Рифы и мачты

      Цинсюань всё ещё не могла оторвать остекленевшего взгляда от брата, когда раздались несколько выстрелов. На лицо брызнуло что-то тёплое, а сверху раздалось сдавленное шипение.       — Вы чего тут устроили, — Хуа Чен был мрачнее тучи, перезаряжая револьвер, — какого дьявола я должен после вас палубу отчищать? Спускайся, тупая рыбина, пока реи не переломал, иначе я тебя на обломок насажу.       Се Лянь позади придерживал его под локоть, немного успокаивая, но он всё ещё был дико зол. Черт с ним, с кораблём, но он в жизни не видел гэгэ таким грустным и... испуганным? Он бы никогда не хотел увидеть этого снова. Если для этого придётся пристрелить своего старпома, он это сделает, пусть они и прошли вместе с десяток лет. Хэ Сюань всё равно иногда бесил его до кровавой пелены перед глазами.       Тот, играя желваками и невнятно по-русалочьи шипя, сполз с мачты — уже человеком, оправляя чёрные полы одежды. С наслаждением наступил на грудь Ши Уду и поднял его голову за длинные волосы — лицо волочились по полу.       — Он был мне сильно должен.       — Да мне насрать, — выплюнул Хуа Чен. У него еще не было проблем с памятью. Без своего кителя, который теперь висел на Се Ляне, он выглядел не таким собранным и строгим, но всё равно угрожающим. Впрочем, постепенно он остывал. — Чего тебе ещё надо?       Хэ Сюань промолчал, глядя в упор на Цинсюань. Ту передёрнуло, хотя смотрела она всё ещё на брата, и она молча примерилась к собственному хвосту, к шикарным летящим плавникам — руки у неё тряслись так, словно она вот-вот упадёт в обморок. Хуа Чен молча подошёл к ней со спины и грубо пнул под локоть, заставляя выронить абордажную кошку.       — Подвинешься, — бросил он старпому, — гэгэ расстроится.       — Саньлан…       — Прости, гэгэ, — виновато вздохнул тот, оглядываясь на него, — но тебе стоит немного помолчать. Иди в каюту, а я разберусь со всем, хорошо?       Се Лянь поджал губы, глядя на него даже немного обиженно — и, будь Хуа Чен не таким злым и, на самом деле, испуганным чужим страхом, он бы немедля упал на колени, целуя чужие ноги и вымаливая прощение. Но он обязательно сделает это позже, а пока…       Се Лянь действительно ушёл в сторону каюты. Хуа Чен опустился рядом с Цинсюань на корточки, так, чтобы вместе с этим видеть и старпома. Впрочем, тот пока ничего не делал — просто стоял, ны вытянутой руке держа оторванную голову за волосы, и неразличимо ей что-то выговаривал.       — И что ты тут надумала? — грубо встряхнул он русалку за плечи, заставляя слезы потечь ещё сильнее. — Он убил твоего брата, а ты собираешься его слушаться? Даже я приложил руку к тому, чтобы ты жила, не говоря уже о Ши Уду. Хочешь пустить все старания и даже жертву этого психа на корм ракам? Совсем идиотка?       На этот раз Цинсюань все-таки разрыдалась — громко, некрасиво, с красным, перекошенным, словно смятая бумага, лицом. Она всё ещё была с хвостом, и от звука звенело в ушах. Хуа Чен поморщился.       — Эй! — позвал он, пытаясь её перекричать. — Стань человеком, тупица! Я сейчас оглохну!       Та, икнув, послушалась. И тут же попыталась отползти подальше.       А, ну да. Они же все-таки приучили её, что показываться перед людскими мужчинами голышом нездорово. Или дело не в этом?       — Успокойся, — ворча, встряхнул он её за плечи, нехотя притягивая к себе и похлопывая по мокрой голой спине. Взгляд при этом упёрся в Хэ Сюаня, и Хуа Чен ощерил на него зубы. Нечего тут устраивать! Вполне же можно было и по-тихому все сделать, но не-е-ет, нам надо было устроить цирк с кровавым антуражем. Тьфу! — Я тебе клянусь, если ты что-нибудь с собой сделаешь, я развею тело твоего брата по ветру так, что его душа никогда не пройдёт на круг возрождения, ясно?       