Эдельвейс. Альманах времён

      Читальный зал на третьем этаже пуст. Вокруг темно: ставни на окнах закрыты. Джон едва различает книжные полки. По центру коридора меж ними лежит лиловый ковер. Но Джон помнит, когда Алистер показывал библиотеку, здесь было пустое пространство и мост. Поэтому он с опаской ступает по ковру в надежде, что тот не оборвётся под ним.       Сделав пару шагов, он различает шорох и порхание птиц: голуби воркуют прямо над ним, облюбовав крышу. Но странный шум идёт снизу — здесь будто шелестят страницами книг.       — Кто-нибудь есть?       Время раннее — небо едва рассвело, но Джон не мог дождаться рассвета и отправился на поиски каких-нибудь занятий.       Раздаётся скрип. Теперь Вуд уверен, что тот исходит из дальнего угла. Он решительно направляется туда, но вдруг ставни на окнах съезжают, и свет ослепляет его. Парень жмурится, закрываясь рукой.       — Добро пожаловать, мистер Вуд, — говорит старческий голос.       Убрав руку, Джон никого не находит.       — Вы знаете, кто я?       — Директор Алистер дал почитать вашу карту. Эллиас? Гм… Чудное место.       Джон шагает за угол в надежде застать говорящего, но коридор пуст. Он идёт в другую сторону, любопытно осматриваясь.       — Что в нём чудесного? Обычный город, — он жмёт плечами. Его привлекает блеск драгоценного камня на обложке книги, и он останавливается напротив неё.       — Город, где всюду разбросаны паучьи тропы, а лес хранит великие тайны? Впору, мистер Вуд, ему быть чудесным, — будто с улыбкой возражает хрипловатый голос.        Тем временем Джон пытает книгу: вынув шило из кармана, он поддевает им камушек, и тот выскакивает прямо в его ладонь. Спрятав находку, он крадётся вдоль стеллажа, затем резко шагает в сторону, но коридор перед ним пуст.       — Где вы? Играете в прятки?       Слышится грудной смех, затем кашель. Незнакомец отвечает:       — Прятки? Гм… В детстве я любил прятки. В то время для меня это был единственный способ выжить.       Джон вдруг понимает, что голос больше не витает меж стен, а сконцентрирован прямо за ним. Он оборачивается и в конце коридора у окна видит подиум с каменной трибуной, за которой, согнувшись, сидит старик. Его кожа землистого цвета, белые волосы сохранились лишь у висков, а руки будто бы живут собственной жизнью: две короткие держат книгу и записывают что-то пером, а две другие в это время перебирают полки. Вуд подходит ближе.       Протерев лысину платком, ловкая рука старика прячет тот в кармане и вновь принимается за колдовство: в её ладони вспыхивает фиолетовый монус, и книги по команде летят вниз.       — Вы мистер… — Джон осекается, ведь Алистер не называл фамилии хранителя книг, но тот, не отрывая взгляд от дел, говорит сам:       — Вивелий. Просто Вивелий. — Отложив перо, он смотрит на Джона полуслепыми глазами и с доброй улыбкой кивает: — Вижу, вы, юноша, уже знакомы с пауками.       Джон скрещивает руки на груди:       — С чего взяли?       Старик смеётся:       — Сколько норова. Любопытно. Я чувствую, что в вас таится огромная сила. — Хмыкнув, старик продолжает свою запись, объясняя: — Вы ничуть не удивились, встретившись со мной взглядом. К тому же я слыхал о вашей Грэм.       — Вы её знали?       — Нет. Но каждый, кто рождается изгоем, невольно друг с другом знаком. Подойдите. Распишитесь.       Джон расслабляет руки и, забравшись по ступеням, встаёт на цыпочки, чтобы подняться над трибуной.       — Ваш инструктаж. Каждый день вы будете получать список дел. После работы ставьте напротив исполненных пунктов отметку и несите в ближайший путепровод — Николас покажет вам. Так исполнение обязанностей будет проходить быстрее. А заверяя подписью эту книгу, вы соглашаетесь не нарушать внутренний распорядок Готенгема.       С неохотой Джон ставит подпись на указанных страницах. Вивелий комментирует, вздёргивая мохнатые брови:       — Гм… Эй-Джэй-Вуд. Ваш первый список тут.       Джон принимает лист, читает бегло:       — Отнести книги в Теплицу, посадить семена примулы, отделить новые побеги луноцветика, вычистить золу из печек, проверить дымоход… Не так уж много, — замечает Вуд. — Сколько в Готенгеме печек?       Вивелий смеётся.       — Сегодня я не стану нагружать вас лишними делами. Вам потребуется отдых. Возьмите те книги, что лежат позади вас. Сперва вы будете работать с мистером Дигори — отнесите-ка это ему. А я буду ждать вас завтра, ЭйДжэйВуд. Хорошенько отмойтесь от копоти.       Поджав губы, Джон сминает лист и прячет за пазухой. Подняв три толстые книги, он спешит на выход, как слышит в спину:       — Не забывайте проверять список дважды в день — он может измениться. Готенгем довольно прихотливый замок.       Джон хмурит брови:       — Он что, сам планирует свой день?       Вивелий смеётся и кашляет:       — Так и есть, дитя. Я лишь записываю волю…       Джон приходит к мысли, что все пауки в конце концов выживают из ума. Что Грэм, что Вивелий — живут по каким-то своим правилам. Джон привык додумываться до всего сам, однако секреты и загадки больше всего ему ненавистны. Потому он с охотой выбрасывает их из головы и спешит по делам.

