Море обнимет, закопает в пески

«Хёнджин больше не ощущает себя взрослым, ему снова пять, и его колени разбиты, и его душа разбита точно так же».

Хёнджин считает тени от столбов электропередач, они скользят вслед за поездом по густой зелёной траве, он сбивается и начинает сначала. За окном поля, усеянные жёлтыми полевыми цветами. Поезд мчится, совсем скоро проглянут скалы и где-то вдалеке проскользнёт клочок моря. Поэтому Хёнджин не отрывает взгляд от окна. Держит тонкими пальцами кружку чая и терпеливо ждёт, пока он остынет. Он снова видит небо, во всём его великолепии, и думает, что жизнь в Сеуле разучила видеть природу вокруг. Но в Сеуле и нет такого голубого неба. Хёнджин чувствует, как какая-то часть его души, покалеченная быстрым темпом жизни в мегаполисе, прямо сейчас начинает просыпаться. И это вызывало восторг. Связь ужасная, но он всё же получает от Джисона сообщение. Джисон: Ты уже поздоровался с морем, хён? 12:30 June 10 Хёнджин решает ответить позже, когда по-настоящему встретит море.

***

Носок в разноцветную полоску съезжает с голени и придаёт Хвану ещё более детский, растрёпанный вид. Джисон называет его рок звездой, потому что глитер сияет на щеках и блёстки сыпятся с век постоянно. Хёнджин не знает, что диктует ему чувство стиля, но он подводит глаза чёрным карандашом и носит рваные джинсы (в две тысячи двадцать втором году-то). Возможно, это юношеский протест и максимализм или гнетущее ощущение того, что если сейчас никак не выделиться, не заявить о себе, то потонешь в серой массе однообразности. Хван стоит на станции и тень, падающая на платформу, отделяет его от невероятно солнечной улицы. С поезда сходят пассажиры, и Хёнджин сразу понимает — он выделяется. На него смотрят, не так как смотрели бы прохожие на центральной улице Сеула. Хёнджин крепче сжимает сумку и делает первый шаг в сторону дома. Солнце слепит глаза и температура воздуха, кажется, достигает двадцати семи градусов по цельсию. После Сеула всё видится необычайно ярким: белые стены домов, повсеместные палисадники, зелёная листва деревьев, одуванчики, пробивающиеся сквозь щели в камнях. Мощёная улочка разогрета солнцем, и жар от неё неприятно обжигает голые ноги. Невозможно душно, Хёнджин понимает, что одет не по погоде, радужно-полосатые гольфы и вансы в шашечку не спасают от раскалённых камней, чёрные шорты и огромная футболка с изображением Финна из «Время приключений», словно ещё сильнее впитывают в себя жар. Заколки-вишенки в волосах, блестки на щеках сверкают на солнце и привлекают внимание местных бабушек, несущих в сетках свежие овощи и фрукты с рынка. Хёнджин обещает себе умыться где-нибудь, перед тем как войти в дом. Хван растворяется в родных улочках, в солоноватом запахе моря и криках чаек, в южном акценте местных. На каждом повороте встречаются пожилые рыбаки в одинаковых соломенных шляпах с удочками наперевес, и он по привычке здоровается, потому что здесь так принято, даже если вы незнакомы. Наконец он встречает самых любимых жителей городка — кошек, которые заполонили улицы и настолько привыкли к людям, что трутся об ноги даже таких чужаков как Хёнджин. Хван отходит в тенёк под навес пустующей уличной лавки, опускается на корточки, чтобы погладить подбежавшего к нему кота. — Очень жарко сегодня, господин кот, — изрекает он, почёсывая толстого, полосатого кота за ушком. Всё-таки, Сеул хоть и считается городом возможностей, для Хёнджина остается городом лишений. Хозяин квартиры ни за что бы не разрешил заводить кота, что невероятно огорчало как самого Хёнджина, так и его сожителя Джисона. Теперь, когда он вернулся в родной приморский городок, Сеул кажется совсем серым. Его пыльные улицы с запахом выхлопных газов, холодные, сырые зимы и постоянная хандра, пробирающая до дрожи. С другой же стороны, Сеул хоть и безразличный, зато равнодушно принимающий любой внешний вид, громкий смех в вагонах метро, кислотные толстовки Хёнджина, стрелки на глазах и вишнёвый блеск на губах. В Сеуле он свободен в выборе одежды, не боится делать комплименты понравившимся парням и быстро ехать на скейте вместе с Джисоном по району Хондэ. Может делать то, что нравится, не выслушивая упрёки старших. Но его юность там скована высотными зданиями, машинами, снующими взад-вперед, чёрными проводами, протянутыми над низким небом. И Хёнджин думает, нежно гладя кота, что самая большая несправедливость в том, что он никогда не сможет совместить свободу внешнюю и свободу внутреннюю. — Не может быть… Хван Хёнджин, это ты? — раздаётся голос где-то сзади, Хёнджин