Рифы и мачты

      — На сколько дней у нас ещё хватит запасов?       — Девять дней, капитан! К исходу стоит вернуться в порт, если мы не хотим потерять половину команды!       Хуа Чен молча стиснул зубы, навалившись на борт. Полнейший штиль стоял пятый день, и как бы ни были вымуштрованы его матросы — если они решат взбунтоваться, нанимать новых будет жуткой морокой. Бригантина его была из новых, и под весла ничего не было приспособлено — хотя, к чести его, как капитана, парочка способов превратить-таки её в весельное судно у него была припасена.       Но они пришли сюда не для того, чтобы полюбоваться водной гладью. Если он правильно сориентировался по звёздам — а он в этом поднаторел и готов был поставить свой последний глаз на то, что всё верно, — именно в этом месте за последнее время затонуло больше всего кораблей, и, как вскоре оказывалось — как один либо контрабандные, либо с работорговцами. Зато когда жухлое судно, чей хозяин почему-то ударился в поклонение природе, подобрало раненного детёныша сейвала, забрело в близлежащие воды, полные рифов, мелей и опасных течений, вышло даже скорее, чем смогла бы самая быстроходная бригантина из королевского флота.       У Хуа Чена за столько прошедших лет не осталось уже ни интуиции, ни чуйки — одна надежда, и сейчас она упрямо твердила, что он должен ждать здесь так долго, как только сможет его бренное тело. Хотя шансов было не слишком много — они были не слишком плохими и не слишком хорошими, просто пиратами, которым в последнее время частенько улыбалась удача.       В глубине волн что-то блеснуло.       — Ждать меня, пока не станет заканчиваться вода, — почти прошипел он, оборачиваясь к боцману и торопливо сдергивая с себя китель, — уйдёте раньше — убью, позже — сами сдохнете.       Он торопливо расплел косу — из той, путаясь звеньями в волосах, нехотя выползла полновесная золотая цепь, что удерживала на кончике косы огромную по меркам и моряков, и ювелиров темно-красную жемчужину. Украшение тут же полетело с борта, бесшумно исчезнув в зелёной воде; а следом за ним, не слушая воплей команды за спиной, сиганул сам капитан, едва успев до боли набрать воздуха в лёгкие.       Вниз. Вниз, вниз, вниз…       Солёная вода жгла единственный оставшийся глаз и ссадины на руках, не сходившие с кожи, от сабли и рей.       Крошечный выдох — перемешать воздух в рвущихся лёгких. Свет с поверхности уже тянулся так слабо, что он едва мог рассмотреть собственные руки, вытянутые вперёд — разве что серебряные наручи изредка бликовали. Если он ошибся, то назад уже не поднимется. Просто не доплывет.       Течение утаскивало его дальше. Напоследок он выдыхает до упора, на миг потеряв мир в скопе поднимающихся мелких пузырьков — и тело окончательно тяжелеет, камнем устремляясь вниз едва ли не быстрее, чем он плыл.       Он уже не успел почувствовать, как что-то тянет его обратно.       Приходить в себя оказалось, мягко говоря, неприятно — что-то чудовищно сильно ударило его в грудь, заставляя судорожно выдохнуть и вдохнуть снова — рот утыкнулся в что-то склизкое и наверняка мокрое, но вода тут везде. Кроме, удивительно, того, что втекало ему в глотку — безусловно, с плеском воды, но это… Воздух?       И его до сих пор куда-то тянули, грубо подхватив поперёк спины так, что рука незнакомца оказалась просунута подмышкой.       Хуа Чен судорожно распахнул глаза — повязка слетела, и теперь веко пустой глазницы тоже дёрнулось, но, хвала богам, осталось закрытым, — цепляясь за влекущее его нечто всеми конечностями и тут же жалея об этом. Его рука неловко задела спинной плавник, и существо скривилось, начиная заваливаться набок, отчего их едва не перевернуло вверх тормашками — существо едва успело их выровнять, прежде чем грызущий Хуа Чена стыд заставил его отцепиться совсем.       К нему обернулись — и он почувствовал, что готов умереть прямо сейчас, дышать водой, служить как мертвец и никогда не всплывать на поверхность.       Нашёл.       Русал, поддев длинным языком свисавшую у него изо рта цепочку с бусиной красного жемчуга, засунул её в рот, за щеку, и губы тут же открылись вновь. Открылись, чтобы издать звук, которому нет названия ни в одном языке — пронзительный, как крики обезумевших чаек, и пугающий, как скрип рушащихся мачт. Хуа Чен был к этому готов — за всю свою жизнь он достаточно выучил о русалках, включая и то, что их язык для людских ушей ужасен, как труба страшного суда, и что ни один смельчак, попытавшийся его расшифровывать, не смог перевести ни слова. И всё равно, знать о звуке и услышать его — разные вещи. Тело само собой вздрогнуло, пытаясь рефлекторно вздохнуть, и его снова жёстко дёрнули, утыкая лицом в шею — под губами оказались уже знакомые жабры, из которых лился в рот воздух вперемешку с водой. Вот же черт — но ему же тоже нужно дышать!..       