Hide your face so the world will never find you

Потеря. Это было простое слово, и в любое другое время Даркен назвал бы его плоским. Что может сделать отсутствие чего-то независимому человеку? Но сейчас… Но сейчас… Он больше не заботился о планах, о том, что следует и чего не следует делать, о наследии или внешности. Он хотел своего ребенка. Миру не было позволено забрать ее у него, и он хотел дать волю ярости Рала, пока она не вернется к нему. Он хотел причинить боль тем, кто забрал ее, прежде чем она успела хоть на миг перевести дыхание, пока они не задохнутся на последнем издыхании, что есть способ ее спасти. Его Морган. Третья дочь, и еще до своего рождения она заняла еще одно место в его холодном сердце. И тогда образ лилового безжизненного тела запечатлелся в его сознании, прежде чем акушерка почтительно унесла ее. Потеря, которую он никогда раньше не чувствовал, разорвала его сердце надвое. Даркен Рал преодолел больше боли, чем любой смертный до него. Два эйджила ничего не значили. Пытка огнем ничего не стоила. Потеря ребенка заставила его просить о пощаде. Он не мог догадаться, и поэтому от боли ему пришлось лихорадочно хвататься за то, что он мог. Кэлен, его жена, была там. Это был их ребенок. В нем была острая потребность прижать ее к себе, и он не позволил ей протестовать. Она сломалась и прижалась к нему, и с каждым хриплым вздохом он пытался сдержать собственные слезы. Лорд Рал не мог плакать. Не над младенцем. Это был крохотный клочок достоинства, за который он держался, даже утопая в объятиях. Если бы он не мог держать собственную жену во время горя, какой смысл был в браке? Кэлен плакала, засыпая у него на груди. Он смотрел в потолок и чувствовал боль при каждом ударе своего сердца. Когда сон наконец одолел его, он этого не заметил. Казалось, что всего за несколько мгновений до того, как сознание вернулось со всей мукой утраты. Даркен возмущался тем, как приятно было чувствовать голову Кэлен на его груди, ее руки запутались в его одежде, и даже когда она проснулась, она просто вздрогнула. Хуже того, боль почти утихла, когда он положил руку ей на спину, погладил по волосам, игнорируя боль. Он не хотел признавать, что близость и отсутствие лжи заставляли его чувствовать себя живым, даже если он не находил в этом удовольствия. Несмотря на всю горечь и ненависть, они привели в этот мир детей. Теперь один навсегда потерян для них, и никто другой никогда не поймет. Они были вынуждены стать мужем и женой только для того, чтобы найти безопасное место для скорби. Солнце взошло и солнце зашло. У Кэлен не было сил подняться с кровати, а у Даркена не было воли. Каждое мгновение он ожидал, что она отстранится и снова прошепчет, что хочет, чтобы он ушел, и каждое мгновение проходило без ее движения. Ее вес на нем был единственным, на что он мог рассчитывать. — Я не понимаю, — наконец прошептала Кэлен, когда день умирал. — Все было хорошо. Я чувствовала, как она двигается. Даркен, я чувствовала ее. Его рука сжалась в кулак в ее волосах, костяшки пальцев побелели, а в его тоне звучала стальная резкость. — Твои духи не всегда добры, не так ли? Она могла укусить в ответ, даже если только про себя. «Никто не добр. Вся доброта умерла, когда Орден исчез». Несмотря на горечь, он все еще держал ее, и она не отстранялась. День снова закончил превращаться в ночь, а у Даркена все еще не было желания двигаться. Это была вторая ночь подряд, когда они спали в объятиях друг друга, впервые за шесть лет брака. Ирония ненавистно пронзила его разбитое сердце.

