Сирена

Гун Цзюнь неторопливо поднимался на поверхность. Солнце уже спустилось за горизонт, блики догорающего заката уже танцевали по поверхности воды. Черный корпус корабля замер наверху, и Гун Цзюнь направился прямо к нему. Люди. Там были люди. Корабль застыл совсем недалеко от рифов, чудом не налетев на них. Паруса были спущены, мертвый штиль держал несчастный парусник в плену рифов. Гун Цзюнь подплыл ближе и оперся на одну из выдающихся из моря скал, оплетенную водорослями. В ее тени легко было спрятаться в ожидании кого-то из моряков. Впрочем, те не торопились выглядывать за борт. С каждой минутой звуки на палубе стихали, и вскоре один за одним погасли огни, пока не остались гореть только фонарь на носу корабля и светильник в одной из кают на корме. Над морской гладью царила летняя жара, и полный штиль только усугублял её. Вскоре распахнулся иллюминатор в той самой каюте, и над морем по густому жаркому воздуху потекли чарующие звуки музыки. Гун Цзюнь соскользнул со скалы в воду и осторожно подплыл ближе к иллюминатору. Он слышал раньше звуки этого музыкального инструмента, совсем не похожие на привычную для любого порта гитару. Тут звук был нежнее и изящнее, совсем не похоже на звонко поющие струны в руках пьяного матроса, пытающегося соблазнить красавицу на берегу. Вскоре к мелодии присоединился голос, чистый и звонкий, медленно выводящий щемящие душу строки: — Пусть ты и не смог отказаться от всех своих воспоминаний, что похожи на осиротевшую мечту…* Гун Цзюнь был заворожен этим голосом. Как любая сирена, он любил магию музыки, и особенно тонко ценил красивые голоса. Он был уверен, что никто из его многочисленных братьев или сестёр не умел петь как этот человек. Как жаль, что людям не подвластна магия песен. Гун Цзюнь долго слушал и совсем потерял счёт времени, пока голос не стих и не раздался совсем немелодичный грохот. Как жаль, всё так быстро закончилось! Через несколько минут чуткий слух сирены уловил голос вдалеке, и Гун Цзюнь беззвучно ушёл под воду, чтобы всплыть у освещённого полной луной борта. Опасно тут показываться, но он подобрался вплотную к днищу корабля, и чтобы его увидеть, моряку пришлось бы сильно перегнуться через борт. Гун Цзюнь ждал, и снова услышал голос, без слов выводящий затейливую мелодию. Он срывался и сбивался, повторял одни куски и тут же добавлял другие… До Гун Цзюня, наконец, дошло — этот человек сочинял новую песню! На его глазах рождалось новое творение! Для сирен песня всегда была в первую очередь магией, и только потом — искусством, и каждая нота несла свой смысл и свою силу, песни передавались из поколения в поколение, и только изредка старейшины сочиняли новые. А люди, не способные воспользоваться этой магией, так смело обращались с музыкой, как будто это всего лишь мимолётный шедевр, причудливый узор ряски на воде, а не мощное оружие. Так отношение к песне всегда вызывало трепет и восхищение у Гун Цзюня. Песня неожиданно прервалась, и раздался другой голос. — Босс, ушёл бы ты с палубы подобру поздорову, не как старпом, а как друг говорю. Ночь лунная, накличите беду! — Да какая тут может быть беда! — с усталым вздохом ответил уже знакомый Гун Цзюню голос. Раздался лёгкий плеск и шумный глоток, а затем говоривший продолжил. — Мертвый штиль, мы чудом не сели на рифы, и теперь неизвестно, когда мы сможем покинуть это никому не известное место. Ну кто тут нас тронет? Если хочешь, то подними флаг, и нас за милю обойдут даже в темноте. — Эх, вот не суеверный ты! А по полнолуниям нечисть особенно сильна. Да и с ромом… Стоит быть поосторожнее. — Да какая тут может быть нечисть. Иди спать, Сяо Юй, я ещё немного подышу воздухом. В каюте