Укрывая небеса

      Сознание затуманено. Сил нет ни на что, даже чтобы открыть глаза. Акихиро словно плывёт по мягкому облаку куда-то вдаль, в неизвестность. Он не чувствует ни боли, ни страха, лишь пустоту, но она в кои-то веки не пугает, наоборот, прячет в себе, скрывая небо в лоскутах темноты. Не ограничивая, защищая. Почему-то ему казалось, что посмертие выглядит несколько иначе, однако... его всё устраивало. Да и выбирать уже не из чего, это не компьютерная игра, где тебе можно выбрать из нескольких миров, куда ты попадёшь.

Он свободен? Надо же, для этого требовалось так мало…

      Тело расслабляется, становится ватным. Уходит обычное напряжение. Всё закончилось. Он, Акихиро, свободен. Не нужно бороться, терпеть предательства, не надо выживать, ломать себя. Можно просто быть собой. Пускай и посмертно, но мечта юного неба сбывается.       Поэтому когда его плеча касаются чьи-то пальцы, Савада подскакивает, дёрганно оглядывается, пытаясь понять, кто его потревожил. Пламя возмущённо сворачивается пружиной. В грёбанном посмертии, чёрт возьми, его не могут оставить в покое.       Подросток поднимает взгляд, давя внутреннее возмущение…

И сталкивается с золотистыми глазами.

      Акихиро бледнеет и судорожно сглатывает слюну, подсознательно отстраняясь. Это же невозможно.       - Примо?.. – В человеке напротив невозможно не узнать того, кому поклоняется едва ли не вся мафия. Основателя величайшей мафиозной семьи Италии из тех, что когда-либо существовала. Жизнь от прошлого к будущему. Джотто Ди Вонгола.       На губах мужчины ласковая улыбка, в глазах блестит пламя неба.       - Савада Тсунаёши. – И можно наблюдать, как недавно покончивший с собой Аки, и без того бледный, бледнеет сильнее. В глазах появляется ужас. На пальце Тсунаёши отчётливо видно кольцо Вонголы. Его приняли, он оказался достоин. Достойнее Акихиро. Значит ли это, что все они: Хранители, Реборн, окружающие, были правы? Что Акихиро – марионетка отца, не способная ни на что, кроме как слепо следовать чужим приказам, избалованный итальянский мажор, не уважающий никого, кроме себя, человек, чьё пламя отдаёт плесенью и мертвечиной, который никогда не найдёт себе хранителей. И тем более не встанет во главе семьи, к чему его готовили всю жизнь. Акихиро Вонголу едва ли не ненавидит, она испортила ему жизнь едва ли не с самого рождения (а может и с самого), но она была единственной целью в его жизни. И без Вонголы его существование было бессмысленным.        Незнакомец замечает изменения в чужом лице, недоумевающе поднимает бровь, после чего кладёт крупные ладони на плечи подростка. Выпускает пламя, позволяя собственной воле укутать маленькое небо оранжевым пледом.        Акихиро испуганно открывает глаза, ожидая ожогов, но чужое пламя не сжигает, не жалит. Оно окружает, как тьма недавно. Оно тёплое, ласковое, оно показывает, что его носитель не желает вреда, защищает. И Акихиро понимает, что это пламя с пламенем его брата схоже разве что цветом – оба Тсунаёши являются носителями пламени Неба.       Пускай брат и не должен был быть пламенным, но факт наличия у него пламени был, скорее всего, очевиден любому мафиози, находящемуся в доме Савад. Но пламя брата… Оно было тусклым, слишком спокойным. Оно было больше похоже на лампочку, к которой слетались мотыльки. Тёплое, приторно ласковое… Отвратительное. Как бы Аки брата ни любил, но находиться с ним рядом он не мог, чужое пламя пыталось взаимодействовать, а у старшего Савады возникало ощущение, что на его огне появляются пятна. А ощущение грязи, пускай даже такой, фантомной, вызывало настойчивое желание опустошить желудок.

Мотыльки летят на свет и умирают.

