Рифы и мачты

Се Лянь больше не нуждался в его помощи. Это осознание рухнуло на Хуа Чена, словно молния прямо в макушку посреди штиля: Его Высочество тогда, роскошным жестом откинув за плечи сумасшедшей длины волосы, спрыгнул с борта, ступая уже совсем целыми ногами по отполированной палубе. Хвост в перевязках нуждаться перестал давно. Теперь стоило лишь быть осторожным, чтобы не повредить тонкие, больше похожие на пленочки, молодые плавники. И для этого он, Хуа Чен, со своим кораблём, был нужен примерно как декоративная жемчужная подвеска на ловушке для раков. И нужно было бы отвезти принца в какие-нибудь не слишком глубокие воды потеплее, отстать от него и вечно помнить негаданно свалившуюся милость. Хуа Чен держал рот на замке. Се Лянь, накинув на влажное тело верхний халат, отжал над бортом волосы и оглянулся на него — с немного покрасневшим носом и взъерошенными передними прядями. — Саньлан, — он улыбнулся, — прости, я сегодня без рыбы. Тут никакой вкусной! Он только кивнул, чувствуя себя безнадёжным. Открыл перед Се Лянем дверь каюты — уже давно стемнело. — Если гэгэ голоден, у нас есть снедь. Тот только помотал головой, юркая в темноту этой небольшой каморки и тут же направляясь умыться к бочке — её, кстати, тоже давно следовало убрать. Отфыркавшись и обтеревшись тряпицей, Се Лянь влез на койку, поджимая под себя ноги и нечеловечески компактно устраиваясь на самом краю. С того раза, как они впервые спали вместе, он каждый раз так неловко ютился, ничего не говоря, но одновременно и достаточно однозначно приглашая. Хуа Чен бы не делал этого, не видь он каждый раз проблеск облегчения и благодарности в чужих глазах, стоило ему только усесться ближе, снимая ботинки. И каждый же раз это заставляло его сердце сбиться с нормального ритма и едва сдерживать восторженно-благоговейный скулёж. Он не знал, чем заслужил такую милость — но пока она у него была, собирался хвататься за неё руками и зубами. Он был слишком слаб духом и телом, чтобы поступать иначе. Се Лянь скользнул на койку первым, устраиваясь на боку и вжимаясь спиной в стену — почти привычно, оставляя всё возможное место для того, чтобы Саньлан улёгся тоже. Он был в этом так умильно старателен, что, пожалуй, было совершенно неудивительно, как поначалу капитан умудрялся его не замечать — при желании тритон занимал действительно чудовищно мало места. Обычно он всегда устраивался к принцу спиной. — Гэгэ не возражает? — на грани слышимости шепнул он, устраиваясь к Его высочеству лицом и неловко касаясь ладонью чужого плеча — хотелось бы и вовсе обнять его, но он никогда не сделает ничего без разрешения. — Холодает. Хуа Чен, вслепую подцепив и накинув на них одеяло, дал ему возможность передумать — и самому собраться с духом. — …нет, — вдруг пробормотал Се Лянь, качая головой — его нос ткнулся практически в чужую шею, — Не против. И сам первым перебросил руку через него, уцепившись за нижние одежды на спине на уровне поясницы. Хуа Чена словно обдало жаром — как бы ему не пожалеть о таком своём решении, — и он медленно, боясь перенести весь вес, перекинул через чужую талию свою руку, чувствуя себя одновременно ужасно неловко, ужасно восторженно и ужасно жарко. У Се Ляня, кажется, тоже полыхало лицо, но в темноте каюты с потушенной лампой уверенным он быть не мог. Зато чувствовал чужое тёплое дыхание у себя где-то между подбородком и шеей и чужие волосы, немного щекочущие нос. И собственное сердцебиение, явно обещающее ему бессонную ночь. — Саньлан. — Да? Шёпот был очень тихим, отчего всё становилось ещё более близким и камерным, разделённым только на них двоих, как и эта узкая койка — никого больше не может быть. Хуа Чену казалось, что ещё немного — и он сам расстает, как свечной воск. — Почему Саньлан так добр к этому Се? Наверное, он должен был ожидать этого вопроса — но есть ли хоть один вариант, как можно ответить на него нормально? — Гэгэ заслуживает самого лучшего, — тихо пробормотал он, неосознанно поглаживая большим пальцем чужие лопатки — большего простора не давала стена, — если этот Саньлан может это дать… — Но ведь почему-то ты об этом задумался, — на этот раз вздох получился почти тяжёлым и очень осязаемым, так, что по коже побежали мурашки, — и откуда-то у Саньлана была бусина. Это ведь моя бусина, верно? — От Его Высочества ничего не скроешь, — тихо фыркнул капитан, — ваша. Однажды Его Высочество морской принц на празднике середины осени поймал свалившегося с причала ребёнка, а он оказался настолько наглым и бессовестным, что сдернул у него серёжку с багровой жемчужиной. И, не зная, как вернуть, всю жизнь носил при себе, надеясь на встречу. — Саньлан… — А когда он увидел Его Высочество в следующий раз, — старательно не трясясь — не трясясь! — продолжил капитан, — тот общался с капитаном стражи, который уже несколько раз обещал этому ребёнку выгнать взашей из города, потому что из-за таких бедняков только трущобы ширятся и крысы плодятся и поговорить как-то… Не получилось. — Саньлан! — А потом на рынке появилось русалочье мясо. Хуа Чен пораженчески шмыгнул носом, всё же не выдерживая ощущения стекающей в носоглотку жижи, вообще-то должной течь из глаз. Его очень осторожно гладили по спине и не слишком — дышали в шею, довольно действенно отвлекая от умственной деятельности. Он этого не заслуживал. Но отказаться? Ну уж нет, он будет пользоваться этой милостью до последнего. — Саньлан слишком добрый, — кажется, Се Лянь улыбался, вопрос только — как? Очень хотелось взглянуть ему в лицо, но это было бы чертовски неудобно. В отличие от того, чтобы лежать вот так, обнявшись. — Твоя благодарность куда больше, чем я мог бы заслужить. А это уже и не благодарность. Ещё с войны не было ею. — Гэгэ не может ограничивать меня, — прочти проныл капитан в чужую макушку, всё так же шёпотом. — Если только гэгэ не нравится. М? Се Лянь, издав какой-то невнятный полувздох, молча змеей притиснулся поближе, крепче хватаясь за одежды на спине.