывался, что о них можно было сказать, чтобы удовлетворить высокие ожидания Мори. Судя по тому, что занятия продолжались, того устраивал их темп.       Без наличия чётких рамок Акутагава принялся уделять свободное время дополнительному изучению, чтобы ускорить процесс, и с Накахарой они больше времени уделяли практике, чем елозили носом по бумаге. Похоже, Накахару только радовала подобная перспектива, потому что он оказался любителем поболтать жестами. И окончательно Акутагава в этом убедился, когда застал своего наставника (Мог ли он так назвать подобие того, чем теперь являлся для него Накахара? Не до конца руководитель, не до конца наставник, не до конца напарник, не совсем незнакомец.) за «беседой» с Хироцу. Тот говорил вслух, однако прекрасно понимал, что отвечал ему исполнитель, и Акутагава заинтересованно остановился, наблюдая со стороны. Акутагава подозревал, что помимо босса должны были существовать вышестоящие, знающие язык жестов, иначе круг общения Накахары был бы значительно урезан. Одно дело догадываться, другое — видеть со стороны.       Если большую часть времени Накахара выглядел так, будто не замечал никого вокруг, будучи выше них на голову (не физически), то с Хироцу он выглядел почти расслабленно. Пропало то напряжение, подобное второму пальто, зато на смену пришла открытость языка тела, помогающего Накахаре донести посыл.       Пока Акутагава занимался изучением человека-загадки, с которым за последние несколько дней провёл больше времени, чем со своей сестрой, Накахара заметил его и помахал рукой в знак приветствия. Хироцу обернулся, чтобы взглянуть на случайного зрителя.       — Здравствуй, Акутагава-кун. Вернулся с отчётом? — сказал он, приподняв уголки губ в снисходительной улыбке, словно говорил с ребёнком. — Чуя-кун рассказывал мне, что теперь обучает тебя жестам. Приятно знать, что в нашем полку прибыло.       Накахара коснулся плеча мужчины кончиками пальцев, привлекая внимание, и показал пару жестов. Хироцу хохотнул, и Акутагава нахмурился, потому что он не понял увиденного. Заметив его недоумение, Хироцу поспешил объясниться:       — О, Чуя-кун просто сказал… — начал он и был остановлен лёгшим поверх губ материалом перчатки. Накахара оскалился, всем своим видом веля не сметь завершать эту фразу. Хироцу издал тихий смешок, не сопротивляясь, и примирительно вскинул ладони, после чего его рот был освобождён. — Прости, секрет.       Акутагава почувствовал, что его разыгрывают. И это чувство только усиливалось, подкреплённое диссонансом того, насколько легко и непринуждённо вёл себя Накахара, словно всё было в порядке. Не желая осознавать этот эмоциональный коктейль, Акутагава закаменел лицом и откланялся, ведь ему действительно нужно было сдать отчёт.       В конце третьей недели босс вызвал Акутагаву и Накахару к себе на ковёр, желая лично узреть прогресс в обучении первого. Если общаться с Накахарой было легко и привычно после почти месяца плотного сотрудничества, то перед Мори Акутагава ощутил онемение в пальцах. У босса и Дазая был похожий взгляд, и Акутагава не мог избавиться от предчувствия, что скальпель окажется между его глаз, если он споткнётся хоть где-то. Разумеется, Мори ничем не выдал этих намерений, дружелюбно улыбаясь, будто это могло растопить кровавый иней в его глазах. Накахара стоял чуть позади Акутагавы, наблюдая, и напряжение буквально волнами исходило от него, намекая, что игры и похвалы остались за порогом.       По виду Мори сложно было сказать, что он думает по поводу навыков Акутагавы и приобретённых им знаний. Оглянуться в сторону Накахары парень тоже не решался, боясь отвести взгляд. А Накахара упоминал, что босс каждый день занимался с ним лично. Страшно было представить.       — Замечательно! — заявил Мори, хлопнув в ладони, когда решил, что с Акутагавы хватит жестового допроса. — Ты провёл прекрасную работу, Чуя-кун, думаю, скоро вы возьметесь за серьёзные дела. Думаю, ты порядком заскучал от простых миссий, пора поднимать ставки.       Акутагава испытал невероятное облегчение от того, как превратился в элемент интерьера, пока Мори разговаривал с Накахарой, кивая его ответам.       — Вы ещё раз подтвердили, что решение поставить вас работать вместе было исключительно верным. Думаю, если вы подыщете время для отладки совместных сражений, будет чудесно. Всё-таки теперь вы не две отдельные боевые единицы. У меня большие планы на этот счёт.       Акутагава и Накахара синхронно кивнули, после чего Мори жестом выслал их из своего кабинета, загадочно улыбаясь каким-то своим мыслям.       По ту сторону двери Накахара хлопнул Акутагаву по плечу (а рука у него была тяжёлая, и Акутагава скривился) и жестом сказал «поздравляю», направившись к выходу без промедления, пока Акутагава остался стоять на месте в попытках осознать случившееся. Ему казалось, что он тормозит и остаётся балластом, задерживая себя и Накахару, однако каким-то образом это оказалось именно тем, что желал видеть босс. Акутагава даже не пытался понять его стремления. Однако перспектива отправиться на более сложные задания радовала, ведь он чувствовал зуд нетерпения под кожей. Он был выдрессирован не для того, чтобы листать учебники, и сидение на одном месте порядком осточертело ему, пусть он не имел права возражать. Похоже, Накахара тоже заразился азартом, потому что в походке его была необычная лёгкость. Вечером на телефон Акутагавы пришло сообщение: «Через неделю сократим занятия до часа практики, а оставшиеся полчаса выделим под тренировку. Посмотрим, что творится с твоим рукопашным боем».       Накахара Чуя был сильнейшим бойцом в Портовой Мафии. Даже без своей способности он легко мог уложить на лопатки любого противника, без труда вступая в схватку против нескольких и завоёвывая преимущество. Дазай часто ссылался на него во время тренировок Акутагавы. «Разумеется, с ударом Чуи это не сравнится» стало девизом их времяпровождения. Акутагава не раз имел шанс наблюдать эту мощь со стороны, однако по счастливому стечению обстоятельств не испытывал на себе, поэтому оправдание ожиданий Накахары станет дальше большим испытанием, чем оправдание ожиданий босса, если слова Дазая несли в себе хоть долю правды.       Больше всего Акутагава недоумевал с того, насколько легко и непринуждённо Накахара адаптируется под новые условия, будто не ощущал дискомфорта и не имел вопросов. Он не напрягался вовсе, словно получал удовольствие от того, чем занимался, и для Акутагавы это было дико. Как можно взять и забыть о Двойном Чёрном, будто его никогда не существовало?       — Вы действительно так легко отпустили это? — сорвалось с языка однажды, и Акутагава понял, что Накахара его слушал, потому что карие глаза не скользили по строкам, а упёрлись в него взглядом. Приподнятые рыжие брови демонстрировали очевидный вопрос. — Уход Дазай-сана, смена рангов, вот, — он указал на учебники и доску, — это всё. Вас это устраивает?       Накахара пожал плечами. Я привык       Акутагава нахмурился.       — Вы пытались искать его? — спросил настороженно, подозревая, что уже знает ответ.       Накахара покачал головой и повернулся к доске, чтобы написать фразу, которую стёр сразу же, как только её прочитали.

