Укрывая небеса

Савада Акихиро был абсолютно обычным подростком.

      В раннем детстве он любил, когда мама целует его на ночь и подправляет одеяло, ходить с семьёй в парк и есть мороженое. Желательно апельсиновое или карамельное, это же так вкусно. Любил обнимать брата и играть с ним, защищать его, ведь братишка младше, а он, Аки, старший, кто, как не он защитит. (На самом деле Савада Акихиро до сих пор был бы счастлив, если бы мама целовала его на ночь, как Тсунаёши. Вкус апельсинов отзывается на языке горечью, напоминая о рационе в CEDEF. А брат в защите уже не нуждается. У него есть сильные друзья, связи с сильнейшими этого мира, поддержка от мафиозных семей. В конце концов у Тсуны есть хранители (его, Аки, хранители). И Реборн. Репетитор, которого заказали ему, Акихиро, но который решительно переметнулся к брату, не найдя (не попытавшись найти) хоть что-то в замкнутом подростке. Так что это его, Аки, защитил бы кто-нибудь.)

Савада Акихиро был обычным подростком.

      Он ходил в школу, тщательно учился, стал главой студенческого совета, разделяя это место вместе со снежной королевой школы, удивительно наладив с Ханой тёплые взаимоотношения. Его любили одноклассники, его уважали преподаватели. Он был одним из лучших, но разве это делает его необычным? (На самом деле Акихиро не мог позволить себе получить за тест меньше сотни баллов. На спине горят шрамы, оставшиеся от наказаний Иемицу («Результат в 98 баллов недостаточен для наследника великой семьи, Акихиро»). Он бы, может, и хотел, но права такого у него никогда не было, нет, да и не будет. Если он допустит ошибку, Иемицу найдёт, как его наказать.       Учителя сторонились пугающе ледяного взгляда ребёнка, одноклассников Савада, выросший в Италии, не понимал, а подпускать людей близко к себе практически ненавидел.)

Савада Акихиро был ребёнком.

      В детстве у Аки был заливистый смех, его звали маленьким солнышком. Он искренне любил сладкое, особенно мороженое. Кататься на плечах отца, ходить в парк аттракционов. Кричать, что пол — это лава. (Всего этого он был лишён.)

Савада Акихиро был.

      Он держался за жизнь до последнего. (И то, что сейчас он, небо, готов с этой жизнью расстаться, говорит о многом.)

Савада Акихиро не был абсолютно обычным ребёнком.

      Ведь абсолютно обычные дети не знают о существовании маленького огонька внутри них. Под подушкой пистолет, в пистолете патроны. В сумке в обязательном порядке аптечка, ибо кроме него самого никто о Акихиро не позаботится. В глазах сталь, на лице нет места эмоциям. Никаких излишеств, постоянный контроль, отсутствие семьи, хранителей. Да даже простых друзей, те оказались шестёрками Внешнего советника. Обычные дети не готовы проблеваться от запаха жаренного мяса, вспоминая собственные ладони, покрытые ужасными ожогами от собственного пламени.       Сырое мясо, впрочем, Акихиро тоже не может есть. Как и варёное, тушёное… Любое.

Савада Акихиро не был обычным ребёнком (даже по меркам мафии).

      Его тело больше похоже на исписанный красками холст, найти нетронутое место почти невозможно. Носители пламени солнца, работающие в CEDEF, очевидно, не особо заботились о сохранности молодого наследника. Не дать умереть — сколько угодно. Вытащить почти что с того света — сколько угодно. А залечивать не смертельные раны не позволял Иемицу, полагая, что сын будет учиться на своих ошибках. И плевать, что он сам прицельно стрелял в восьмилетнего ребёнка.

Савада Акихиро не был ребёнком.

      Ведь разве детям приказывают убить человека, когда им нет даже восьми лет?

Савада Акихиро не был.

      Серёжка, призванная скрывать его настоящую внешность, бледно отсвечивает на мочке уха. Интересно, если пламя успеет подлечить раны достаточно сильно, чтобы кровь перестала течь и иллюзия их закрыла, насколько странно будет выглядеть подросток, лежащий в кровавой воде без единого пореза. И додумаются ли они снять эту серёжку?       Одежда педантично аккуратно сложена на той же тумбочке чуть в стороне. Всё те же рубашка и брюки. Никакого разнообразия, даже в такой волнующий момент.       От ванны разит теплом. Горячая вода не вызывает чувство опасности. Из-за соли для ванн воздух пахнет сицилийскими апельсинами. Запах детства (наравне с палёным мясом, порохом и кровью). На зеркале появляются капли. Если так подумать, то можно решить, что по нему стекают слёзы. Что зеркало плачет о будущей утрате. Савада Акихиро проводит кончиками пальцев по блестящей поверхности, вырисовывает смайлик с кривой улыбкой. Зеркало не должно плакать. Ведь никто по нему, Аки, не заплачет. Так почему должно зеркало?       Вода приятно греет кожу, окутывает теплом, как одеялом. На душе становится спокойнее — он умрёт в чьих-то объятиях. Пускай это и неодушевлённый предмет. Зато он тёплый. Почти как человек. Интересно, если бы его сейчас кто-нибудь заметил, то остановил бы? Впрочем, конечно, остановили бы. Как же так, наследник умереть собрался. И как? Даже не в бою! Конечно, его бы остановили. Остановили, чтобы добить, связать в мешок и дать попинать настоящему Наследнику — Тсунаёши. Ну, и его (Акихиро) Тсунаёши, хранителям, куда без них.