перестает играть с котом и поворачивает голову. В двух шагах от него стоял парень, чёрная панама была натянута на глаза, но Хёнджин сразу узнал бывшего одноклассника. То ли по голосу, то ли по стилю одежды. Холодок пробежал по спине. Парень держал руки в карманах чёрных таффетовых шорт. Лениво перекатывал палочку от чупа-чупса во рту. На его шее блестела увесистая цепь, а грубые кроссовки, которые больше походили на обувь для уличных драк, чтобы ломать своим противникам кости, явно не подходили для знойного летнего дня. И Хёнджину совершенно не хотелось узнавать, откуда Сынмин в таком виде возвращается. — Ты что, только что приехал? — спрашивает Сынмин, кивая на сумку возле Хёнджина. Хван вымученно улыбается, хочет ответить что-то вроде — «хэй, да, давно не виделись», но слова не вяжутся, и из пересохших губ вырывается лишь сдавленный вздох. Хёнджин поднимается, кот недовольно урчит и убегает, парень провожает его взглядом и снова смотрит на Сынмина. Тот выглядит повзрослевшим и на пару сантиметров выше. Сынмин — это еще одно воспоминание. Это старшая школа, разбитые коленки, вполне не шуточные угрозы, быстрый бег по пустым вечерним улицам от погони и оскорбительные крики в спину. Но это было давно. Так принято, забывать, то, что было в старшей школе, ведь это всего лишь детские игры. И если сейчас Хёнджин напомнит Сынмину как он и его друзья не давали ему спокойно жить, тот просто отмахнётся и даже не попросит прощения. Никогда не попросит прощения. — Привет, ты очень повзрослел, — говорит Хёнджин первое, что приходит в голову. Сынмин кивает. Он скептически рассматривает Хёнджина, потому что тот совсем не вяжется с его представлением о том, как должен выглядеть парень. И это читается в его выражении лица. И Хёнджину почему-то страшно, хотя ему больше не семнадцать и они оба взрослые люди, и вряд ли Сынмин ударит его или заставит смыть блёстки с лица под холодной, ржавой водой в школьной уборной, как делал с друзьями раньше. Но Хёнджин хочет поскорее уйти. Слишком много воспоминаний на такой короткий путь от поезда до дома. — А ты совсем не изменился. Видимо, мы не всю дурь тогда из тебя выбили, - Сынмин смеется и хлопает Хёнджина по плечу. Шутка. Просто шутка. Хёнджин наконец-то полностью понимает значение слова триггер. Ким Сынмин — сплошной триггер. Хёнджин не улыбается в ответ. — Мне пора. Я ещё не навещал родителей. Но Сынмин хватает его за руку. — Я хочу пригласить тебя на вечеринку. Помнишь клуб недалеко от супермаркета? Мы ходили туда на танцы в выпускном классе. Там будет несколько человек из нашей школы, которых ты знаешь. Не виделись два года, нужно отпраздновать твоё возвращение. Ты же придёшь? Хёнджин хочет сказать нет и рассмеяться Сынмину в лицо, и, возможно, стукнуть того, потому что он не хочет никого видеть из своего класса. Поэтому он и уехал. Из-за них всех в какой-то мере. Непонятно почему для Сынмина это неочевидно. Но от отказа останавливает осознание, что ему придется жить с родителями всё лето и, когда еще представится возможность повеселиться и пообщаться с ровесниками — неизвестно. И, кажется, он уже достаточно взрослый, чтобы постоять за себя и делать то, что ему хочется. Поэтому Хёнджин кивает. Сынмин хлопает в ладоши и, поравнявшись с Хваном, кладет руку ему на плечо. — Вот увидишь, будет весело. Будет классно. Начало в девять часов, захвати деньги, вход бесплатный, а вот алкоголь нет,— Сынмин подмигивает. Строит из себя друга, хорошего знакомого, как будто единственное, что их связывает это не школьная травля, а счастливые юношеские годы, проведённые вместе и это раздражало. Хёнджин снова кивает. Ему совершенно не хочется разговаривать. Сынмин неприятное воспоминание, которое хочется развеять взмахом руки, а не идти рядом. Сынмин ничего не рассказывает о себе. Не о том, где учится или работает, появилась ли у него девушка, не вспоминает, как дёргал Хёнджина за волосы, обзывая девчонкой (как будто это самое страшное оскорбление), как высмеивал его крашеные ногти и делал ещё много чего «забавного». Вместо этого он говорит о чём-то отстранённом, о погоде и удачном урожае клубники в этом году, о том, как сегодня жарко и будет всё жарче в течение недели. От него пахнет резкими духами и опасностью, какой-то сумасшедшей свободой, а в его манере речи и шаге угадывается…жестокость? Хёнджин не может понять точно, почему ему так кажется, он всё списывает на поступки Сынмина в школе. На повороте к дому Хёнджина, Сынмин еще раз напоминает ему прийти в девять и наконец, отвязывается. Хёнджин тяжело вздыхает.

