Эдельвейс. Альманах времён

      Когда карета покинула Эллиас, из-за гор поднималось солнце, но здесь ещё стоит глубокая ночь. Джон выглядывает из окна, надеясь что-нибудь разглядеть. Карету окружает густой лес, пахнет соснами и лиственными деревьями, нет примеси мела и каменной породы — Готенгем определённо стоит на равнине.       Наконец мохнатые ветви расступаются перед тропой, и диски двух лун высвечивают силуэт замка. Джон ширит глаза: Готенгем расположен в низине в окружении водного рва. Его неприступные высокие стены и круглые башни могут принадлежать лишь боевой крепости. Великая Магическая Академия похожа на военный замок, построенный будто в прошлой эпохе: архитектура выглядит старомодно и грубо. Не такой себе представлял Джон школу богачей-магиков.       Поникнув, он прячется в карете.       — Внутри замок выглядит лучше, — мягко замечает Алистер, всё это время наблюдавший за ним.       Джон не отвечает, укрывая плотнее своим плащом плечи Джаспера.       — Полагаю, вы взволнованы и не смогли уснуть? Я настоятельно рекомендую вам хорошо отдохнуть, когда прибудем в Готенгем.       — Да, сэр, — тихо отзывается Джон.       Как он предполагал, Готенгем — боевая крепость. Вместо ворот карета проезжает под железными герсами, коих поднимается три в узкой арке меж стен. Пусть они богато украшены золотыми звёздами, но служат одной цели: не впускать чужаков и не давать сбежать тем, кто заперт внутри.       Джон чувствует себя в ловушке.       Карета заезжает в малый двор. Оранжевые фонари над крутым крыльцом светят ярко. Массивная дверь с железными клёпками расположена внутри тройной арочной вставки. Карета останавливается, и Джаспер поднимает голову, встревоженно глядя на Джона. Тот берёт его руку, и вслед за Алистером они выходят в ночную сырость.       Помещение холла просторно: два ряда мраморных колонн держат высокий свод, пол в чёрно-белую клетку пестрит рыжими трещинами, а вместо фонарей на стенах висят открытые факелы с горящими кристаллами пимея.       Джон понимает, что они попали в хозяйственное крыло: здесь пахнет паром от прачечных, вдоль стены расположены свёрнутые матрасы и бельё. Встречает Алистера служанка в белом переднике поверх чёрного платья. Женщина чем-то напоминает Нэни.       — Мадам Гримм, нашего юного ученика зовут Джаспер Лидэман, а этот юноша Джон Вуд — он будет помогать Николасу.       Женщина с улыбкой кивает каждому мальчику, затем что-то спрашивает у Алистера на гальемском. Джон понимает лишь слово «кровать» и жалеет, что не выучился у Оливера этому языку.       — Да. Отведите мальчика в южное крыло, а с утра возьмите мерки и прикажите сшить форму по размеру. Для мистера Вуда выдайте постельное бельё. Я провожу его сам.       Поняв, что сейчас им придётся расстаться, Джаспер волнуется, хватаясь крепче за руку Джона. Тот приседает на корточки, берёт его руки в свои и повторяет тихо:       — Ничего не бойся. Я буду рядом. Обещаю.       Мальчик кивает, но на его глазах выступают слёзы. Утирая их, он послушно идёт к женщине — та говорит с ним ласково. Затем она подходит к открытым шкафчикам у стены, достаёт свёрнутый матрас и передаёт рулон Джону; после уводит Джаспера к лестнице. Мальчик оглядывается, Вуд смотрит ему вслед напряжённо — он больше не может его защитить, и тяжёлый груз давит на плечи.       — С ним всё будет в порядке, парень, — ободряет Арчибальд Алистер. — Следуй за мной.       Они уходят в соседнее крыло. Джон теряется сразу: пытается приметить детали, но мраморные низкие лестницы и площадки перед дверьми — всё выглядит однообразно.       Наконец они останавливаются. Алистер коротко стучит и открывает дверь. Оранжевый луч проникает в комнату, и на кровати у стены слышится шум.       — Николас — это Джон Вуд. Он в твоём распоряжении. С утра займи его работой и покажи Готенгем.       — Да, сэр, — отвечает молодой голос.       Алистер кидает на Джона добрый взгляд, но вновь переходит на «Вы»:       — Располагайтесь, мистер Вуд. Завтра я обсужу с вами ваши обязанности.       