Эдельвейс. Альманах времён

Когда раздается стук в дверь, острие золотого пера на мгновение замирает над выведенной буквой, затем вновь продолжает писать очередное слово из служебного приказа, над которым работает профессор Август Аркхареус Голден. Дверь распахивается, и через порог решительно ступает Джон Вуд. — Вы собираетесь ехать в Эллиас? — взволновано и громко спрашивает он. Решительность Вуда стихает, когда он оказывается в центре комнаты — все это время Август Голден продолжает писать, игнорируя и его громкий голос, и манеры. Это безразличие смущает — Джон замолкает, смиренно ожидая, когда профессор соизволит обратить на него внимание. Через мучительно долгую паузу, наполненную скрипом пера по пергаменту, Голден наконец заканчивает работу. Он стряхивает остатки чернил в медную чернильницу и поднимает серебристые, пытливые глаза на Джона, которому вновь становится не по себе от этого взгляда и знакомого лица. Вдохнув, мальчишка продолжает: — Возьмите меня с собой. Голден щурит глаза: — Теперь вы просите меня о работе, тогда как недавно отказывались от нее? Джон игнорирует его колкость, вновь напирает: — Это другое. Здесь вам потребуется моя помощь — и я могу помочь. Вивелий сказал про книги, так что… Август Голден касается пальцами виска, его голова начинает болеть, будто где-то глубоко засела тонкая игла. Острые черные вытянутые ногти чуть царапают бледную кожу. Массивный перстень на фаланге указательного пальца дает яркий фиолетовый отблеск от солнца. Профессор раздражается, но как всегда говорит холодно и ровно: — Какая бестактность. Ваша просьба — на деле требование. Абсолютно не воспитанный молодой человек... Все это время Джон Вуд говорит вместе с ним: — ...и вы повезете их в Кирстон. Вы знаете, что профессор Жевьер не отказал бы мне в приеме. Голден хмурит брови. Джон, услышав его слова, замолкает, пристыженный. Профессор молчит, погруженный в собственные мысли о странной боли. Его взгляд опущен, а Вуду невыносимо смотреть в его красивое лицо. Он отворачивается, сжимая руку в кулак, уже готов сдаться. Но ему нужна эта поездка в Эллиас: из дома покойной Грэм давно не было вестей — ни писем, ни весточки о том, как обжились сироты в Дойте; как Сэм и Айви справляются одни теперь? — ничего неизвестно. Но сейчас эта поездка, решение о ней — зависят не от Джона, а лишь от слова профессора Голдена и его высокомерного отношения. Вуд решает, что любые просьбы бессмысленны. Ему остается только ждать милости лорда. Но он готов упрямо стоять на своем до конца. — Решено, — вдруг говорит Август Голден. Его взгляд вновь обращается к Джону, а тонкие пальцы складываются и утыкаются в скулу. Профессор выглядит скучающим и безразличным, продолжает: — Я беру вас собой в Эллиас под личную ответственность. Это значит, что ни одного лишнего шага без моего разрешения вам не будет позволено. Однако мне известно, что вы собираетесь делать в родном городе. — Здесь Голден складывает пальцы между собой, смотрит в сторону: — Вам будет позволено посетить дом Грэм и связаться с друзьями, но не более одного часа. Джон ширит глаза и вскидывает брови. Август Голден продолжает: — Едем сегодня. К полуночи вы явитесь к Южным воротам и поможете загрузить учебные книги. Джон Вуд выдыхает лишь хриплое: — Спасибо. — Можете идти, — замечает Голден. Мальчишка мешкает, думает и, поджав губы, все же отдает едва заметный и быстрый поклон лорду. Затем решительно направляется к двери, но Август Голден вновь вкрадчиво обращается к нему: — Мистер Вуд. Джон оглядывается. Профессор переменился: он выглядит напряженным, будто стал каменной глыбой, но глаза его впервые за это утро кажутся живыми, в солнечных лучах они светятся