      У незнакомца пламя было греющим, ласковым. И его, Аки, пламя, настойчиво распирало где-то внутри, стремилось выйти навстречу. И Акихиро подумал, что терять ему уже нечего, поднял руку, позволяя маленькому огоньку загореться на покрытой шрамами ладони. Не пытается взаимодействовать с чужим – это вырвиглазное нарушение любого мафиозного порядка, что-то, равносильное попытке ворваться в личное пространство и, к примеру, поцеловать, когда человек испытывает к тебе неприязнь. Отвратительно, в общем. Поэтому Аки просто смотрит на огонёк, сравнивая своё пламя с пламенем незнакомца. И глаза вновь расширяются.       - Ты же уже догадался, верно, дорогой? – Незнакомец улыбается, касается чужой ладони своей, после чего прежде, чем подросток отстранится, сплетает пальцы с чужими, позволяя пламени также смешаться с другим небом. Этого Тсунаёши, очевидно, мафиозные порядки не волнуют.       А Акихиро до сих пор не может подобрать слов. Собственное пламя под воздействием чужого раскрывается, ластится, как котёнок. И ощущается почти таким же, как пламя другого Тсунаёши.       - Ты это… - Голос срывается, звучит хрипло. Всё это слишком странно, слишком неправильно. Он, Акихиро, покончивший с собой, говорит с человеком, чьё пламя почти идентично его собственному, что практически невозможно, потому что одинаковых небес не существует. Не существует, черт возьми!       - Я это ты. А ты это я. – Чужая ладонь мягко проходится по волосам подростка, ерошит мягкие пряди. Это настолько противоестественно для не привыкшего к прикосновениям Акихиро, что тот замирает, сжимается. Но собственное пламя не обманет, поэтому через пару минут мышцы постепенно расслабляются. Другой Тсунаёши продолжает мягко гладить того, продолжая окружать огнём воли. – Просто из немного другого мира. Сейчас расскажу. – Тихо смеётся, видя удивление в чужих глазах. У мужчины приятный немного хриплый голос. – Точнее покажу. У нас очень мало времени. – Тсунаёши не спрашивает его имени, а Акихиро не видит смысла представляться, со знакомым незнакомцем он чувствует себя парадоксально спокойным. – Я передам тебе мои воспоминания. Наше пламя соединит нас, мои техники – твои техники, я это ты, но мы не одинаковые, мы как два осколка одного зеркала. Мои воспоминания – не твои воспоминания. У нас разные пути, не повторяй мой. Пойми мои ошибки, возьми себе необходимые уроки. И, главное, живи! Живи, во что бы то ни стало. Потому что умереть можно только ради семьи. И семья никогда не позволит навредить своему небу. Живи, юная Гармония!       Последние слова Тсунаёши слышатся как через вату, глаза закрывается и последним, что увидел Акихиро, была чужая тёплая улыбка. Так улыбается хороший отец, наверное (Савада не знает). Знакомый незнакомец явно гордился им. И это заставляло волю Аки крепнуть.

Резко стало жарко. В глазах мелькают пёстрые картинки.

      У того – другого – Тсунаёши глаза цвета карамели, которыми он пошёл в мать. У него коричневые жёсткие волосы, желтоватая азиатская кожа, черты лица Джотто Примо и яркое пламя Гармонии. Он единственный ребёнок семьи, у него полный набор хранителей. Он счастлив. Вонгола расцветает под его рукой, налаживается новая система мафии. У него есть семья. Не то, что называют Семьёй, что принято в мафии с уважением называть и писать в обязательном порядке с большой буквы, а то, что хочется защищать, то, за что хочется умереть. Его семья – любимая жена, два сына, любимица дочка и хранители со своими семьями. А ещё Иемицу с Наной, которые в мире Тсуны – абсолютно прекрасные родители.        Тсунаёши – Нео Примо. Он доживает до семидесяти лет, что огромный возраст для мафии, и умирает в кругу семьи, передав кресло Вонголы своему старшему сыну.       У Акихиро радужки цвета безоблачного неба, того оттенка, которого, по легендам, были глаза Джотто Примо, когда он не пользовался пламенем. Волосы чуть-чуть светлее, чем у этого Тсунаёши, более короткие, но при этом мягкие, не смотря на то, сколько раз их сжигали. В шевелюре мелькают седые пряди.       У него светлая европейская кожа. С этим Тсунаёши разве что чертами лица и совпадает. В этом мире они у обоих близнецов были почти одинаковые, очень схожие с чертами Джотто Примо, но у Тсунаёши оно немного больше походило на лицо матери, что добавляло ему смазливости, а у Акихиро есть некоторая грубость от отца, она не добавляла брутальности, она придавала сходства с итальянской кровью. И глаза у Аки немного больше - у брата сильнее проявились азиатские черты, когда как старший Савада был похожим скорее на европейца, чем на азиата, в нем четко было видно полукровку.       У Акихиро Савады нет хранителей, нет друзей. Нет семьи. Нет любящей мамы и заботливого отца. У него нет репетитора. Всё, что у него есть – собственное пламя, воля к свободе и бесконечные просторы небес.       Тот Тсунаёши шумный, весёлый и добрый, он очарователен в своей неуклюжести, что не прошла, даже когда он стал боссом величайшей мафиозной семьи. Акихиро держит на лице маску хладнокровия, не пускает к себе людей и передвигается абсолютно бесшумно. У него нет права даже на малейшую ошибку.       Тсунаёши может позволить себе носить свободную одежду, даже будучи боссом мафии. Акихиро носит тщательно отглаженные брюки и рубашку, на руках перчатки, скрывает максимум кожи. В жару и в холод наследник должен быть идеальным.       Тсунаёши в первый раз убил, когда стали угрожать члену его семьи, после чего не брал в руки оружие ещё длительное время. Акихиро в первый раз убил в семь лет по указу отца.