Дверь закрывается, и в сумерках Джон различает лишь окно и стол перед ним; у стены стоит двухъярусная кровать, на нижней койке сидит молодой человек. Потирая щеку, он устало просит:       — Полезай наверх и постарайся поспать. В Готенгеме поднимаются рано.       Николас скорее ложится обратно в кровать и моментально засыпает.       Со вздохом Джон забирается наверх, расправляет матрас и, не накидывая на него простыни, ложится, убирая руки за голову. Перед его глазами лишь щели древесного потолка, и это единственный вид, который ждёт его на ближайшие пару часов. Он не приучен спать и раздражается, что ночи в присутствии другого человека будет тратить на пустое лежание. В своей комнате в доме Грэм было проще скрываться.       О Грэм Джон вспоминает с болью и обидой, которая жаром обжигает руки.       «Тебе здесь не место», — сказала старуха и не потрудилась ничего объяснить. Лишь улыбнулась своей хитрой улыбкой, мерно раскачиваясь в кресле.       Джон ненавидит нынешнюю участь, но все его инстинкты говорят, что он нужен Лидэману больше, чем остальным. С того самого дня, как он вынес мальчика из огня, то взял над ним негласную опеку, поэтому вынужден смириться.       Джаспер Лидэман полукровка с красной искрой: он опасен, не столь для окружающих, как сам для себя. Джон понимает, что именно от него сейчас зависит его судьба.

***

      Крытая синяя карета с четвёркой белых лошадей останавливается напротив центральных ворот. Массивные двери открываются изнутри, вверх поднимается двойная решётка, и через водный ров опускается деревянный мост.       Небо на рассвете поддето синей и розовой дымкой. Экипаж въезжает за стены Готенгема и проходит по тропе среди причудливого лабиринта из кустарников. Всюду мелькают цветы и яблоневые деревья, плоды которых осыпаются на землю.       Стоит двери кареты открыться, как из неё, схватившись за ручку и подняв подол платья, выходит молодая леди с крохотной шляпкой на голове. Её глаза светятся от восторга: она радостно вздыхает и хлопает в ладоши, разглядывая массивные здания над головой.       — Ах, Готенгем, как прелестно! Сад просто чудесный!       Схватив подол лёгкого платья, леди спешит к ближайшему цветку. Она вся представлена в светло-голубом цвете: её глаза, перчатки на крохотных руках, закрытое платье с длинными рукавами и шляпка; светло-русые волосы убраны в тугую прическу.       — Ириски, луноцветики, фанфарончики, кувшинки — не хватает лишь… Ах, вот она! И дикая вишня здесь.       Леди спешит к примеченному деревцу. Из кареты тем временем выходит её старая нянька — она вздыхает и хмурится, в отличие от своей подопечной. Её платье переливается от чёрного в зелёное при свете дня.       — Дорогуша, куда вас понесли ноги? Вернитесь и вспомните о приличии! — горланит старушка и тащит за собой тяжёлые чемоданы. Понимая, что её не слышат, она ворчит: — Проклятая нимфа. Ни дня покоя старым костям!       Пока молодая леди бегает по саду, вдыхая запах каждого цветка, нянька вытирает платком взмокший лоб и прячет седые пряди под чепцом.       За дверьми холла показывается Арчибальд Алистер и дружелюбно вскидывает руки:       — А-а, миссис Третья и мисс Эверджин! Счастлив видеть вас в моей скромной обители.       Старушка крепко обнимает директора Готенгема и, отстранившись, бьёт его по брюху:       — Ты исхудал, Арчи. В этой колонии тебя что, прилично не кормят?       — Что вы, у меня много работы. Вес не задерживается в теле.       — Пустяки. Я выучу твоих кухарок готовить отменный ростбиф — сразу наберёшь приличного весу! — улыбается старушка, затем оглядывается в сад и кричит не своим голосом: — Патриция! Немедленно вернитесь! Оставьте в покое проклятые цветы. — Понимая, что девушка её не слышит, няня качает головой и признаётся Алистеру: — Боже, Арчи, в последние годы сила её возросла. Природу она жалует больше людей.       — Ничего, работа с учениками пойдёт ей на пользу, — улыбается Алистер, затем обращается к мисс Эверджин: — Дорогая, специально для вас я приберёг замечательный подарок.       