теплом: — Я… Примите мои соболезнования, — сдержано произносит он. На мгновение Вуд забывает сделать вдох. Он вдруг понимает, отчего профессор так любезно согласился принять его в карету. Мальчишке становится грустно, то ли от напоминания о смерти Грэм, то ли от того, что высокомерный лорд идет на уступки лишь из-за трагедии в его семье — все это лишь следствие глупого этикета, а не желание лорда принять его помощь. Джон молчит, обдумывая его слова, затем поднимает взгляд и быстро кивает, а в следующее мгновение за ним уже захлопывается дверь. Август Голден с облегчением выдыхает. Напряжение разом спадает с его плеч и как кошка бросается на руки. Он вдруг замечает, как сжимает исписанные листы ногтями, будто оцепеневший зверь. В его груди вновь появляется то неприятное, обдающее холодом чувство — движение притаившейся змеи, которая желает вырваться наружу. Он делает глубокий вдох и вновь берет контроль над мыслями: голова очищается, а тело глохнет до эмоций. Август берет перо, готовясь переписывать приказ, затем говорит громко в опустевшей комнате: — Я знаю, что ты скажешь. — Безрассудство — ваш конек, мой лорд, — отвечает тут же Артур, появляясь будто бы из ниоткуда. В окно влетает Данте и громко каркает, оповещая всех, что он тоже здесь. Дворецкий продолжает: — Тесный контакт с Джоном Вудом нежелателен. Это поездка в Эллиас в целом нежелательное действие. Напоминаю, что такие мелкие дела, как передача учебников подшефному учреждению и посвящение в профессора младших преподавателей вы вполне можете отдать своим заместителям или даже мне. Август ухмыляется, записывая слова; молчит, слушая нотации, которые ровным и спокойным голосом высказывает его подчиненный: — Но эта поездка? В любом другом случае она бы вас не озаботила, если бы не этот юноша. — Дело в Кирстоне, — вставляет Голден. — Тем хуже. — Артур вторит своим словам рукой, затем, сцепив кисти позади спины в замок, начинает ходить из стороны в сторону по комнате, а Данте, глядя на него, повторяет его шаги на подоконнике. Артур высказывает свои мысли: — Мало того, что вы уже однажды получали приглашение на ужин в дом Жевьера. Но в тот день, благо, повели себя благоразумно отказавшись от поездки. Однако теперь вы словно даете своим братьям пощечину — едете в Кирстон лично по мелкому делу. В дом преступника. — Он заплатил Короне свою цену, — поправляет Голден. — Именно. Профессор Жевьер имеет претензии к самому Отцу-Императору, и вам ли не знать, на каких условиях остался жив его род. Август лишь хмыкает в ответ. Артур строго напоминает следом: — Он поплатился за свою дерзость. А вы намеренно играете с огнем. Мало вам слухов о том, что вы покупаете любовь повстанцев зерном, так теперь еще эта поездка? Лучше бы вы признали, что дело в мальчишке. Август вдруг резко хлопает по столу: — Довольно. — Он поднимает строгий взгляд на дворецкого. Артур замирает, Данте замирает тоже, наблюдая за хозяином и его подчиненным. Выдержав паузу, Голден отмечает: — Ты прав. И поездку в Эллиас, и компанию Вуда — я нахожу безрассудством. Но поверь мне, Артур, впервые за долгие годы я чувствую во всем этом смысл. Здесь есть потенциал и энергия. Сперва, мне любопытно посмотреть, как ответит на мои действия Лето. Во-вторых, мне любопытен Джон Вуд и роль в его воспитании нашей общей знакомой — старухи Грэм. А любопытство, друг мой... — последнюю фразу Голден и его дворецкий заканчивают вместе: — Есть двигатель прогресса. Артур кланяется своему господину, отвечает: — Клянусь, что не подведу вас. — Я в тебе не сомневаюсь, — улыбается Август Голден. Затем его взгляд обращается внутрь себя. Он мрачнеет, молчит, а преданный дворецкий знает, о чем это молчание. — Прошу