***

Кэлен почувствовала, как потоки эмоций вырвались на свободу, как только ее самоконтроль наконец сломался, и подумала, что она сокрушит ими своего мужа. И все же, после всего этого, когда она осталась пустой и онемевшей, он все еще был там. Упрямый, как она. Сломанный, как она. Видеть, как ломается даже он, у которого изначально не было хрупкого сердца, вызывало у нее желание навсегда спрятаться от мира. Когда ей, наконец, пришлось есть и пить, вставать, умываться и переодеваться, ей не хватало твердости его тела. Она была сейчас так слаба и не могла отказать себе в влечении к кому-то. Кого угодно. Даже Даркена Рала. Слуга сообщил ей, что в фамильном склепе появился новое надгробие. Три дня, а их дочь уже предана только памяти. Руки Кэлен дрожали, когда она натянула теплый халат, прежде чем спуститься по длинной холодной лестнице. Даркен опустился на колени перед маленьким камнем, на котором были вырезаны руны с именем Моргана. На нем лежал свежий цветок, кроваво-красная роза. Его пальцы медленно провели по имени, которое они больше никогда не произнесут вслух. Горе Кэлен снова грозило вылиться наружу, и она справилась с этим лишь на время, достаточное для того, чтобы пересечь склеп. Не задумываясь, ее пальцы потянулись к его плечу. Он не реагировал на прикосновения, но связь того стоила. Хоть раз Кэлен не могла быть одна. Прошел почти час, а потом он поднялся на ноги. Обернувшись, он снова взял ее в свои объятия, обнимая ее без жара и требования. Только пустота. Кэлен судорожно вздохнула и обняла его за талию. Нищие не могли выбирать, и они оба были беднейшими из нищих. Когда их окружала смерть, они цеплялись за жизнь. Кэлен чувствовала его сердцебиение около своей груди, силу в его руках, когда он прижимал ее к себе, и даже когда ее глаза наполнились слезами, она отказывалась отпускать. Не по какой-то причине, а по зову сердца. Прямо сейчас, когда вся она страдала из-за ребенка, которого вынашивала девять полных надежд месяцев, ей был нужен муж. Ее жалкая, сломленная, извращенная душа мужа, который все еще был рядом с ней сейчас, с теми же самыми ранами, от которых она страдала. Он не просил ее спать в его объятиях той ночью, но она потребовала бы этого, если бы он ее оттолкнул. Он этого не сделал, и так молча, они спали близко друг к другу. Арианна и Ирэн не совсем поняли, когда Кэлен, наконец, пришлось им рассказать. Они плакали и цеплялись за нее, но смущенно смотрели на ее живот, как будто все еще ждали прихода сестры. Горе победило материнскую любовь, и Кэлен пришлось оставить их в покое, пока ее не замутило. Бледное лицо, сжатые руки, она отважилась выйти на балкон, молча отдавая себя внезапному бризу, чтобы он унес ее подальше. Даркен подошел к ней сзади после того, как солнце наконец село, положил руки на ее, и притянул к своей груди. Она чувствовала настоятельную потребность в движении, словно это была магия, передаваемая через прикосновение, но все, что имело значение, это безопасность. С закрытыми глазами она приняла подарок. — Я больше не могу спать в этой постели, — прошептала она в воздух. — Тогда я прикажу сжечь его, — сказал он в ее волосы. В его голосе не было эмоций, но они и не должны были быть. Его рука крепче сжала ее. Вокруг них сгустилась тьма, звездный свет освещал только тени, и наконец Кэлен глубоко вздохнула. Повернувшись в его объятиях, она обвила руками его шею и выдохнула, прижавшись щекой к бархатной мантии. Небольшой звук, который она услышала, резонировал в его груди, звучал как удивление, так и облегчение. Она была благодарна, и еще сильнее зажмурила глаза, когда его руки крепко обняли ее. Как и было обещано, они не спали в своей постели. Кэлен не возражала против того, чтобы заснуть у него на груди, когда в шезлонге не было места для двоих. Он становился единственной вещью в мире, которую она понимала. Если это не было очевидным признаком того, что горе разбило ее сердце и разум, то она не знала, что это было.