Он снимает с большого пальца перстень, и тот обращается в раковину на его ладони. Тут же Патриция вздыхает, поднимая голову над цветком, и звонко замечает:       — Я чувствую волнение! О, Алистер? Давно вы здесь стоите? Давайте сыграем с вами в игру?       Няня бьёт себя по лбу, Арчибальд смеётся:       — Вынужден вам отказать, дорогая. Мы непременно поиграем, и я уверен, ваши навыки как всегда будут выше всех похвал. Но сейчас, прошу, пойдёмте, я покажу ваш новый дом.       Схватившись за подол, Эверджин бежит к директору и няне и, оказавшись рядом с ними, становится серьёзной по возрасту двадцатипятилетней молодой женщиной, а её детская непринуждённость мгновенно исчезает. Она делает реверанс, склонив голову, и говорит спокойно:       — Благодарю вас, Алистер, за оказанное доверие.       Арчибальд кланяется ей в ответ и тянет свой подарок. Мисс Эверджин принимает камень марины и, стащив перчатку с руки, зажимает его в кулаке. Сквозь её пальцы тут же проливается вода: капельки лазурной жидкости парят в воздухе и начинают кружить вокруг подола юбки, после исчезают под ней.       Патриция с благодарной улыбкой берёт руку Алистера, и вместе они проходят в холл.       — Ах, Арчибальд, как я соскучилась по океану. Мне не дают покоя мысли о Большой воде.       — Мне жаль, мисс, что вас вынужденно держат в плену этого прелестного обличия, — Алистер целует её руку в золотой перстень, позади встревает нянька:       — Что за вздор? Она не пленница! Напрасно вы жалуетесь, леди. Стоит вам только коснуться воды, как вы лишаетесь рассудка. Это вынужденная мера.       — И потому цветы прекрасны, — мечтательно добавляет Патриция.       Алистер смеётся.       — Вижу, вы полюбили их обличие. В таком случае мой ботанический сад в вашем распоряжении.       — Чудесно!       — Дорогая Третья, бросьте уже эти чемоданы. Слуги Готенгема доставят их к дверям.       — Ни за что, — упрямится старушка, не желая отпускать свою ношу.       — Тогда прошу сюда, идёмте.       Алистер ведёт их по коридору с открытой колоннадой, где виден школьный двор, а поодаль за ним с другой стороны здания стоят в ряд конюшни и площадка для стрельбы. В этих конюшнях гребут вилами сено Николас и Джон.       — Работы в Готенгеме всегда много. Отдыхать не придётся, но жить можно, — пожимает плечами Николас.       Он двадцатилетний юноша на голову выше Джона, хорошо сложен, рыжий, с очаровательным вздёрнутым носом. Его приятное взгляду лицо портит лишь широкий шрам от щеки до щеки через переносицу. Мелкие порезы пестрят и на его руках — Джон заметил их сразу, как только Николас засучил рукава белой рубахи. Несмотря на обстановку, он умеет работать так, что не пачкается одежда. Вуд же, напротив, уже испортил штаны грязью.       — Понимаю, ты не в восторге. Но, поверь, Готенгем — хорошее место.       Джон фыркает в ответ — вот ещё! Он никогда не примет этот жуткий замок за родную обитель.       До рассвета Николас прогулялся с ним по высоким стенам от одной сигнальной башни до другой — высота такая, что сорвёшься вниз и разобьёшься насмерть, а все эти внутренние дворы, переходы, лестницы и колоннады свели Вуда с ума. Он не может сразу в Готенгеме освоиться и вынужден ходить за Николасом, как утёнок.       Единственное место, которое ему пришлось по душе — крытый стеклянный сад с массивным лиановым деревом в самом центре, который называют Теплицей. Там же находится ботаническая лаборатория.       — Алистер говорил, что он тоже твой опекун, — замечает Джон.       — Так и есть.       — Но ты уже совершеннолетний, почему не уйдёшь от него?       Николас усмехается:       — Ты явно к Готенгему не расположен.       — Я не обязан здесь быть. Этот старик решил, что я буду мальчиком на побегушках. Но придёт день, когда я с ним поспорю.       Николас втыкает вилы в землю и смотрит на Джона карими глазами:       — Этот старик спас мне жизнь и привёл сюда. Я не ухожу, потому что Готенгем — мой дом. Я обязан ему всем. — Он отворачивается, продолжая работу. — Поэтому при мне, будь добр, не отзывайся о нашем директоре плохо. Ты не знаешь его.       