На этом русалка разрыдалась ещё сильнее. Капитана начинало это раздражать.       — Эй, Чжун Цзы! — позвал он первого вспомнившегося из матросов, тут же слыша шаги по палубе позади. — Приберись тут. Тело в какой-нибудь ящик или бочку суньте, а то тут устроят продолжение цирка. Хэ Сюаня не пускать. Где Се Лянь?       — Я здесь, — раздалось совсем близко, и на плечи Хуа Чену опустился его китель, а рядом на палубу — уже одетый Се Лянь с лишним комплектом одежды в руках. — Можешь, пожалуйста, лучше разобраться с Хэ Сюанем, Саньлан? Я присмотрю за ней.       В глаза он ему старательно не смотрел, и Хуа Чену хотелось заскулить. Кто его за язык тянул! Это было невозможно. Неужели он и правда разрушил всё одной фразой.       — Да, гэгэ, — послушно кивнул он, передавая ему Ши и поднимаясь на ноги. Перечить не было никакого желания — быстро же он сдулся. — Отведешь её в нашу каюту? Это сейчас будет самое спокойное место, наверное.       Се Лянь кивнул, уже сидя с Цинсюань в объятиях и легонько её укачивая. Хуа Чен обошёл их, подходя к всё ещё грязному, грузно осевшему на палубу Хэ Сюаню, зажимающему дыру от пули в плече.       — Ну и какого дьявола ты тут устроил? — прошипел Хуа Чен, слегка толкая его в грудь. Хэ Сюаня покачнуло, но он удержался. — Обязательно было устраивать такое представление?       — А что, беспокоишься за своего гэгэ? — сплюнул Хэ Сюань на палубу рядом — к слюне примешивалась кровь. — Да у него на глазах всё его королевство сдохло, думаешь, ему что-то сделает смерть этой девки и её брата, с которым он вообще и знаком-то не был?       — Он расстроился, — прорычал Хуа Чен, даже себе уже напоминая умалишенного или помешанного. Но со своей репутацией он разберётся потом. А пока он, взяв старпома за грудки, подтянул его вверх, заставляя встать, несмотря на болезненное шипение и исказившую лицо гримасу. — Пошли в каюту. Вытащу у тебя пулю без рома.       — Садист.       — Пасть захлопни, уродец.       Он дотащил Хэ Сюаня до его каюты, по дороге кинув уже отмывающему палубу матросу принести им воды, чистого тряпья и спирта. Грубо впихнул в открытую дверь ощерившегося мужчину, заходя следом и с грохотом захлопывая дверь.       — Мы договаривались, — мгновенно начал Хэ Сюань, оскалившись, — не делай вид, что ты весь такой хорошенький только потому, что на тебя глазеет твой бесценный гэгэ. Выщерился на меня, словно оскорблённая невинность.       — Захлопнись, — повторил Хуа Чен, поморщившись, как от зубной боли, — я обещал помочь тебе с местью, а не с тем, чтобы превращать мой корабль в цирковую сцену. Задушил бы его под водой, что тебе стоило?       — Хотел показать его сестричке, разумеется. Ты бы разве так не сделал?       Хуа Чен замолчал, опускаясь на пол рядом с сидящим у койки старпомом. Вздохнул, глядя в потолок, слегка пнул стоящую рядом стену. Хэ Сюань, вздохнув, свесил голову на его плечо, шипя от боли в простреленной руке.       — У меня не было таких ситуаций.       — Ты мне, блять, пулю вытащишь или как?       — А по-твоему нам уже принесли всё для этого, идиот?       Хуа Чен отпихнул от себя чужую голову, поднимаясь на ноги — стоило поторопить этих увальней. Но как раз в этот момент дверь, после короткого стука, открылась, пропуская внутрь матроса с медным тазом и непонятной глиняной чашкой в руке.       — Что вы просили, — он поставил таз на койку. На его краю висели тряпки. — А это просил господин Се передать. Сказал, вы знаете, как к ране применить.       Хуа Чен заглянул в кружку. Там была прозрачная, как слеза, жидкость, пахнущая солью и немного — горечью.       Хотя, кажется, почему как.       — Она даже нарыдала тебе на лечение, — вздохнул Хуа Чен, отставляя чашку на пол и зажимая её между двумя ящиками — не дай бог опрокинется. — А на кой черт ты ей в друзья набивался?       Тот пожевал губами, морщась, когда Хуа Чен принялся снимать с него окровавленные тряпки. Нехотя произнёс:       — Это не я. Это она.       — Сучка не захочет — кобель не вскочит. По крайней мере, тут-то уж точно сучка — это ты. Тебе бы ничего не стоило разорвать с ней все отношения.       Хэ Сюань скривился, неясно, от боли или от его слов. Хуа Чен тем временем выловил из таза прокипяченный нож, примеряясь к дырке в чужом плече. Пуля, кажется, прошла неглубоко и ровно между сосудами, не задев ни одного крупного. Он мог собой гордиться.       Он протёр кожу смоченным в горячей воде полотенцем, убирая засохшие потеки крови. Расширил рану ножом, стараясь проходиться только по мышце вдоль волокон, поддел кончиком пулю; бесцеремонно полез в рану пальцами. Хэ Сюань, скрипя зубами, не сдержал глухого стона, и Хуа Чен на мгновение остановился, чтобы кинуть ему ещё сухую тряпку.       — На, зажми в зубах, — сосредоточенно впихнул он её в едва приоткрытый рот. По лицу Хэ Сюаня ручьями тек холодный пот. — Зубы сотрешь.       И продолжил.       Минут через пятнадцать, несколько раз промыв рану, он уже собирался завязать её, когда Хэ Сюань вдруг пошевелился и что-то промычал.       — Чего?       Тот выплюнул тряпку, повторяя уже отчётливей:       — Слезы. Залей, чего зря пропадать. Ты меня и так уже без обезбола прооперировал, хирург чертов.       — Забыл про них.       Склянка нашлась быстро, пусть он и забыл, куда её сунул; принюхался ещё раз — ничего не изменилось; и, наконец, тонко полил на рану, стараясь не потратить лишнего. Хэ Сюань снова сдавленно застонал, хватая ртом воздух, и Хуа Чен уже решил было, что это было лишь одним из способов отомстить — но рана начала медленно, но заметно уменьшаться, осторожно стягиваясь с самых краёв.       — Надо же, и правда работает, — он хлопнул Хэ Сюаня по спине, от чего того перекосило ещё сильнее, и он едва не упал лицом в пол, — а ты её чуть не укокошил.       — Заткнись, а? Решил сделать так, чтобы я усовестился? Держи карман шире.       — Для этого нужно, чтобы совесть у тебя вообще была.       До того, чтобы затянуться совсем, ране было ещё далеко, пусть даже и Хуа Чен подливал слез каждый раз, когда она начинала замедлять заживление. Но их было не так много, и в итоге все-таки пришлось замотать плечо прокипяченными тряпками — зашивать огнестрел было чревато, это он проверял на себе ещё давно.       — Всё, — хмыкнул он, поднимаясь на ноги, — скоро будешь как новенький. Сделаешь что-нибудь ещё без моего ведома — я тебя на кол посажу, ясно? На мачту. И не сниму, пока кишки не просохнут.       Хэ Сюань только фыркнул, из последних сил заползая на кровать, стараясь не тревожить больное плечо. Помахал рукой на Хуа Чена:       — Давай, вали отсюда, голубок, — тяжело вздохнул он, — к своему ненаглядному.       Хуа Чен скрипнул зубами. Это из-за него он сорвался на Се Ляня — пусть и одной фразой, но она могла стоить ему очень дорого. К тому же, как ему объясниться, если, судя по всему, Цинсюань теперь будет вечной спутницей гэгэ? Тот слишком сильно за неё переживал, чтобы отпустить.       