***

Он касается пальцами поржавевшей калитки, и сердце его болезненно сжимается. За ней небольшой сад и сам дом с белыми стенами и чёрной шиферной крышей. Порог, на котором стоит ведро с персиками, наверное, отец собрал. Хёнджин закрывает глаза и считает до трёх. Раз. Воздух пахнет морем, водорослями, солью и цветами на маминых клумбах. Воздух пахнет детством. Два. Ему снова пять. Его колени разбиты, зато душа цела. И он снова счастлив и небо синее, далёкое и безумно притягательное. Он смотрит на облака, пока лежит на траве, жужжат пчёлы. Мир кажется простым, делящимся на рынок и маму с сумкой свежих овощей и фруктов, которая не разрешает Хёнджину покупать слишком много клубники, иначе его снова обсыплет. На море, такое шумящее, стирающее горизонт. На папин гараж, где всегда пахнет машинным маслом. И, конечно же, на острые скалы, на которых цветёт шиповник, знаменующий начало лета и кружат толстые шмели. Три. На самом деле ему девятнадцать. Он не видел родной дом два года и практически не звонил родителям. Потому что они предпочли верить слухам о нём, а не ему самому. Потому что они делят людей, любовь и виденье мира на правильное и на неправильное. Хёнджин не виноват, что повзрослев, вдруг оказался для них неправильным. Ему пришлось пережить одиночество, сравнимое с холодной волной, которая накрывает с головой, заставляя глотать горько-солёную воду и задыхаться. Но сейчас он кажется себе взрослым, достаточно сильным, чтобы отворить входную дверь и произнести одну лишь фразу, которую столько раз прокучивал в голове: «Я вернулся». Но перед тем как переступить порог, Хван достает из сумки влажные салфетки и стирает с лица блёстки, снимает заколки с волос. Первое, что чувствует Хёнджин, зайдя в дом — это его запах. Родной аромат выпечки, дерева и моющего средства для дома с облепихой, неужели мама до сих пор им пользуется? На кухне работает телевизор, поэтому Хёнджина замечают не сразу. Мама выходит посмотреть, кто пришёл, вытирая руки полотенцем, и замирает. Хёнджин делает шаг навстречу, чтобы обнять её, но неловко останавливается. Иногда прощение не означает полное принятие той боли, которую тебе причинил человек. И Хёнджин больше не ощущает себя взрослым. Ему снова пять и его колени разбиты. И его душа разбита точно так же. Отец берёт его сумку, чтобы отнести наверх. Говорит, поправляя очки, о том, что мужчины не плачут, когда по щеке Хвана скатывается слеза. Хёнджин садиться за стол. Мама испекла яблочный пирог и заварила чай с мелиссой. На душе становится тепло и боль, что возникла в сердце, приглушается. -Ты нашел себе девушку? — Спрашивает отец. — Мы с твоей мамой познакомились как раз в твоем возрасте, на ней было синее платье, она стояла на берегу, и я сказал ей, что она небесная принцесса. Всё не понимаю, зачем тебе уезжать отсюда. Ты мог бы помогать мне в мастерской, найти себе красивую девушку и заняться семьёй. — Он тычет пальцем в Хёнджина и хмурит брови, но как-то по-доброму, беззлобно. — Или помогать мне с выпечкой. — Добавляет женщина. — Возиться с хлебом не мужское дело. — Хохочет отец. Хёнджин пьёт холодный чай с мелиссой и обещает захватить немного с собой в Сеул, чтобы угостить Джисона. — У меня нет девушки. — Отвечает Хёнджин. И родители заметно сникают, но тут же продолжают разговор между собой, о погоде, урожае и море. Наверное, это общая стратегия местных жителей как избегать неловких разговоров. Ветер раздувает прозрачный тюль подобно парусу и Хёнджин чувствует странное умиротворение, глядя на улицу за окном. За соседским забором, если наклонить голову чуть влево, можно разглядеть клочок моря. — Как твои оценки, сынок? — Интересуется мама, подпирая руками голову, пачкая мукой подбородок. — Что же ты за факультет выбрал. Какое будущее ты себе обеспечишь с таким образованием? — Кажется, совсем добродушно интересуется мужчина. Но Хёнджин ощущает, как осколки еще не до конца зажившего сердца колются в груди. И так всегда. — Всё нормально, мам, пап. Я, правда, учусь хорошо. Я немного устал после дороги. Пирог очень вкусный. А еще я иду на вечеринку, меня позвал Ким Сынмин. Мы встретились по дороге домой. Хёнджин поднимается в свою комнату и падает на кровать. Иногда, ему хочется быть другим, нормальным в понимании родителей. Тогда все бы были счастливы. Но полностью нравится кому-то, даже самому близкому человеку, это означает что- то терять в себе. И это еще одна несправедливость, которую он никак не разрешит. Теперь комната под самой крышей без плакатов и вещиц стала совсем пустая, родители словно постарались стереть все воспоминания о нём. Хёнджин наблюдает, как танцуют пылинки в солнечных лучах, пробивающихся сквозь небольшое окно. Взгляд натыкается на бутылку из тёмно-зелёного стекла, в которой стоят сухие ирисы. Те самые ирисы, которые он поставил на подоконник перед отъездом. Хёнджин чувствует, как в уголках глаз