Джон поджимает губы, продолжая грести сено.       За работой время летит быстро, и обед он замечает, только когда Николас, утерев запястьем лоб, убирает инструмент. Кивнув, он зовёт за собой и выходит из конюшни.       Во время трапезы Николас располагается на бортике фонтана. Разложив на платке сыр и лейпу, ломает всё на куски и тянет Джону — тот отрицательно качает головой:       — Я пока не голоден.       Николас улыбается:       — Ты хорошо поработал. Скромность здесь ни к чему.       Джон садится рядом, вытягивая ноги:       — Не люблю есть в компании, — он пожимает плечами.       — Чувствуешь себя уязвимым? Понимаю, — кивает парень. Отпив из фляги, он признаётся: — Честно говоря, я тоже не жалую людей. Алистер беспокоился, что у меня нет друзей. Когда он стал директором, то сразу поселил меня в комнате с двумя кроватями. Я понял, что у меня появится сосед. Но, кажется, он ошибся, потому что решил свести двух одиночек.       — Значит, Алистер не так давно стал деканом?       — Его первый учебный год в этой роли. Дивно то, что Королевский Совет это одобрил. До последнего триместра все слуги готовились к худшему. Долгое время Алистер был только заместителем по учебным делам и во многом ограничен: его мнение директор от Совета практически не слушал. Но Каменная Дева ниспослала нам удачу. Грядут большие перемены.       Джон хмурится, размышляя о своём:       — И каково это? Служить студентам-магикам?       — Боишься, что станут задирать? — усмехается Николас: — Да, есть и такие. Но слова можно не замечать, а насчет магии не беспокойся — вороньё колдует только в классах.       — Вороньё?       — Вороны — так кличут всех студентов Готенгема. Это из-за чёрной формы.       Джон кивает. Николас продолжает:       — Северяне зовутся Костями — они ходят в белом, в Ла’Гальтеме учатся Сойки, — Николас пожимает плечами, — но так всех называют только за глаза.       Здесь Джон замечает, как в сопровождении мадам Гримм из коридора выходит Джаспер. Он поднимается сразу. Николас вскидывает брови:       — Ну надо же. Точно къяриец. Он прибыл с тобой?       Ответ не нужен, так как Джаспер, заметив Джона, бежит навстречу и вскоре виснет у него на поясе, крепко обхватив руками.       Джон ерошит его белые волосы:       — Как ты здесь оказался? — он бросает взгляд на старую служанку у дверей. — Написал ей?       Отстранившись, Джаспер кивает.       — Тебе идёт эта форма, — улыбается Джон.       Джаспер одет в новенькую чёрную форму — она точная копия униформы самого Алистера. Подол его куртки достигает ботинок, и когда мальчик крутится, тяжёлый материал едва поднимается над землёй. Джон оглаживает его плечи и поправляет косой ворот.       — Выглядит как огнеупорная ткань.       — Так и есть — чтобы защищать хозяина от вражеской искры. Особенно от красной.       Мальчик внимательно смотрит на Николаса. Джон их представляет:       — Это Джаспер.       — Я Ник, — парень тянет свою руку, но мальчик шагает за спину Джона. — А ты не очень дружелюбный, — с улыбкой замечает он, затем смотрит на Вуда: — Научи его не цепляться к твоей юбке, иначе другие дети будут его задирать.       Джон это сам знает и пытается Джаспера из-за своей спины прогнать. Но стоит ему повернуться, как Лидэман шагает в сторону и беззвучно смеётся, решая с ним поиграть. Потеряв терпение, Джон оборачивается резко и, схватив Джаспера под мышки, отрывает от земли.       В этот момент он замечает, как к ним подходит другой подручный — взрослый мужчина с плешивой бородой и кривой панамой. Он ведёт под уздцы лошадь и жуёт соломинку.       — Э, Ник! Там едет наша тройка. На кого ставишь?       — У меня нет ни медяка, — отзывается парень.       — А зря, уверен, Грот снова всех обставит. Впрочем, Йор давно хочет задать ему жару.       Николас смеётся и смотрит на ребят.       — Пойдёмте на крышу. Там обзор лучше.