Будто Дазая можно найти, если он этого не захочет

      Акутагава не мог понять этого. Он тратил те крупицы времени, что у него оставались, на поиск хоть какой-нибудь информации, пока Накахара просто взял и смирился, решив жить с этим.       — Но почему? Неужели Вы так просто отбросите его существование? — продолжил недоумевать он.

Это он отбросил моё существование, я плачу ему той же монетой. Забудь о нём

      — Как Вы можете говорить подобное? — Акутагава сам не заметил, как повысил голос. Выражение лица Накахары стало нечитаемым. — Дазай-сан незаменим для Портовой Мафии, без него нет Двойного Чёрного! Как Вы можете просто сделать вид, что всё так и должно быть? Будто без него не случился целый переворот во внутренних кругах, эхо которого не стихает до сих пор. А Вы разучиваете жесты и тратите время на просиживание со мной в пустом конференц-зале ежедневно. Это жалкая пародия на исполнение обязанностей по сравнению с тем, что мы делали раньше.       Челюсть Накахары напряглась, намекая, что Акутагава сболтнул лишнего, но на пике эмоционального порыва тот плевать хотел на это. Как и на опасное пламя, зажёгшееся в тёмных глазах. Никто не сказал Акутагаве и слова по поводу ухода Дазая с самого первого дня. Он просто был брошен на произвол судьбы, а потом привязан к Накахаре, вряд ли понимающему, что вообще должен с этим делать. То, чем они занимались, казалось пустой тратой времени, и Акутагаву переполняла фрустрация так долго, что в один момент он просто сорвался.       Накахара цыкнул и сжал маркер так, что тот едва не треснул. Повернувшись спиной к Акутагаве, он огромными иероглифами написал на одной из досок:

ВЕСЬ МИР НЕ ВРАЩАЕТСЯ ВОКРУГ ЧЁРТОВОГО ДАЗАЯ

      Не останавливаясь, он одним широким шагом в сторону перешёл ко второй.

Если тебе кажется, что мне нравится ходить без языка и общаться с подчинёнными только через письма и почту, то ты чертовски ошибаешься Если тебе кажется, что отрезание языка и восстановление были для меня курортом, то ты дважды чертовски ошибаешься Если тебе кажется, что я не рву задницу, чтобы вернуться к полноценной работе вопреки обстоятельствам, то ты трижды чертовски ошибаешься Если тебе кажется, что это так просто и легко, то ты четырежды чертовски ошибаешься

      Как только у него заканчивалось место, Накахара нетерпеливо стирал уже написанное небрежными движениями, оставляя чёрные разводы и поверх них продолжая изливать свой гнев.

То, что Дазай струсил и сбежал, — его собственный выбор, и я ему не нянька, чтобы бежать следом. Если он решил оставить Мафию, то я просто продолжу двигаться вперёд без него и настолько далеко, что ему и не снилось. Моя сила была половиной Двойного Чёрного, и я знаю, на что способен сам. А если ты собираешься ныть и скулить без этой машины для перевода бинтов, то милости прошу сказать боссу, что тебя не устраивают нынешние условия. Я уверен, что он найдёт тебе применение, которое не будет пустой тратой времени.

