Рифы и мачты

      Се Лянь проснулся как от толчка — рывком распрямил шею, поднимая голову, и распахнул глаза, словно это помогло бы прогнать сонную пелену с сознания. В капитанской каюте было тихо; из щели приоткрытой двери пробивался по-утреннему зябкий ветер и рыжее рассветное солнце. Ши Цинсюань ещё, кажется, спала — или, по меньшей мере, лежала на койке, отвернувшись к стене и сжавшись клубочком.       Се Лянь, пошатываясь, встал, чтобы накрыть её получше сползшим одеялом. Зачесал волосы назад.       А он ведь планировал вообще не спать. Хотя, возможно, и тогда бы чувствовал себя лучше, чем сейчас. Однозначно — стоит проветриться. Иначе ничем он не поможет ни проснувшейся Цинсюань, ни в общем с обстановкой на корабле. Если, конечно, у него вообще были шансы.       Притворив дверь, он вышел на палубу. Пустой она не была даже в рассветный час — несмотря на почти полный штиль после вчерашнего едва ли не урагана, были слышны чьи-то вялые переругивания, и изредка кто-то проходил ее по диагонали, скрываясь в грузовых отсеках или в кухне.       Чего Се Лянь не ожидал, так это того, что, подойдя к борту освежиться, наткнется на Хэ Сюаня — еще более бледного и мрачного, чем обычно, раскуривающего короткую толстую трубку с сильным изгибом. На Се Ляня, вставшего рядом, он почти никак не отреагировал — только скосил взгляд и тут же обратил его обратно в море, коротко выпуская изо рта дым.       Стоило ли ему заговаривать?..       — Я знаю, что ты сейчас скажешь, — хмуро опередил его Хэ Сюань, отставляя трубку ото рта, — так что лучше молчи.       — А что я сейчас скажу? — полюбопытствовал Се Лянь, проглатывая его недружелбие и опираясь на борт. По сравнению с Хэ Сюанем одет он был очень… холодно, и морской ветер лизал босые стопы. Он никак не мог привыкнуть, что люди носят обувь — постоянно. — Даже я не знал, что хочу сказать.       — Что сам прожил без плавников и сил общаться с океаном столько лет и, в отличие от такого плохого меня, ни на кого не обозлился и не мстишь, ты же местный святоша.       Се Лянь пожал плечами.       — То есть, такое у тебя обо мне мнение?       — Я плаваю с Хуа Ченом уже почти десять лет.       — Значит, он очень мало обо мне знает, — улыбнулся Се Лянь, укладывая руки на борт и свешивая на них голову, хоть для этого и пришлось согнуться в три погибели, явно выглядя не слишком прилично, — грустно.       — Почему?       — Жалко расстраивать его светлые чувства. С таким запалом он мог бы быть лучшим верующим какого-нибудь бога.       — Нет, — мотнул головой Хэ Сюань, — почему мало знает?       — Потому что я не знаю, мстил ли бы я, — задумчиво выдал Се Лянь, глядя в красный горизонт. Красиво. Умиротворяюще. Хотя красный — это почти как кровь, разлившаяся вчера по палубе. А еще он разговаривает со вчерашним убийцей. Но уж точно не ему осуждать. — Все, кому я мог бы, были мертвы.       — Они не могли быть мертвы до того, как отрезали тебе плавники.       — Думаешь, они бы отрезали их, если бы я действительно был настроен сопротивляться? — хрипло, неприятно даже для самого себя рассмеялся он, тут же затихая. — Я тогда уже был… на грани. Мне было все равно, буду ли я жить. Даже не так — у меня просто не хватало духу по-настоящему покончить с собой. Я никогда не был действительно смелым. За то, что я уничтожил свое королевство и погубил столько народу, это еще должно было быть мягким наказанием. Хотя, возможно, Владыка тоже посчитал, что смерть будет слишком… хорошим вариантом. Но я бы в любом случае не стал нас сравнивать, пока не знаю твою историю.       — Мою историю, — фыркнул Хэ Сюань, в несколько затяжек раздувая едва не погасший табак, — у меня нет истории.       — У всех есть история.       — Моя история закончилась на том моменте, когда Ши Уду убил моего отца, — сквозь зубы процедил Хэ Сюань, — а дальше…       — Расскажи?       Се Лянь повернул голову к нему. Менее бледным Хэ Сюаня не делал даже розовый свет — видимо, потерял много крови? Он только надеялся, что слезы помогли; хотя иначе, наверное, он не стоял бы сейчас здесь так спокойно.       — Мать рано умерла в руках охотников, отец на фоне ее горя малясь ослаб умом, — пожал плечами тот, — потом оказалось, что у Ши Уду прокляли любимую сестричку, родившуюся в одно время со мной. Ему показалось это хорошей идеей — забрать меня к себе. Я долго не мог понять, в чем дело, и почему я не могу вернуться к отцу. Потом уже дошло. Какое-то время жилось даже почти неплохо, если не считать того, что при ласковых обращениях Ши Уду смотрел на меня как на грязь. А потом меня выкинули.       — Выкинули?       — А как я еще могу это назвать?       Се Лянь прикусил губу, хмурясь.       — Опиши? Я не понимаю.       — Выставили из дворца с несколькими жемчужинами. Разговаривать я уже тогда не мог — на кой черт мне был этот жемчуг?       — Ну… Обменять?       — Ага, — фыркнул старпом, яростно пыхая трубкой, — на божью милость.       — Прости, — не слишком виновато произнес Се Лянь, но Хэ Сюаню, кажется, и не было до этого никакого дела, — продолжай.       — Ши и тогда жили у устья. Выловить молодую тупую русалку, в жизни практически не видавшую сетей, было вопросом пары часов.       Се Лянь молчал. При таком раскладе то, что у Хэ Сюаня все еще были длинные волосы, как у них привычно, и целые плавники, уже было достижением.       — Но тебя не… обрезали.       — Не обрезали, — тяжело хмыкнул тот, — нашли поинтереснее. Не попал в то время, когда на русалок была мода?       — Мода? — Се Лянь нахмурился. — Это на украшения из?..       — Нет, — на этот раз хмыканье показалось почти снисходительным, — на живых. До меня как раз парочка покончила с жизнью, так что мне очень обрадовались. И очень следили, чтобы я не сделал так же. Я, правда, пробовал откусить себе язык, но все россказни про смертельную кровопотерю оказались брехней. Только отрастал долго.       — Должно быть больно.       — Казалось ерундой.       Он замолчал. Се Лянь не решался продолжать спрашивать — зачем напоминать о прошлом том, кто и так не мог его отпустить? Разве что…       — Ты еще хочешь убить Цинсюань?       Хэ Сюань ответил не сразу — несколько раз затянулся, каждый раз пуская кольца дыма в воздух, убрал свободную ладонь себе за борт куртки, словно хотел согреться. Се Лянь потер стопу о стопу.       — Нет, — наконец выдал он, — да и плавники мне ее, на самом деле, не были нужны. Просто… Захотелось сказать. В конце концов, она не знала о том, что творил ее брат. И, хотя бы, не она убивала моего отца.       — Вы ведь были близки до всего этого.       — И что? — резче, чем прочее, ответил Хэ Сюань. Се Лянь спрятал слабую улыбку — ну, хотя бы, не бросился отрицать, что действительно — были. — Это не играет роли.       — Но ты потерял одного близкого человека, — он протянул руку, касаясь чужого локтя. — А она теперь — сразу двух.       — А я потерял отца, много лет жизни и здоровую психику, — огрызнулся тот, — проповедуй этому одноглазому идиоту, он будет явно больше рад тебя слышать, чем я.       — Я не проповедую, — Се Лянь максимально незаметно вздохнул, — но ты ведь тоже не захочешь потерять еще и ее.       — Ты ничего не знаешь, — медленно, почти по слогам произнес Хэ Сюань, отходя от борта и пряча погасшую трубку. — Не подходи ко мне больше с этим.       — Не буду.       Когда он вернулся в каюту, веки Цинсюань дрогнули, приоткрываясь — и непонятно, то ли она ждала его, то ли проснулась от скрипа двери. Се Лянь присел на краешек койки.       — Ты проснулась, — тихо шепнул он, не решаясь сказать «доброе утро», — как ты себя чувствуешь?       — Скажи мне, что это был ночной кошмар, — хрипло попросила она, слепо глядя в стену, — пожалуйста.       Он, прикусив губу, покачал головой. Цинсюань прикрыла глаза, тяжело сглатывая — лицо у нее все еще было опухшее со вчерашнего дня, и показавшиеся на ресницах слезы явно не сделают лучше. Се Лянь, сев поглубже, опустился на нее всем телом, забирая этот отчаявшийся комок в объятия — возможно, не такие теплые, как хотелось бы, после ветра палубы, но, он надеялся, что-то все же стоящие. Цинсюань тут же вцепилась в оказавшуюся перед лицом руку ногтями, притягивая к себе, словно это был край сползающего одеяла. И тихо, перемежая всхлипы только редким скулежем, расплакалась.       — Поплачь, — тихо согласился Се Лянь, крепче прижимая её к себе и от отсутствия свободных рук пытаясь погладить по плечу щекой, надеясь, что не кажется совсем уж странным. — Это все очень, очень грустно.       — ...Гэ всегда был добрым со мной, — всхлипнула она, — я никогда б… чт- с-способен на такое. Это ужасно. Я бы не согласилась.       — Я знаю, — стараясь не выказать своей беспомощности, согласился Се Лянь, сжимая ее чуть крепче, — но ты не знала, что такое может случиться.       — А теперь его нет, — продолжала она, кажется, вовсе не обращая внимания на чужие слова — только руку не отпускала, держась мертвой хваткой, — и я не знаю, что мне делать. Что мне делать?       — Для начала нужно отгоревать, — тихо предложил Се Лянь, прижимаясь щекой к чужому дрожащему плечу, — а потом мы вместе придумаем, как быть. Брат хотел бы, чтобы ты жила хорошо.       Она разрыдалась пуще прежнего, на этот раз молча кусая губы. Се Лянь не мог ее осуждать. Когда умерли его родители, от его психики уже почти ничего не осталось, и то его поведение было… далеко от безразличного. Что уж говорить о Цинсюань, привыкшей к тому, что все идет так, как ей бы хотелось.       — И-и Мин-сюн… то есть, Хэ Сюань, — вновь заговорила она между всхлипываниями, — я думала, что хорошо его знаю. Я думала…       Она скатилась в неразборчивое бормотание себе под нос. Се Лянь послушно ждал, пока она соберется с силами.       — ...У меня не осталось никого, да? — выдавила она уже более четко. — Я одна?       — Это неправда, — максимально мягко возразил ей Се Лянь, — у тебя есть дом, есть русалки, которые жили с вами и верят в вас. Есть весь океан. Есть я.       — Тогда я безответственная, — криво усмехнулась она, — и неблагодарная. Все столько для меня сделали, а я…       — Это нормально, — вздохнул он, — когда тебе больно, думать о чем-то еще тяжело. Главное — не ковырять рану и дать ей зажить. Поплачь еще немного и пойдем за рыбой?       — ...л-ладно, — она шмыгнула носом, — я постараюсь. Только не уходи, пожалуйста.       — Хорошо, — согласился Се Лянь, хотя его перекрученная поясница явно была против, и поерзал, пытаясь устроиться поудобнее. — Будем охотиться за ручку? Я волнуюсь за тебя.       Потребовалось еще не меньше четверти часа, прежде чем слезы у Цинсюань кончились, и она не стала только сухо икать. Решившись оставить ее на минуту, Се Лянь выскочил на палубу, навскидку отлавливая первого попавшегося матроса и прося дать пресной воды.       Когда он вернулся, Цинсюань уже села на койке, свесив ноги, и тщетно пыталась протереть лицо — то от этого только становилось более красным. Се Лянь молча протянул ей бурдюк с водой.       — Спаси-бо, — вновь икнула она, дрожащими руками принимая из его рук воду и жадно начиная пить. Потребовалось время, прежде чем она оторвалась. — Я… расклеилась.       — Конечно, — кивнул Се Лянь, забирая воду и делая пару глотков сам. Холодная с ночи. — Еще бы. Это нормально.       Она кивнула, чуть плотнее запахиваясь в длинный верхний халат. Се Лянь протянул ей руки.       — Пойдем. Поможет немного проветриться.       Цинсюань послушно кивнула еще раз, безропотно принимая чужую помощь и следуя вслед за Се Лянем к борту.       Здесь уже было более оживленно, чем когда Се Лянь выходил в первый раз — появился ветер, кто-то налегал на канаты, регулируя паруса, и корабль шел быстрее, мерно покачиваясь и изредка поскрипывая. Соленый ветер обдувал лицо и трепал им волосы, и Се Ляня очень тянуло отплевываться — Цинсюань же выглядела неправильно-безэмоциональной и решительной, словно статуя, и липнущие к лицу волосы (даже зареванной она была красивой) как будто ее вообще не беспокоили. Се Лянь только молча повел ее за руку к корме.       При виде воды вблизи она снова глухо шмыгнула носом, но без заминки скинула с себя единственное бывшее на ней верхнее платье, не особенно стесняясь наготы, и рыбкой прыгнула за борт, на ходу отращивая хвост. Се Лянь полез следом — только аккуратнее, всерьез опасаясь приземлиться на чужую голову.       