***

      Каждый камень в стенах Готенгема порос мхом и травой, оттого и крыша кажется издали зелёной — на деле черепица была когда-то серой.       Джон пропускает Джаспера вперёд, когда они поднимаются по крутой лестнице в смотровой башне. Мальчик ожидаемо спотыкается, и Вуд ставит его на ноги. Наконец все выходят под купол, но Николас ведёт их дальше и останавливается на проходе стены. Джаспер выглядывает из цистерны, Вуд кладёт локти на выступ.       — А вот и они, — кивает Николас.       К стенам Готенгема приближаются три экипажа: один полностью чёрный с молодыми вороными лошадьми, другой механический с изящными колёсами из меди; третья карета овальной формы и обшита зелёными ромбами, а в её упряжке вместо лошадей гахунги.       Три экипажа идут нос к носу, но как только врата открываются, каждая карета набирает ход.       Ник смеётся:       — Это три старших преподавателя Готенгема — они всегда появляются вместе, потому что терпеть друг друга не могут и соревнуются во всём. Даже в прибытии. Причём каждый свою причастность в этих гонках отрицает. Смотри, чёрная карета принадлежит Гроту — похоже, он снова всех обставил. Как только господа выйдут, то сразу начнут спорить.       Так и происходит: чёрная карета подъезжает к центральному входу быстрее остальных, и первым делом мужчины, выбравшись наружу, начинают спорить, кто пришёл первым:       — Йа прибил на тры муты раньше!       — А я свернул на повороте и только потому задержался.       — Это абсурдно и не стоит внимания, коллеги.       Последний голос принадлежит высокому къярийцу — он одет в чёрную военную форму, его короткие волосы зачёсаны назад, открывая высокий лоб и лицо с квадратной челюстью.       — Это Дартер Грот — с ним будь осторожен, — тихо замечает Николас, наклонившись к Джону. — Он разменял вторую сотню лет, но до сих пор выглядит как сорокалетний мужчина. Скверный тип. Часто ходит без перчаток. Но даже будь он в них, я бы не подал ему руку.       — Къярийцам запрещено ходить без защитных перчаток, — так же тихо отвечает Джон, припоминая истории Оливера.       — Некоторым закон не писан.       Джон хмурится — это первый къяриец, которого он видит вживую, и впечатления о нём малоприятны: мужчина словно кол проглотил, не держит эмоций на лице — ни один мускул не дрогнет.       — А это Йорн Йор, — продолжает Николас. — За глаза его зовут Ершом. Он из Дрохнсванга. Послушаешь его речи с акцентом и не поймёшь ни слова. Преподаёт механику и искусство дальнего боя. Обожает взрывы.       Мужчина в красном пиджаке и с причудливой шляпой похож на сельского охотника — его тёмные усы завиты по краям, а козлиная бородка оказалась совершенно белой. Он спорит больше всех, но профессор Грот равнодушен к его выпадам.       — Характер у него тоже взрывной, — улыбается Вуд.       Примирить их пытается третий мужчина с круглым животиком и курчавыми волосами — он в круглых очках, с доброй улыбкой на лице, а на его голове чёрный котелок учёного.       — Это профессор Уильям Бабл.       — Бабл? — удивляется Джон.       Джаспер беззвучно смеётся, прикрываясь ладошками.       — Да. Он учёный из Научного Света. Известный ботаник — сад и лаборатория принадлежат ему. В Академии он не столь проводит лекций, сколько ставит экспериментов. Славный малый — вежливый тип, — усмехается Ник, затем щурится, выставляя ладошки домиком. — Кажется, храмовник — сир Адам — едет следом, — замечает он.       — Голдена не видно? — вдруг спрашивает Алистер.       Мальчишки пугаются, оглядываясь на него, — декан стоит рядом с добродушной улыбкой.       — Н-нет, сэр, — отвечает Николас, застигнутый врасплох.       — Что ж, подождём, — улыбается Алистер, покачнувшись на пятках, затем обращается к Джону: — Идёмте, мистер Вуд. Обсудим ваши возможности, — директор разворачивается к башне.       Вздохнув терпимо, Джон идёт следом за ним.