      Поставив жирную точку в самом конце, Накахара небрежно отбросил маркер и подошёл к открытому окну, без запинки став на раму и спрыгнув вниз, чтобы как можно скорее покинуть здание и проветриться. Акутагава остался сидеть на месте и созерцать результат своей вспышки, превратившей их шаткое перемирие, пародирующее партнёрство, в пепел. Бумаги Накахары так и остались на столе, как и все его личные вещи. Он по привычке схватил только шляпу перед своим стремительным уходом.       Тёмные глаза скользили по неровным строчкам, истерзавшим белизну доски. Обычно Накахара писал ровно и разборчиво даже без линий, однако в этот раз он настолько стремился выплеснуть накипевшее, что иероглифы его были небрежными и местами почти сливающимися между собой. Это было самое близкое к крику, что получил Акутагава от него с момента начала их совместной работы. В каждой черте было столько эмоций, сколько Акутагава не смог бы выжать из себя при желании. Перед ним было прямое доказательство того, сколько Накахара хранил в себе, не показывая другим то ли потому, что не хотел, то ли потому, что не мог. Вращаясь в разных кругах Портовой Мафии из-за своего неопределённого статуса, Акутагава обращал внимание на слухи о том, что после ухода Дазая Накахара замолчал и не удостаивал никого лишним взглядом. На какое-то время он отошёл от дел по неопределённым причинам, списанным на его личное расследование по приказу босса. Никто не знал правду, кроме тех, кому это нужно. Накахара старательно скрывал её, и босс со всеми остальными подыгрывали ему, чтобы один из исполнителей не выглядел немощным инвалидом, которого можно жалеть и недооценивать. Накахара был гордым человеком и не позволил бы относиться к себе никак иначе, кроме как с достоинством. Жалким всё это время был Акутагава.       Словно в трансе, он медленно собрал все вещи, захватив бумаги и пиджак Накахары, после чего стёр все надписи с доски, пока не убедился, что от них не останется и следа. Акутагава довольно быстро осознал свою неправоту, однако это всё ещё было слишком медленно, чтобы предотвратить случившийся конфликт. Он слишком погряз в мыслях о Дазае, чтобы подумать над тем, что Накахара тоже тратит время и усилия со своей стороны, когда мог заниматься чем угодно другим.       Как назло, именно в этот день сестра решила навестить его, будто чувствовала, что что-то случилось. Она обнаружила Акутагаву в кровати, смотрящим куда-то в пространство лишённым всякой мысли взглядом. Молча сев на край рядом с головой брата, Гин положила ладонь ему на волосы.       — Что случилось? — спросила она мягко.       Акутагава не шевелился, будто даже не дышал, так и умерев от собственного позора. Он не видел смысла отвечать на вопрос, на который сестра уже знала ответ.       — Это из-за Дазай-сана?       Услышав знакомое имя, парень моргнул.       — Я не понимаю, почему он ушёл, не сказав ни слова, — пробормотал он, едва шевеля губами.       — Никто не понимает. Только босс догадывается, что творится у него в голове. Вы поссорились из-за этого?       Были бы у него силы, Акутагава дёрнул бы головой, однако он остался неподвижным.       — Я обвинил его.       — Ты прекрасно знаешь, что Накахара-сан не виноват. Он пострадал так же, как и любой из нас, — спокойно отчитала его Гин.       Знала бы она, что Накахара-сан в итоге пострадал больше, чем любой из них.       Перед глазами стояли огромные иероглифы с резкими изгибами черт, искривлённых злостью писавшего.       — Я понимаю, просто мне…       — Больно, — закончила за него сестра. Акутагава закрыл глаза. — Дазай-сан был дороже тебе, чем любому из нас, и я понимаю, насколько тебе плохо. Но это не значит, что свою злость ты должен срывать на тех, кто этого не заслуживает. Накахара-сан мог переломать тебе ноги за дерзость на том самом месте, и тебе повезло, что он не такой человек.       Акутагава сомневался, что вообще понимает, каким Накахара был человеком. Даже пешки знали, что он может быть так же страшен, как Дазай, из-за чего Мори взял их обоих под своё крыло ближе к телу. Однако чем больше времени Акутагава проводил с ним, тем меньше понимал, что ему следует думать.       — Что я должен сделать? — спросил он, чувствуя тяжесть без ведущей руки. С Дазаем он всегда знал, куда ему стремиться и с каким упорством переступать собственные лимиты.       — Принести извинения. Лично. Или сообщить боссу, что вы не сработаетесь, — отрезала Гин.       Если он откажется, то только докажет свою слабость и неспособность к адаптации. Имеет ли он тогда право считать себя учеником Дазая, если без его указки не может справиться со столь простой задачей?       — Я сделаю это, — сказал Акутагава, и сестра всё поняла без малейшего уточнения насчёт того, о чём он говорил.       — Ты немного повзрослел. Пусть Дазай-сан научил тебя многому, он же и сдерживал твой потенциал своим виденьем. Разные перспективы открывают разные пути, — сказала она, погладив его по волосам. Акутагава не был с ней согласен, ведь чувствовал себя бесполезным и жалким. Однако он решил попытаться.       Когда Гин ушла, сказав, что встретится с ним позже, когда он освободится, Акутагава выудил свой второй телефон, смотря на единственный контакт. Их с Накахарой переписка состояла из его сообщений о назначенном времени и напоминаний подготовить какой-то материал. Смотря на последнее сообщение, Акутагава сделал глубокий вдох и напечатал: «Можно позвонить Вам?»       Сообщение было почти сразу прочитано, будто Накахара ждал его. Однако ответа не последовало. Едва потеряв надежду, Акутагава увидел всплывшее на экране облачко сообщения: «Ты в курсе, что я так себе говорю по телефону теперь?»       Это не было отказом, и Акутагава почувствовал эхо облегчения на задворках разума. Он думал, что Накахара отказался от него в ту же секунду, когда вышагнул в окно. Утвердившись в своих намерениях, Акутагава поспешил уточнить: «Я хочу, чтобы Вы выслушали меня. Неуважительно будет принести извинения простым сообщением».       Он буквально мог представить задумчивое лицо Накахары, когда тот смотрел на экран. Ожидая ответа, Акутагава чуть не выпрыгнул из кожи, когда телефон в его руках завибрировал от входящего звонка.       — Накахара-сан? — на одном дыхании спросил он, прижав аппарат к уху.       Тихое «мгм» было самым близким к голосу Накахары, что он слышал за целые месяцы. Он звучал до странного спокойно и расслабленно. Акутагава так погрузился в эти мысли, что к реальности вернулся от того, как Накахара прочистил горло, намекая, что ждёт его.       Чуя сейчас был слишком пьян, чтобы терпеть эмоциональные качели малолетнего покинутого идиота, тоскующего по другому идиоту. Он никогда не напивался, а в период восстановления вообще пришлось завязать с вином, однако выходка Акутагавы настолько вывела его из себя, расковыряв столько ран разом, что Чуя наплевал на глас разума и открыл одну из самых дорогих своих бутылок, решив утопить в ней гудящие мысли. Он не знал, сколько простоял у окон в гостиной, изучая переливы неба, пока неторопливо смаковал вино, теплом разливавшееся по всему телу. Из транса его вывел звук оповещения, и Чуя открыл его по привычке, пожалев, что сделал это, когда увидел, что сообщение пришло от Акутагавы. Вот от кого он не желал ничего слышать и видеть минимум до конца дня. Но Чуя никогда не отступал от трудностей, поэтому он ответил, про себя хмыкнув с того, что парень наверняка все мозги растерял, раз собрался поболтать по телефону с немым человеком. Однако он не отказал, заинтересованный в том, что собирается сказать эта маленькая тень Дазая. Поднеся бокал к губам и заполнив вином пустоту на месте языка, он ответил тихим «мгм», когда услышал приглушённый неуверенностью голос. Акутагава будто считал, что Чуя не ответит, словно какая-то истеричка. Да, он вспылил и написал всякого в порыве, но мозг всё ещё имелся в черепной коробке.       Потягивая вино дальше, он решил послушать, что же такого гениального захотел высказать ему Акутагава.       — Я хочу извиниться за то, какую сцену устроил во время сегодняшнего занятия, — неуверенно начал тот, и Чуя едва подавил смешок, поигрывая бокалом и не обращая внимания на окно. Это была та ещё сцена, даже маленькие дети на его памяти так не скандалили. — Мне стыдно за то, что я пренебрёг Вашими стараниями и Вашим терпением. Я поддался эмоциям, как не подобает мафиози, и не проанализировал ситуацию должным образом перед тем, как несправедливо обвинить вас. Если Вы решите отказаться от сотрудничества со мной, я пойму этот выбор. Однако я надеюсь, что Вы позволите мне реабилитироваться. Обещаю всецело подчиняться и вести себя должным образом.       Закончив свою спонтанную речь, Акутагава отдышался, чувствуя, как пересохло во рту. Он не сомневался в том, что его оправдания звучали жалко. И не удивился, когда Накахара сбросил звонок сразу же после того, как выслушал его. Чего он не ожидал, так это цепочки сообщений сразу после. Впервые слышу, чтобы ты так много говорил Ты умеешь потрепать нервы, стоит тебе открыть рот. Почему из своего обучения ты перенял именно это? Не стыдись того, что умеешь чувствовать. Научись понимать и правильно направлять эти эмоции, тогда не будешь устраивать сцены Я дам тебе второй шанс. Завтра наверстаем то, что не закончили сегодня Босс знает, что я прервал занятие, можешь не беспокоиться И захвати мои вещи и бумаги, если они с тобой. Как видишь, не один ты тупишь сегодня       Эти сообщения появлялись одно за другим, и от каждого глаза Акутагавы округлялись всё больше. Его губы задрожали от новой волны невыразимых эмоций. Он не заслуживал этого шанса, пусть и молил о нём. Почему Накахара так верил в него?       