***

      Никто в Готенгеме не встаёт раньше Николаса: ни мадам Гримм, ни старший садовник мистер Дигори, ни одна служанка и тем более ни один профессор. Он привык выходить из комнаты до рассвета, чтобы единственный час насладиться благодатной тишиной, которую разбавляет только трескотня лягушек и кузнечиков. Но этим утром он озадаченно вскидывает брови.       Кровать Джона пуста — простынь заправлена идеально, будто он гладил её всю ночь, а не ворочался во сне. Здорово, что он проснулся раньше и готов помочь, но Николас опасается, что у парня могут быть проблемы. Мистер Дигори — та ещё заноза в заднице. И Джона поставили к нему.       Парень озабоченно хмурится, принимаясь за утренний туалет. Сполоснув лицо у раковины, он наскоро вытирается полотенцем и, как обычно, не смотрит в зеркало. Шрам всегда напоминает ему о детстве, которое он старается забыть.       За работой в «Лабиринте Готенгема» он пропускает завтрак. Его занимают лишь кустарники пузыреплодника, которые достигают его живота. Он старается отсечь каждый фиолетовый лист, выбившийся из фигуры, но мыслями находится не здесь. О чём же всё-таки Алистер думал? Ведь он прекрасно знает скверный характер старшего садовника. Парень хмурится, припоминая, на что способен кровожадный Дигори в гневе, и, кивая своим мыслям, решает непременно проведать Джона, как закончит с кустом.       В этот момент он слышит треск сломанной ветви. Заподозрив неладное, Николас встаёт на цыпочки, выискивая у земли кроличью нору. Как вдруг перед ним в полный рост возникает мисс Эверджин.       Ахнув, юноша валится назад, а садовые ножницы, выскочив из его рук, со звоном ударяются о землю.       — Прошу прощения!       — Прошу прощения!       Одновременно выкрикивают молодые люди.       — Ох, я… — краснеет мисс Эверджин.       — Мне не следовало… — говорит Николас.       Оба замолкают, не зная, кто начнёт говорить первым. Николас поднимается на ноги и пытается объясниться:       — Я… стриг кусты.       В ответ Патриция застенчиво улыбается, пожимая плечами:       — А я ползала здесь между ними.       — Что? — изумляется Николас.       — Да. Здесь весьма уютно, — продолжает мисс Эверджин на волне своих мыслей. Она застенчиво поправляет шляпку, затем по-свойски тянет руку: — Патриция Эверджин — новый преподаватель Готенгема.       — О… — Ник жмёт её руку в ответ, но, вспоминая о приличии, обхватает ладонь преподавательницы совсем робко: — Николас. Николас Грей. Я…       — Садовник! — догладывает мисс Эверджин.       — Так точно, — улыбается он.       От его улыбки сердце леди начинает биться быстрее. Приоткрыв рот, она удивлённо смотрит на свою руку — Николас всё ещё её держит. Охнув, юноша делает шаг назад и почтенно кланяется, как должно прислуге.       Мисс Эверджин, разглядывая рыжую макушку, трёт свои пальцы, будто их сводит озноб. Тем временем Ник поднимается и, испытывая жуткое волнение, говорит робко:       — Погода сегодня чудесная.       — Да! Да, — охотно соглашается с ним мисс Эверджин: — Чудесный садовник! — она взмахивает руками и выдаёт сбивчиво: — То есть, куст острижен идеально! — указав на кустарник, она вдруг прикрывает ладошкой рот и со стыдом смотрит на молодого человека.       На лице Николаса горит лёгкий румянец, и его покрасневшие щёки очаровательно сочетаются с приоткрытым ртом. Кажется, он едва дышит. Патриция и сама забывает, что надо бы сделать вдох. Собравшись с мыслями, она спрашивает:       — Скажите, Николас, Теплица уже открыта?       Он охотно отвечает:       — Так точно, мэм. Мистер Дигори и Джон должны были приступить к своим обязанностям на рассвете. Я собирался проведать их.       — Вот как? Чудесно! — улыбается она. — Проводите? Кажется, я не в силах запомнить нужный двор.       Николас с улыбкой кивает:       — Конечно. В Готенгеме освоиться не просто. Но поверьте, он откроет вам своё сердце. — Парень краснеет, понимая, что несёт вздор, и пытается оправдаться: — То есть, замок — он…       — Чудесный! — поддакивает мисс Эверджин.       — Да. Чудесный, — вздыхает Ник, глядя в голубые, как само небо, глаза мисс Эверджин.       Он делает робкий шаг, но Патриция вдруг пятится назад, выставляя руки, будто от огня:       — Нет-нет-нет! Лучше держать дистанцию, — торопливо замечает она.       Грей смущается, полагая, что выглядит невеждой в глазах знатной леди.       — Простите.       — Что вы?! Ха, пустяки! Вы тут ни при чём, — отмахивается с улыбкой она. Отвернувшись в сторону, Патриция говорит торопливо: — Это я здесь теряю голову.       Не расслышав, Николас переспрашивает:       — Что?       — Что? — мисс Эверджин улыбается словно дитя.       — Простите, — больше смущается Николас.