собираются слёзы. Ему внезапно становится необходимым знать, сколько раз мама приходила сюда, что погладить их рукой и вспомнить о нём. Сколько раз отец отворял дверь пустующей комнаты и видел их. Жалел ли он о том, что наговорил тогда? В завядших ирисах внезапно видится всё: два года разлуки, подростковый бунт, невысказанные сожаления и слова любви. Хочется сходить к морю, но предательски клонит в сон. Спешить некуда, впереди три месяца лета. Вечереет и Хёнджин видит первый приморский закат за последние два года. Как палитра неба может вмещать в себя столько оттенков? Если надкусить его, это будет грейпфрут, мандарин и манго. Когда тебе уже девятнадцать такое представлять глупо. И всё-таки, глядя на небо из окна, он ощущает себя счастливым ребёнком. Хван подводит глаза и наносит розовый тинт на губы, добавляет излюбленные блёстки на скулы и закалывает волосы. Чувствует себя собой. Перерыв весь чемодан, он едва находит что-то подходящее — белую рубашку и короткие чёрные штаны, со стороны больше походящие на длинную юбку. Хёнджин вздрагивает, когда зашнуровывает конверсы, потому что слышит скрип на лестнице. Но никто не стучит и он облегчённо выдыхает. Хёнджин придирчиво рассматривает себя в зеркале, нервно поправляя волосы, делает несколько фотографий и отправляет Джисону. Хёнджин: «Как я выгляжу?» 21:00 June 10 Джисон: «Классно! Как тебе там?» 21:00 June 10 Хёнджин: «Из моего окна видно море» 21:00 June 10 Хёнджин выкрадывает момент, когда в прихожей никого не было и быстро выбегает. Улица встречает его вечерним влажным воздухом, духотой от разогретой земли и тёмно-оранжевым закатом, уже переспелым, готовым передать небо ночной темноте. Он шагает не спеша, чувствуя лёгкую эйфорию от осознания близости моря и беззаботных, долгих летних дней. Прохожих практически нет, только ближе к клубу со всех сторон стекаются молодые люди. Хёнджин проходит в помещение и сразу попадает в смесь громкой музыки и разговоров. Темно, но глаза слепит неоновая подсветка, мигающая в такт музыки. Людей в клубе немного, но для того крохотного городка достаточно. Половина из присутствующих — туристы, приехавшие за дешёвым отдыхом на море. Он ищет взглядом Сынмина, но тот находит его раньше, берёт за локоть и подводит к барной стойке. — Так и живем, чувак. Это тебе не Сеул с его дорогими клубами. Но скажи, здесь неплохо? — Кричит на ухо Сынмин, параллельно подавая знак бармену. — Да, супер.- Кричит в ответ Хван. На запястьях Сынмина светящиеся браслеты, которые сгибаются из неновых палочек. Сынмин выглядит весёлым, слегка нетрезвым. — Это мой друг Чанбин устраивает. Может быть, помнишь? Хёнджин кивает, смутно вспоминая парня на класс старше из школы, и принимает из рук Сынмина стакан. — Веселись.- Сынмин улыбается и исчезает где-то среди танцующих людей. Хёнджин осторожно пробует содержимое стакана и не спеша выпивает. Ему быстро надоедает стоять у стойки, и он решает потанцевать. Сейчас не хватает Джисона, вот кто умеет двигаться под музыку. Выпив ещё два напитка, заказанных наугад, Хёнджин чувствует, как голова начинает ощутимо кружиться, а в теле появляется лёгкость и настроение приподнимается. Ди-джей ставит популярную песню и танцпол заполняется пьяными, но удивительно синхронно двигающимися людьми. Хёнджин каким-то образом оказывается в самой середине и, забывая про стеснение, подпевает со всеми. — Poppin bottles in the ice, the like ablizzard! Толпа качается и прыгает и Хёнджин вместе с ней, парня захлёстывает странная радость. Он встречается в толпе взглядом со знакомым, хотя довольно сложно разглядеть так ли это, но Хван машет ему, тот танцуя, пробирается к нему и они вместе выбираются с танцпола. — Воу, давненько не встречались, Хёнджин.- Чонин жмёт руку Хвану и разглядывает того с ног до головы. — Да… Ты выглядишь… очень взрослым…- Хёнджин с трудом связывает предложения. Музыка меняется и Хёнджин снова хочет пойти танцевать. Он уже жалеет, что привлёк внимание Чонина, потому что, вообще-то Ян тоже не самое лучшее воспоминание. Первый синяк под глазом в старшей школе Хван получил именно от него. — А ты выглядишь очень пьяным. — Чонин смеётся, поскольку они оказались возле бара, заказывает два коктейля и Хёнджину почему-то неудобно отказываться. Хёнджину становится жарко и он расстёгивает рубашку. — Значит, ты учишься в Сеуле. Живёшь в большом городе и, наверное, ходишь на тусовки получше, чем эта? — Ты не первый кто так говорит. Чонин усмехается, допивает, кивает Хёнджину и уходит танцевать. Хёнджин чувствует, сильную усталость от орущей музыки. Становится нечем дышать и он, пошатываясь, направляется к выходу. На экране высвечивается 23:00. На улице уже темно, крыльцо, на которое устало, опускается Хван, освещается жёлтым светом. У лампы фонаря собираются мотыльки, они натыкаются друг на друга, хаотично двигаются. Парень пытается унять головокружение, но от вечернего, свежего воздуха голова, кажется, кружилась ещё сильнее. — Почему же не видно звёзд? — Вслух спрашивает Хван и едва не вскрикивает, когда кто-то отвечает. — Потому что в городе много света, а вот на побережье они необычайно яркие.