отметить, — осторожно начинает Артур, — на последней… охоте. Происшествий не было. Август поднимает тяжелый взгляд на Артура, тот замолкает на мгновение, но вновь продолжает рапорт: — Все было… достаточно прилично. Лорд вновь обращается к листу, продолжая запись. Через короткую паузу уточняет: — Обошлось без жертв? — Нет, мой лорд был спокоен. — Хм, — Голден хмурится, молчит. Однако любопытство вновь берет вверх, он осторожно спрашивает: — Что делал? — Отправился к Гибсову мысу. Долго стоял на одном месте. Полагаю, смотрел на волны. Луны не было, нельзя точно знать. Голден фыркает: — В таком случае и предполагать за него нечего. Артур кивает. Профессор обдумывает услышанное, переписывая текст, наконец произносит: — Иди. Дворецкий кланяется в последний раз и делает шаг назад, мгновенно исчезая. Август Голден делает вдох, откладывая перо, вновь размышляет над предстоящей поездкой, утыкаясь пальцами в висок. Артур, несомненно, прав — лорду не стоит вмешиваться ни в какую авантюру, но он лично нашел предлог, чтобы отправиться в Эллиас. Он знал, что юный Вуд будет намерен посетить кладбище и своих друзей, но оправдывает это знание лишь совпадением с собственными планами на Кирстон. — Будет нелегко, — невольно замечает он. Внезапно Данте каркает, подтверждая его фразу, и говорит своим сиплым птичьим голосом: — Джон Вуд! Воришка и плут!

***

К назначенному времени Джон приходит на задний двор возле Южных врат — это то самое место, которое он увидел, впервые прибыв с Алистером в Готенгем. Однако за прошедший месяц двор несколько преобразился: каменные стены постепенно начали зарастать зеленым мхом, а плющ завился вокруг маленького фонтана, из которого на этот раз бьет вода, приятно лаская слух журчанием. Джон осматривает лошадей — они уже запряжены к служебной карете, которая на деле является прогулочным дилижансом, но Вуд этого не знает. В большом заднике, в который Вуд должен был стаскивать книги, приподняв черное полотно из огнеупорной кожи, он с удивлением замечает, что его работа уже кем-то сделана. Расслышав шаги, он оглядывается — профессор Голден в сопровождении Данте будто бы из ниоткуда появился у мальчишки за спиной. Он, не глядя на Вуда, надевает перчатки, удерживая прогулочную трость с серебряным набалдашником у подмышки, произносит: — Не тратьте время. Полезайте в дилижанс, мистер Вуд. Джон, одернув ворот плаща, поправляет кожаный ремень сумки, перекинутой через плечо, и первым полезает в салон. Его сразу же смущает убранство внутри — все покрыты фиолетовым бархатом, а сиденья столь мягкие и роскошные, какие наверняка бывают лишь в Имперском дворце. Не успевает Джон оглядеться, чтобы найти место поскромнее, как позади подходит профессор, и Вуд заходит дальше в салон, присаживаясь у окна. Голден шагает следом, садится, отставляя возле сиденья трость, затем по-хозяйски захлопывает дверь, и дилижанс трогается с места, тряхнув тех, кто внутри. Снаружи слышится крик Данте, и лорд Голден рефлекторно, будто проделывает это сотни раз, открывает дверцу ровно настолько, чтобы птица смогла влететь в нее, и захлопывает обратно. Данте держит в клюве синюю вишню и, устроившись на плече хозяина, вскидывает голову, проглатывая угощение. Затем ворон с любопытством глядит на грудной кармашек в плаще Джона. Мальчишка сразу смекает, что настырная птица чует остатки сушеной маръянки и, поправив ремень сумки ровно так, чтобы тот прикрывал карман, отворачивается к окну. Данте недовольно встряхивает головой и отворачивается тоже. Все это время лорд Голден держит в руке небольшую книгу, кажется — читает, но его взгляд не движется, а на лице, впрочем как и всегда, не отражается ни одной эмоции. Вуд