Малыш Аки мечтал о том, что он будет жить долго и счастливо, что у него будет большая семья, много друзей и всё будет хорошо — Савада Акихиро самолично открывает небольшую пластиковую коробочку, доставая оттуда хищно заблестевшее лезвие.

      Савада на пробу проводит лезвием по пальцу. На коже тут же остаётся глубокий порез, а Акихиро смеётся тихо, смотря, как по коже стекает алая капля, падая в воду ванны. Есть в этом что-то эстетичное. В том, как расходятся края раны, как начинает скапливаться кровь в порезе, как она стремится выйти наружу — освободиться. И он, Аки, скоро тоже будет свободен.       Худая, не смотря на отличную физическую подготовку, рука, поднимается над второй, занося лезвие.       Савада Акихиро не вывез. Не вывозил и раньше, но сейчас ситуация достигла своего апогея. Не тогда, когда отец выбивал из него остатки человечного, не тогда, когда мама, любимая мама, предпочла обращать на него, своего сына, внимания не больше, чем на любого пришедшего в дом гостя. Не тогда, когда любимый младший брат зашёлся оскорблениями прямо с порога и захлопнул дверь в свою (уже не их) комнату прямо перед его носом. Не тогда, когда хранители, которые должны были стать членами семьи, охранять, поддерживать, получать от него поддержку, в конце концов, отвернулись, даже не попытавшись приблизиться к замкнутому хмурому Акихиро, уходя к тёплому, открытому, мягкому Тсунаёши. Что-то в Аки перемкнуло тогда, когда младший брат вступился за сбежавшего от Вендиче иллюзиониста. И чёрт бы с тем, что он сбежал. И с тем, что он сбежал именно от Вендиче. Рокудо Мукуро пытался убить их мать. Акихиро может отпустить то, что туманник пытался убить его, в конце концов он догадывался, что брату на него абсолютно плевать, возможно он его даже ненавидит, но мама, их мама, дорогая Нана, которая так любила Тсунаёши, которую могли убить совсем недавно. Почему брат так легко это отпустил? Для Акихиро семья была самым важным, что может существовать у человека. Но никто даже не пришёл проведать его в больницу.

Акихиро был готов убить за свою семью. Семья была готова убить Акихиро.

      Лезвие оставляет глубокие ровные раны на и без того покрытой шрамами коже. Аки не видит их, но знает. История получения большинства из них намертво вплавленна в мозг без единой возможности забыть.       Кожа режется просто. Так просто, будто это масло. И Акихиро совсем не больно. В самом деле, где находится боль от ничтожного лезвия, а где — боль от того, что тебя сжигают заживо. Нет, ему больно, но чувство радости перед будущей свободой возвышает. Не надо будет думать о семье, о Семье, о несостоявшихся хранителях, о Реборне. Он освободится.       Подросток перекидывает лезвие из одной руки в другую, наносит практически симметричные порезы и на второе запястье. Кровь окрашивает ванну в яркий красный, вырывает из привычной серости мира. Савада не любит этот цвет, но собственная кровь вызывает какой-то иррациональный восторг. Скоро всё закончится.       Руки немеют и Акихиро роняет лезвие на пол. Тихий звон раздражает уши и наследник кривится, мол, даже сейчас жизнь портит мне момент. Савада позволяет себе спуститься ниже, погрузиться в воду по плечи. Тепло сильнее окутывает, вода словно защищает. И это абсолютно неправильно — вода и огонь противоположны, они не должны сосуществовать, одно убивает другое. Впрочем, это правда. Ведь Акихиро умирает.       В этой жизни всё должно было быть по-другому. У него могла быть любящая мама, работающий, оберегающий семью отец и такой хороший младший брат. Такая дорогая сердцу Нана живёт в своём мирке, замкнувшись в нём и не замечая старшего сына. Дорогой Тсунаёши, любимый младший братик, которого он старался оберегать в детстве, закрылся от него, закрывая все двери, разрывая все связи, готовый защищать несостоявшегося убийцу его брата. Про отца и говорить не стоит. Выжженая на спине римская десятка вполне заменяет любые слова.

Малыш Аки должен был быть гражданским, жить спокойной жизнью, учиться, как обычный ребёнок, устраивать прогулки с друзьями. Савада Акихиро должен стать главой Вонголы, слушаться отца, не иметь привязанностей и слабостей. Он должен умереть во благо Семьи.

      Потому что так было предрешено судьбой. Именно это видела в своих предсказаниях Ария Джиглио Неро. Всю его жизнь спланировал его отец. В его существовании всё было спланировано ещё до его, Акихиро, рождения. И то, что самого Аки это не устраивает, не волновало абсолютно никого. Теперь и не начнёт волновать.

Савада Ахикиро был обычным подростком, который вскрывает себе вены, лёжа в ванне сразу после выписки из больницы.

Савада Акихиро умер, его сердце остановилось, а пламя потухло.

Савада Ахикиро был обычным подростком, который умер со вскрытыми руками в ванне у себя дома и воскрес. Так ведь делают обычные подростки, верно?