***

      Теплица Готенгема — это причудливый растительный сад под стеклянной крышей. Здесь живут многие виды растений — они высажены на круглых участках, зоны которых разделены каменными тропинками. В каждой зоне могут существовать только дружественные друг к другу виды: здесь есть луноцветики, с которыми рядом сидят ядовитые цветы и трупные деревья. С другой стороны растения с природой нейтральной — фанфарончики и дикие плоды, поодаль от них держатся лекарственные травы.       Лабораторные верстаки со стеклянными пробирками и причудливой аппаратурой стоят то тут, то там для приготовления свежих зелий. В центре зала находится печь для закалки стекла и уничтожения отходов. Кузнечные меха автоматически раздувают в ней огонь и держат нужную температуру, чтобы тропические растения всегда оставались влажными, как и великое лиановое древо, которое жадно собирает влагу на запотевших стёклах крыши и даёт тень тем видам, что привыкли к жизни во тьме.       Во истину Теплица — чудо инженерной мысли. Такой её считает основатель — мистер Бабл. Он отсутствует сейчас, играя с коллегами в брик, потому хозяйничает внутри старший садовник — мистер Дэнис Дигори.       Николас не знает об этом. Он надеется, что в присутствии профессора между матёрым садовником и Джоном не случилось беды. Но как только он и Патриция Эверджин подходят к массивным дверям центрального зала, то слышат брань:       — Как ты это сделал?! Я просил добавить две капли удобрений, проходимец! А ты вылил на них целую бутылку! Я прошу у директора разрешения немедленно выпороть тебя розгами — не смей растрачивать уходовые средства. Ты понял меня?! Понял?!       Молодые люди замирают, глядя на развернувшуюся ссору. Одутловатое лицо мистера Дигори раскраснелось от гнева; его сальные волосы вьются лапшой, прикрывая маленькие уши. Зелёный потёртый пиджак ему мал — под ним едва сходится рыжая жилетка, и выглядит в своей одежде старший садовник как недозревшая тыква. Джон сжимает кулаки, смотрит в ответ с гневом — на его челюсти играют желваки. Он не успевает ответить, потому что мистер Дигори обращает внимание на гостей.       — А-а! Вот и ты, Николас. Как раз вспоминал тебя, чтобы… — он осекается, заметив мисс Эверджин. — Простите, вы..?       — Оу! Вам не сообщили моё имя? Патриция Эверджин — новый преподаватель Готенгема, — леди по-свойски тянет садовнику руку, но тот отворачивается, переключаясь на Джона:       — Это хорошо! Вот, смотрите! Мне привели этого беспризорника, а он расходует материал попусту! Эти удобрения я, между прочим, делаю сам, и не потерплю…       — Вот как? Понятно, почему это такая дрянь, — усмехается небрежно Джон.       Мистер Дигори оглядывается на него в гневе:       — Что ты сказал? Как ты смеешь мне дерзить?!       Вуд готовится ответить, но Николас встаёт рядом.       — Прошу, объясните, в чём дело.       — Да, мне тоже весьма и весьма интересно, — кивает Патриция на каждом слове.       — Вот! Свидетелем будет преподаватель Готенгема! — указывает Дигори на мисс Эверджин. — Вам это знать в первую очередь нужно! Я приказал этой уличной крысе капнуть лишь две капли раствора на луковицу абсидия, но посмотрите, что произошло! — мистер Дигори ставит корзинку с луковицами на стол и тычет в них пальцем: — Две капли, миледи, не могли дать такой эффект! Цветок вымахал, будто весь год провёл в земле. Этот мальчишка — он вылил весь флакон на него, так и знайте!       Патриция с интересом смотрит на цветок — его стебель вырос на двадцать дюймов, а бутон уже сформировался, готовый вот-вот раскрыться. Затем она смотрит на Джона:       — Это правда?       Мальчишка скрещивает руки на груди.       — Нет.       — Видите! Он врёт! Лжец и обманщик! — вопит Дигори.       Николас замечает:       — Прежде обвинений нужно выяснить, что случилось.       — Так ты с ним заодно?!       — Я использовал две капли, — говорит Джон, теряя терпение. Он ставит на столешницу полный пузырек с тёмно-зелёным раствором. — Но скажу честно: если вылить всю эту дрянь на цветы, то они скорее сдохнут, чем вырастут.       — Да как ты смеешь!       Дигори делает шаг, замахиваясь рукой, но голос Патриции его отвлекает:       — А! Я всё ещё тут.       Когда мужчины обращают на неё внимание, леди подхватывает со стола пузырёк, чтобы убедиться во всём своими глазами. Она натянуто улыбается, глядя то в корзину, то на экстракт роста в своей руке.       — Ваши подозрения действительно беспочвенны, как и развитие этого цветка. Интересно. Я прихожу к выводу, что вы не имеете права обвинять подчинённого без оснований.       Мистер Дигори выкатывает губу, готовясь возражать, но Патриция разворачивается к Джону:       — Объясните-ка, юноша, почему вы так уверены, что этот эликсир настолько плох, если всего две капли дали такой чудесный эффект?       Потому что он здесь ни при чём, но сказать об этом Джон не может. Он знал, что это варево не даст луковице раскрыться, потому использовал свою силу. Но, как обычно, переборщил.       — Это правда.       Джон выхватывает из её рук пузырёк, сдёргивает с него пробку и выливает всё содержимое на другую луковицу. Николас таращит глаза. Джон только что сделал то, в чём его так рьяно обвиняли. Дэнис Дигори открывает рот, а Патриция вздыхает.       К удивлению всей троицы, луковица не прорастает ни на дюйм.       — А-га, — вскидывает брови мисс Эверджин.       — Да как ты посмел! — орёт Дигори.       Николас смеётся.       — А ты ему подыгрываешь, рыжий?!       Но всех отвлекает мисс Эверджин — она начинает хохотать так задорно, что её смех, будто колокольчик, звенит во всей Теплице.       — Поздравляю, господа, — вы оба оказались правы!       Николас журит Джона:       — Зачем ты это сделал?       Мистер Дигори взрывается снова:       — Я требую, чтобы немедленно этого про-проходимца призвали к ответственности!       Патриция вздыхает с улыбкой:       — Несомненно. Мальчик ответит за то, что уберёг растения и лабораторию Готенгема от столь паршивого удобрения.       — Что, простите? — осекается мистер Дигори.       Мисс Эверджин продолжает:       — А вы, мистер старший садовник, поможете мне составить смету потраченного на эту ерунду материала. Предлагаю изъять стоимость всех ингредиентов из вашей заработной платы.       Мистер Дигори открывает от изумления рот. Джон, прыснув, смеётся. Патриция хмурится:       — Между прочим, вы должны понимать свою ответственность. — Она смотрит на Джона пристально: — Мне действительно повезло застать этот случай. Как преподаватель Готенгема, я должна сообщить заместителю по учебной работе об этом инциденте. Поэтому мне хотелось бы знать — вы просто кичитесь или в самом деле знаете средство лучше, которое помогло вырастить столь ценный для нашей аптеки цветок?       Внезапно Джон осознаёт, как легко может выплыть сухим из воды.       — Да что он знает? Я полагаю, что срок годности эликсира просто истёк. Такое бывает, видите ли, не думаю, что стоит из-за одной оплошности сразу бегать с доносами, — отмахивается старший садовник.       — Хотите сказать, я неправильно понимаю свои обязанности, мистер Дигори? — уточняет Патриция.       Мужчина сглатывает, глядя в ясные глаза леди. Их перебивает Джон:       — Я могу приготовить эликсир лучше. Который сработает.       Все смотрят на него.       — То есть, ты использовал что-то другое и нарушил приказ? — уточняет Патриция.       Нехотя Джон признаёт:       — Да.       — Вот мы его и подловили! Какое будет наказание? — улыбается Дэнис Дигори.       Патриция оглядывается на него с праведным гневом:       — Помолчите! Этот юноша пусть и нарушил ваш приказ, но со знанием дела, и выполнил работу гораздо лучше! — Она вновь смотрит на Джона: — Прошу, покажи то, что ты сделал.       Садовник брезгливо усмехается:       — Вы что, хотите доверить лабораторные приборы сиротскому мальчишке?       Николас, до этого молчавший, вдруг подкидывает мысль:       — Мисс Эверджин, у меня есть идея, которая может поставить точку в этом споре.       — Прошу, — кивает Патриция.       — Что, если мистер Дигори и Джон оба сварят свои эликсиры и опробуют их? — Ник кидает взгляд на старшего садовника, который багровеет на глазах: — Таким образом мы будем точно знать, какой экстракт работает лучше.       Патриция радостно улыбается:       — Вы правы. — Она обращается к мистеру Дигори: — Наша задача в первую очередь заботиться о том, чтобы каждый цветок в этой теплице прижился и пророс как можно скорее. Не так ли? Думаю, вам и самому будет интересно продемонстрировать нам свои навыки?       Мистер Дигори, примерив на лице все краски осени, вдруг расплывается в улыбке:       — Какое заманчивое предложение. Конечно, мои навыки неоспоримы, и я бы с удовольствием продемонстрировал их вам. Но насколько мне известно, простите, достаточной компетенцией в этом вопросе вы, миледи, всё-таки не обладаете. Этими знаниями распоряжается только мистер Бабл. А потому без его ведома я не вижу смысла в подобных конкурсах, — садовник наигранно разводит руками.       Выкрутился мерзавец — думает Джон, щуря глаза. Но реакция мисс Эверджин не заставляет себя ждать:       — Конечно! — она восхищается взаправду и, сжав кулачок, гордо трясёт им: — Вы совершенно правы! Немедленно пойду и расскажу нашему профессору об этой идее!       Патриция разворачивается в сторону двери, но Дигори спешит следом:       — Постойте! Я совершенно уверен, что мистер Бабл сильно занят. Давайте обсудим с ним это, когда он будет здесь?       Леди с улыбкой поворачивается к мистеру Дигори и поправляет его воротник, прихлопывая ладошкой по груди:       — Ничего. В таком случае обратимся к декану.       Гордо вскинув голову и подобрав юбки, она быстренько идёт к двери. Дигори оглядывается, полностью багровый, и грозит парням кулаком, затем, прихватив свою соломенную шляпу, бежит за мисс Эверджин.       — Сын кворкиной самки, — хмыкает ему вслед Джон, скрестив руки на груди.       Николас вздыхает.