- Парень медленно спускается по ступенькам, держа руки в карманах. Он облокачивается на перила и Хёнджин поворачивается, чтобы рассмотреть незнакомца. Хвана привлекают джинсы с цепями повсеместно и какое-то немыслимое количество браслетов на руках, татуировка на предплечье, но, к сожалению слишком темно, чтобы её разглядеть. — С тобой всё хорошо? Почему не веселишься со всеми? Хёнджин чувствует, как сердце пропускает удар. То ли потому что он пьян, то ли потому что слишком удивлён чужому вниманию. — У тебя красивая причёска. — Парень делает шаг вперёд и едва касается волос Хвана. У Хёнджина сбивается дыхание. Всё кажется сюрреалистичным, потому что в этом городке Хёнджин не рассчитывал встретиться с кем-то, кто захочет коснуться его волос. — Я немного устал.- Признаётся он.- Как тебя зовут? — Со Чанбин. — Хван Хёнджин. Повисает секундное молчание. Хёнджин помутневшим взглядом смотрит на едва освещённое лицо собеседника, подмечает, что тот красивый. Всё напоминает те сюжеты, которые Хван прокручивал в голове перед сном. — Ты не местный. Сразу видно. Хёнджин кивает и улыбается, мол, правильно, угадал. — Если ты устал, пойдём со мной, я знаю тихое место, где можно отдохнуть. — Голос парня звучит так завораживающе, уверено, что Хёнджин на секунду выпадает из реальности. Но он думает, что лучше вернуться домой, потому что уже выпито достаточно и усталость звенела в теле, а ещё они были знакомы так непозволительно мало… Но Чанбин вёл себя с ним, так внимательно и мило. — Я наблюдал за тобой с самого начала. Ты классно танцевал. Так что? Присоединишься? — Чанбин наклоняется, заглядывает Хёнджину в глаза и тот наконец-то может разглядеть его лицо. Хван кивает и не может разорвать зрительного контакта, потому что дрожь пробивает всё тело, стоит Чанбину улыбнуться уголками губ.

***

Хёнджин чувствует себя Алисой в Стране Чудес, а Чанбин несомненно Чеширский кот. Это как приключение, потому что пьяный Хёнджин совсем не понимает, что происходит. Он с парнем, на которого словил краш идёт за руку через тёмные коридоры, ведущие в подсобные помещения клуба, приглушённо раздаётся музыка, и нет никаких проблем и мыслей в голове. Они заходят в какую-то каморку, где возможно отдыхает персонал. Но кроме небольшой тахты, шкафа с какими-то документами и стола там ничего нет. Чанбин включает скудное освещение и отпускает руку Хёнджина. Хёнджин не успевает спросить, что они здесь забыли, как парень толкает его к столу и грубо прижимает, не давая возможности вырваться. — Что ты делаешь? — Мысли невероятно тягучие и несвязные, состоящие из одного: «Что? Что? Что Что происходит?». — Ты очень милый. Давай весело проведём время? Хёнджин хочет сказать нет, но Чанбин так близко и в его глазах читается, что вопрос был риторическим. Он держит слишком крепко, сжимает руки Хёнджина, наверняка оставляя синяки на нежной коже. Хёнджину становится страшно. Словно заторможенность от выпитого алкоголя спала, и страх сковал все тело. Чанбин наклоняется и касается губ. Хёнджин мычит в поцелуй, но Чанбин не прекращает и Хёнджин неуверенно отвечает, надеясь, что тем самым это закончится быстрее. Всё закончится поцелуем, и он пойдёт домой, осторожно поднимется к себе и ляжет спать. Но Чанбин расстёгивает пуговицы на рубашке и шепчет на ухо, что-то про удачный выбор одежды. Руки Чанбина касаются его тела без разрешения. Парень намного сильнее его, несмотря на разницу в росте. — Хватит, я не хочу этого. Пожалуйста, прекрати. Хёнджин чувствует, как стремительно растёт масштаб катастрофы, вместе с тяжёлым дыханием на своей коже. И осознаёт, что даже если каким-то образом удастся вырваться, далеко убежать по узким коридорам в таком состоянии не получится. — Ты сам не знаешь, чего хочешь. Мне всё про тебя рассказали. Всё классно. Расслабься. Хёнджин не понимает, что имеет ввиду Со Чанбин, но он уверен, что не хочет этого. Он плачет и не может даже попытаться оттолкнуть парня из-за парализующего страха. Чанбин сажает Хвана на стол, преграждая любую попытку уйти. Хёнджину вспоминается школьный спортивный зал, ему снова семнадцать, его окружают одноклассники, бежать некуда, из носа капает кровь, и кольцо вокруг него всё сужается. Обидчики подступают, а он не может им сопротивляться. Возникает то самое чувство. Чувство обречённости. За два года жизни, словно в изоляции от мира, он совсем забыл о том, что бывают жестокие люди, способные воспользоваться его беспомощностью в своих целях. Хёнджин делает одну трусливую попытку вырваться, но Чанбин грубо дёргает его за расстёгнутую рубашку и больно прикусывает шею. — Не рыпайся, принцесса, всё же хорошо. Но на