***

      Кабинет директора Готенгема оказался скромнее, чем Джон предполагал: это обычная квадратная комната с камином, книжным шкафом у стены и письменным столом напротив. В самом углу стоит кресло с кожаной обивкой, скрытое наполовину пыльной шторой, на каминной полке поместился маленький горшочек с приликвисом, стена украшена оленьими рогами. Зато письменный стол достоин гражданина Юнити: массивный, из чёрного дерева, с крутыми ножками и бархатным зелёным полотном на столешнице.       Присев за своё кресло, Алистер жестом приглашает Джона. Тот с неохотой садится напротив, разглядывает перья и золочёную подставку для чернил — оценивает машинально, сколько они могут стоить.       — Мне не удалось проверить те знания, которые передала вам Грэм. Но, полагаю, с растениями вы близко знакомы?       — Знаком, — отзывается Джон недружелюбно.       Алистер на его тон улыбается шире:       — Что скажете о моём цветке на камине?       — У него корни сгнили.       — Вот как? — удивляется декан.       Вздохнув, Джон поднимает глаза, объясняя:       — Сейчас осень. Приликвис должен распуститься. Но вы поливаете его чрезмерно — наверное, боитесь, что он от огня засохнет. — Джон тянет носом запах, подтверждая: — Он уже пахнет гнилью.       — Хм, — расстраивается Алистер. — Что посоветуете?       Джон молчит, смеряя директора холодным взглядом. Затем всё же с неохотой поднимается с кресла и, подобрав цветок, переносит тот на подоконник открытого окна. Пока Алистер не видит, он касается его стебля пальцами — этого достаточно, чтобы проросли молодые побеги.       — Света ему здесь хватит. Выживет, — констатирует Вуд, садясь обратно.       Вскинув брови, Алистер кивает:       — Полагаю, работа в саду придётся тебе по душе, парень.       Он записывает что-то на бумагах перед собой. Объясняет:       — Смотрящий за садом мистер Дигори довольно строг, постарайся соблюдать при нём приличие. Может быть, вы найдёте общий язык. Как и всей прислуге тебе придётся ознакомиться с уставом школы и поставить на нём свою подпись. После официального собрания, конечно. Также отмечу, что если Николасу понадобится помощь, ты озаботишься этим в первую очередь.       После паузы Джон отвечает:       — Да, сэр.       — Я вижу, ты напряжён и не рад Готенгему, но под его опекой ты достойно выйдешь в люди. Это касается вас обоих, — замечает директор, акцентируя внимание на Джаспере.       — Да, сэр.       Как бы Алистер ни старался завлечь мальчишку разговором, тот всё равно упрямо смотрит на дверь. Тогда мужчина убирает перо и складывает пальцы домиком.       — Если у тебя есть просьба касаемо твоей жизни здесь, то я могу её выполнить. Это не избавит тебя от работы, но, возможно, облегчит твоё пребывание в Готенгеме.       Джон бы очень хотел, чтобы старик не лез не в своё дело и поселил его отдельно от других. Но он понимает, что это невозможно, поэтому молчит. Наконец его осеняет мысль и, взглянув на Алистера, он просит:       — Я бы хотел читать книги.       Декан под впечатлением вскидывает брови. Джон объясняет:       — В Кирстоне мне разрешали читать. Я к этому привык, — он осторожно поднимает зелёные глаза на директора.       — Полагаю, ты образован стараниями Оливера, верно?       Джон кивает.       Алистера радует эта крошечная зацепка, благодаря которой парень в перспективе сможет ему открыться. Он улыбается, решительно захлопывая книгу:       — Решено. Я знаю, где ты можешь пригодиться. Идём.       Джон выходит за Алистером и спускается с ним по лестнице, укрытой лазурным ковром. Пока они сворачивают в коридоре, декан объясняет:       — Я не могу гарантировать, что Вивелий позволит тебе читать любые книги, но ты сможешь с ним договориться. — Они сталкиваются с тройкой служанок, несущих постельное белье в комнаты. Алистер кивает всем, затем продолжает хрипловатым голосом объяснять: — Наш библиотекарь стар, Джон. Он вынужден во многом полагаться на магию, расставляя книги, но порой её проще заменить рабочей силой.       — То есть мной, — догадывается Джон. Он не против помогать с книгами — это ему не в первой. Поспевая за Алистером, он с надеждой спрашивает: — В Готенгеме большая библиотека?       