***

Прошли недели. Прошли месяцы. Жизнь продолжалась, как всегда, и новые насущные потребности заглушали старые боли. Шрамы остались, но, по крайней мере, раны стали шрамами. Теперь у Даркена их было так много. Никто, кроме Кэлен, никогда не видел его горя, по крайней мере, так оно и было. К тому времени, когда оно исчезло, и Д’Хара потребовала внимания от своего Лорда Рала, он все еще ослаблял бдительность, когда оставался с ней наедине. Притворяться с ней сейчас было бы бесполезно. Медленно, постепенно все вернулось на круги своя. Никогда больше на те же самые, но достаточно близко. Или слишком близко. Даркен больше не позволял Кэлен спать просто рядом с ним. В течении нескольких недель они находили утешение в объятиях друг друга по необходимости. Он знал, что ими обоими по-прежнему движет нужда, и он не позволит ее упрямству лишить их этого. Они заслужили это. Тот факт, что она не выразила даже невербального протеста, согрел его еще больше, чем ее тихое присутствие. Однажды ночью, когда он потянул ее за руку, чтобы взять в свои объятия, она вырвалась на свободу. — Ты должен всегда обладать? — Он нахмурился. — Это может доставить тебе столько удовольствия? — огрызнулась она полугорько. — Иметь то, что принадлежит мне? Да, — ответил он, слегка приподнявшись и нахмурив брови. Прежде чем он осознал это, ее рука оказалась на его груди, прижимая его вниз, ее глаза были тверды, как камни. — Прими то, что тебе дано на этот раз. Неужели все эти игры и уловки тебя ничему не научили? Даркен еще никогда не был так застигнут врасплох. Его королева сбросила все ограничения, показывая ему, сколько их у нее было. Он ошибочно недооценил ее. — Кэлен, — не мог он не сказать низким, почти рычащим голосом. — Молчи, Даркен. — Это был почти приказ, а потом ее голова оказалась у него на груди, и она приготовилась ко сну. Аргументы захлестнули его эмоции и мысли. Ему нужен был контроль. Ей не было позволено иметь все это. Он не позволил бы ей. За исключением того, что он сделал. Его Исповедница, наконец, использовала свои глаза, хотя ему все еще не нравилось то, что она видела. Нужная глупость всего, что он делал, то, как он боролся за контроль, потому что это был единственный способ, как он думал, получить то, что он хотел. Когда он, наконец, расслабился и положил руку ей на спину, принимая ее решительное движение, потому что у него не было другого пути, который не разрушил бы все, что она к нему чувствовала, он все же издал горловой рокот. Получение ее близости вместо того, чтобы брать ее, действительно приносило удовлетворение — он снова сожалел о том, что женился на этой женщине. Он никогда не должен был впускать ее в свою жизнь. Ему никогда не следовало полагать, что он сильнее ее. Однако Даркен Рал еще не был побежден. Когда, наконец, он смог отвернуться от горя и двигаться дальше, он снова сосредоточился на первоначальном плане. Кэлен полюбит его, и это будет иметь большее значение, чем те короткие моменты, когда она побеждала.

