Рифы и мачты

      После этого с местом для сна Се Ляня они наконец определились. Тот благополучно сох после того, как вылезет из пресной воды и обернётся в человека, одевался и так же благополучно спал на койке, заворачиваясь в простыни. Один раз, когда посреди ночи началась сильная качка, он таки свалился на спящего на полу Хуа Чена, и пришлось соорудить заграждение получше. После этого эксцессов не находилось, и капитан наконец начал засыпать спокойно, а не дергаясь от любого шороха — мало ли, где он ещё мог напортачить. Опять.       С заживлением, правда, пошло медленнее. Но — чешуя, хоть и не вернула первозданного вида, теперь хотя бы не вызывала паники.       Цинсюань и правда принесла водоросли — а ещё несколько люфф, которые велела высушить, несмотря на то, что смотрели на неё как на дурную — и где она их нашла в море?; целый сундучок с коваными оплетками, забитый украшениями, из-за которого она долго на русалочьем спорила (или ругалась?) с Се Лянем и который в итоге забрала обратно — точнее, просто выкинула за борт под вой матросов; уже привычную связку рыбин и какие-то южноморские плоды. Даже если эта русалка ужасно влияла на его команду, за всё это и улыбающегося Се Ляня (в смысле, улыбающегося на самом деле, а не вежливо) он готов был ей позволить иногда валяться на своей палубе.       Так постепенно, взорвав по пути два браконьерских корабля (точнее, один — второй пошёл ко дну по совершенно непонятной причине, и Хуа Чен старательно не думал, что в этот момент нигде не видел Его Высочество), они добрались до порта покрупнее — здесь уже пришлось спрятать корабль в нише между скал и добираться до города на крошечных лодках.       Се Лянь остался вместе с частью команды на корабле.       Хуа Чен старался думать о том, что на воде ему в любом случае будет спокойнее и безопаснее, а не о том, что не доверял окружающим людям.       В городе ведь было бы больше окружающих людей, верно?       — Капитан, — пихнул его в плечо штурман, — если вы так витаете в облаках, вернитесь на корабль, мы сбудем хозяйство и вернёмся. Не первый раз.       Хуа Чен качнул головой, тут же встряхиваясь.       — Нет, — он поднял ставший твёрдым взгляд. — Сначала дело. И мне нужно забрать старпома.       — А, этого угря, — понимающе кивнул штурман, пристраиваясь позади. Тропинка оставляла желать лучшего. — Это же он вам?..       — Да, — оборвал его кэп. — А теперь заткнись и иди.       Им удалось сбыть почти всё снаряжение с браконьерских баркасов, что не нашло места на бригантине, прежде чем они наконец отправились покупать, а не продавать. Безжалостно отправив всю команду озаботиться припасами, Капитан, на пару с наконец вылезшим Хэ Сюанем, направился в одежные ряды.       — Зачем ему одежда, если он у тебя в виде русалки живёт? — хмуро бросил Хэ Сюань, со скрещенными на груди руками наблюдая, как Хуа Чен щупает вывешенные ткани под неприязненным взглядом торговки. — К тому же он мужик.       — Он мёрзнет, — огрызнулся капитан, наконец кивая женщине на один из костюмов — глядя на Цинсюань, он специально искал что-то, похожее на старые фасоны. — Нижнюю юбку под него помягче найдете?       Видя, что взгляд торговки смягчился не настолько, насколько ему бы хотелось, Хуа Чен, стараясь не закатить глаза, выложил на прилавок несколько кусочков серебра. На это женщина уже подобрела и споро принялась вытаскивать из-под прилавка ящики с готовым платьем.       — Это потому что он так не привык, — равнодушно пояснил старпом, — да и на той коралловой мели вода прогревалась быстро, тёплая. А вы вон куда забрели. На Север хотите, что ли?       Капитан дергано кивнул, расплачиваясь с торговкой.       — Там армия, Хуа Чен. Думаешь, справишься сразу с целым войском?       