понимает, что поездка в тишине, сопровождаемая только скрипом колес, будет томительной и скучной. Он подпирает рукой подбородок, уткнувшись локтем в раму окна, и старается различить в темном пейзаже хоть что-то. Рыжие фонарики вдоль дороги редки, и когда они бросают тени на деревья, то те сползают в сторону быстро. Вот бы открыть окно, да только Джон не знает, можно ли просить об этом высокомерного лорда. Внутри он возмущается, уверенный, что свежий воздух уж точно никому не повредит. В салоне дилижанса сильно пахнет луноцветиками — запахом сладкой розы и терпкой виноградной лозы. Джон прежде не чуял запаха этих цветов, однако в Готенгеме он особенно силен. Всегда этот приятный и невыносимый аромат сопровождает профессора Голдена — это Вуда раздражает. Его рука тянется к задвижке окна без спроса и замирает. Джон медлит — в этом случае он тоже должен у профессора просить разрешения? — Открывайте, — отвечает Голден, не дожидаясь вопроса, и перелистывает страницу. Вуд бросает раздраженный взгляд на лорда и тыкает на клапан пальцами, окошко вворачивается внутрь. Свой взгляд мальчишка не спешит отводить — профессор смотрит в книгу и безразличен ко всему. Джон Вуд осматривает его одежду: походный черный плащ и сюртук, высокая шляпа-цилиндр, вьющиеся серебристые локоны, опадающие на грудь, — на вид волосы чистокровного къярийца кажутся столь мягкими и блестят как шелковая подушка, какую Джон видел только в комнате Оливера. Лицом лорд Голден молод и красив, его черты выразительны — неужто пред Джоном вправду сидит столетний старик? Впрочем, къярийцы — не люди — могут жить столько, сколько впитают энергии, вот и возраст им ни по чем. Джон отворачивается к окну, налегая на кулак, припоминает, как ехал по этой дороге впервые. Он знает, что впереди их ждет портал, и хмурится. — Отчего… — подает он голос и смущается того, как громко он звучит в тишине, но продолжает: — Отчего карету не транспортировать сразу из двора? — спрашивает Вуд скорее риторически, не надеясь, что профессор вступит с уличной крысой в разговор. Август Голден вновь листает страницу и кажется, что он собирается промолчать, но Данте вдруг хрипит: — Энергия. Профессор отвечает на реплику птицы: — Ты прав, мой друг, энергии потребуется слишком много. Джон смотрит на лорда и хмурится. Голден поднимает на него серые глаза и закрывает книгу. — Для транспортировки дилижанса такой массы и габаритов горе-путешественнику потребовался бы большой запас энергетической мощности. — Можно использовать фосфомид, — через небольшую паузу продолжает Джон. — Слишком большой запас энергии, — повторяет Голден. — Для подобного путешествия вам потребовались бы сотни фосфомидов, мистер Вуд. — Но как же мы тогда преодолеем расстояние? Карета, то есть дилижанс, все равно пройдет сквозь портал. — Это верно, — не сводя взгляд с Джона отмечает профессор, — однако то вовсе не транспортировочный монус, мистер Вуд. Мы пройдем сквозь паучий лаз. — Паучьи тропы? Здесь? — оживляется Джон. Голден щурится, глядя на него, затем открывает книгу, продолжая разговор: — Вижу, вам это знакомо. — Я, может, и знаю тропы, но прежде не видел, чтобы их озарял свет, — вскидывает брови мальчишка. В его зеленых глазах появляется едва уловимый и пытливый огонек — смесь азарта и любопытства — он хочет знать больше. Невольно Голден вновь обращает на него взгляд. — Переход для транспортных средств усилен магией, чтобы выдержать напряжение. Этот лаз магистральный — ему тысячи лет, но даже он может ослабнуть. — Ясно, — едва кивает Вуд. Он отворачивается, разглядывая в окне путь, надеется, увидеть тропу своими глазами — она, наверняка, будет отмечена рунами. Он знает паучьи тропы ведь