***

      В кабинете Алистера стоит вязкая тишина, пропитанная ковровой пылью, взвесь которой витает под лучами солнца. Горбатый ворон по кличке Данте внимательно следит за тем, как движется перо в морщинистой руке декана — он ставит подпись на листе, и тут же поверх него Август Голден кладёт следующий. Вскинув брови, Арчибальд ставит ещё одну подпись, и светлый лорд вновь кладёт ему новый лист. Всё это происходит в полной тишине, прерываемой вздохами мужчины.       Наконец Алистер кладёт перо и смотрит на своего зама пристально — тот сидит напротив и без выражения на лице листает школьный устав. Он вытаскивает из книги листы, затем подписанные возвращает обратно.       — Кхм-кхм, мистер Голден, отмечу, что у вас есть свой личный кабинет, и вы не обязаны следить за моим ознакомлением столь пристально.       — С вашего позволения, я останусь, — спокойно отвечает Август, протягивая новый лист.       Вздохнув, директор примиряется с мучением, но продолжает ворчать:       — Вы в самом деле переписали весь устав школы, но я бы мог ознакомиться с новой версией позже.       — Зачем откладывать то, что можно сделать сейчас? — равнодушно отвечает лорд, продолжая пытку.       Арчибальд усмехается:       — Этот процесс напоминает мне те дни, когда вы, будучи студентом старших курсов, вели урок самоуправления над младшими детьми.       — К чему вы вспомнили это? — ухмыляется Август.       — Как и в тот раз, я хочу бросить писать и немедленно отправиться в уборную, — признаётся директор Алистер.       Улыбнувшись шире, лорд суёт ему под нос очередной лист:       — Полагаю, вы также помните мой ответ.       — Догадываюсь. Увы, память у меня не столь остра, как у вас, но, клянусь, что всем младшим классом после того урока мы возненавидели вас, — кивает с улыбкой мужчина.       — Отрадно слышать. Однако вы коварны, Алистер, раз вызвали меня на эту должность снова.       Арчибальд кладёт перо, давая пальцам отдохнуть, и говорит прямо:       — Молодым людям требуется крепкая рука. В меру строгое, но пристальное внимание, которым знамениты только вы.       Август делает вдох и смотрит на Алистера со скукой, понимая, что тот просто тянет время:       — Когда мы закончим, вы сможете выйти.       Арчибальд кивает с широкой улыбкой:       — Вот. Именно этот ответ я услышал в тот раз, когда просился пописать.       Август мягко улыбается, продолжая листать книгу. В этот момент за дверью слышится шум, и в кабинет врывается лазурный кружевной хаос — мисс Эверджин. За ней тут же вбегает мистер Дигори:              — Это возмутительно!       — Это чудесно! — восклицает Патриция.       — Полагаю, вы оба познакомились с Джоном Вудом, — догадывается Алистер.       — О, здравствуйте, Август! — Патриция тянет ему руку, но вместо рукопожатия лорд поднимается на ноги и склоняет голову в приветствии.       — Мисс Эверджин, я слышал о ваших уникальных способностях. Рад сотрудничать, — сухо произносит он.       — Что вы, Август? Я всегда держу руки в перчатках. Буду рада работать с вами, — кивает она дружелюбно.       Тем временем мистер Дигори, завидев молодое лицо лорда, невольно пятится к двери, едва подавив желание перекреститься.       — Послушайте, Алистер! Мы придумали забавную игру: мистер Дигори и этот юноша — мальчик. Как вы говорите его зовут? Джонатан? — они продемонстрируют нам оба свои таланты в искусстве приготовления растительного эликсира. А лучшего мы определим помощником профессора Бабла! — восклицает Патриция.       — Что?! — возмущается мистер Дигори.       Заслышав всё это, Алистер улыбается шире, но лорд Голден хмурит брови и говорит холодно:       — Объясните, с какой стати компетенция работника замка подвергается сомнению?       — Вот именно! Именно! — всплескивает руками Дэнис Дигори. — Всё это какая-то ошибка. Экстракт, который использовал этот… Он просто выдохся! Это не значит, что я подвожу Готенгем!       Дигори будто ищет спасение в лице Августа Голдена и бросается к нему, но тот смиряет его жёстким взглядом:       — Вы ничуть не помогаете в этом вопросе.       Побледнев, садовник пятится к двери.       Патриция объясняет:       — Так вышло, что я стала свидетелем работ в саду. Уверена, Алистер, что у мальчика есть талант. С вашего позволения, я прошу дать ему шанс продемонстрировать свои навыки в присутствии компетентного судьи.       Алистер с улыбкой гладит свою бородку. Данте каркает у него над ухом. Август Голден стоит с открытой книгой в руке, глядя на мисс Эверджин.       — Но чтобы заменить меня на этой должности?! Простите! Это выше всяких мер, — возмущается старший садовник. — К тому же вы сами слышали: мальчишка признался, что нарушил мой приказ, а это! Это…       — Это несомненно требует моего внимания, — равнодушно отвечает Август Голден.       — Вы правы, — кивает Алистер, осчастливленный возможностью скинуть с себя тяжкое бремя: — Мистер Дигори, я ещё не представил вам моего зама — лорд Голден, а ныне и профессор магических искусств Академии Готенгем, обладает должной компетенцией как в делах работы замка, так и в травничьих знаниях. Я ведь прав, ваша милость?       Август захлопывает книгу.       — Совершенно верно, — он смотрит на Дигори с интересом, но в его тоне не меняется ни одной ноты, и отвечает он как всегда ровно: — С удовольствием займусь этим вопросом.