Он косо ухмыльнулся, заставляя женщину дернуться, и широким шагом вышел из лавки, каждый раз впечатывая каблук в землю с такой силой, словно та была его кровным врагом.       — За моим кораблём тоже три морских жреца. Думаешь, не хватит?       — Я ради тебя в хвост не влезу.       — Влезешь, — самодовольно усмехнулся капитан, стягивая у лоточника яблоки в карамели на шпажке, — не верю, что эта Цинсюань нашла нас не с твоей подачки. Придумай враньё поубедительнее.       На это Хэ Сюань только скрипнул зубами. И какой черт его дёрнул тогда пойти ва-банк? Лучше бы на Летучем Голландце оказался.       — Не бери, — едва успел он перехватить руку Хуа Чена, уже потянувшегося к какой-то нефритовой заколке, — только душу травить будешь.       — Почему? — торговец явно был недоволен перескоками их настроения, и стоило только вернуть ему вещицу, тут же, фыркнув, пошёл дальше, зазывая покупателей малоприятными воплями. Они синхронно поморщились. Хэ Сюань торопливо отдернул руку, демонстративно вытирая ладонь о штаны, на что Хуа Чен только закатил глаза. — Что ты там новое вдруг узнал после стольких лет доносов?       — Не так ли много русалок ползают по дну с отрезанными плавниками да ещё и не по вине браконьеров, знаешь ли, — он отвернулся, двинувшись дальше вдоль рядов. — Они могут набирать сокровища только в обратном порядке от потерянного. И плавников это тоже касается. Пока не отрастут — даже самого уродливого коралла не предлагай.       Ха-ха. Получается, русалке без плавников не только грозило всю жизнь ползать по дну, словно какой-то каракатице, но ещё им жить в нищете. Ведь не иметь ценных вещей — не иметь и предметов для обмена на что-то нужное, верно?       Хуа Чен потер лоб. Как-то это всё было… по-дурацки. И жестоко.       С другой стороны — откуда он мог знать, за что могли так наказывать других? Хотя даже одного несправедливого обрезанного хватало (особенно если это был Се Лянь), чтобы возненавидеть этот способ. Это было не наказанием — унижением.       В итоге на корабль они вернулись с таким количеством разных вещей, что тот просел вдвое больше обычного. Хоть Хуа Чен и ссылался на «трёх морских жрецов», безмозглым себя не считал, поэтому патронов, пороха, поджигательной смеси и ядер для пушек было столько, что в трюме почти не осталось места для матросов, и те вместо узких подвешенных гамаков собирались спать прямо поверх коробок под самыми верхними перекрытиями. Снедь трамбовалась между ящиками.       А вот на одежду Се Лянь отреагировал не так, как Хуа Чену бы хотелось. С недопониманием, а не с той радостью, на которую он глубоко-глубоко надеялся.       — Саньлану не стоило, — замахал руками он — они как раз укладывались спать, и Хуа Чен надеялся наконец отдать ему нормальные, мягкие нижние одежды, в которых спать должно было быть куда удобнее, чем в его просоленной грубой рубахе. — Этот Се же всё равно только спит в человеческом облике.       — Гэгэ может спать в человеческом облике с большим удобством, если сменит эту рвань на мягкое платье.       — Саньлан, это же твоя рубашка…       — Это не отменяет того, что она — грубое просоленное рванье.       Когда русал протянул-таки руку к новым одеждам, Хуа Чен чувствовал себя так, словно ему вдруг разрешили нормально дышать. Вот только… он не рассчитывал, что Се Лянь тут же примется снимать свою одежду.       — Отлично, — он подорвался на ноги, едва не запнувшись о самого себя. — Этот Саньлан скоро вернётся и желает гэгэ спокойной ночи!       Не дав шанса Се Ляню ответить, он вылетел на палубу, захлопывая за собой дверь каюты.       — Что, кто-то не выдержал напряжения спать в одной комнате с мечтой всей своей жизни?       Капитан молча показал Хэ Сюаню средний палец и сунул голову в бочку с водой и выловленной за день рыбой.