не раз ходил сквозь них вместе с Грэм. Но будучи тропой лишь для одного или двоих никаких усилий, чтобы пройти не нужно, а дилижанс действительно сквозь лаз просто так не проскочит. Джон припоминает, как впервые нашел паучий лаз в детстве — он буквально свалился в него, когда собирал лечебный мох по велению Грэм. Тогда он попал в пещеру, а выйдя на свет нашел себя на холме выше. Так он узнал, какого это — ходить через паучьи тропы. Джон до сих пор не ведает того, как они работают. Грэм говорила, что паучьи тропы похожи на норы, вход и выход из которых спаяны друг с другом. При этом для тропы не нужны монусы или кристаллы — они просто есть, всегда здесь были с тех пор, когда в Эре хозяйничали пауки. — Старуха говорила, что пауки их и создали, — задумчиво бормочет Джон, затем расширяет глаза, понимая, что проболтал свои мысли вслух. — Верно, — спокойно соглашается профессор Голден. Джон глядит на него. Молчит, жадно впитывая благородную красоту лорда, затем любопытствует: — А вы их видели? Август Голден отрывает взгляд от книги и смотрит на Вуда пристально, тот уточняет: — Настоящих пауков. Они так и выглядят? Как домашние пылевики? Голден отводит взгляд и впервые улыбается краешком губ. Это впечатляет Вуда — неужто он сказал что-то настолько глупое, что даже бессердечная маска Светлого лорда треснула? — Нет, мистер Вуд. Они не похожи на домашних пылевиков и называли пауками древних хозяев подземелья лишь за то, что те имели множество рук. В это же мгновение Джон видит в своем воображении картину, которая потрясает его столь сильно, что он скорее спешит выскочить из своих мыслей. Ему жутко, он дергает окно больше и глотает свежий воздух, полагая, что у него разыгралось воображение. Пред ним якобы предстал сам лорд Голден, но иной — его волосы стали длиннее и волочились по полу, сам он был прикрыт лишь странной мантией, а голова пряталась под капюшоном. И верно, что он будто парил над землей в кольце древних рун. А за его спиной Джон вдруг увидел полупрозрачные руки, расстилающиеся позади веером. Множество, нескончаемое множество рук… Август Голден хмурится. — Вам дурно? — Да. Немного, — Джон выдыхает, облизывает пересохшие губы и, устроившись удобнее, замечает: — Видимо мы скоро пройдем через лаз. Голден чуть поднимает голову и вновь щурит любопытный взгляд. Все верно… Он отворачивается к книге, под его взглядом в ней появляются къярийские строки — он отмечает в дневнике все тонкости прошедшего дня и за одним данные, что собирает о мальчишке. Возможно Вуд лишь догадлив, но если он вправду знает паучьи тропы и чувствует приближение лаза, то в нем есть къярийская кровь. Ведь только къярийцы способны чуять тропу. Однако в отношении мальчишки это совершенно невозможно. Голден вновь бросает холодный и любопытный взгляд на Джона, который уставился в окно. Темно-русые волосы, под розовым лицом течет живительная алая кровь; глаза яркие, зеленые, цвета самых свежих мхов — в нем нет ни толики къярийской крови. Голден припоминает образ своего приспешника Артура — тот будучи къярийцем имеет волос темный, но лишь от того, что сам в роду имел выходцев из страны Нова, а их кровь намного чернее, чем у кърийцев с материка. И даже полукровки имеют признаки благородных матерей или отцов. Но этот мальчишка? Он красив, но то лишь человеческая красота, которая отцветет и увянет с возрастом. Поэтому, наверняка, его глубокие знания о паучьих тропах — лишь дело рук Уолес Грэм. Обо всем этом думает про себя лорд Голден, пока дилижанс движется вперед. Мгновение — странников озаряет вспышка белого света, и они оказываются средь белых гор. В воздухе пахнет хвоей и мелом, а из-за горизонта Бездны поднимается солнце.