***

— Ты исповедовала ее? — потребовала Кэлен слишком громким голосом. — Я не хотела, — воскликнула Арианна, съеживаясь от материнского гнева. — Не кричи на мою госпожу, — сказала Алиса, вставая перед ребенком. В ее голубых глазах больше не было искры. Кэлен хотелось кричать и рвать на себе волосы. — Арианна, я же говорила тебе быть осторожной. — Яростно жестикулируя рукой, она выплеснула раздражение. Оно пропитало ее до костей, как и любая эмоция в эти дни. — Но я не хотела, — запротестовала Арианна, борясь за свою невиновность, хотя ее глаза наполнились слезами. — Мама, я этого не делал, это был несчастный случай. — Ты не знаешь, что ты сделала, — отрезала Кэлен. — Алиса ушла навсегда, Арианна. Это серьезно. Ты никогда не можешь использовать свои силы, разве ты не понимаешь? — Оставь ее в покое. — Алиса выглядела готовой напасть на Кэлен, ее некогда сладкий голос превратился в безжалостное рычание. Арианна вцепилась в лодыжку служанки, надув губу от негодования, но покачиваясь от стыда. — Арианна, скажи ей выйти из комнаты. — Кэлен знала, что ее дочери всего пять лет, но она не могла терпеть непослушание. Когда Арианна заколебалась, она перевела взгляд Матери Исповедницы на малыша. Арианна повиновалась, когда большие слезы потекли по ее щекам, затем со слезами на глазах сказала: — Мама… Кэлен поняла, что ее кулаки сжаты, а в горле застряло рыдание. Прежде чем она сломалась бы, она резко вдохнула и повернулась, чтобы подойти к окну. Прическа натянула кожу на голову и вызвала головную боль, заставив ее схватиться за подоконник, чтобы не снести его. Ее гнев сделал тошнотворный разворот, как только отвлечение исчезло, и она знала, что была зла только на себя. Шесть месяцев с тех пор, как они потеряли Моргана, а сердце Кэлен все еще было хрупким, ее эмоции легко контролировали ее. Но более того, она потерпела неудачу. Она оставила своих детей в покое, чтобы пережить траур, и не преподала Арианне достаточно уроков. Невинная душа Алисы была в руках Кэлен. Она судорожно вздохнула, горький смех сорвался с ее языка. Когда она повернулась и увидела Арианну, сидящую, прижав колени к груди и обхватив их руками, напряжение спало. Снова мать, Кэлен встала на колени рядом с дочерью. — Я знаю, ты не хотел этого, — прошептала она. Арианна заплакала и крепко обняла ее, а потом Кэлен тоже заплакала, и она не могла объяснить всех причин почему. Качая дочку, бормоча «извини за крик», пытаясь проглотить ком в горле. — Не плачь, — умоляла Арианна, поднимая глаза. — Папа говорит, что заставлять тебя плакать — это преступление. Кэлен полурыдала, полусмеялась. — Ты не заставила меня плакать, милая. Я просто… В стрессе. Арианна прильнула к ней, и Кэлен пожелала, чтобы ее собственная мать была жива, чтобы сказать ей, что все будет хорошо. В этот момент она согласилась бы на кого угодно, мать или нет. Она могла сказать, что дела шли лучше, но иногда она чувствовала себя на грани срыва. Наконец, даже утешение дочери стало слишком утомительным. Она была нужна суду. Мидлендс нуждался в ней. Однако Кэлен знала, что ей нужно, и знала единственный способ получить это. Она нашла Даркена одного в саду, после того, как ей сказали, что Лорд Рал сделал перерыв в встрече с просителями, и она не удосужилась надеть маску самообладания. — Кэлен? — Он обернулся, как только она подошла, сразу заметив влажные глаза. Его большой палец, смахнувший слезы с ее щеки, и темная тревога на его напряженном лице, заставили ее немного вздрогнуть. — Арианна исповедовала Алису. — Ее голос звучал тяжело для ее собственных ушей, но в ее сердце не было места для уязвленной гордости, и она позволила своей уязвимости повиснуть в воздухе. — И… — Она резко остановилась, слова застряли у нее в горле; она бросила взгляд на свои сжатые руки и сжала челюсти. Как она могла сказать ему такие вещи? Как она могла выразить словами слабости своего сердца Даркену Ралу? Но они делали это слишком много раз, чтобы он не понял. Прежде чем она подняла глаза, его руки обвились вокруг нее, и она растворилась в объятиях. Это было все, что ей было нужно, кто-то, кто обнимет ее и даст ей почувствовать, что ей не придется сталкиваться ни с чем в одиночку. Она оправдала это перед собой, вспомнив случай месяц назад, когда он сломался после удара об стул, о который споткнулся, и она поймала себя на том, что баюкает лорда Рала в его горе. Он сломал два сустава, но они больше об этом не говорили. Сегодня она надеялась на такую ​​же конфиденциальность, уткнувшись лицом ему в грудь. Ведь выхода из этого не было. Его запах, который она вдыхала с каждым полурыдающим вздохом, означал безопасность, если не больше. Ничто в ее жизни никогда не было таким стабильным, как он, и она могла ненавидеть этот факт, но одновременно цепляться за него. Это было единственное, за что она могла уцепиться. Наконец она вырвалась из его объятий и сглотнула. — Я скажу Арианне приказать Алисе следовать моим приказам, а затем прикажу ей отправиться в другую часть Дворца. Это будет сложно, но не кошмар. Мне просто нужно больше ее тренировать. — Даркен кивнул. — Я надеюсь, что ты знаешь, что делаешь, — сказал он серьезным и осторожным тоном. Она подняла глаза, немного отстранившись. — Да, Даркен. Я могу выполнить свой долг. — Она могла снова быть собой, она знала это. Еще немного усилий. Еще немного чего-нибудь. Если бы она только знала, чего.