Но Хуа Чену оставалось только вдохнуть посильнее, надеясь не упустить ни единого пузырька воздуха, и начать грести ногами, облегчая ношу своему спасителю. Лишь после этого, чувствуя, как они ускорились, а из чужих жабр хлестнуло вне очереди, он осознал — русалу было тяжело. Под серебристой чешуёй мощного хвоста перекатывались мышцы — но этого было чудовищно мало, когда от хвостового плавника осталась лишь жалкая кисточка на конце. Русалки с такими хвостами обычно вовсе не могли подняться к поверхности, не говоря уже о том, чтобы кого-то спасти.       Смотреть на это было до ужаса горько.       Хуа Чен осторожно уцепился рукой за чужое гладкое плечо — его тут же пристально осмотрели золотистые глаза в опущении нечеловечески длинных жёстких ресниц. Он кивнул, надеясь, что это достаточно универсальный жест, и старательно погреб освободившейся рукой к поверхности.       На этот раз он просто не мог уйти, не отблагодарив.       Вверху уже виднелось дно бригантины. Русал попытался отпустить его — дал вдохнуть последний раз и со всех сил толкнул к поверхности; Хуа Чен уцепился за его запястье.       — Пожалуйста, — произнёс он, теряя звуки в утробном бульканье и тратя драгоценный воздух, — пожалуйста, Ваше Высочество.       Чужой рот приоткрылся, и лицо сложилось в удивлённое выражение. Хуа Чену хотелось выжечь его на обратной стороне единственного глаза — лишь бы никогда не забыть. Но раньше случилась наконец достигнутая лестница, и русал с мягким ехидством изогнул бровь.       Он тренировался, вообще-то!       Ответив морскому принцу упрямым взглядом, он подтянул его к себе, тесно прижимая бедром к выступающей тазовой кости. Холодные руки тут же вежливо обвили его шею — и он был уверен, что умри он сейчас, точно умер бы счастливым. С одной рукой и.. Полутора ногами он точно сможет подняться!       Хотя это оказалось куда сложнее, чем его прошлый опыт с мешками крупы.       Русал был куда более скользким, чем холщевина — удержать его оказалось ничуть не легче, чем дельфина за брюхо. Подтягивать его приходилось раз за разом, тихо сопя в извинение — в горле клокотала вода, и он действительно боялся, что за лишний вздох закашляется и тогда точно уронит. Нужно всего лишь добраться до палубы.       — Капитан!.. Ой-ë…       Не удостоив их даже взглядом, он грузно перевалился через борт, безжалостно уронив себя на спину, и лишь сверху, максимально мягко, насколько только могло обеспечить его костлявое тело, позволяя упасть русалу.       — Это мы за ней… ним... сисек вроде нет, видимо мужик… Гонялись?       — Боги, это ж получается именно нам тот гонорар достанется? Да я до смерти внуков смогу без дела пировать!..       — Недоумки, принесите бочку с водой, это же рыба!       Хуа Чен, поморщившись от бестолковой суеты своей команды, осторожно перекатился, укладывая русала на палубу и поднимаясь на ноги. Тот в ответ не слишком вежливо плюнул ему в лицо — и Хуа Чен уже готов был принять это как Божью милость, до того как понял, что в него прилетела та самая багряная жемчужина на золотой цепочке.       Ему ничего не оставалось, кроме как склониться в глубочайшем поклоне, касаясь лбом сложенных на полу рук.       — Ваше Высочество слишком добры, — он не смел поднять голову, — я лишь хотел отплатить вам за доброту.       — Капитан, мы притащили!       Они оба вскинули головы — боцман с дьявольски довольным видом похлопал по краю бочки размером с рост двенадцатилетки.       — И воды уже натаскали!       Хуа Чен поднялся на колени.       — Вы разрешите?..       — Благодарю, но мне не нужно.       На этот раз он потерял дар речи вполне буквально: к этому он был не готов. И стоило русалу разделить хвост на две ноги — бледные, длинные и точеные, словно анатомическое пособие, но все-таки вполне человеческие, — из головы вылетели все слова разом, оставив только одну мысль, панически бегающую по резко опустевшему черепу: «Закрой!»       — О, — проводил удивлённым взглядом русал накрывшую его рубашку и тут же попытался её вернуть, — не стоит, я не мерзну…       — Ваше Высочество!       Крик получился таким пронзительным, что русал счёл за лучшее покорно позволить накрыть себя тканью.       — Ну, выкладывайте, — устало вздохнув, откинул он голову назад, — исцеляющие слезы? Кровь, обращающаяся в жемчуг? Мясо, дарующее долголетие? Плавники у меня уже не отрежешь, у хвостового цена три медяшки в базарный день…       Хуа Чен молча поднял его на руки, стараясь, чтобы рубашка не распахнулась. Русал, ойкнув, соскользнул, почти ткнувшись лицом ему в грудь, прежде чем Хуа Чену удалось перехватить его покрепче.       — Для тех, кто верит в подобные сказки, у нас предусмотрена смертная казнь, — тихо ответил он, пинком открывая дверь капитанской каюты. — Вам точно не нужна вода? Я… хотел бы поговорить.       Ответом ему была светлая улыбка.       — Я теперь тоже хочу поговорить, молодой господин, — на воздухе золото глаз оказалось поймано в радужку, а длинные ресницы распушились, раскрываясь из толстых и жёстких в мягкие веера. — Вы первый человек, что решил поднять меня на борт, не швырнув через него за хвост.       Он молча опустился на колени рядом с койкой, укладывая на неё русала — за бардак в каюте теперь было стыдно. Её он совсем не готовил. А ещё было стыдно за людей.       — Но почему вдруг «Ваше Высочество»?       — А разве нет? — Хуа Чен вскинул на него взгляд. — Это ведь вы. Ваше Высочество наследный принц Сяньлэ, хоз…       Прервал его тихий звук. Принц Сяньлэ, тихо посмеиваясь, откинулся на подушку — рубашка, перекрученная, медленно сползала, оголяя бледно-голубоватую кожу. Хуа Чен, стараясь не коснуться, осторожно подтянул ткань повыше.       — Этот недостойный сказал что-то неё так?       — Ох, недостойный, — он повернул к нему голову — лицо занавесили тёмно-каштановые пряди мокрых волос. — Просто очень давно меня так не называли.       «Для меня вы всегда будете принцем, пока не станете императором»       — Тогда велите, прошу, как этот недостойный может к вам обращаться.       Раздалось тихое фырканье.       — Как насчёт духа несчастий?       — Нет, Ваше Высочество, — удивленно — но, если честно, не слишком, ведь что-то он успел о нем узнать, — моргнув, покачал головой Хуа Чен.       — Собиратель мусора?       — Нет, Ваше Высочество.       — Се Лянь? — будто бы сдавшись, уже с немного другой интонацией предложил Се Лянь.       Хуа Чен чувствовал, как у него вдруг сперло дыхание, мешая в очередной раз повторить уже ироничную фразу.       — …этот недостойный не посмеет запятнать своим языком ваше чистое имя.       — Ох, шторма… Может, у тебя самого есть предложения? Иначе я буду звать тебя мальком.       Малек — это ведь маленькие рыбки, да?       — Гэгэ.       — М?       Русал приподнял голову над подушкой, кося на него золотым глазом, и Хуа Чен повторил уже увереннее, изо всех сил пытаясь удержать расползающиеся в улыбку губы.       — Гэгэ. Гэгэ может называть меня даже мальком. В моей семье я такой третий.       — Это… — он прикусил губу, — …очень мило. Но все-таки, Саньлан. Это не ответ на вопрос, зачем я вам.       Он вздохнул. Выдохнул. Уставился на свои ладони, лежащие на коленях — огрубевшие, пропитанные солью и порохом.       — …Гэгэ позволит осмотреть его раны?       — Какие раны?       — Те, что... от плавников. В солёной воде ничего ведь не заживает до конца.       — Так тебе для этого нужна была бочка? Не стоило, наверное, — он вздохнул и потер переносицу, — но если хочешь, я покажу.       Один рывок — и вместо ног на видавшей виды постели лежит длинный серебристый хвост, плотно покрытый чешуей — теперь, без прикрытия воды, было видно, что она помутневшая и покрыта плотной сеткой царапин. Посреди всего этого выделялись несколько бугрящихся бурых полос — шрамов от отрезанных плавников, грубо стянутых стежками из рыбьих жил.       — Так они меньше отравляют воду, — мягко, словно дело касалось не его подгнивающих ран, ответил он на шокированный взгляд. — Саньлан правильно сказал, что в солёной воде они не заживают, а до пресной я давно не доплывал.       — Гэгэ разрешит попробовать ему помочь?       Русал, помогая себе руками, присел, опираясь на стену каюты.       — Попробуй.       Хуа Чен тут же метнулся к сундуку, вытаскивая врачебный ящичек и нерешительно берясь за собственную саблю — он не был уверен, что выторгованный у лекаря тонкий скальпель возьмёт такие рубцы.