самом деле всё очень не хорошо. Хёнджин воротит головой, толкается ногами и пытается укусить, ударить, но Чанбин трезв, силён в отличии от Хёнджина. Непонятно чем бы это закончилось: совсем съехавшая рубашка, оголяющая тело и чужие губы, оставляющие отметины на шеи. Слова, такие пустые, ничего уже не значащие сейчас, повторяемые Хваном как в бреду: «Пожалуйста, прекрати. Пожалуйста, хватит». Если бы в дверях не раздался голос. — Какого чёрта здесь происходит?! Хёнджин сквозь слёзы видит парня застывшего в проходе и всхлипывает, не в силах закричать. — Почему бы тебе не свалить? — Спрашивает Чанбин, не поворачивая головы, продолжая медленно раздевать Хёнджина, почти добравшись до штанов. — Эй, кажется, он ясно дал понять, что не хочет. Парень оттаскивает Чанбина за плечо и бьёт в скулу. Всё происходит так быстро, что Хёнджин не успевает толком испугаться. Чанбин бьёт в ответ, но парень проворно уворачивается, нанося удар за ударом. Хёнджин поджимает ноги, когда его спасителя отшвыривают в стол. И вскрикивает, когда Чанбин едва не ударяет того в нос, но тот перехватывает его руку и толкает к стене, нанося решающий удар куда-то в солнечное сплетение. А затем еще несколько, хаотично руками и ногами. — Ты его убьёшь! — Испуганно кричит Хёнджин, вжимаясь в стену еще сильнее. Хёнджин не улавливает, в какой момент Чанбин оказывается на полу и корчится, держась то ли за нос, то ли за губу. — Ты очень пожалеешь об этом, Минхо.- Шипит сквозь сжатые зубы Чанбин и силится встать, но парень пинает его ногой. Парень растягивает губы в улыбке и Хван видит окровавленные зубы. На нем белая рубашка подпорченная брызгами крови с оторванной пуговицей, простые широкие, чёрные брюки и барменский фартук на поясе, который он небрежно комкает и кидает в лежащего Чанбина. — Я Ли Минхо. Будем знакомы, а теперь нам нужно убираться отсюда.– Минхо приветливо кивает и улыбается, насколько позволяют разбитые губы. Он не выглядит растерянным или напуганным дракой, в его глазах читается весёлый азарт, разожжённый победой. Минхо хватает Хёнджина за руку и тянет за собой. Они бегут так быстро, что Хван спотыкается несколько раз и едва не падает. Они выбегают на улицу, и Хёнджин останавливается, борясь с желанием упасть на колени и зарыдать. Минхо раздражённо встряхивает Хвана за плечи и, глядя тому в глаза, говорит: — Нам нужно как можно скорее отсюда убраться. Пока он не сказал своим дружкам, как я его разукрасил и помог тебе удрать. Хёнджин не может перестать плакать, мотает головой и хнычет: — Я…я…не могу… — У них есть байки и они нас догонят, если мы прямо сейчас не побежим. Понимаешь, что тогда с нами будет? — Минхо меняет тактику, осторожно касается лица Хвана и говорит полушёпотом. Хёнджин глупо моргает и смотрит на Минхо в ответ. — Так что давай, прекращай реветь и за мной. Они бегут по пустым ночным улочкам. Луна в небе огромная и почти компенсирует отсутствие фонарей. На каждом повороте, Хёнджин боится упасть и разбить колени, но Минхо бежит впереди и крепко держит его за руку. Хёнджин прислушивается, надеясь не услышать рёв мотора, но к счастью, слышит только их сбитое дыхание и то, как ритмично кеды отталкиваются от гладкого, мощёного тротуара. Лёгкие горят из-за холодного воздуха, и, кажется, совсем скоро нечем будет дышать вовсе. Хёнджин чувствует, что силы на исходе, словно он на грани потери сознания. Минхо стучит в дверь небольшого домика. Почти истерично зовёт хозяина открыть. Хёнджин сгибается пополам, жадно хватает воздух и думает, что метафора «выплевывать лёгкие» не такая уж и метафора. Недалеко плещется море, до него всего лишь спуститься с пригорка, на котором расположен домик. И ему почему-то хочется пойти к нему, лечь на холодный, мокрый песок, так чтобы волосы коснулись соленой воды и смотреть на звёзды. На волнах пляшут лунные блики, и вода кажется серебристой. Но дверь отворяется и Минхо втаскивает Хёнджина внутрь. Минхо тяжело выдыхает и прислоняется к стене, закрывает глаза и медленно опускается на пол. Хёнджин неуверенно мнётся рядом, не зная, что сказать и как себя вести и нужно ли вообще что-нибудь говорить сейчас. — У меня несколько вопросов к вам, ребята. Первый, Минхо, сейчас почти час ночи, какого хрена вообще? — В прихожую выходит заспанный парень, с взъерошенными светлыми кудрями, которые он пытается уложить, проводя по ним рукой, но безуспешно. — Второй, ты кто, золотце, и почему такой зарёванный? — Обеспокоено обращается он к Хвану. — Минхо, все хорошо? — Да, хён, всё нормально. Хёнджин всё ещё чувствует ком в горле и то, как ощутимо трясутся руки. Он затравленно смотрит на хозяина домика и сразу же отводит взгляд, стоит тому посмотреть в ответ. — Минхо, ты прямо сейчас расскажешь, что произошло. — Парень окончательно просыпается и с тревогой смотрит на ночных гостей. Минхо цокает языком, нехотя встает и проходит на кухню, плюхается на стул. Устало трёт переносицу и скрестя руки в замок тяжело вздыхает. — Ты знаешь, хён, я как обычно подрабатывал в клубе барменом. Заканчивал смену и шёл заполнить отчет. Но когда я зашёл, — Минхо прерывается неуверенно взглянув на Хёнджина, всё еще стоящего у двери, — я увидел Чанбина, который… Хёнджин с мольбой смотрит на Минхо. Не говори. Молчи. Не хочется, чтобы эти страшные слова были произнесены вслух, словно они ядовитые, способные снова перенести Хёнджина назад в ту злосчастную каморку. — Можешь не продолжать. Я понял. — Бан Чан смотрит на Хёнджина так жалостливо, что тот вздрагивает. — Что было дальше? — Я оттащил его и мы подрались. Вот только он теперь не упустит возможности поквитаться. — Минхо хмыкает.