***

Он задавался вопросом, знает ли она, как многого она теперь требует. Столько лет она молчала, но смерть их дочери разрушила все это. Он знал, что отчасти ее прямота была оборонительной. Он тоже чувствовал это, острую потребность атаковать кого угодно или что угодно, кто приближался к их уязвимому состоянию. Спустя несколько месяцев он все еще не оправился от потери Моргана. Но он всегда требовал того, чего хотел, и не знал, что она когда-нибудь сделает это с ним. Это было не то, чего он ожидал, ее инициация тихой близости с ним. Это не было частью плана, то, как контроль переходил из ее руки в его в зависимости от дня и момента. Он не мог отрицать, что часть его хотела навсегда вырвать у нее контроль. Но он был слаб. Ее благодарность и покой, когда он тихо подчинился ее воле, были подобны бальзаму для его эмоциональных шрамов. Это было приятно, как алоэ на ожоге, и хотя это была не та победа, которую он планировал, он мог сделать ее в своей голове. Теперь она была его больше, чем когда-либо, так что имеет значение, что он не держал все нити? Так и было. Просто недостаточно. Его сердце, едва зажившее, каким-то образом предприняло внезапную атаку против всех его низменных инстинктов. Они все еще были там и боролись, когда могли, но он еще ни в чем не отказывал Кэлен. Слабость этой ситуации должна была задушить его. Вместо этого он чувствовал себя утешенным и ненавидел себя за это. Он ненавидел себя столько дней. Разочарование и ощущение, что его мир еще не правилен, только усилились после их горя. Даркен был неполным, и он не осмелился никому сообщить об этом. Кэлен была тем, чего не хватало, как и всегда, даже до того, как он осознал масштабы. Лишь некоторым утешением в его высокомерии было то, что она, казалось, тоже нуждалась в нем. Только однажды ночью они легли в постель, как она частично перекатилась ему на грудь, чтобы посмотреть ему в глаза, решимость сияла там даже в темноте. — Дай мне еще одного ребенка, — тихо сказала она. Он мгновенно нахмурился. — Ты не можешь… — Я устала от медленного заживления, — намеренно сказала Кэлен, перебивая и игнорируя раздражение, которое это вызвало у него. — Это занимает слишком много времени, и я не могу этого вынести. Я хочу снова почувствовать радость. Даркен долго удерживал ее взгляд, позволяя ее словам дойти до него, пока не признал, что чувствует то же самое. — Так и быть, — согласился он. Внезапно ее губы оказались на его губах, пальцы зарылись в его волосы, и у него перехватило дыхание от внезапного ощущения. Он схватил ее руки и отвел их от своего лица. — Ты будешь спорить? — спросила она, и это было бы смело, если бы ее глаза не были такими жесткими. Его кровь пульсировала, и он чувствовал ее вкус на своих губах. И все же он был осторожен, всегда осторожен, и шесть лет холода от нее только добавили к этому. — Это порыв. Ты пожалеешь об этом. Глаза Кэлен сузились, вспыхнув, и она передвинулась на него так, что ее бедро затерлось между его ног, вызывая его возбуждение. — Это мой выбор, Даркен, — сказала она тоном, не допускающим возражений. Затем она высвободила свои руки из его хватки и снова поцеловала его. Он ответил на поцелуй со всем желанием, которое он держал, чтобы выпустить. Подозрения, и горе, и усталость были забыты. Он отдался похоти, жару, трению и тяжелому дыханию, смакуя каждое малейшее движение, которое она делала, когда его охватило желание. Застонав, он отдал всего себя соединению с ней. К тому времени, как она выгнулась в кульминации, он забыл обо всем остальном мире, а через несколько секунд потерялся вместе с ней. Она долго лежала наполовину под ним, все еще переводя дыхание. Запах пота, секса и удовлетворения окружил их облаком, и Даркен положил голову ей на грудь и глубоко вдохнул. Кэлен снова и снова запускала пальцы в его волосы, и он не смог сдержать низкий звук. Странно было, как долго они лежали молча, сплетаясь вместе. Горе добавляло к новой странности приступ не совсем счастья, но блаженного покоя, который был в каком-то смысле так же хорош, как и счастье. Не было никакой неловкости, когда они наконец уснули в объятиях друг друга. Кэлен не была беременна на следующий день, это она могла сказать по дару Исповедницы. В ту ночь они снова были вместе, и снова он дал волю своей страсти, когда она отпустила свою, и к концу простыни превратились в спутанный беспорядок. Она заснула, прижавшись лицом к его шее. Прошла неделя, прежде чем она зачала, и Кэлен каждую ночь была в его постели. Это была почти привязанность, почти соблазнение, и все же нечто большее, чем и то, и другое. Любовь, пусть и извращенная, свела их вместе. Даркен не хотел этого. Но теперь, когда она у него есть, он не собирался отказываться от нее. На этот раз, четвертый с момента их брака, когда она сказала ему, что наконец-то беременна, он прижался к ее губам. Она ответила на поцелуй, мягко, и на этом все.