Что такое смерть, а что жизнь?

      Под рубашкой пистолет, в списке псевдоним «Кира». Каждое убийство остаётся пятном на его пламени, но выбора у него нет. Наследник семьи должен уметь сражаться. Должен уметь убивать. Впрочем, смотря на Тсунаёши – на обоих Тсунаёши – так не подумаешь. Но вдолбленные CEDEF устои впечатаны в мозг слишком сильно.       У Тсунаёши было, за кого сражаться. Воля Акихиро была подпилена его отцом и добита близкими людьми.       Тсунаёши был искренним. Акихиро скрывал настоящего себя за тонкой завесой туманного пламени.       Они совсем разные. Никто не возьмётся этого отрицать.

Но пламя не врёт.

      Яркое, сильное пламя взрослого Тсунаёши ощущалось почти одинаково с грязным огоньком Акихиро. В мире пламенных подобное сходство небес было почти невозможно. Исключением была, разве что, семья Джиглио Неро, но это их отличие и стало одной из тех вещей, что позволила существовать Аркобалено. Пламя небес у этой семьи было смесью пламени Истинных небес (какое отвратительное словосочетание для описания капкана) с пламенем Истинной Гармонии. Это позволяло не образовывать полноценных связей с носителями пламени, но при этом в отличие от настоящих истинных небес их образование должно было быть согласованно обеими сторонами. А разрыв этих самых связей остальными атрибутами переносился практически без последствий.       К носителям пламени истинного неба различные атрибуты стекались, как мухи на что-то сладкое. Небеса затуманивали им мозги, оплетали своими сетями, делая из пламенных послушных оловянных солдатиков. Они могли спокойно уводить членов чужих семей, начинать войны.       Истинные небеса отличались от остальных соотношением пламени. Если у большинства небес пламя неба было доминирующим, а второй атрибут проявлялся с трудом и сложно управлялся, то у истинных паразитов соотношение пламени неба с пламенем тумана было равновесным. Но скрывались они идеально, делая это при этом порой абсолютно неосознанно. Тонкие вкрапления пламени тумана у Истинных небес были незаметны порой даже самим иллюзионистам. Такие Небеса были опасны. В мафии носителей этого пламени убивали, стоило только вскрыться правде. Чаще всего ещё когда те были младенцам. Даром, что небо.       И именно поэтому собственная интуиция подсказывала Акихиро, что отцу нельзя дать забрать брата в Италию, истерично радовалась рыженькому огоньку на детской ладошке. Потому что если бы Тсуна в Италию уехал, больше младшего братика у Аки бы не было.       Истинная Гармония же среди пламенных встречалась реже всего (именно поэтому они были неприкосновенны до двенадцати лет, а ублюдок Иемицу должен был уже давно познакомиться с Бермудой лично). Прирождённые лидеры, чьё пламя могло проявлять свойства любых атрибутов, из-за чего им требовались стабилизаторы – истинные хранители. И хранители тут – не пустое слово. Небо без своих стабилизаторов сходит с ума, его воля гибнет, а пламя затухает. Так затух и Акихиро, бывший как раз носителем этого редчайшего пламени.       Акихиро страшно. Он не знает, что происходит, зачем это что-то происходит, что будет дальше. Для чего ему чужие воспоминания, если он уже мёртв. Уже ничего не изменишь, его труп должен лежать в кровавой воде, а душа быть в обители Шинигами, Акихиро не хочет что-то менять, он хочет спокойствия. А чужие руки ласково гладят по волосам, утешают, успокаивают. Прикосновения ощущаются слабо-слабо, но при этом всё равно отчётливо. Подросток окутан тёплым коконом пламени, его прижимают к такому же тёплому телу крепкие мужские руки. И Акира впервые ощущает себя защищённо.       И там, в его - не его воспоминаниях Савада Тсунаёши подходит к зеркалу, смотрит янтарными от пламени неба глазами в гладь и улыбается.       - Истинная Гармония протекает свою жизнь, не меняя форму, но крепчая. Из жизни в жизнь, из мира в мир настоящее небо остаётся настоящим небом. И если сейчас ты смотришь это, другой я, значит это всё было не напрасно. И пускай времени у нас не так много, помни, что тебя не сломают преграды. Сохраняй свою форму, другой я, и тогда ты станешь великим. Пламя не лжёт, ведь это твоя воля к победе. Оно всегда будет с тобой, оно защитит и не позволит обидеть. Цени его. И ты займёшь то место в жизни, которое захочешь. Никто не посмеет управлять Гармонией.       