- Но сейчас это не главная проблема. Бан Чан, хён, тебе нужно о нём позаботиться. Потому что я не могу, как я объясню родителям, откуда я притащил этого парня. Бан Чан выглядит ошарашенным и похож на только что разбуженного котенка. Он неловко делает шаг в сторону Минхо, когда замечает у того сбитые костяшки и ссадину на щеке. Но сразу же вспоминает про Хёнджина, который теребит край криво, на половину застёгнутой рубашки и смотрит в пол. — О господи, боже мой. Милый, как твое имя? Хёнджин неуверенно поднимает глаза и едва слышно шепчет. — Хван Хёнджин. — Всё хорошо, Хёнджин ~и, ты в безопасности. Давай ты примешь душ? Я дам тебе чистую одежду. — Бан Чан улыбается заботливо. Хёнджин кивает и послушно идёт за ним в ванную. Он достает из шкафчика большое мягкое полотенце, пахнущее душицей и протягивает его Хвану. Приносит тому белую футболку, бельё и пижамные, вельветовые штаны в бежево-коричневую клетку. Бан Чан оставляет Хёнджина одного и закрывает дверь в ванную. Хван собирается с силами, перед тем как посмотреть на себя в зеркало. Медленно стягивает одежду и понимает, почему Бан Чан так слезливо на него смотрел. Подводка размазалась по щекам и глаза опухли от слёз, на запястьях остались следы от цепких пальцев Чанбина, на предплечье, на шее распускались пунцовые пятна. Слезы снова наворачивались, и Хёнджин шмыгает носом. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Хёнджин принялся рассматривать комнату. Растения буквально повсюду. Деревцо фикуса у стены и плющ, подвешенный в маленьких горшочках, цепляющийся за верёвки для сушки одежды. Белая орхидея, стоящая на столике с зеркалом. И огромная монстера, запускающая свои резные листья прям в ванну. Как в оранжерее. Сколько же нужно сил для ухода за этими зелёными созданиями? Хёнджин включает горячую воду и выдавливает шампунь алоэ-вера на ладонь. В ванной Бан Чана спокойно, светло из-за полностью белой плитки, прохладно, наверняка здесь можно прятаться от палящего солнца в полдень. Бан Чан достает из аптечки перекись водорода и нежно берёт руки Минхо в свои. — Хён, я в норме. Лучше пригляди за этим мелким. — Минхо, не ворчи. Сейчас немного будет щипать. — Бан Чан выливает содержимое флакончика на кровоточащие костяшки. Минхо едва сдерживается, чтобы не зашипеть. — Что всё - таки произошло? То о чём я подумал? — На пол тона тише спрашивает Чан, боясь, что Хёнджин может услышать. Минхо кивает и отворачивается, когда Бан Чан принимается обрабатывать ссадину на щеке. Он не хочет смотреть Бан Чану в глаза, потому что тот сразу увидит, как на самом деле ему страшно. — Когда я вошёл, Чанбин не успел сделать ничего такого, я не думаю, что он собирался. Но всё же выведай у Хёнджина. Чан всё же заглядывает Минхо в глаза и грустно улыбается. — Я постараюсь, но вряд ли он захочет говорить об этом сейчас. — Хёнджин же пьяный совсем был. Даже не понимал, что происходит.- Минхо злится и сжимает край дубового кухонного стола. Бан Чан слегка касается его плеча и оборачивается, когда Хёнджин выходит из ванной. Хван стоит босиком на деревянном паркете и с кончиков его светлых волос капает вода. На кухне горит лампа, тёплым, приглушённым светом в большом абажуре над столом. Он наконец-то может разглядеть своего спасителя. Минхо хмурится и сосредоточено смотрит куда-то в пол. Его волосы фиолетовые, а в ушах серьги в виде цепочек. И при других обстоятельствах Хёнджин сделал бы комплимент и посетовал, что себе позволить так выглядеть, когда жил в маленьком прибрежном городке, не мог. Минхо поднимает взгляд и Хёнджин выдавливает из себя робкую улыбку. — Спасибо.