В воде было словно роднее и спокойнее. Цинсюань, кажется, тоже здесь чувствовала себя лучше — она оплыла вокруг Се Ляня кругом, задев хвостом отдаляющийся корабль, и, кивнув, устремилась в глубину, только ее и видели. Се Лянь искренне надеялся, что не в последний раз.       Когда они вылезли, для чего пришлось отлавливать Цинсюань по дну, их уже ждали — болталась по волнам сброшенная с борта лестница, а на палубе возле нее лежала стопка из двух комплектов одежды: светло-серых и абсолютно одинаковых. Цинсюань, сразу вновь помрачневшая, стоило вернуться на корабль и скинуть выловленную рыбу, накинула на себя только верхний халат, не слишком опрятно его завязывая. Се Лянь, не удержавшись, подошел и аккуратно запахнул его поплотнее. Цинсюань на это только вздохнула, послушно перевязывая пояс аккуратнее.       — Спасибо, что заботишься обо мне, Се-сюн.       — Ты — мой дорогой друг, — мягко улыбнулся он, на мгновение приобнимая ее за плечи. — Пойдем отнесем рыбу коку.       — Мне кажется, у тебя есть другие дела, — Ши махнула рукой куда-то за его спину, — так что я отнесу сама. Иди.       Се Лянь обернулся — к ним шел, но, встретившись взглядом, остановился как вкопанный Хуа Чен. Он выглядел каким-то встрепанным, тоже с кругами под глазами и не слишком уверенным выражением лица, в отличие от обычного. Се Лянь обернулся к Цинсюань, собиравшей рыбу в подол.       — Точно?       — Точно, — слабо улыбнулась она, — я честно не собираюсь прыгать ему в печку.       Се Ляню оставалось только кивнуть, провожая ее задумчиво-тревожным взглядом. И обернуться — обнаруживая Хуа Чена уже совсем близко и едва не сталкиваясь с ним нос к носу.       — Гэгэ…       — Саньлан…       Как синхронно начали, так же синхронно они и замолчали. В конце концов, Се Лянь сделал полшага назад, прося говорить первым.       — Гэгэ, — Хуа Чен глубоко вздохнул, словно перед нырком в ледяную воду, и сжал руки в кулаки. — Простите меня, Ваше Высочество. Я поступил непозволительно грубо.       И повесил голову — так, как будто ее сейчас должны были отрубить.       Се Лянь вздохнул тоже. День начинался как тяжелый.       — Саньлан, — Се Лянь тронул его за плечо, — посмотри на меня, пожалуйста.       Тот помотал головой, опуская ее еще ниже и перехватывая чужие пальцы — осторожно, едва касаясь и тут же выпуская.       — Саньлан, — уже строже повторил Се Лянь, сжимая его плечи и слабо встряхивая.       На этот раз Хуа Чен все-таки поднял голову. Он не меньше чем минуту смотрел на него нечитаемым взглядом — словно боролся сам с собой, — прежде чем ответить, играя желваками.       — Да, Ваше Высочество.       Се Лянь вздохнул снова.       — Хорошо, — он убрал руки, — за что ты хотел извиниться?       — За то, что вчера был груб, — послушно ответил тот, — я не должен был так говорить, сколь бы раздражен ни был. Я должен был держать себя в руках. Но вместо этого нагрубил Вашему Высочеству.       — Хорошо, — Се Лянь потер точку между бровей, — спасибо, что извинился. Это действительно было не очень приятно.       — Простите.       — Прощаю, — что ему еще оставалось сказать? У Хуа Чена были какие-то своеобразные представления о межличностных отношениях, когда дело касалось его. Интересно, почему? Се Лянь отказывался верить, что это все из-за того, что он когда-то его спас. Это был слишком маленький поступок и слишком давний, чтобы оставить такой след. — Мне было бы очень приятно, если бы в следующий раз Саньлан постарался быть менее пренебрежительным в своих словах.       — Следующего раза не будет.       Се Лянь качнул головой.       — Не надо, — он вздохнул, — потому что — будет. Ты не можешь считать, что я не вызову у тебя негативные эмоции. Может, просто постараешься выражать их… ну, более нейтрально, чем давить в себе. Хорошо, Саньлан?       Тот, помедлив, кивнул, совершенно не выглядя убежденным — скорее, мрачным и недовольным. И что-то подсказывало Се Ляню, что недоволен он не тритоном.       — Вот и хорошо, — Се Лянь встряхнул головой, вновь стараясь улыбнуться. — У нас всех был тяжелый день вчера. Мы принесли достаточно рыбы — Саньлан может попросить кока сделать побольше снеди?