Эдельвейс. Альманах времён

      Дождь начинается в тот миг, когда Сэм выходит из бакалеи. Он натягивает шляпу на лоб ниже, прячет за полами короткой чёрной курточки свежую лейпу и быстрым шагом направляется к дому, хлюпая по свежим лужам.       Весна в Эллиасе не желает уступить знойному лету ни дюйм сухой земли. Сэм шагает быстро, не замечая, как суетятся вокруг люди в поисках укрытия от проливного дождя. Дом Грэм стоит на отшибе, и ноги сами ведут его. В своих мыслях в пути он обращается к Джону, к тоске по нему. Ведь после его отъезда каждая улочка теперь кажется Сэму пустой и бездыханной; дома мгновенно постарели и померкли, сбросив краски детства. Эллиас стал другим. Люди стали другими. Даже Патрик Ванхаллен с сиротами вежлив, будто отдаёт дань уважения, будто тоже скучает по их вожаку. Празднует только Трой. И Сэм не ходит в доки.       Из дымки мыслей его отвлекает скрип родных ступеней. Он дома. Но что-то изменилось в нём. Привычный плотный запах трав стал реже, запахло сыростью и…       Сэм проходит в гостиную, замирает на пороге, хмурится и смотрит из-под шляпы. Айви сидит на ковре возле Грэм. Бледная рука старухи свисает с поручня кресла. Недвижна. Сестра вскидывает голову со всхлипом, и Сэм понимает всё по её глазам. Он утыкается виском в раму двери, впервые и в последний раз произносит про себя: «Мама…».       Грэм мертва.       С этой вестью что-то надламывается в его груди — ничто больше не будет как прежде. Сэм закрывает глаза, хмурясь с гримасой обиды и боли.       Ты должен быть здесь, — винит про себя Джона он, — ты должен быть с ней рядом. Рядом с нами. Рядом со мной…       К нему приходит чёткое понимание — теперь он остался один. Грэм завещала свой дом ему и сестре, а значит, он должен взвалить на плечи бремя их ответственности и распорядиться судьбой всех сирот. Он должен быть сильным и разумным, несмотря на боль.