***

Выскочив из дилижанса и поплотнее захлопнув дверь, Джон Вуд оглядывается со счастливой улыбкой. Но она мгновенно тает, мальчишка чувствует — Эллиас изменился. Дилижанс остановился напротив парадного входа в Кирстон, массивные круглые ступени которого украшены фонариками, — те горят в туманном Эллиасе всегда, но на этот раз погашены. Городской фонтан в центре площади не шумит тоже, рынок не раскинут, и все ставни на окнах белокаменных домов закрыты. Все в городе кажется опустевшим, даже лавка Ваннхаллена прекратила работу. Но не это настораживает в первую очередь — а солдаты в темно-синем имперском мундире. В народе их прозвали имперцами — такие мундиры носят лишь къярийцы-военные. В городе их много: бледнокожие солдаты с пустым взглядом патрулируют улицы и стоят на постах возле церкви и ратуши. Возможно от того в городе так тихо, ведь впервые за долгие послевоенные годы жители Эллиаса вспомнили, какого это — когда армия вторгается в дом. Вуд хмурится, ведь здесь явно случилось что-то серьезное. Он беспокоен, но у него нет возможности разведать обстановку — впереди обязанности перед лордом. Мальчишка следует к багажу дилижанса, вскинув черный навес, хватается за книги, умещая раздражение и негодование в работу. Лорд Голден, выбравшись из кареты и поправляя на руках перчатки, тем временем отмечает обстановку тоже. Армия Империи — здесь. Снова? Светлый лорд не раз искал крупицы информации о том роде, который сгинул в белых стенах протестного Эллиаса. Отец постарался на славу — следы тех, кто отверг его волю были стерты. С тех пор Эллиас захирел, впрочем его старомодная архитектура все равно дает знать — когда-то это был прекрасный и мирный портовый город. Но после разгрома отверженцев в Войне за Единство, никто из рода Голденов не интересовался разрушенным почти до основания Эллиасом. Отчего же солдаты появились здесь вновь? — О, мистер Вуд! — восклицает Нэни, появившись на крыльце Кирстона. Подхватив юбки, она бежит по ступеням вниз, а у ворот вздыхает, замечая лорда Голдена, восклицает: — О, Ваша светлость! — приседает в неловком реверансе. Голден пропускает мимо ушей манеры служанки, понимая, что она недалека умом — перепутала обращение, и такие реверансы уже давно не в моде, правильнее отдать поклон. Однако откуда же это старой гувернантке знать? Отворив ворота, Нэни, не удержавшись, хватается за руки Джона, и на лице мальчишки сияет столь прекрасная и счастливая улыбка, от которой Светлому лорду вновь становится не по себе. Он отворачивается, не скрывая раздражения, и сжимает сильнее набалдашник трости. Наивная Нэни конечно принимает его вид за неуважение к своей высокопоставленной персоне. Она кланяется лорду — на этот раз как положено, затем жестом приглашает гостей в Кирстон. На крыльце также появляется заместитель профессора Жевьера по учебной работе и единственный младший преподаватель в Кирстоне — мистер Кело. Джон с ним лично не знаком и пропускал его уроки, не утруждая себя лезть на крышу Кирстона, ведь тот преподает прежде всего астрономию и механику, с которыми Джон достаточно знаком. Мистер Кело высокий мужчина в бежевом костюме-двойке с вязаным свитером поверх жилета и рубахи, рыжий с белой прядью в густых волосах, на нем очки без дужек, которые держатся лишь на его остром носу, усы и борода аккуратно подстрижены. Он приветствует профессора Голдена, прикладывая руку к груди, кланяется. Мужчины, обменявшись формальными приветственными