Он хотел сказать многое, но ограничился тем, что отправил короткое «спасибо». Акутагава не помнил, когда он ждал того, что может принести ему завтрашний день. Он думал, что не сможет банально посмотреть в глаза Накахаре после случившегося, однако тот поприветствовал его взмахом руки и приподнятым уголком губ без какой-либо враждебности. Пока Акутагава сидел над книгами, Накахара разобрался с незаконченной работой и устроил ему очередной пробег повышенной сложности, словно в назидание. Акутагава обрадовался этому больше, чем должен был. Это значило, что Накахара не потерял веру в него и действительно дал ему шанс.       Остановившись, Накахара показал «время размяться» и жестом велел следовать за ним. Акутагава безмолвно подчинился, чувствуя странную вибрацию под кожей. Он никогда не испытывал нетерпения перед тренировкой, поэтому не знал, что это такое и как называется. Накахара отвёл его в одно из зданий, отведённых под тренировки близкого боя. Они оставили свои пакеты с макулатурой, и Накахара скинул с себя пиджак, закатав рукава рубашки и расстегнув пару пуговиц, после чего плавно перешёл к лёгкой разминке, проверяя работоспособность тела. Акутагава наблюдал за ним, словно за пришельцем. Он впервые видел Накахару настолько воодушевлённым, и что-то внутри Акутагавы отзывалось на этот настрой, хотя рациональная сторона подсказывала, что им красиво вытрут пол.       Закончив, Накахара увеличил расстояние между ними и показал «нападай», ожидая, что Акутагава нанесёт первый удар. И он не заставил себя ждать, метнувшись навстречу с Расёмоном наперегонки. Он не стал сокращать дистанцию, прекрасно помня, что у Накахары было безоговорочное преимущество в ближнем бою, но держал её такой, чтобы тот не смог разогнаться достаточно. Дазай применял не самые человечные методы на своих тренировках, но именно это помогло Акутагаве развить такую скорость, чтобы Накахара был вынужден уйти в уклонение и парирование без времени на атаку. Зато когда он нашёл брешь, всё стало сложнее. Накахара мелькал вокруг, и Акутагава благодаря развитому чутью мог отражать его короткие атаки, вновь и вновь увеличивая дистанцию. От него не укрылось, что Накахара применял гравитацию только на себе, не усложняя задачу. И стиль ведения боя был недостаточно агрессивным для него. Он испытывал Акутагаву, смотрел, из какого тот теста. И Акутагава надеялся, что Накахаре нравится то, что он видит. Старания Дазая не прошли зря.       Темп продолжал нарастать, и Акутагаве пришлось свести передвижения к минимуму, чтобы не выдохнуться раньше времени и не превратиться в мешок для битья. А вот Накахара не собирался замедляться, вынуждая полностью положиться на Расёмон. В какой-то момент он начал улыбаться, а под конец и вовсе обнажил зубы, словно развлекался от души. Это тоже отличалось от того, с чем привык работать Акутагава. Дазай всегда выглядел недовольным и желающим находиться где подальше, а Накахара будто получал искреннее удовольствие от самого процесса. А ещё он не говорил, как бы логично это ни звучало. Если Акутагава допускал оплошность, это обозначалось прицельным ударом, однако Накахара не останавливался для комментария, а продолжал наступать снова и снова. Это было практично, если думать о том, что враг обычно не будет комментировать твой стиль боя, когда на кону стоит жизнь. Акутагаве даже нравилась эта реалистичность, заставляющая его адаптироваться на ходу, чтобы не получить удар по одному и тому же месту дважды.       Когда Накахара решил, что с него достаточно, Акутагава дышал со слышным хрипом, перестаравшись, чтобы произвести хорошее впечатление. Его щёки покраснели от перенапряжения, а пот катился по вискам, пропитав волосы. Накахара выглядел потрёпанным, но исключительно собственными манёврами, так как в процессе не получил ни одного удара. И в таком виде — со сбившимся дыханием и лёгким румянцем — он выглядел донельзя человечно, сбросив половину масок. Подхватив шляпу, он обдувался ею, а уголки его губ всё ещё были приподняты, будто он не мог угомониться. Вот кто расцветал в схватке на поле боя. Удивительно, что Мори вывалил на него столько бумажной работы.       Запустив руку в прихваченный им пакет, Накахара кинул что-то в направлении Акутагавы, и Расёмон ловко поймал объект в воздухе. Это была простая бутылка воды. Пока Акутагава изучал её, словно в ней мог быть спрятан подвох, Накахара достал такую же и сделал большой глоток, довольно выдохнув. Глянув на замершего Акутагаву, он приподнял брови в ожидании. Парень последовал немому приказу, молча удивляясь тому, что Накахара решил позаботиться о нём после явно не самого блистательного спарринга. Сам Акутагава не гордился тем, как провёл этот бой. Остались бы у него силы, он бы попросил реванш, однако не стал позориться ещё больше.       Сделав несколько небольших глотков, чтобы не закашляться (оказалось, ему действительно нужна была вода, и дышать сразу стало проще), он увидел, что Накахара поднял их пакеты и неторопливо подошёл, протянув один Акутагаве, после чего перекинул ручки своего и пиджак через локоть, чтобы было проще двигать руками. Неплохо поработал Позже напишу детали Долго рассказывать мне лень хочу в душ       Акутагава кивнул, не зная, что ещё сказать на это. Удовлетворённый его ответом, Накахара развернулся и однажды увиденной лёгкой походкой направился к выходу. Акутагава поспешил за ним, словно на верёвочке. Сердце всё ещё колотилось так, что отдавало в горло, однако он не мог назвать день, когда в последний раз ощущал себя настолько удовлетворённым.       Это стало новой рутиной на следующие месяцы: они практиковались в общении жестами, занимались взаимным избиением (порой превышая получасовой лимит в целые разы, когда забывали о течении времени), и позже Накахара писал Акутагаве подробный отзыв из своих наблюдений. Как оказалось, он замечал не меньше, чем Дазай, и Акутагава был идиотом, раз не ожидал чего-то подобного, недооценив Накахару в очередной раз. А ещё ему пришлось привыкать к тому, как Накахара тренировал его, потому что его методы радикально отличались от привычных Акутагаве. Акутагава ещё ни разу не вышел с тренировки с поломанными костями или тяжёлым сотрясением, каждый раз отделываясь синяками и ушибами с лёгким головокружением. Накахара каждый раз проверял его самочувствие и всегда имел при себе воду на двоих и парочку батончиков. Акутагава не был фанатом сладостей, однако что только ни съешь для быстрого получения энергии. В своих отзывах Накахара всегда был сдержан (насколько позволял его нрав), перечисляя подмеченные им недостатки и всегда заканчивая похвалой за то, что у Акутагавы получилось лучше в этот раз. Это сбивало с толку так же, как вода и батончики. Акутагава не считал, что заслуживал подобного отношения, ведь за всё время он так и не смог прыгнуть выше головы. Он чувствовал, что Накахара сдерживает себя, позволяет изучать и искать подход. И в то же время почему-то Накахара не был разочарован. Со временем Акутагава просто смирился с тем, что он не такой, как Дазай.       Однажды перед назначенной встречей он взял с собой две бутылки воды и обошёл несколько магазинов, пока не нашёл те самые батончики, таким образом узнав, что Накахара был человеком привычки. Акутагава легко придал своему лицу привычное нейтральное выражение лица, ничем не выдавая своей коварной задумки. Они отработали урок (теперь больше состоящий из бесед, потому что Акутагава готовился заранее), наконец ставший двусторонним настолько, что Накахара брал с собой бумажную работу лишь на всякий случай. И сразу после направились по привычному маршруту, пока внутренности Акутагавы скручивало от волнения. Он не знал, будет ли приветствоваться такая инициатива, но Накахара потратил на него слишком много усилий, чтобы не ответить хоть чем-то.       Когда Накахара направился к спортивной сумке (которую всегда носил с собой с каких-то пор специально для их встреч), Акутагава коротко окликнул его и бросил бутылку, не удивившись, когда Накахара со своими рефлексами легко поймал её, уставившись так, будто то была замаскированная бомба. Не дав ему опомниться, Акутагава потряс батончиком в воздухе, и шелест обёртки привлёк внимание Накахары снова. Его глаза были похожи на копейки, и настолько удивлённого выражения лица Акутагава ещё не видел.       — Подумал хотя бы раз не быть балластом, — неловко оправдался Акутагава.       Он не был готов к тому, как губы Накахары растянутся в улыбке, а плечи затрясутся от плохо сдерживаемого смеха. Смахнув воображаемую слезинку с уголка глаза, он поднял взгляд на Акутагаву снова, и тепло карих глаз ударило, словно кулак, отчего Акутагава ощутил головокружение сродни тому, когда он пропускал хороший удар в челюсть.       Из своего транса он вышел, когда Чуя оказался совсем близко и осторожно вытащил батончик у него из пальцев, на мгновение обдав жаром тела. Перехватив угощение, показал короткое «спасибо», на что Акутагава запоздало кивнул, завороженный лёгкой походкой, с которой Накахара ушёл к своей сумке. Он будто совершенно не вымотался или обрёл второе дыхание, пока Акутагава чувствовал себя так, словно его грузовик переехал. В следующий раз предупреждай если решишь устроить сюрприз Спасибо Я удивлён       Лицо Акутагавы стало горячее настолько, что он сам ощутил это.       — Хорошо. Рад, что Вам понравилось, — выдавил из себя он, каким-то чудом заслужив ещё одну улыбку. Накахара был щедр на них так же, как и на оскалы. Когда Накахара направился к выходу, Акутагава поравнялся с ним, чувствуя, насколько легче было дышать без ошейника, ключ от которого постоянно был у него в руках.       После этого что-то переменилось, но Акутагава решительно не мог уловить эту микроскопическую деталь. Он просто чувствовал и не мог описать. Накахара стал выглядеть расслабленнее в его присутствии, и язык его тела стал более открытым. В контрасте с этим Акутагава осознал то, насколько же иную версию видели практически все в Портовой Мафии. Для них Накахара Чуя был демоном во плоти, способным без единого слова выбить из тебя весь дух. Акутагава наблюдал, как Накахара вёл себя в присутствии посторонних: он задирал подбородок, чтобы казаться выше, смотрел чётко перед собой, будто там видел цель, держал лопатки сведёнными, отчего накрытые пальто плечи казались шире. Это была вторая половина Двойного Чёрного. И когда-то Акутагава готов был поверить, что это то, кем является Накахара Чуя на самом деле. Теперь же он видел, насколько отличаются его рабочее и нерабочее состояния. Это было занимательно, и Акутагава впервые так близко присмотрелся к другому человеку без каких-либо намерений.       Их начали отправлять на сложные многоступенчатые задания, порой затягивающиеся на дни или даже недели. Акутагава привык к роли рупора, пока Накахара запугивал всех молчаливым ледяным взглядом из-под полей шляпы, отслеживая детали. Когда Мори направил их на задание по урегулированию соблюдения условий договоров (проще говоря: приструнить зазнавшихся партнёров), Акутагава вёл переговоры, а Накахара обращался к нему жестами, заставляя всех напрягаться и отвлекать своё внимание на эту мелочь. Это играло на руку, потому что Накахара мог привлечь к себе всеобщее внимание и тем самым развязать руки Акутагаве. Его молчание никогда не было проблемой, ведь они продумывали план заранее. И тут Акутагаву тоже ждал сюрприз. Накахара интересовался его мнением.       Обычно Акутагава либо выполнял приказы собственными методами, либо действовал по чьему-то плану. Но Накахара заставил его учиться работать сообща. А ещё показал, как забавно спорить с человеком, которого можно проигнорировать просто закрыв глаза. Правда, Акутагава ни разу не сделал этого, так как ему нравилось ходить без поломанных костей. Да и то, как даже жесты Накахара умудрялся превращать в крик, выглядело интересно. Если поначалу Акутагава думал, что с языком Накахара потерял часть своего шарма, то теперь убедился, что это не так. Упорства этому человеку было не занимать.       Мори был доволен тем, что результаты совместной работы подающих надежды подчинённых в какой-то момент начали улучшаться в геометрической прогрессии. Стоило потерпеть долгий старт и парочку склок, чтобы на выходе получить новый узнаваемый дуэт Портовой Мафии. Чуя был лоялен до мозга костей, а Акутагава всегда следовал за поводком, и таким образом брешь, оставленная Дазаем, закрылась и зацементировалась, а Мори вышел в плюс, избавившись от хаотичного фактора. Однако о Дазае он не забывал, всегда держа ухо востро на случай неожиданного удара. Такие люди не растворяются в ночи просто так и навсегда. Рано или поздно Дазай покажет себя снова, и Мори это знал. Поэтому он и бросил все силы на то, чтобы привязать Чую и Акутагаву друг к другу как можно крепче. Если вначале на Акутагаву можно было повлиять без труда, то теперь он трижды подумает и взвесит своё решение, и оно наверняка склонится в сторону ласковой руки, а не железного кулака. Теперь он не являлся слабым звеном, и это поможет Портовой Мафии достигнуть новых высот в будущем.       Незаметно Йокогаму накрыла зима, и Акутагава удивился тому, что прошло столько времени с тех пор, как Дазай покинул Мафию, а его собственная жизнь перевернулась с ног на голову с полноценным появлением в ней Накахары Чуи. И в какой-то из этих месяцев Акутагава перестал вспоминать Дазая каждый день. С получением высококлассных миссий он стал гораздо меньше времени проводить в поиске информации, а позже и вовсе забросил это дело, осознав, что за такое время можно было подчистить все хвосты, если таковые были вовсе. Как удачно когда-то сказал Накахара, весь мир не вращался вокруг одного человека. Если он решил оставить их позади, придётся научиться делать то же самое.       Поглощённый работой и надобностью искать свободные часы для тренировок или совместного изучения языка жестов с тех пор, как он сумел нагнать Накахару, и тот присоединился к нему на поприще вечного обучения, он совсем забыл о наступлении холодов. Акутагава честно не знал, откуда Накахара брал весь этот материал, но он явно горел темой не только из рабочего интереса. Это было по-своему заразительно. И Акутагава так старался вписать в собственный график как можно больше всего, что по привычке проигнорировал сбой в своём самочувствии, решив, что это обычное переутомление, которое пройдёт, когда он отоспится. Лёгкий тремор в теле и общая усталость как раз соответствовали описанию. Каково же было его удивление, когда прямо посреди просмотра видео Акутагава ощутил, как кровь начала стекать по подбородку, а голова закружилась. Он едва успел понять, что происходит, как потерял сознание, даже не услышав обеспокоенный возглас со стороны Накахары.       Чуя совершенно не был готов к тому, что пацан решит умереть в чудесный морозный день прямо посреди их занятия. Он занимался бумажной работой, оставив Акутагаве свой ноутбук и периодически отвлекаясь на его кашель. Стоило заподозрить неладное, когда тот встал на пороге, выглядя хуже обычного. Акутагава был похож на труп, над которым надругались путём воскрешения. Однако для него было не в новинку выглядеть так после ночной работы, вот Чуя и проигнорировал тревожные звоночки, что аукнулось ему, когда парень залил кровью стол и собственную рубашку, явно сам будучи шокирован подобным разворотом событий, и отрубился. Чуя едва успел перескочить через стол и подхватить бесчувственное бренное тело, мысленно перебрав все ругательства на свете и тихо шипя сквозь зубы. Коснувшись лба Акутагавы тыльной стороной запястья, выглядывавшей из-под рукава рубашки, он не удивился, обнаружив, что у того лихорадка. И румянец начал проступать на щеках и лбу, будто до этого коварно прятался, не выдавая себя.       Поняв, что плохо дело, Чуя уложил Акутагаву на стулья и быстро собрал их вещи, после чего закинул сумки на одно плечо, а парня на другое, не став рисковать с применением гравитации, чтобы не усугубить ситуацию. В больничное крыло направился коротким путём — через окно. По прибытии Чуя не услышал для себя ничего нового, когда ему рассказали про запущенную простуду, наложившуюся на переутомление и недосып. Тело Акутагавы несло себя до последнего, после чего отказалось терпеть такое надругательство и просто выключилось, возмещая отдых. Наблюдая за тем, как с лица Акутагавы стирают засохшую кровь аккуратными движениями, Чуя подумал о том, что лучше потеря сознания, чем смерть на рабочем месте прямо за компьютером. Он не мог не почувствовать лёгкий укол вины, потому что в случившемся был и его собственный просчёт. Зря он поверил Акутагаве, когда тот заверил, что способен работать в обычном темпе и позволял тренировать себя в любую погоду и в любой температуре. Стоило присмотреться, и Чуя бы заметил подвох вовремя, однако этого не случилось. В итоге он решил взять ответственность на себя, раз его напарник загремел в больницу по его же вине.       Просыпался Акутагава долго и с трудом, едва подавляя вставший поперёк горла кашель, неприятно царапавший. Открыв глаза, он ощутил себя так, будто его варят на медленном огне уже не первый час, явно не собираясь останавливаться. Следом пришло осознание того, что он лежит, а не сидит на стуле, а потолок над головой явно не принадлежит конференц-залу, не будучи стерильно белым. Это заставило Акутагаву разогнать туман в собственной голове (безуспешно) и принять сидячее положение, обнаружив сразу несколько вещей: он был в чьей-то кровати, раздет до рубашки и штанов и едва владел своими конечностями.       Будто по призыву, в комнате оказался Накахара, и Акутагава испытал облегчение, увидев знакомое лицо, потому что в таком состоянии он вряд ли справился бы с даже самым слабым врагом. Накахара это хорошо, значит, его прикроют.       Быстро преодолев расстояние от порога до кровати, Накахара положил ладонь на лоб Акутагавы, поразив того новым открытием: он был без перчаток. Однако эта мысль потерялась на фоне того, насколько блаженно ощущалась прохладная кожа. Судя по нахмуренным рыжим бровям и поджатым губам, Накахара был обеспокоен. Он выглядел не так, как при их встрече, будучи одетым в свободную бордовую рубашку и штаны простого кроя. Умственных способностей Акутагавы хватило только на то, чтобы заметить, что выглядит это уютно, а Накахара тем временем изобразил невероятно быструю и невероятно непонятную серию жестов явно не самого ласкового содержания.       — Прошу прощения, я не понял, — пробормотал Акутагава, едва владея языком. Он будто был пьян, что дикость, ведь он не пил.       Накахара закатил глаза и отошёл к высокой прикроватной тумбочке, достав оттуда тетрадь и ручку, быстро что-то записав, чтобы показать Акутагаве.