***

      Скука. Вот что чувствует Август, шагая следом за мисс Эверджин в Теплицу Готенгема. Старший садовник вьётся вокруг него, расплываясь в лилейном назойливом шуме. На каждую его реплику профессор магических искусств возражает в себе, потому что знает верный ответ:       — Мистер Бабл лично выбрал меня на должность его помощника и старшего садовника, потому что…       Других претендентов не было. Жалование на этой должности в стенах Готенгема оставляет желать лучшего, а жители замка не обладают достаточной компетенцией.       — К тому же вы понимаете, что за столько лет совместной работы я выучил каждый рецепт и могу поклясться, что…       Работает спустя рукава и часто выпивает самый паршивый из всех известных бренди, который, скорее всего, делает сам, используя лабораторную технику не по назначению. Пара тестов на присутствие фруктовых алкалоидов, и Бабл вышвырнет его за стены замка.       Август подавляет желание закатить глаза. Он бы мог разрешить этот спор в два счёта, но ему нет дела до бюрократии и персонала — если за пять лет работы Бабл не разобрался со своим помощником, значит Дэнис Дигори всё-таки ему полезен.       — Вы же не думаете, что какой-то сиротский мальчишка может заменить меня?       Только если этот вундеркинд продемонстрирует чудо — думает Август и наконец обращает серые глаза в сторону Дигори — тот сразу отступает на полшага.       Страх в глазах садовника забавляет светлого лорда. Страх — это то, что Август невольно почитает в своей расе: каждый простолюдин сотню раз подумает, прежде чем перейти чистокровному къярийцу дорогу.       Двери в центральный зал распахиваются. Август убирает руки за спину, тянет воздух носом, вдыхая запах трав, сладких цветов, но и гнилостной влаги и гари от жжёного угля.       — Николас? Джонатан? Вы здесь? — восклицает мисс Эверджин. Её голос становится на октаву выше, но едва ли она прикладывает усилия.       Нимфа — опасное существо, какой бы вежливой девушкой она ни казалась. Август Голден любопытно наблюдает за Патрицией, как за порхающей с ветки на ветку птахой. С её присутствием в нём проснулся научный интерес. От скуки он планирует, как именно раздобудет образцы её крови и, если повезёт, чешуи…       — Я здесь, — эхом отзывается мальчишеский, едва окрепший голос. — Николас отправился в сад.       Задрав голову, Дигори роняет шляпу.       — Ты что, залез на дерево?! Сейчас же спускайся! — Дэнис разворачивается к лорду и лилейно продолжает гнуть свою линию: — О чём я говорил? С первого взгляда мне стало ясно, что этот мальчонка едва ли знает, что такое дисциплина и порядок.       Слышится шум от прыжка и трепет ветви. Делегация во главе с мисс Эверджин направляется к лабораторному столу.       — Я думаю, мы можем начать прямо сейчас! — восклицает Патриция.       — Мне нужна пара ингредиентов, — отзывается тот же голос.       Скука. Конечная и беспредельная. Август разглядывает любимые луноцветики, которые раскрывают бутоны, желая напитаться свежей силой.       — Ха! Ингредиенты! Никакие лишние ингредиенты не нужны — здесь всё есть. Я говорил вам, что он ничего не знает — то-то же! — бахвалится мистер Дигори.       — В таком случае приступайте, — отзывается лорд, скосив на него равнодушный взгляд.       Пока Дэнис Дигори пытается подобрать слова, а Патриция подбадривает его, Август Голден скучает по весу Данте на своём плече. Его друг-ворон всегда умеет развлечь в такие минуты, вставляя крепкое словцо или кривляясь. Но птице сейчас важнее охота. Готенгем для Данте представляет собой целое пиршество из крыс, пауков и ящериц.       Через несколько утомительных минут Дигори показывает всем свой труд — пузырёк в его руке наполнен жидкостью тёмно-зелёного цвета.       — Перед вами тот самый экстракт роста. Видите? — действовать следует быстро, пока нити хлорофилла сохраняют жизнь. К этому нужно относиться очень серьёзно, иначе они увянут и не подействуют на цветок.       Очарованная Патриция кивает. Август, едва взглянув на его работу, отводит взгляд.       — Ясно. Ваш экстракт не зря назвали дрянным.       Дигори открывает от изумления рот. Август кивком указывает на корзину с луковицами абсидия. Сглотнув, старший садовник дрожащей рукой выливает эликсир на растение — ничего не происходит.       В этот момент к краю стола подходит Джон, раскладывая травы и плоды. Пока он возится за спиной Дигори, Август Голден равнодушно объясняет:       — Стараясь защитить жизненные элементы от увядания, вы не иначе как убили их. Ваш экстракт никогда не будет работать, сколько бы вы ни повторили рецепт.       — Но я действовал по инструкции, которую написал сам Уильям Бабл! Хотите сказать, что он ошибся в расчётах? — гневается садовник. — В таком случае создать экстракт роста попросту невозможно!       Тем временем Джон у него за спиной притягивает к себе книгу, пролистывает пару страниц, сверяясь с инструкцией, и продолжает извлекать сок из растений.       Август не слушает более Дигори и переключает внимание на мальчишку. Он видит только его спину в белой рубахе и волосы цвета тёплой древесины, спадающие ниже плеч. На мгновение его образ кажется чем-то знакомым.       