Хохотнув, Арчибальд не отвечает, сворачивая в арку. У Джона от коридоров и этажей Готенгема снова начинает кружиться голова. Он следует за деканом и встаёт как вкопанный, глядя вниз с балкончика третьего этажа.       Библиотека Готенгема сокрыта под массивным куполом, украшенном изнутри изящными картинами и фигурками птиц. Из полукруглых окон в крыше лучи света освещают богатые ряды массивных книжных полок.       В библиотеке три этажа: в самом низу стеллажи расположены на бархатном алом ковре; мягкие кушетки стоят всюду, закиданные крохотными подушечками на любой вид. Затем стеллажи располагаются этажом выше на деревянном полу балконов, через пустой центр меж которыми парят в невесомости открытые книги — они двигаются прихотливо, будто живые, и выдержат вес человека. Третий этаж расположен над вторым: здесь нет ярких красок, всё строго и серо, пол каменный — негде присесть. Через пустой центр перекинут арочный мостик. Между каждым этажом ходит подъёмный лифт, что движется по спирали ввысь и вниз.       — Первая секция для студентов, вторая для преподавателей, а третья — хранилище книг.       Джон, стараясь осознать масштаб библиотеки, не верит, сколь велико перед ним множество книг. Он открывает рот и ширит глаза. Алистер усмехается:       — Я рад, что смог вас впечатлить, мистер Вуд. В третьей секции, полагаю, вы сможете брать на чтение книги по договорённости с Вивелием.       Джон кивает. Затем, вскинув голову, хмурится, прикидывая в уме все детали. Он быстро смекает — что-то не так:       — Я был на крыше и видел Готенгем снаружи, такой купол был бы заметен.       Наконец Джон осознаёт, отчего у него так кружится голова, когда он пребывает внутри после работы снаружи — этот массивный купол над библиотекой имеет совершенно другую архитектуру крыши. Мраморные стены, балки и полы внутри — всё это столь изящно и не сочетается с военной крепостью, которой Готенгем прикидывается снаружи.       — Это два разных замка, — понимает Джон. — Но как подобное возможно?       — Гидеон Готенгем был мастером маскировки, — улыбается Алистер.       — Да, — кивает озадаченный Джон. — Внутри замок действительно лучше, чем снаружи.

***

      Ночь за окнами Готенгема наполнена густой прохладой. Две луны разошлись после праздника солнцестояния и с каждым днём всё дальше отдаляются друг от друга, чтобы вновь встретиться в середине годичного цикла.       Алистер сидит за бумагами. Перо поскрипывает в его руке, пока он пишет перечень предметов, согласуя расписание звонков. Практически все преподаватели явились в Готенгем, и он намерен вскоре провести собрание.       Закрыв книгу, Арчибальд оглаживает кожаную обложку: под его ладонью вспыхивает жёлтый монус, и книга блокируется печатью. Сложив пишущие предметы, директор Готенгема собирается идти, как замечает, что он в комнате не один: в дальнем углу, сокрытый в тени, едва заметен силуэт.       Алистер улыбается:       — А-а, я так и знал, что вы не рискнёте явиться вместе со всеми.       — Не поощряю торжественных приёмов, — отзывается мягкий, но чёткий голос.       Луна выходит из-за туч, высвечивая силуэт мужчины: волосы искрятся серебром, прекрасное лицо невозмутимо, а на его плече, вращая головой, сидит горбатый ворон.       — Август, — кивает Алистер, затем кивает птице: — Данте. Рад вас снова видеть.       Ворон открывает клюв, вскидывает крылья и приседает в реверансе.        — Я предполагал ваше позднее появление, поэтому перенёс собрание на завтра. Полагаю, вы подготовились к встрече? Мне стоит знать, какие идеи касаемо учёбы нам стоит обсудить.       Пока Алистер говорит, Август медленно подходит к его столу. Он касается пальцами в тонкой перчатке столешницы — два перстня с аркхатами сверкают в лунном свете. Под рукой магика возникает фиолетовый монус с изящным геометрическим рисунком цветка, и немедленно в нём показывается корочка книги: она всплывает из монуса под пальцами Голдена и остаётся лежать на столе.       — Я переписал устав, — невозмутимо объявляет лорд и уходит к окну.       Алистер поражённо вскидывает брови. Он смотрит на идентичную своей книгу и понимает, что его ждёт бессонная ночь.       — Вы как всегда продуктивны, лорд Голден.       — Многие пункты морально устарели. Моя репутация не позволяет оставлять за Готенгемом статус-кво.       — Прогресс во всём, — кивает Алистер, пододвигая к себе упитанный том книги.       Август Голден тем временем стоит, глядя в окно, сцепив руки за спиной. Его ворон остался на спинке гостевого стула и методично чистит хвостовые перья.       — Полагаю, мне не обязательно вчитываться в каждую строку? Я доверяю вам, Август, — замечает Алистер, пролистав несколько страниц. — Вы решительно намерены навести здесь порядок.       — Несомненно, — отзывается лорд.       — Скучали по Готенгему?       — Он снился мне в кошмарах, — с мягкой улыбкой отвечает Голден, затем, обратив внимание на распустившийся цветок приликвиса, проводит над ним ладонью, и тот мгновенно вянет.       Алистер вздыхает:       — Это был мой любимчик.       — Привязанность к вещам, Арчибальд, делает людей уязвимыми, — отвечает невозмутимо Голден.       — И делает нас лучше, — кивает мужчина. — Мне показалось, что вы остались недовольны моим предложением, хоть и приняли его.       — Разве?       Август медленно поворачивается к Алистеру, его взгляд полон холода, который легко спутать с презрением:       — Я не поощряю человеческую глупость. Ты ведёшь себя глупо, Арчибальд.       На это декан усмехается. Август продолжает рассуждать, медленно обхаживая его кабинет:       — Это глупо складывать все яйца в одну корзину. Столько радикалов под одной крышей? Моему отцу будет достаточно щёлкнуть пальцами, чтобы снести Готенгем с лица земли и уничтожить нас всех. Инакомыслие есть грехопадение в глазах Короны.       — Поэтому я рад, что ты присоединился к нам, — кивает Арчибальд.       Голден хмыкает презренно, объясняя:       — Тебе повезло, Звездочёт, что на носу война и мой род всё ещё надеется на благосклонность Кроунхолла. Тогда как при мирных обстоятельствах за мной по пятам ходит смерть, — ты это знаешь.       — Наслышан. — Помолчав, Алистер поминает старого друга: — Мне жаль Джека, Август. Я скучаю по нему так же, как ты. Но время не повернуть вспять. Жертвы, которые мы принесли, всегда останутся в наших сердцах.       — Чушь. Своё сердце я уничтожил.       — Ведь память об усопших ранит тебя сильнее, чем ты можешь позволить, — заканчивает мысль Алистер.       Голден молчит. Арчибальд выходит из-за стола. Данте, каркнув, взлетает и садится на плечо хозяина. Вместе мужчины покидают кабинет.              В коридоре запирая дверь, Алистер справляется будничным тоном:       — Значит, грядёт война. Как скоро, по твоему мнению, повстанцы станут ощутимой угрозой для Короны?       — Повстанцам это не под силу.       — Любопытно. Откуда, в таком случае, возьмётся боевая мощь, способная справиться с… будем честны, твоей семьёй?       Усмехнувшись, Август отвечает:       — Спроси это у своего знакомого из страны Нова.       — Господин Джай? Хм, имеешь в виду те слухи? В таком случае это будет экспансия, — рассуждает спокойно Алистер, шагая рядом с Голденом. Тот возражает:       — Ни в коем случае. Я уверен, что цель Джая не расширение сферы влияния на Юнити. Он жаждет войны, Арчибальд, — войны магиков и механизмов. И междоусобная бойня в соседнем Королевстве как раз на руку тому, кто хочет испытать в бою свои игрушки.       — Я знаком с Джаем лично, Август. Возможно, твои источники правдивы, но он не выглядит безумцем.       — Помяни моё слово, Звездочет, как только повстанцы обратятся за помощью к кукловоду, земля Юнити вновь станет багровой от крови.       Остановившись, Алистер зорко смотрит на лорда Голдена и спрашивает по-къярийски:       — [В таком случае, к кому присоединишься ты?]       Август молчит. Его глаза светятся в луче лунного света, а на губах играет мягкая улыбка.       — Полагаю, свой выбор ты уже сделал, — кивает Алистер: — Я рад, что твоё сердце до сих пор бьётся у тебя в груди.       Август отворачивается и резко уходит, его чёрная мантия взмывает вверх. Напоследок он бросает:       — Вопреки, а не во имя.       Но Алистеру достаточно этих его злых чувств. Впервые за долгое время он спокоен за старого друга.