***

      Это было однозначно плохо.       Последний бриг, который команда взяла на абордаж, оказался вооружён предательски лучше, чем они ожидали. Пусть большая часть экипажа и отделалась только многочисленными ушибами, парой несерьезных переломов и ссадинами, капитан, решивший взять на себя все беды сразу, схватил сразу две пули в бедро.       И бедро начало гнить.       Хэ Сюань, откуда-то достав те самые русалочьи водоросли «на все случаи жизни», заставлял Хуа Чена жевать их, пока тот не позеленел, угрожая выблевать всё внутренности.       Но рана всё равно гнила.       Сначала это было мало заметно — он ковылял по палубе, был более злой и чаще куда-нибудь садился, заваливаясь на бок и скрючив больную ногу; потом стал меньше выходить из своей каюты; и теперь был горячим, словно печка, почти не просыпался, тихо скуля в горячечном бреду, и вонял.       Остальная команда, кажется, не чувствовала это, но для Се Ляня запах от раны был очевиден.       Хуа Чен лежал на койке, которую Се Лянь уступил ему сразу же, с мокрой тряпкой на лбу, только недавно забывшийся тревожным сном. Сам он сидел на полу, с трудом уместив хвост, и тревожно следил за чужим сердцебиением.       Вроде бы действительно спит, и довольно спокойно.       Он потянулся ближе, острым когтем поддевая чужие штаны — те были пропитаны гноем и кровью и не хотели отрываться от кожи; пришлось смочить их водой из собственной бочки, надеясь, что хуже от начавшей цвести воды тут быть в принципе уже не может. Сверху раздался стон, и Се Лянь болезненно поморщился. Ему следовало заняться этим до того, как всё стало так плохо.       Он осторожно отлепил всю ткань, открывая рану. Первично её, конечно, обработали и пули вытащили, но о полноценной хирургии речи не шло. Се Лянь, ещё раз оглянувшись на Хуа Чена и мысленно извинившись, запустил когти в мясо.       Под почти нечеловеческий хриплый вой он вычистил рану, цепляя корки и сгустки когтями и где-то используя скальпельно острые зубы; язык от гноя покалывало, и его то и дело приходилось по-дурацки вытирать. Слюна русалок, конечно, не заживляющее средство, но точно лучше морской воды или воды с запахом болотца. А ради человека, решившего вернуть ему плавники, можно было немного и поплеваться.       Наконец, он счёл рану достаточно чистой. Человеческим лекарствам он не доверял — то, что использовал на нём Хуа Чен, тоже было из знакомых ингредиентов, но где они, никто не знал. Судя по всему, капитан сам был едва ли не лекарем команды, и это было ужасно неправильно. Стянув с высившихся ящиков водоросли, Се Лянь принялся растирать их до состояния каши, после вытягивая длинные волокна. Пойдут на нити.       Когда вылизанная в прямом и переносном смысле слова рана была утоплена в зеленовато-бурой каше, он всё-таки счёл её приемлемо выглядящей, чтобы попытаться стянуть края. Пару рыбьих костей, достаточно тонких, он припас с последнего лосося, и теперь оставалось только несколькими грубыми стежками немного сблизить края раны.       Он утер лоб.       Хуа Чен уже даже не стонал, только хрипло дышал, обливаясь потом. Се Лянь подполз ближе к изголовью, стаскивая уже нагревшуюся тряпку и осторожно обтирая чужое лицо холодной мокрой ладонью. Та высохла почти сразу, но один вздох показался ему более лёгким. Вновь вымочив тряпку, он вернул её на лоб Хуа Чену. Когда очнётся, нужно будет ещё напоить его. Главное, чтобы очнулся.       Се Лянь вернулся к разорванному бедру, устраиваясь прямо над ним. Проследил пальцами ставшие ровными края.       Давай, рыбина, что у тебя ещё полезного есть.       