Рифы и мачты

      Если сначала матросы были в восторге от найденыша — конечно, кто тут кого ещё нашёл, но разве это нужно объяснять всем подряд? — то когда капитан выполз из своей каюты только больше чем через полсуток и тут же потребовал бочку пресной воды (бочку! Они уже не стояли в штиле, но — бочку!), всерьёз начали опасаться за его здоровье и рассудок. Хотя бы потому, что мертвец или сумасшедший вряд ли выплатит им в полном размере гонорар.       Ещё спустя сутки пришлось до конца выпотрошить аптечку — и это уже было не смешно.       К счастью, оставшиеся три дня до порта прошли практически без эксцессов. Даже пришвартоваться удалось с первого же раза — а Хуа Чен всегда говорил, что чёрные паруса, хоть и красивы, доставляют только проблемы. Хотя это не значило, что их теперь никак и никогда не раскроют, только потому, что они плавали под обычными, но у них хотя бы было время размять ноги на твёрдой земле, заглянуть в весенний дом и пополнить запасы еды, пресной воды и других вещей. Неожиданностью стало то, что капитан на этот раз — о, все уже поняли, почему, никаких вопросов, — остался на борту.       Се Лянь вынырнул из бочки, цепляясь за край мокрыми перепончатыми пальцами. С укором посмотрел на Хуа Чена. Открыл рот — и тут же закрыл его, выглядя при этом довольно несчастным. Капитан тут же почувствовал себя кем-то таким же отвратительным, как какой-нибудь насильник младенцев.       Ни один из них не знал, как пойдёт лечение, если в процессе тритон перекинется в человека — и если Се Лянь за столько лет уже примирился со всем, что на него свалилось, Хуа Чен был категорически против экспериментов.       Хотя, если и проводить их — стоило сейчас, чтобы потом не потерять ещё больше, но ему не хотелось рисковать даже такой частью. Он искал его больше десяти лет!       И, в отличие от русалок, он смертен.       Се Лянь шумно клацнул почти акульими зубами — говорить в таком виде он перестал после первого же раза, когда на добрых несколько минут напрочь оглушил капитана, забыв, насколько люди чувствительны к их звукам. Оставалось так — или хлопать по воде. А брызгаться ему было жалко. Пресная, все-таки. Дорогая.       — Ваше Высочество?       Тритон уныло вздохнул. Убеждать капитана, что давно он уже никакое не «Высочество», оказалось бесполезно.       Русал поманил его пальцем, скрываясь в воде по самые глаза.       Капитан, медленно поднявшись с койки, подошёл ближе. На взгляд Се Ляня, уход за ним совершенно не требовал таких сил и пристальности, которой окружал его этот человек — он не был мальком, и его можно было оставить одного! На пару часов — уж точно. И полноценно, а не заглядывая каждую условно свободную минуту.       — Гэгэ?..       Гэгэ, схватив его за рукав, рывком опрокинул капитана в бочку, тут же компактно укладываясь кольцами на дне, пока Хуа Чен старался вывернуться — или хотя бы оказаться вверх головой. Бочка хоть и была велика, но точно не настолько, чтобы в ней занимались подводной акробатикой.       — Я настолько грязный? — стирая с глаз воду, спросил он с неопределённой смесью уныния и ухмылки в голосе. Се Лянь едва заметно поморщился. — Если гэгэ меня выпустит, я обязательно это исправлю.       Гэгэ не выпускал.       Хуа Чен, хоть и был пиратом, всё же был человеком, а не земноводным — и уже спустя пару часов в воде уже успел продрогнуть до костей, скукожиться и несколько раз испугаться, что сейчас растворятся его собственные кости. Се Лянь смотрел так же невесело, словно это должно было дать ему что-то понять.       — Ваше Высочество, — наконец подал он голос вновь, и Се Лянь, лежавший подбородком на краю бочки, обернулся к нему. — Вы не можете всё время в тесной бочке, да?       