Идиот, придурок, бестолочь, засранец, нарушитель порядка и покоя, чуть не довёл меня до сердечного приступа. Всё в этом порядке.

      Протолкнув смысл прочитанного через туман в голове, Акутагава хмыкнул под нос и поднял глаза.       — Мы у Вас дома?       Накахара кивнул, после чего ткнул пальцем в изголовье кровати, на котором висело пальто на расстоянии вытянутой руки.       — Я могу использовать рубашку как оружие, — сообщил ему Акутагава. Я знаю Подумал ты будешь волноваться Ты же обожаешь это пальто       Акутагава поджал губы, думая о том, что Накахара поступает несправедливо, пользуясь его слабостью, чтобы вот так исподтишка атаковать добротой. Абсолютно подлый человек.       — Сейчас, головокружение пройдёт, и я не буду Вас беспокоить, — пробормотал Акутагава, не осознавая, что вцепился в чужое покрывало так, будто от этого зависела его жизнь.       Накахара закатил глаза снова и принялся писать что-то в тетрадке, не став тратить время на жесты.

Никуда ты не пойдёшь. Я уже сообщил боссу, что взял тебя на попечение. И написал Гин, чтобы она не думала, что я выбросил твою тушку где-то за углом. Ты останешься до тех пор, пока твоё лицо не перестанет напоминать светофор. Никаких возражений, это приказ.

      — Это злоупотребление рабочим положением, — возразил Акутагава, отчего уголок рта Накахары приподнялся, словно он пытался сдержать улыбку, после чего вернулся к письму.

А где ты увидел честного человека? Я ещё и способностью злоупотреблю, придавив твои кости к кровати, если ты будешь сопротивляться.

      Любой, знакомый с этим человеком дольше пяти минут, сразу бы понял, что обещание будет исполнено, и Акутагава не сомневался в этом. И всё же он не мог избавиться от чувства дискомфорта, не зная, ассоциировать его со своим состоянием или местоположением. Однако он попробовал зайти с другой стороны.       — Вы не обязаны заботиться обо мне. Я справляюсь сам, — настоял уверенно, держась исключительно на собственном упрямстве. В глазах Накахары отразилось то, как он относится к этому упрямству, и Акутагава ответил раньше, чем тот успел начать писать, заставив замереть над тетрадью: — Я бродяга, оставшийся без хозяина. Я должен заботиться о себе.       Услышав это, Накахара медленно вдохнул и шумно выдохнул через нос, после чего принялся писать в уже более агрессивной манере, знакомой Акутагаве по не самым хорошим воспоминаниям. Похоже, он снова сказал что-то, что не должен был. Именно поэтому он хотел убраться отсюда как можно раньше и отсиживаться до тех пор, пока голова не станет ясной снова. И всё же он не смел двинуться с места, зная, что Накахара не глядя остановит его — он предварительно коснулся покрывала и самого Акутагавы, сделав их целями своей способности. В итоге оставалось только смотреть на подчёркнутый напряжением и внутренним негодованием профиль Накахары, пока тот не закончил, практически ударив Акутагаву тетрадью в грудь, после чего вышел из комнаты, всё ещё напряжённый. Возможно, решил проветриться, потому что лежачих не бьют, а кулаки чешутся.       Акутагава взялся за упавшую на колени тетрадку, раскрыв её на нужной странице, на которой выплясывали слегка смазанные раздражением писавшего иероглифы, почти звучавшие, как голос.