Белая рубашка мальчишке не по размеру, один её край торчит из брюк, сами штаны коротки и испачканы в грязи. Обувь старая, но практически не изношена. Он обычный сиротский мальчишка, каких в городах Юнити множество.       Патриция подбегает к столу с другой стороны, Август, потеснив раскрасневшегося Дигори, ступает за ней, продолжая изучать мальчишку бесстрастным взглядом. Стоит отдать ему должное — несмотря на низкое происхождение, он держит спину прямо, но склонил голову, и лица не видно за волосами.       — Вы взяли другие травы? Предлагаете усовершенствовать старую идею, Джонатан? Или создаёте нечто новое? О, я так взволнована, — хлопает в ладоши Патриция.       Джон усмехается, поднимает голову и смотрит в сторону мисс Эверджин. В этот момент он замечает лорда Голдена.       Август задерживает дыхание — у него есть лишь одно мгновение, чтобы скрыть эмоции. Едва ли он успевает вернуть себе контроль. Ему повезло, что руки он держит за спиной, потому что он сжимает пальцы в кулаке столь сильно, стремясь совладать с собой, что его ногти рвут тонкую перчатку и впиваются острием в кожу.       Эти зелёные глаза, этот взгляд — это он! Это немыслимо, безумно и невыносимо. Сейчас, когда светлый лорд видит это лицо и глаза — он понимает, что его муки подошли к концу.       Да — он узнал их! Эти глаза. Глаза, что были его единственным спасением: самым сладким сном в неге, самым тёплым воспоминанием души. Август просыпался в бреду, в холодном поту, прикладывая дрожащую руку к своим губам. Он молил это воспоминание — эти глаза и то тепло, что они распространяли, остаться — с ним.       Он жаждал вспомнить обладателя зелёного взгляда. Но сон мерк, воспоминание гасло. Но всюду полузабытый мираж преследовал его. Невольно Август Голден продолжал поиски: его любовники носили в своих глазах оттенки зелени, но никто из них не оказался тем прекрасным сном.       И вот — он здесь. Глаза, которые он не способен забыть, принадлежат садовому мальчишке. Сироте. Это немыслимая дерзость!       Но светлый лорд не может ошибаться. Август слишком хорошо помнит этот взгляд. Теперь, когда он видит эти глаза, когда он видит его всего, у него больше нет сомнений. Это он — то воспоминание: столп яркого зелёного света, взгляд пристальный красивых глаз, тепло и внутренний покой. Объятие? — вот всё, что помнит Август Голден. Всё то, чем он так дорожит…       Джон хмурит брови. Он видит къярийца перед собой впервые, но его одолевает сильное чувство, будто бы он знает его. Знает настолько, что готов поклясться, будто видел его каждый день в своей жизни. Волосы белые с перламутровым отливом серебра, жемчужные серёжки, глаза светлые и столь ясные — невозможные для кровожадного къярийца глаза. Его лицо прекрасно: гордые черты аристократа, но мягкие и чувственные губы. Он видел его прежде — нет в этом сомнений. И сомнение есть во всём.       Джон отворачивается, часто дышит, продолжая как в тумане готовить экстракт. Руки знают своё дело, а в голове хаос и отчаянные попытки вспомнить того, кого он прежде никогда не встречал. Быть может, Оливер показывал его портрет в какой-нибудь книге? Нет — Джон наверняка бы это запомнил… Тогда кто он?       Кто он? Кто этот мальчишка? Отчего он есть в его воспоминаниях? На вид он обычный подросток. Смуглый, темноволосый, его юные черты ещё не заострились. Пусть он хорош собой, как может быть хорош не каждый уличный воришка, пусть он статен при невысоком росте, но всё же — не может быть старше самого себя. Это значит, Август Голден не мог встретить его раньше этой минуты. Это невозможно. Но то видение пришло к нему из детства.       Он не рассчитывал, что встретит в этот час свой детский сон. Ведь Август поверил, что то воспоминание — всего лишь вымысел. Голден сжимает пальцы в кулаке сильнее, не обращая внимания на боль и трескотню Эверджин под ухом. Его белая перчатка из мягкой ткани чернеет от крови.       Джон сосредотачивается на своей работе. Он не должен подавать виду о панике. К тому же, кем бы ни был этот знакомый-незнакомый мужчина, неизменно одно — он къяриец. Вуд невольно напрягается, зная по рассказам Грэм, на что они способны. Поэтому он должен убираться отсюда как можно скорее.       Наконец приготовление завершено. В его руках пузырек с ярко-зелёным экстрактом. Джон делает вдох, вновь смотрит на мисс Эверджин и знатного къярийца в чёрной униформе Готенгема. Его сердце пропускает удар. На красивом лице мужчины, как и прежде, нет эмоций, но глаза смотрят пристально. Его взгляд мальчишка понять не может и чувствует себя неловко. Но смело тянет свой труд на обозрение.       Застыв с пузырьком в руке, Джон выжидающе смотрит на къярийца. Мужчина не двигается и остаётся безразличен ко всему. Наконец он медленно поворачивает голову к мисс Эверджин, которая не понимает, как и Джон, отчего тот медлит, и хватает пузырёк вместо него.       Джон отступает на шаг, ужаленный пренебрежением к себе. Он смущён, раздосадован и разгневан на высокомерного профессора и на себя. Ведь он стыдится перед знатным мужчиной своего вида.       Мисс Эверджин перебирает в пальцах пузырёк. Август Голден замечает, какой яркой живой зеленью тот наполнен, и вновь бросает недоверчивый взгляд на мальчишку. Джон отворачивается от всех, протирая садовые ножницы краем рубахи.       — Выглядит чудесно. Ингредиенты не свернулись в пробирке. Как вам это удалось, Джонатан?       