Се Лянь, тихо вздохнув, грустно кивнул, занавешивая чуть порозовевшее лицо волосами. Капитану теперь в полной мере было стыдно — в попытке сделать как лучше он, кажется, сделал полную дрянь.       — Простите этого недостойного.       В ответ ему плеснули в лицо водой.       Как оказалось, пребывание в человеческом облике ранам не вредит, но и заживать не даёт — раны на двух телах зарастали независимо друг от друга, и Хуа Чен решительно не понимал, как это работало. Но возникать не собирался. Главное — они зарастали. Правда, пришлось обрабатывать всё повторно — после срезания рубцов на ногах тоже появились кровоточащие раны.       Но это того стоило.       Как оказалось, ходить Се Лянь не то не умел, не то давно забыл как — Хуа Чен едва не хватался за сердце каждый раз, когда тот падал или сдавался и вовсе порывался передвигаться ползком. Ноги у него при этом были, как и хвост — с налитыми тугими мышечными канатами. Но даже не особенно ими управляя, он забрался на самую высокую рею фок-мачты в первый же день, усевшись на ней, словно русалка из сказок на ветке дерева, и со странным выражением лица глядя на океан.       Капитану было почти физически больно от этого.       Он ведь с радостью обработает все его раны заново, верно? Солёная вода же не навредит мгновенно.       — Гэгэ.       Гэгэ отвлёкся от яблока, которое сосредоточенно превращал в фарш своими акульими зубами. Он сидел на краю бочки, на специально прибитой дощечке-подставке-сидушке, и вяло шевелил в воде хвостом. Та уже не выглядела такой уж свежей, но до следующего порта было никак не меньше десяти дней — и это при условии, что они нигде не задержатся, а они, вообще-то, пираты. Им было положено задерживаться и грабить.       — Çúrßæ?       Хуа Чен прищурился, стараясь не показывать, насколько сильно разрывалось от такого его сердце. В хорошем смысле — его Высочество старался издавать менее пронзительные, хоть и абсолютно невнятные, звуки, только чтобы общаться с ним и его командой. За это было стыдно и тепло.       — Этот Саньлан может ещё чем-то помочь?       В ответ ему только фыркнули и слабо брызнули в лицо водой. Хуа Чен чувствовал себя морально уничтоженным — вода уже отдавала болотцем. Нужно было что-то придумать.       Но времени ему не дали — корабль внезапно тряхнуло и начало кренить на бок.       — Капитан! — с истошным воплем ворвался в каюту боцман. — Водоворот! Со штормом! Посреди моря!       Он даже не успел договорить, как и Хуа Чен не успел отреагировать — как Се Лянь, взвившись, выпрыгнул из бочки, хлопаясь на пол на четвереньки уже человеком и, кажется совершенно не собираясь стесняться своей наготы.       — Гэгэ!       — Рыбеха!       В следующий раз надо посадить это хамло на гауптвахту.       Се Лянь, пока они метались, поднялся на ноги и в пару широких, но очень кривых шагов добрался до борта и тяжело перевалился через него, уже в процессе сращивая ноги.       Капитан, едва не взвыв, бросился к борту — но успел увидеть только мелькнувший серебристый хвост. И тут же принялся стаскивать с себя портупею, но был остановлен едва не десятком рук, потянувших его в центр палубы.       — Капитан! Он же рыба!       — Рыбы не тонут!       — А вы вполне можете!       Не то что бы он не мог их скинуть — но разумное в этом было. Ему оставалось лишь стиснуть зубы и рукоять сабли.       Буря только усиливалась, и нос корабля нырял вниз всё сильнее. Матросы метались по палубе, сворачивая паруса и пытаясь хоть как-то выровнять бригантину. Капитан, выругавшись, кинулся к штурвалу.       