Акихиро Савада приходит в себя под толщей воды, рефлекторно вдыхает, судорожно раскрывая глаза. Вода проникает в глаза, в лёгкие, сковывает грудь железной плитой, в глазах мелькает паника, но подросток быстро понимает, что находится в ванне, хватается руками за бортики и приподнимается, тут же резко подскакивая, выпрыгивая из неё (собственной могилы) за счёт подскочившего адреналина. Ноги по памяти тащат его к белому другу любого алкоголика, где Савада падает на колени, подскальзываясь на полу, покрытом кровавыми разводами, склоняется над туалетом и его тут же выворачивает. Тошнит Акихиро долго и упорно, организм сначала избавляется от попавшей в него воды, а потом повторные рвотные позывы вызывает сначала вкус крови на языке, а потом кислый привкус рвоты. Желудок по ощущению сворачивается в трубочку, но продолжает давить наружу содержимое. Будто собственной смерти Акихиро было мало.       Приходит в себя Наследник Вонголы только через добрые минут десять. Подросток обессиленно откидывается к стене, ударяется головой об стенку, кривится. Сил на то, чтобы осмыслить хоть что-то у него просто нет. Мозг работает вяло, с трудом намекает, что ванна и пол покрыты водой с кровью, что комната выглядит так, будто в ней кого-то убили (что, на самом-то деле, близко к реальности). И что он, Аки, вообще-то полностью голый.       Разбирается с проблемами Савада по мере их поступления. Спускает воду в унитазе, отмывает полотенцем кровь с бортиков и дна ванны, этим же полотенцем протирает пол. Комната теперь не выглядит так, будто там устроили мясорубку. Небесное пламя охватывает грязную материю, быстро превращая её в пепел. Сейчас Акихиро не задумывается о том, что на вспышку пламени гармонии может отреагировать как минимум Реборн, вообще-то находящийся у них дома, который до сих пор уверен, что без пуль свой огонь Савада вызвать не может. Наивный.        Вторым пунктом действий является необходимость одеться. Для этого надо бы обработать руки - очередную рубашку попросту жалко. И так в битве с Рокудо одна была испорчена до неузнаваемости. Не то, чтобы у Акихиро не было возможности купить себе новую рубашку - в конце концов его не просто так звали мажором, но, тем не менее, лишний раз злить отца не хотелось, даже если собственная карточка лежит в небольшом тайнике. Иемицу не нужен был особый повод, чтобы быть недовольным.        На ненормально бледную кожу ложится бинт, закрывая порезы. Собственное пламя начинает постепенно заживлять их - в состоянии шока носителя Небо окрашивается в золотистый цвет солнца, лечит. Поверх бинтов Савада натягивает рубашку, надевает штаны, вновь расфокусированным взглядом оглядывает комнату, не видит следов крови. Принюхивается, после чего насыпает в раковину соль для ванны, позволяя запаху апельсинов перебить запах железа. Отвратительно. Воду спускает через пять минут.        Акихиро смотрит на часы. Надо же, прошло столько времени, а его никто не нашёл. Не то, чтобы Аки был удивлён тем, что отсутствие его персоны не вызвало никакого волнения, скорее его поражал тот факт, что никому за это время не потребовалась ванная комната. Пожалуй, его (не его, а Тсунаёши, правда, но ведь Аки это Тсуна, а Тсуна это Аки, так что он может сравнивать, верно?) не зря звали любимчиком судьбы.        Как он добрался до комнаты, Акихиро не помнит. Всё, что было дальше, словно покрыто туманом. Мозгу было абсолютно не до этого. Параллельные миры? Савада Тсунаёши? Бред, это всё бред! Но пламя?.. Подросток устало падает на кровать прямо в костюме, не забыв закрыть дверь в комнату, подтягивает на себя одеяло, сворачивается комочком, прячась от окружающего мира, и засыпает практически мгновенно.       Савада Акихиро приходит в себя под толщей воды через час после собственной смерти. За это время без шанса восстановления умирает мозг, без кислорода начинает разрушаться остальной организм.

Савада Акихиро приходит в себя под толщей воды после собственной смерти.

И это уже не совсем нормально, не так ли?