За этими мыслями он вышел из чужой каюты и медленно дошёл до своей. Корабль все еще немного кренился, но палубу уже убрали, и она медленно сохла под пробивающимися сквозь тучи лучами солнца.       Он занёс руку перед дверью своей каюты. Оттуда всё ещё доносились всхлипы. Наконец, он решился постучать. И, не дождавшись ответа, войти.       Се Лянь, сидящий на полу у койки, обернулся на него, слабо неловко улыбнувшись, и от этого захотелось вскрыть себе глотку. На койке лежала Цинсюань, кажется, дремлющая, но всё ещё всхлипывающая и крепко сжимающая руку Се Ляня в своих, словно это было её последней опорой.       А может, и на самом деле было.       Хуа Чен опустился на колени рядом с тритоном. Будет ли уместным сейчас?..       — Ваше Высочество, — тихо пробормотал он, чтобы не разбудить, и глубоко поклонился, касаясь лбом пола — и так и замер. — Простите. Этот недостойный повёл себя ужасно. Я не имел права…       — Тише, Саньлан, — что-то коснулось его плеча, и он нерешительно поднял голову. Се Лянь, не способный вырвать руки у Ши, слабо погладил его по плечу кончиками пальцев ноги. — Ты сделал всё правильно.       Се Лянь совсем не выглядел так, словно он сделал всё правильно. От стыда и холодящего душу страха хотелось упасть ему в ноги и покрыть их поцелуями, но первое он уже сделал, а на второе не чувствовал права. Что он мог ещё? Что?       — Я не обижаюсь, — шёпотом продолжил Се Лянь, смущённо убирая ногу под себя и почти заставляя Хуа Чена заскулить, — просто… Было немного неожиданно.       — Оно и не должно быть -ожиданно, — глухо пробормотал он, вновь опуская голову на пол — на этот раз пытаясь хотя бы облегчить жизнь себе. Растечься по палубе безвольной слизью, достойной только того, чтобы через неё перешагнули. — Это было неправильно. Такого больше не повторится.       — Пусть повторяется, если в этом действительно будет необходимость.       — Но!..       — Тише, — повторил Се Лянь. Судя по голосу, он не улыбался. Он наверняка вымотан, день был ужасен, если бы только Хуа Чен мог ему помочь… — Думаю, сегодня мне придётся поспать с ней, Саньлан. Можно ли мы останемся в этой каюте?       Он торопливо поднялся и закивал.       — Конечно, — спросить или нет?.. — ..можно этому остаться с вами? Я не…       Лицо Се Ляня приняло виноватое выражение, и Хуа Чену захотелось завыть.       — На корабле больше негде, да? Тогда, конечно…       У него был чудовищный соблазн согласиться — сказать, что да, корабль забит под завязку, он не может никуда приткнуться, кроме своей каюты, но… Ещё и врать Се Ляню — такого он себе не простит.       Он помотал головой.       — Есть, Ваше Высочество. Я тогда буду в каюте Хэ Сюаня, заодно могу последить за ним. Только… Вы злитесь на меня?       — Разумеется, нет, — устало вздохнул Се Лянь, — просто… Тяжёлый был день. Давай поговорим обо всём завтра, хорошо?       Хуа Чену оставалось только кивнуть и, спустя минуту тишины, подняться на ноги.       — Если гэгэ что-нибудь понадобится, он может позвать любого на этом корабле. Я в первую очередь буду рад помочь. Но… Он может обратиться и к другому.       — Конечно. Спасибо, Саньлан.       Он ушёл молча, борясь с подступающей злостью на самого себя. Тяжёлый день, тяжёлый день — и ты только сделал его ещё тяжелее, вместо того, чтобы помочь.       В каюте у Хэ Сюаня было по-прежнему тихо — тот лежал спиной ко входу, едва различимый на фоне темной стены в свете единственного масляного фонаря. На звук открывшейся двери он обернулся, тут же скривившись.       — Что, женушка выгнала тебя из дома?       — Захлопнись.       Он пинком закрыл за собой дверь, сползая по ней на пол и свешивая голову между коленями. День действительно был тяжелый.       — Я буду спать здесь.       — Да на здоровье, — хрипло фыркнул Хэ Сюань, не двинувшись с места, — подушки у меня нет, одеял тоже, матраса тем более, одежду я тебе не дам, а так весь пол в твоём распоряжении.       — Тогда я спихну на него тебя, а сам залезу на твою вонючую рыбью койку.       — Твоя теперь воняет рыбами куда сильнее.       Хуа Чен счел за лучшее не отвечать ему. Вместо этого он поднялся и полез по ящикам — пусть Хэ Сюань и отверчивался, запасное одеяло было у всех. По ночам бывало холодно. А за подстилку сойдет пара-другая его комплектов одежды. Всё равно эта рыбина как раз носила удобные для этого юбки. Хотя…       — Что с плечом?       — Почти не болит, — скептически отозвался старпом, всё ещё не поворачиваясь, — затянулось ведь за те пятнадцать минут, что тебя не было.       — Значит, подвинешься, и я лягу с тобой.       — Хочешь потрахаться?       Хуа Чен остановился, скомкав чужую одежду и скинув её в ящик. Уперся рукой в стену. Живо представил, как это будет.       Вот они лежат на этой жёсткой узкой койке, Хуа Чен упирается руками по сторонам от чужой головы. Хэ Сюань под ним периодически тихо шипит от боли в раненом плече, но податливо запрокидывает голову, открывая бледную шею с острым кадыком, в которую Хуа Чен, наклонившись, вцепляется зубами; они механически скоординированно раздеваются, без какого-либо нетерпения, когда понимают, что одежда начинает мешаться; Хэ Сюань снимает юбку через голову, демонстрируя родинку под соском и короткие чёрные волосы подмышками. И как Хуа Чен вместо того, чтобы возбудиться, начинает тошнить на пол каюты от отвращения к самому себе — а Хэ Сюань, хлопая его по спине здоровой рукой, констатирует, что отныне он бессилен и излечит его только поцелуй прекрасной принцессы.       — Нет.       — Тогда спи на полу. Будет тесно.       Хуа Чен стиснул зубы. Кажется, на этот раз придётся признать правоту за старпомом.       Он достал обратно из ящика скомканные одежды; расправил их, укладывая на полу, кинул поверх с трудом найденное одеяло и собственный свёрнутый рулоном китель. Загасил фонарь. Скинул портупею с револьвером, сапоги, разлегся на полу, закинув руки за голову и уставившись слепым взглядом в потолок.       — Как же это всё достало.       — От достающего слышу, — глухо отозвался с койки Хэ Сюань, с шорохом переворачиваясь, — чего ты?       — Ты со своей местью, Цинсюань с побрякушками. Все достали. Почему нельзя просто оставить нас в покое?       — А думаешь, Се Лянь был бы в восторге, если бы ты запер его только наедине с собой и всё? — скептически раздалось сверху. — Он бы вздернулся сам, и тебе бы остался его труп. Ты некрофил?       — То, что я спал с тобой, не делает меня некрофилом.       — А если ты будешь так стремиться его завязать на себе, то будешь.       — Завались, — вяло огрызнулся Хуа Чен. Доля правды в этом была. Его собственничество было не к месту. И именно из-за него он и повёл себя сегодня как идиот, и поэтому же чувствовал себя отказником, хотя его всего лишь попросили дать переночевать Се Ляню с Цинсюань, которая, между прочим, сегодня настрадалась. — Спи молча.       — Вообще-то, ты первый рот открыл почему-то не на том уровне, котором надо.       Промолчав, Хуа Чен перевернулся набок, спиной к старопому.       Из-под двери каюты пробивалась тонкая полоска света.