Вдруг по воде разнесся голос — вроде бы и совсем непохожий на русалочий крик, но слишком… Идеальный для человеческого.       Хуа Чен чувствовал, как начинает кружиться голова. Разжимаются руки. И словно огромной перехлестнувшейся через борт волной тянет в открытое море. Но тут песня прервалась другим вскриком — не то что бы злобным, но твёрдым, об который эта влекущая волна разбивалась, словно о волнорез.       И стоило ему раздаться, буря словно замерла, медленно выпуская корабль из своих тисков. Раздалось что-то, больше похожее на радостные вопли — в русалочьем исполнении. Но чего точно никто из них — вымокших, разгоряченных и нервных, — не ожидал, так это того, что на через борт едва-едва выровнявшейся бригантины перельется узкий поток воды, оставляя на палубе двух русалок и тут же исчезая, слизав в море пару бочек.       Двух?!       И незнакомая из них, кокетливо прикрыв грудь своим же хвостовым плавником, подмигнула поочерёдно обеими глазами ближайшему матросу. Тот хищно облизнулся, но, бросив взгляд на капитана, нервно сглотнул, тут же опуская глаза.       Хуа Чен, стягивая с себя китель, подошел к ним, тут же накидывая его на тритона. Русалка пока такой приязни не вызывала.       Та, цокнув языком, отбросила свой хвост и перетянула к себе хвост Се Ляня, под его прикрытием обращаясь в человека.       — И кто так нагло украл лучший белый коралл моей души?       Се Лянь тихо фыркнул, расслабленно валяясь на палубе. Шторм почти улёгся. Казалось, ему даже интересно, что из этого выйдет — по крайней мере, он не пытался присоединиться ни к одной стороне. Русалка была, впротив тритона, увешана украшениями от и до — с ушей, от которых веером расходились тонкие изящные хрящики с полупрозрачными перепонками, свисали тяжёлые серьги, в которых, судя по всему, на золотой основе чередовались кораллы с жемчугом, полоса у основания спинного плавника перламутрово переливалась, с шеи свисало массивное ожерелье, которое издалека можно было принять за одежду, да и на бёдрах тоже висели цепочки с подвесками. Хуа Чен почти видел захлебывающиеся взгляды матросни, но его самого больше интересовало то, кто это и чем это им грозит.       Грозило тем, что Се Лянь накинул на неё капитанский китель, прежде чем самому обратиться в человека. Хуа Чен, медленно выдохнув, стянул с себя и рубаху, вновь накидывая на него.       — Извините, — улыбнулся он, поднимая к Хуа Чену свои ужасающе прекрасные глаза, — это Цинсюань, она из южных рифов. Навещала меня и испугалась, когда не нашла.       — Се-сюн, а откуда мне прикажешь знать, что с тобой всё в порядке, — надула губы она, по-хозяйски кутаясь в китель и поднимаясь на ноги. Тритона Хуа Чен, не выдержав, поднял на руки сам. — А это кто?       Он смущённо почесал нос, заставляя сердце Хуа Чена пропустить пару ударов.       — Эм… Он пытается вылечить мои шрамы, — немного неуверенно произнес он, потыкав пальцем его в плечо, — Саньлан может отпустить меня.       Саньлан молча продолжал держать его на руках. Цинсюань, фыркнув, поднялась на ноги, так же, как Се Лянь цепляясь за борт и способствуя сумасшествию всех окружающих матросов полуголой задницей, едва прикрытой полами капитанского кителя. Перегнувшись через борт — Хуа Чен при всей его незаинтересованности с усилием отвёл глаза — она достала двух здоровенных рыбин, плюхнув их на живот Се Ляня.       — Тогда у нас будет ужин в честь того, что на этот раз тебя не пытаются расчленить! Капитан, сообразите платье для милой леди вашего друга?       Капитан очень жалел, что не может замораживать взглядом, но русалка, кажется, задалась целью игнорировать его недовольство. Впрочем, смешок гэгэ того стоил.