На обнажённые мышцы капнули первые слезы — крупные, прозрачные, тут же потерявшиеся в ране. Часть людских легенд действительно имели в основе часть правды, только вот почти ничего из того, о чем в них говорилось, нельзя было получить насильно. Королевская семья действительно могла обращать кровь в багряный жемчуг, но он тускнел и бился, если попадал в запятнанные кровью морского народа руки; они могли лечить слезами, если хотели, но ими же могли и отравить так, что не останется ни шанса на спасение. А браконьерам и охотникам оставались драгоценности, плавники и русалочье мясо.       Давай, Се Лянь, плачь. Тебе же осталось только это.       Вдруг дверь каюты с шумом распахнулась — Се Лянь, отскочив, словно его ударили, зашипел, скаля акульи зубы. Хэ Сюань, мрачно осмотрев сначала его, потом мечущегося в бреду Хуа Чена, мелко кивнул в знак не то приветствия, не то отдавая дань уважения, и поставил на ящики новую плошку с водой и чистой тряпкой. Рядом раскатились несколько яблок и плюхнулся едва оглушенный тунец.       — Завтра зайду.       Се Лянь молча кивнул ему в спину, подползая обратно на своё место.       Хуа Чен чувствовал себя так, словно тонул в каком-то иле, тёмном и не желающем отпускать, лишь изредка всплывая к поверхности в чистую воду. Почти каждый такой раз какое-то бледное пятно перед ним прислоняло что-то к губам, давая напиться, и его тут же затягивало обратно. Правда, со временем пятно становилось чуть чётче, превращаясь в лицо Се Ляня, и позволяло видеть его чуть дольше, успокаивая, но всё ещё даже держать самому голову было тяжело.       На этот раз он очнулся как-то внепланово. Было даже тише и темнее, чем обычно — он лежал, уставившись едва приоткрытыми глазами в потолок, и дышал через приоткрытый высохший рот. Где-то далеко мерно шумели волны, убаюкивая.       Атмосферу умиротворенности разбило тихое шмыганье носом.       Он зашевелился, пытаясь поднять голову, но получилось только уронить её набок, скосив глаза. Се Лянь, засевший над его раной, дёрнулся, словно застигнутый за кражей вор, с ходу гулко ударившись локтем об койку. И тут же быстро вытер нос.       — Гэгэ?       Голос получился хриплый и жуткий. Се Лянь, хлопнув своими невозможными глазами в коротком осознании, подтянулся на руках ближе к изголовью койки, ощупывая его лицо влажной ладонью. От неё было приятно прохладно, и словно стиралась какая-то душная плёнка с кожи.       Се Лянь приподнял его голову, наклоняя к губам флягу. В рот полилась солоноватая вода с привкусом водорослей. Хуа Чен послушно глотал, пытаясь собраться с мыслями.       Нога почти не болела — как минимум по сравнению с тем, что было раньше. Она словно не чувствовалась, иногда ощущаясь короткими уколами боли или мурашек.       — Почему гэгэ плачет?       Се Лянь, уже опустив его голову обратно на подложку, замер, усевшись на пол и сложив руки на хвосте. Лоб нахмурился, позволяя залечь тонкой морщинке между бровей, но почти тут же расправился — тритон указал сначала на свои глаза, а потом на рану.       Хуа Чен, изогнувшись вбок, попытался её разглядеть. И тут же получил легкий шлепок влажной ладонью по щеке и руки, тут же зафиксировавшие его к койке.       — Понял, — скривил он губы в улыбке. — Никуда не дергаюсь. Гэгэ знает лучше.       Гэгэ фыркнул, смешно наморщив нос, но не возразил — снял тряпку со лба, намочив её в очередной раз в плошке с водой, водрузил обратно. Со вздохом уселся на своё изначальное место.       Хуа Чен потянулся к нему рукой, ткнувшись кончиками пальцев в волосы.       — Гэгэ тоже надо поспать, — прохрипел он, роняя руку, хотя очень хотелось погладить чужие волосы. Он ведь бредит, ему можно? Он булькнул коротким смешком. — Саньлан нынче горячий, с ним точно будет не холодно.       Его в ответ только легонько щелкнули по носу.