Во-первых, ты не бродяга, а вполне себе реальный человек, и у тебя нет хозяина, пусть есть босс. И ты мой чёртов напарник, поэтому, чёрт подери, я буду заботиться о тебе, чтобы убедиться, что ты будешь в наилучшем состоянии при исполнении, а не вновь устроишь мне кровавый фонтан с отключением света. Я не хочу обзавестись сединой к двадцати годам, и ты не облегчаешь мне работу. Я мог бы написать ещё много «ласковых», но знаю, что они не пробьют твою черепную коробку, особенно когда сейчас в ней всё кипит и варится. В моём доме мои правила. Поэтому будь добр: заткнись и пойди умойся. Ванная в этой же комнате за другой дверью против той, из которой я вышел. Если решишь принять душ, я оставил всё необходимое. Только не разбей голову, мне не хочется оттирать кафель.

      Только Накахара Чуя мог звучать грубо и заботливо одновременно. Почему-то Акутагава фыркнул и отложил тетрадь обратно на тумбочку. Подумав пару секунд, взял ручку и оставил страницу открытой перед тем, как поднялся на ватные ноги, придерживаясь за стену. От смены положения легче не стало, но постепенно в голове прояснялось, и он без труда нашёл нужную дверь, не став закрывать её на замок. Накахара догадается, что он решил воспользоваться предложением, когда увидит пустующую кровать.       Для Акутагавы оставили невероятное количество продуктов по уходу за собой, и он озадаченно переводил глаза с бутылочек на баночки, пока среди всего этого добра не откопал мыло и шампунь с ненавязчивым свежим запахом, не заставлявшим глаза слезиться. Рядом со стопкой полотенец лежала стопка одежды, и Акутагава с интересом взглянул на неё. При всём уважении, он и не подозревал, что Накахара найдёт что-то по размеру. А он явно не стал вламываться в общежитие за личными вещами своего подопечного, хотя с него сталось бы.       Душ был коротким, и больше всего времени ушло на подбор температуры, не раздражавшей кожу. Акутагаву знобило, и даже прикосновение капель вызывало почти физическую тошноту, поэтому он не стал задерживаться и не набрал ванную. Наспех вытерев волосы, он вернулся взглядом к стопке одежды. Была не была.       Огромных размеров футболка села без труда, и худощавый Акутагава практически утонул в ней, оценив это чувство. Штаны оказались великоваты в ширине и коротковаты по длине. Носки Акутагава проигнорировал, отдав предпочтение тапочкам, мягким настолько, что он сомневался в их принадлежности Накахаре. Убедившись, что убрал за собой, он покинул ванную.       Словно по зову сердца, Накахара оказался в комнате (похоже, это была спальня, раз уж тут стояла кровать), поставив на низкий столик поднос с запечатанной бутылкой воды и блистерами таблеток. Увидев Акутагаву, растерянной ланью застывшего на пороге, Накахара смерил его беглым взглядом, задержавшись на открытых лодыжках, после чего фыркнул каким-то своим мыслям. Подвинув Акутагаву, он скользнул в ванную и вынырнул оттуда с сухим полотенцем, жестом велев сесть на кровать. Акутагава по привычке подчинился, после чего ему на голову накинули полотенце, принявшись тщательно протирать мокрые волосы, пока он был вынужден беспомощно смотреть на бордовую рубашку на животе, то и дело двигавшуюся в такт рукам. Он впал в транс настолько, что не сразу понял, когда ощущение чужих рук на голове пропало, а рубашка отдалилась. С таким отношением к себе неудивительно что ты свалился — Накахара был ласков, как всегда.       Не дожидаясь ответа, он унёс полотенце и вернулся, повелительно ткнув пальцем в поднос. Акутагава поднялся на ноги уже грациознее, чем при первой попытке, и Накахара подозвал его простым движением пальца, после чего атаковал исподтишка, положив открытую ладонь на лоб и недовольно хмыкнув. Похоже, лучше не стало, хотя Акутагава уже не ощущал себя так, будто его покидало по тренировочной площадке. Он даже мог уйти на своих двоих, но помнил указания и перевёл взгляд на таблетки.       — Меня стошнит, — сказал честно, почувствовав спазм при одной мысли о том, что ему придётся что-то положить в рот и — ещё хуже — глотнуть.       Он ожидал, что Накахара засунет в него лекарства силой, но карие глаза смягчились в задумчивости, а кончики пальцев легли на подбородок. Только тогда Акутагава обратил внимание на непорочность светлой кожи от кончиков пальцев до запястий, скрытых рукавами. Нарушалось это только голубоватыми венами, скользящими через пространство тыльной стороны ладони.       Очнулся от своих мыслей парень после щелчка пальцев прямо перед своим носом. Убедившись, что привлёк его внимание, Накахара жестом велел следовать за собой и покинул комнату. Следуя за ним по пятам, Акутагава вышел в знакомую гостиную, переходящую в столовую, за которой следовал кухонный островок. Он помнил, как месяцы назад в этом месте ему предложили чай, когда их с Накахарой назначили партнёрами. Столько всего изменилось с тех пор, и Акутагава почувствовал это только после того, как оказался тут снова. Он будто был другим человеком, в неподходящей по всем параметрам одежде и с расфокусированным взглядом. Так он больше вписывался, чем в своём обычном состоянии, заставляющем его всегда быть настороже.       Накахара включил чайник, наполнив пространство шипением, после чего повернулся к Акутагаве, смирно наблюдавшему издалека — только по струнке не стоял, едва пошатываясь. Сядь смотреть больно       После этого он подошёл к стоявшей на плите кастрюле, перемешав её содержимое, следом за этим извлёк из шкафчика пиалу. Акутагава догадался, что его собираются поить супом.       — Меня стошнит, — с ноткой паники сказал он, чувствуя дискомфорт в горле от одного запаха. Акутагава никогда не ел в период болезней, засовывая в себя что-то только по настоянию сестры, порой подразумевавшему физическое насилие.       Накахара поставил пиалу перед ним. Это практически вода чтобы запустить твой желудок Попробуй и тогда узнаем Если не получится не будем       Оставив подопечного играть в гляделки с супом, пока не проиграет, Чуя отошёл делать чай. Оглянувшись, он увидел, что Акутагава пригубил пиалу, рискнув попробовать бульон, и задумчиво опустил её, прислушиваясь к себе, будто готовился в любой момент сорваться с места в поисках туалета. Однако катастрофы не случилось, и следующий глоток он сделал уже увереннее. Увидев это, Чуя улыбнулся самому себе и повернулся обратно к шкафчикам в поисках чая, который приглянулся Акутагаве в прошлый раз. Между ними была всего пара лет разницы, но это ощущалось как забота о больном ребёнке. Правда, Акутагава вёл себя куда послушнее, чем настоящие дети и некая машина для переработки бинтов на его памяти, и Чуе даже не пришлось применять силу, поэтому он не напрягался вовсе.       — Вы сами приготовили? — разорвал пелену тишины Акутагава. Его голос хорошо вплетался в пространство, когда не был искажён напряжением или ненавистью.       Чуя кивнул, зная, что парень наверняка смотрит ему в затылок. Он практически не сводил с Чуи глаз во время общения, привыкнув к этому. Из-за односторонней тишины Акутагава научился больше видеть, замечая то, о чём порой не говорили слова. Это помогало ему и в работе, став приятным бонусом. Когда оказываюсь дома готовлю — показал Чуя свободной рукой, не поворачиваясь.       — Не думал о Вас с такой стороны, — задумчиво пробормотал Акутагава, и Чуя воспринял это как комплимент. Он считал себя человеком скрытых талантов. Многие не думают обо мне с такой стороны       Взяв чашки, он поставил одну из них перед Акутагавой, увидев, что тот продрался через половину пиалы — уже лучше, чем ничего.       — До этого я думал, что Ваш ругательный запас сократится, но сегодня Вы разрушили и этот миф. Недооценил.       Договорив, Акутагава поднял взгляд на Накахару, заметив, как тот замер, смотря на него, словно на пришельца. Он медленно моргнул, после чего губы его растянулись вопреки желанию, плечи дрогнули, и Накахара прыснул, следом рассмеявшись в голос. Акутагава заметил, как выделился его кадык, когда старший запрокинул голову, беззастенчиво раскрыв рот и смеясь всем телом. Звук был непривычный, но чистый и искренний, отчего у Акутагавы мурашки пробежались по коже, а в животе появилось какое-то чувство, не являвшееся тошнотой, пусть и отдалённо похожее.       Опомнившись, Накахара прикрыл рот ладонью, однако в карих глазах искрилось веселье, отчего они не выглядели такими бездонными. Акутагава всегда думал о том, каким образом Накахара сохранил такой живой взгляд после всего, через что ему довелось пройти. Он показал какой-то жест, однако Акутагава не понял его.       — Это что-то из того длинного списка? — спросил он, подразумевая ругательства.       Накахара фыркнул и показал ему средний палец, после чего сел по другую сторону стола, притянув чашку к улыбающимся губам.       — Так бы сразу и сказали, — пробормотал Акутагава, и Накахара прыснул прямо в чашку, чуть не расплескав её содержимое по столу, после чего бессильно откинулся на спинку стула и уставился в потолок, восстанавливая дыхание. Не опуская головы, он принялся двигать руками. Какого хрена ты начал хорошо шутить именно сейчас Ты невыносим Я жалею о том что ввязался в это       — Ещё не поздно выпнуть меня на улицу, мне уже лучше, — попытался воспользоваться ситуацией Акутагава. Вместо ответа Накахара повторил свой многозначительный жест, закрыв тему. Он сидел над Акутагавой до тех пор, пока пиала с супом не опустела (без тошноты, что было удивительно), после чего они повторили дубль с таблетками.       Вскоре запас сил Акутагавы исчерпался, и он начал откровенно засыпать. Заметив это, Накахара сменил бельё на кровати и отнёс его в стирку вместе с одеждой Акутагавы, сообщив, что будет неподалёку, если понадобится.       Акутагава лежал, стараясь игнорировать неприятное жжение под веками, означавшее, что температура ещё даже не начала спадать. Вскоре он впал в поверхностную дрёму, перешедшую в беспокойный сон, сквозь который Акутагава всё ещё ощущал мерзость липнущей к телу одежды. В какой-то момент он сбросил с себя покрывало, и его начало знобить снова. А потом тело вновь обволокло теплом, ещё не успевшим превратиться в раздражающий жар, и всё внимание Акутагавы сосредоточилось на ощущении чего-то холодного, коснувшегося лба, и он расслабился. Следом за этим добавилось ощущение пальцев, зарывшихся в волосы. Он думал, что это ему снится из-за того, что мозг таки осознал недостаток заботы и стремился восполнить его сам. Акутагава неосознанно подался навстречу этому ощущению, свернувшись вокруг него и упёршись лбом во что-то твёрдое. Ласковая рука продолжала перебирать его волосы, и если бы Акутагава видел подобные сны каждую ночь, то он не пропускал бы эти самые ночи, работая до тех пор, пока не отключался без шанса на какие-либо сновидения в принципе.       Изначально Чуя заглянул в комнату для того, чтобы убедиться, что Акутагава действительно уснул, а не додумался сбежать через окно или вычудить ещё что-то. Сунув голову в дверной проём, парень вслушался в тишину, смешанную с довольно шумным дыханием. Последнее насторожило его, и он приблизился. Акутагава сбросил с себя покрывало, и его тело дрожало от холода, что не способствовало выздоровлению. Накрыв его, Чуя задержался, рассматривая измученное лицо, во сне казавшееся ещё бледнее. Ресницы не прятали синяки под глазами, и каким-то образом Акутагава выглядел напряжённым даже во сне, что было неудивительно в его состоянии. Удивительно, что его таки не вырвало с учётом того, каким зелёным он выглядел за столом.       Присев на край кровати, Чуя коснулся разгорячённого лба, проверяя температуру и нахмурившись, когда не ощутил кардинальных изменений, хотя делал всё по инструкции Мори. Он почувствовал, как Акутагава выдохнул и внезапно расслабился. Чуя не мог похвастаться низкой температурой тела по определённым причинам, но наверняка он казался Акутагаве просто ледяным, когда у него внутри всё кипело. Чуя подумал и неторопливо запустил пальцы в пропитанные потом волосы. Обычно он избегал подобных неприятных ощущений, стремясь отмыться при первой же возможности, но в этот раз полностью проигнорировал лёгкий дискомфорт, принявшись поглаживать и массировать скальп. Дыхание Акутагавы стало ровнее, и в какой-то момент он зашевелился, испугав Чую тем, что мог проснуться. Однако он просто свернулся в комок, подтянув к себе ноги и упёршись лбом в бедро Чуи в поиске ласки сквозь сон. Было в этом что-то печальное и противоречивое. Акутагава так старался казаться отчуждённым, добровольно лишая себя всего человеческого, что действительно легко порой было забыть о том, что его сердце билось и болело точно так же, как у любого другого человека.       Не прекращая двигать рукой, Чуя просидел на одном месте ещё десяток минут, если не больше. В один момент он увидел, как уголок глаза Акутагавы заблестел, и по переносице скользнула одинокая слеза, отчего сердце Чуи сжалось. Разумеется, он чувствовал свою ответственность за Акутагаву, понимая, что тот был потерян и нуждался в направляющей руке. Однако Акутагава так успешно убедил себя и остальных в том, что методы Дазая работали на нём лучше всего, что его реальное одиночество обухом ударило по голове.       Перед уходом Чуя выключил лампу на тумбочке, и взгляд его задержался на тетради, оставленной открытой. Точнее — на иероглифах, контрастировавших с его собственным почерком и написанных слегка дальше от предыдущих записей.

Спасибо.

      Чуя поджал губы. Рассказывал про надобность двигаться вперёд, а сам до сих пор ловил себя на том, что видит в Акутагаве тень, оставленную Дазаем. Теперь Чуя прочувствовал, насколько они изменились. Год назад никто из них не оказался бы на этом самом месте. Он бы бросил Акутагаву где-то в больнице и ушёл по делам, а не хлопотал бы над супом, отвлекаясь на раздачу указаний через сообщения.       Оказавшись в мире, лишённом его собственного голоса, Чуя был вынужден научиться слушать и слышать чужие. И благодаря этому он знал, кем на самом деле является Чёрный Зверь Портовой Мафии за острым взглядом чёрных глаз и чернотой своей способности. Это заставляло его задаваться вопросом о том, кем он являлся всё это время. Впервые за долгое время Чуя включил телевизор и растянулся на диване, смотря в потолок, пока белый шум заглушал его мысли.