***

      — Все документы подписаны. Похороны дом Жевьеров оплатил за свой счёт. Ты ничего не должен мне. — Профессор Грегере Жевьер хватает плечо Сэма, крепко сжимая пальцы, — так он выражает поддержку. Сэму должно сказать ему «спасибо», но он молчит и лишь кивает кротко.       Похороны.       Сэм бросает взгляд в гостиную на пустующее кресло, рядом с ним теперь стоит гроб. Дети сидят у стены в тёмных одеждах. Айви — сестра — стоит у гроба в чёрном ситцевом платье и в чёрном чепце с атласной лентой, которую подарил ей Жевьер старший. Что за вздор — одеваться прилично только на похороны собственной матери? Грегере надевает котелок учёного на лысеющую голову, жмёт Сэму руку на прощание, спрашивает:       — Я отправлюсь в Готенгем по ученическим делам, кроме письма твоей сестры есть то, что следует передать Джону?       Сэм застывает, думает и вскидывает брови от осознания, что у него нет ничего — даже слов, отвечает тихо:       — Нет.       Жевьера возле входа ждёт Луиджи и мистер Керчик — нотариус, он говорит, прочистив горло, не то профессору, не то им всем:       — В приюте Дойта детей уже ждут. Отправляться следует ближайшим днём с телегой. Список имён подан уличной страже. Их проведут.       Этих слов Сэму не достаточно, чтобы убедиться в безопасности своей семьи, но он благодарен хотя бы за это. Он кивает, поджав губы. Господа уходят, а он поднимает голову и шагает в гостиную, чтобы проститься с Грэм.       Она спит, её давно нет с ними. Все четыре руки скрещены на груди — младшие дети не знали, что она паучиха, но скрывать этот факт более нет смысла. По традиции они должны похоронить её со свободными руками, как достойную личность. За окном звучит жалобная песнь губной гармошки — это Мэри. Сэм понимает, насколько сейчас тяжело ему — тяжелее им всем. Он хочет пойти на веранду, но Айви шепчет:       — Сэм.       Она огибает открытый гроб, просит детей сидеть тише. Близнецы Беннеты теснее жмутся друг к другу, Госик царапает ткань коротких брюк, а Билли и Самилле сидят, уткнувшись головами в спинки стульев перед ними, и о чём-то тихо шепчутся — они восьмилетние, старше остальных, понимают всё по-другому.       На кухне Айви кивает на окно:       — Поговори с ним.       Сэм хочет ответить дерзко — само собой он с ним поговорит, но он сдерживается, понимает, что сестра обеспокоена не меньше. Поэтому лишь кивает в ответ. Айви стоит и мнёт руки, не решаясь заговорить. Её губы дёргаются, она сглатывает:       — Я видела сон.       Сны Айви бывают разными, но то, с какой интонацией она произнесла это, говорит не о простом сне, который бывает со всеми. Сэм знает, что с детства Айви мучили странные и необычные «сны», порой она могла видеть их и наяву. Грэм учила её чему-то, но контролю сила пророчества не поддалась.       — О чём был этот сон? — спрашивает он тихо.       Айви смотрит в стену, растеряна, долго думает. Очевидно, что этот сон был о нём. Невольно Сэм усмехается — куда уж хуже?       Наконец взглянув на него, Айви произносит:       — Я видела тебя в огне.       — Случится пожар? — пугается Сэм.       — Нет, — ровно отвечает сестра. — Пламя битвы. Пожар был по твоей вине. Я слышала крики и звон сабель, а ты стоял над ними. На возвышении. — Она вспоминает детали видения, и её глаза бегают по стене. — Красный. Я видела красный. Ткань развивалась по ветру, обвязана вот здесь, — она обхватывает свой живот, затем бедра.       — Кушак?       Айви успокаивается, кивает, хмурясь, затем вновь смотрит ему в глаза и говорит ранимо:       — Ты был другим.       — Айви, я никогда…       Она поднимает руку и касается его губ пальцами, её глаза полны влаги, но ни одна слезинка не катится по щекам, она произносит строго:       — Это был сон.       Он кивает. Айви крепко обнимает его и дрожит, всхлипнув, шепчет:       — Не забывай, где твой дом.       Она отстраняется резко, отерев слезу, уходит, оставляя его наедине со своими мыслями. Что за вздор? Страшный сон? Красный кушак и он во главе битвы? Сэм сжимает руку в кулак. Нет, каким бы он ни был человеком, он уверен, что никогда не причинит другим зла.       На заднем крыльце дома сидит Мэри, заканчивая унылую песню губной гармошки. Убрав инструмент, он облизывает пухлые губы. Его непослушные бурые волосы-пружинки развивает ветер. Он горбун, к тому же темнокожий — ему будет нелегко в другом городе.       — Я слышал, в Дойте много людей из жары.       Сэм подходит ближе, хочет подбодрить. Мэри оглядывается на него с кривой ухмылкой. Он садится рядом. Они долго молчат.       Всё это время Мэри обводит пальцами круглый предмет у себя в руках, а Сэм собирается с мыслями. Он должен сказать ему правду: завтра младшие дети из приюта Грэм и Мэри покинут дом и, возможно, никогда не вернутся в Эллиас. Мэри несёт за них ответственность, но он сам не знает свою судьбу и может лишь гадать, что будет там — за горизонтом. В новом свете. Всё это Сэм непременно хочет сказать ему, но молчит, ведь понимает, что Мэри знает об этом сам.       Наконец Мэри замечает тихо:       — Опустело.       Он смотрит на дерево, растущее в их дворе, — старый черный бук, в который однажды ударила молния. Его кора закоптилась, и более из почек не народилось ни одного листа, однако всегда это дерево было пристанищем для птиц, которых сегодня нет.       Сэм кладёт руку на плечо Мэри и сжимает пальцы так же, как сжимал их Грегере Жозеф Жевьер, — этот жест лучше любых слов поддержки. Мэри поворачивает и наклоняет голову, и его курчавые волосы спадают на глаз.       — Возьми это.       Он всовывает ему в руки тот предмет, который так мусолил в пальцах — круглый посеребрённый компас под откидной крышкой, похожий на карманные часы. На крышке герб дома Жевьеров. Мэри усмехается:       — Этот компас подарил мне Оливер. Помнишь? В тот день Джон принёс с его огорода моркови. Был мой день рождения, и Айви сварила нам морковный суп. Кажется, я до сих пор помню его вкус.       — Сладкий. — Кивает Сэм с грустной ухмылкой. — Почему ты отдаёшь его мне?       Мэри продолжает с ранимой улыбкой:       — Компас мне не столь нужен. Но он напоминает его слова. Этот Оливер — умник. Он не знал, что у меня был день рождения, и решил подарить то, что было в его кармане. Я так думаю. Но то, как он сделал это...       Мэри вскидывает голову и повторяет слова, а Сэм тем временем вспоминает вечер возле разожжённого камина: дети пьют из мисок суп, Айви наливает черпаком добавки. Джон стоит поодаль с ухмылкой, смотрит, как они счастливы, и пламя играет в его зелёных глазах.       Сэма влекло к нему столь сильно, что он не обращал внимания на кривляния Оливера. Но сейчас, когда Мэри напомнил, он вспоминает, что именно Жевьер говорил в тот вечер:       — Это волшебный предмет — настоящая магия. — Он достал компас, играя пальцами над его крышкой, зажал её, готовую открыться, и сказал: — Он видит путь. Он знает, кто шут, а кто плут. Он скажет, где Север, где Юг. Туа с ним никогда не собьётся с пути. — Он убрал руку и показал компас.       Этот компас Сэм держит в руках: чёрная стрелка указывает на Север мира, красная на сердце Бездны.       — Ты бедовый, — замечает Мэри. — Не можешь найти себя. Так пусть этот компас будет под рукой, да?       Сэм кивает.       — Спасибо, Мэри.       — А я знаю, где дом, — говорит он, глядя на старый бук. Затем поднимается и уходит.       Сэм сидит на террасе и крутит в пальцах компас.       Он видит путь. Он знает, кто шут, а кто плут. Он скажет, где Север, где Юг. Тебе с ним никогда не сбиться с пути.