фразами, остаются на крыльце. Нэни и Вуд проходят в холл, и мальчишка обращается к гувернантке шепотом: — Что у вас произошло? Но Нэни отмахивается рукой, кротко следуя вперед. А когда замечает, что мужчины встали в дверях, оглядывается и скромно говорит им: — С вашего позволения, я провожу мальчика в архив, где лежат учебники. Младший преподаватель кивает и только тогда, скрывшись в глуби дома вместе с Джоном, Нэни взволновано говорит: — О, горе нам, мистер Вуд. Как отрадно, что юный мастер и вы покинули Эллиас и не видели того ужаса, что прокатился по нашим улицам. — В чем дело, Нэни? — тревожится Вуд, отказываясь идти дальше. Старая гувернантка Жевьеров хватает его за рукав и упрямо тянет дальше по кафельному полу. — Нет-нет, мистер Вуд, прошу не отвлекайтесь от дел. Это чудо, что вы здесь. Чудо, что вы уцелели: — Завернув за угол, она вновь оглядывается, затем кивает Джону на пол: — Оставьте книги. Я донесу дальше сама, — и, схватив Джона за руки, Нэни чуть ли не плача просит: — Бегите скорее, навестите мисс Айви, ей сейчас нелегко. В ушах Джона появляется шум, холод бросается по жилам, он мгновенно осознает — случилось что-то ужасное с ней или с Сэмом и чуть ли не кричит: — Да объясните же, в чем дело?! — и вырывает руки. Нэни, сжав ладошки у большой груди, качает головой: — Мой мальчик, вам лучше навестить мисс, она расскажет… Но Вуд перебивает ее: — Кто-то пострадал?! Здесь Нэни начинает плакать: — О, Джон, ваш дом… Вуд пугается и кричит: — Проклятье, Нэни! Он бежит в сторону сада через второй ход, забывая, что обязан отчитываться перед лордом. Его сердце колотится. Махом он перескакивает железный забор и бежит к дому старой Грэм.

***

— Нам конечно лучше дождаться Главного констебля, мистера Груфа. А, вот и он, — замечает мистер Кело. Позади к крыльцу Кирстона, на котором стоят Август Голден и младший профессор, подходит темноволосый мужчина в голубом городском мундире, наискось который украшает красная атласная лента с серебряной брошью в виде розы ветров. Он снимает с головы медный шлем с пикой и гербом Юнити и, зажав его подмышкой, кланяется лорду, демонстрируя свою лысеющую голову. Выпрямившись, говорит: — С вашего позволения, Светлый лорд, мне должно сообщить о вашем визите в Эллиас офицеру Соединенного королевства. — Несомненно, — отвечает Август, склонив голову в ответ. Констебль поднимается по ступеням, ровняясь с мужчинами, и жестом приглашает их в дом. Оказавшись внутри, мистер Кело быстро прикрывает за всеми дверь и, поправив очки, смотрит пристально на лорда. Констебль тоже. В их взгляде читается надежда. Голден лишь взглянув на мужчин понимает, что им можно доверять. Своих от чужих он научился отличать давно. — Полагаю, в Эллиасе произошла неприятность, — отмечает сдержанно лорд. — Странно, однако, что Готенгем не предупредили. — Я собирался направить письмо с первой почтой, — замечает мистер Кело. — Однако из-за военного положения это оказалось затруднительно, — он косится на Главного констебля. Тот в свою очередь, оглядывается на вход, объясняя: — Даже я связан по рукам из-за нагрянувших имперцев. Август Голден снимает перчатки и цилиндр. — Прошу, — указывает рукой путь мистер Кело. Голден направляется вперед, за ним образуется свита из младшего преподавателя и констебля. Август, не оглядываясь, говорит прямо: — Доложите обстановку. Мужчины переглядываются, и Главный констебль несдержанно вздыхает: — В Эллиас нагрянули пираты.