- Хван говорит шёпотом и надеется, что парень его услышал, но по лицу Минхо невозможно понять. Он встает из-за стола в какой-то глубокой задумчивости, прощается с Бан Чаном и обещает зайти утром, проведать Хёнджина. И Хёнджин ощущает себя странно, потому что не привык к такой заботе, тем более со стороны почти незнакомого человека. — Проходи, садись. — Чан отходит к столешнице и начинает греметь посудой, открывать шкафчики, хлопать дверцами и периодически поворачиваться, чтобы улыбнуться Хёнджину. От этого Хван чувствует себя ещё более неловко. Окно напротив стола полностью открыто, слышен шум моря, даже шипение газовой конфорки его не перебивает. Хёнджин всматривается в темноту улицы и вдалеке белый свет фонаря выхватывает часть дороги, и едва заметное движение волн. Бан Чан напевает строчки песни и постукивает ножом по доске в такт. — Only you, my girl, only you baby. И Хёнджин хочет подхватить и допеть, но чувствует себя слишком уставшим. Чувствует себя в гостях. На этой маленькой кухне настолько спокойно, что дыхание Хвана медленно приходит в размеренный ритм и сердце перестаёт пропускать удары. Но Хёнджин не может заговорить и оторвать взгляд от сцепленных рук. Потому что он буквально случайный парень с улицы, но Бан Чан ставит перед ним тарелку мисосиру и в его глазах тепло солнечного прибрежного полудня. Хёнджин смущается еще сильнее. — Приятного аппетита. Надеюсь, тебе понравится. — Бан Чан садиться у окна и что-то набирает в телефоне. Виснет неловкая тишина, и даже отдалённый шум моря её не разбивает. Хёнджин украдкой рассматривает Чана и когда тот перехватывает его взгляд, едва не давится. — Хёнджин, ты не хочешь поговорить о том, что произошло? Хёнджин кладёт палочки на стол более резко, чем хотел и мотает головой так, что мокрые волосы разлетаются из стороны в сторону. Бан Чан закрывает окно, вспомнив о том, что Хёнджин сидит с мокрой головой и босыми ногами. — Просто, я всегда готов выслушать и помочь. Они смотрят друг на друга в полной тишине, и в этот раз Хван не отводит взгляда, словно ищет мотивы Чана, ответы на вопросы. Почему Бан Чан так стремится ему помочь? Почему укрывает его у себя? И почему у него получается так вкусно готовить? Почему он вообще готовит для него в ночи — для чужака с улицы. Почему у него такой волшебный домик у самого моря? — И ещё, может, стоит снять следы побоев и пойти в полицию? — Бан Чан говорит настолько осторожно, насколько вообще возможно. Но Хёнджин всё равно закатывает глаза и хмыкает. — Бан Чан — хён, это были не побои. С таким идти в полицию нельзя, ты же сам понимаешь. Бан Чан кивает и торопливо убирает тарелку со стола, ставя её в раковину до утра, и уходит застилать кровать для Хёнджина. — Ты видимо очень любишь читать. — Парень восхищённо проводит рукой вдоль стеллажа, заставленного книгами. — Да он же во всю комнату, как ты вообще его сюда затащил? А сколько лет собирал книги? — Я думаю, стеллаж по частям заносили, а потом собрали. Хёнджин бросает раздражённый взгляд. — А книги ещё бабушка собирала. Это кстати её домик. — Ну, это объясняет обстановочку. — Хёнджин улыбается и Чан улыбается в ответ.- Ты не подумай, мне нравится. Очень уютно. Сколько же тебе приходится пыли с корешков стирать. А цветы в ванной? Ты вообще работаешь? — Я учусь на четвёртом курсе педагогического. Учусь заочно, так что для дома времени полно. Иногда выбираюсь в Сеул, чтобы решать проблемы по учебе. Но всегда очень быстро возвращаюсь. Не люблю большие, серые города. Я человек природы. — Хочешь посвятить себя загнивающей системе образования? — Хёнджин скрещивает руки на груди. Для него работать в школе немыслимо, потому что школа одно из самых нелюбимых воспоминаний. Узколобые учителя, долбящие о том, что всю жизнь нужно трудиться и работать. Лицемерно не замечающие травлю, а после проповедующие о дружбе и равенстве. Школьная программа, губящая индивидуальность. Хёнджин отдал все свои силы на протест школьной системе и поплатился за это и репутацией и нервами. Зато он считал, что тем самым отвоёвывал право быть собой. Хёнджина от одного упоминания о школе тошнит, а Чан собирается отдать ей свои лучшие годы. — Я предпочитаю говорить, — буду воспитывать, и дарить заботу подрастающему поколению, — работать учителем начальных классов. — Парень явно этим гордиться, но Хёнджин хвалить его не собирается. — Неужели тебе не скучно жить в этом городке. Сколько тебе? Двадцать один? Ты молодой и красивый. Не хочешь пожить в мегаполисе? — Ты считаешь меня привлекательным? Ну, спасибо. — Бан Чан смеётся и Хёнджин краснеет. — Уже очень поздно, я думаю, тебе стоит лечь спать как можно скорее. Я оставлю окно приоткрытым, чтобы утром не было душно. Послушаешь цикад, успокоишься, а часов в пять, когда машин на трассе ещё нет, можно даже услышать, как волны бьются об скалы. — Спасибо, хён. Суп был очень вкусным и твоя ванная как оранжерея, и всё такое уютное, твоя бабушка наверняка была очень классной и ещё раз спасибо за то, что приютил. — Скороговоркой выпаливает Хёнджин, уходящему Бан Чану. — Воу, так вот что ты молчал за столом. Копил слова? Хёнджин смеётся и выключает свет. За окном стрекочут цикады, изредка проезжают машины, освещая фарами комнатку. Постельное бельё пахнет кондиционером с жасмином и Хёнджин чувствует себя в безопасности, словно ему снова пять, и он засыпает у кого-то в гостях, и нет никаких забот. Греет осознание, что всё почти так и есть.