Не глядя, тот произносит:       — Я использовал свежие плоды и фосфомид.       От этой фразы глаза Дигори лезут на лоб — это же столь очевидно и просто! Энергии кристалла хватило, чтобы уберечь элементы эликсира от увядания. Как он не догадался об этом раньше?       Джон вновь бросает взгляд на къярийца, который стоит точно статуя. Его взгляд не стал мягче ни на йоту, будто его ничто не способно впечатлить. Джон спешит отвернуться, не понимая своих чувств.       Патриция подходит к корзине с луковицами цветов и капает на них всего несколько капель. Молодые листья действительно прорастают на пару дюймов.       — Работает! Джонатан, вы в самом деле весьма талантливый юноша! — восклицает Патриция в восторге.       — Но позвольте! Не спорю, он, может, внимательно отнёсся к работе, но…       Пока Дигори говорит, Август Голден замечает, как мальчишка бросает инструменты и торопится уйти.       — ...Правда ведь? — заканчивает фразу старший садовник.       Август обращает внимание на его раскрасневшееся лицо. Он готов его ударить, лишь бы тот убрался с дороги. Но слишком поздно — мальчишка удрал.       Этот Джон Вуд в самом деле недисциплинирован: он не спросил разрешения уйти, не поклонился и сбежал бесследно, оставив после себя массу вопросов. Но сейчас Август Голден этому рад. Он и сам вряд ли смог дольше выдержать присутствие этого вундеркинда и не выказать своих эмоций. Его перчатка в крови. Он обхватывает за спиной свой кулак другой рукой, стараясь это скрыть.       — Неизменно профессор Бабл захочет узнать о ходе нашего эксперимента. Я доложу ему лично. Мисс Эверджин, идёмте. Скоро начнётся собрание школьного совета. Мистер Дигори, никто не уволит вас без моего ведома. Прекратите юлить и продолжайте работу, — распоряжается Август, намереваясь скорее уйти.       Джон сбежал. Он выбрался из теплицы и теперь прижимается к её стене с внешней стороны. Острые камни впиваются в его плечи и спину. Он осторожно выглядывает из-за угла, наблюдая, как мисс Эверджин и профессор уходят. И только когда они скрываются из виду, он прекращает слежку, вскидывает голову, ударяясь затылком о камни, и вздыхает с облегчением.

***

      За стенами Готенгема ночь. Лишь блеск луны освещает землю. Ветер воет, срывая листья и наклоняя к земле головы цветов.       Лорд Голден сидит в своём кабинете на кресле возле письменного стола. Несколько пуговиц его белой рубахи распахнуты на груди. Только что завершилось собрание, и с ним кончился подготовительный день. Завтра со всех уголков Юнити в Готенгем начнут приезжать студенты.       Но не это занимает мысли Августа Голдена. Он подпирает одной рукой висок, другую расслабленно держит на поручне кресла, позволяя Артуру перебинтовать свои раны. Тот действует осторожно, снимая старую повязку, затем выгибает ладонь господина, всматриваясь в неровные линии, оставленные от ногтей. Выпрямившись, он произносит:       — Могу я…?       — Нет, — отрезает Голден. — Никаких вопросов.       Он отворачивается, бросая взгляд на пламя в камине. Тем временем из старой музыкальной шкатулки на его столе доносится печальная мелодия. Данте сидит на деревянной стойке и, насупившись, смотрит на господина. Август Голден прикрывает глаза…

***

      Джон бросает писать, закрывает дневник и убирает в сумку, а ту прячет под подушкой. В этот момент в комнату входит Николас, вытираясь полотенцем. Он только что омылся в бане и валится с ног от усталости. Джон приподнимается и залезает на свою кровать.       — Слышал, что ты сегодня познакомился с лордом Голденом, — замечает Николас. — Как он тебе?       Джон отвечает небрежно, скидывая ботинки на пол:       — Такой же высокомерный сноб, как и все. Отказался взять пузырёк с экстрактом из моих рук, видимо посчитал меня слишком грязным.       Николас хмыкает и ложится на свою кровать. Голова Джона свешивается вниз:       — А зачем он тебе?       — Лорд Голден? О нём хорошо отзывался Алистер. Кажется, он его друг.       Джон моргает, зависнув над ним, будто хочет, чтобы Николас сказал ещё что-нибудь. И тот говорит:       — Они учились вместе. Здесь.       — Да ну?       — Да. Знаешь, обычно къярийцы не учатся в Готенгеме. Их воспитывают в Имперском дворце. Но Голден был исключением.       Николас пожимает плечами. Джон хмурится.       — Они одногодки?       — Что? Нет. Лорд Голден старше Алистера на десяток лет. Наверное, ему около девяноста восьми или типа того.       — Сколько?!       Джон резко поднимается, и кровать над Ником трясётся. Он усмехается:       — Хотел бы я жить несколько веков, как къярийцы. По их меркам сто лет — наверное только молодые годы.       Джон молчит, и Николас решает, что тот так же сильно устал, как и он, поэтому не способен на разговоры. Он отворачивается и быстро засыпает. Свеча догорает на столе, и её пламя трепещет, бросая на стены неровную тень.       Джон убрал руки за голову и смотрит на прорези от досок в потолке, пытаясь разгадать свои чувства. Он не может знать лорда Голдена, но он узнал его. Также о нём говорил ему Оливер: Август Голден — основатель Прогресса. Он может знать многое о невозможных формулах.       Джон вспоминает друга — сейчас как никогда ему не хватает умной болтовни Жевьера, чтобы отвлечься от своих тягостных мыслей.