задохнуться можно. И ром не трожь! — На то и штиль… Спокойной ночи, капитан. — Спокойной ночи, старший помощник. Раздались шаги, но вскоре стихли в отдалении. Скрипнуло дерево, и знакомый голос начал выводить новую, теперь уже печальную мелодию. Гун Цзюнь нырнул под воду, отплыл подальше и спрятался за очередной скалой. Он осторожно выглянул — уж очень ему хотелось посмотреть на капитана! Это оказался молодой мужчина с правильными чертами лица. Красивая линия подбородка, чуть отросшие волосы небрежно собраны сзади тесёмкой, в чёрных глазах плескались блики света. Гун Цзюнь настолько был впечатлен этим человеком, что совсем забыл про осторожность. Он высунулся сильнее, и его заметили. Дивная мелодия снова прервалась. — Эй, кто здесь? — раздался звонкий голос. Гун Цзюнь наклонился ниже, но его снова окликнули. — Я вижу тебя, выходи! Гун Цзюнь выглянул из-за камня, а затем опёрся о него руками. Что ему может сделать человек на корабле? Даже если потянется за ружьём, то сирена десять раз успеет скрыться в родном море. Капитан перегнулся через борт корабля и во все глаза рассматривал незнакомца. Сначала ему показалось, что в воде он увидел прекрасную девушку: длинные белые волосы струились по спине и почти светились в лунном свете. Но затем взгляд зацепился за резковатые черты лица и определенно не женскую грудь, прикрытую только тремя длинными нитками жемчуга. — Кто ты? Как тебя зовут? — ещё раз крикнул капитан, совершенно очарованный увиденным. — Меня зовут Гун Цзюнь, — ответил тот, проигнорировав первый вопрос. — Вот как! Давай я к тебе спущусь. Капитан корабля сам забыл представиться, но наклонился, а затем перебросил через борт веревочную лестницу. Гун Цзюнь подплыл как можно ближе и снова оперся о камень, пряча за ним длинный, покрытый блестящей чешуёй хвост. Капитан тем временем проворно скинул сапоги и жилетку и ловко спустился за борт. В два гребка он подплыл к скале, за которой пряталась сирена. — Ты что здесь делаешь? Потерялся? — с неподдельным беспокойством спросил капитан. Гун Цзюнь рассмеялся, звонко и мелодично. Странный человек, нашёл что у сирены спросить. Неужели он ещё не догадался? — Да вот, проплывал неподалёку, а затем услышал музыку и твоё пение. Оно было настолько красивым, что я остановился послушать. — Ох, это… Спасибо. Уже очень давно никто не хвалил мой голос. — Почему? Он очень красивый. Поверь, я разбираюсь. Капитан вздохнул и сел поудобнее на скользком от воды и водорослей камне. — Видимо, мне всё-таки придётся представиться. Меня зовут Чжан Чжэхань. Гун Цзюнь наклонил голову, не понимая, что ему должно сказать это имя. — Э? Ты настолько знаменит, что я должен тебя знать? Прости, но я впервые слышу это имя. Капитан Чжан рассмеялся, но взгляд его остался печальным. — Вот как, есть заповедные места, до которых ещё не дошла моя слава? Ну что же, тогда представлюсь. Я Чжан Чжэхань, тот самый страшный пират, именем которого пугают маленьких детей в школах. При виде моего флага большинство кораблей сами сдаются в плен, и простые матросы дрожат от одного звука моего имени. Гун Цзюнь нахмурился, смутно припоминая подобные сплетни, что он слышал в порту. Действительно, моряки рассказывали легенды о невероятно жестоком пирате, держащем в страхе три моря. Он был суров и безжалостен, а все потому, что продал душу дьяволу из далёкой страны. — О, а я слышал эти истории. Только думал, что ты намного старше. Некоторые поговаривают, что у тебя один глаз и деревянная нога. — Как причудлива людская молва. Нет, я именно такой, как сейчас перед тобой. — И совсем не похоже, чтобы ты продал душу дьяволу. С виду ты самый обычный человек. Чжэхань вдохнул и приложился к бутылке, чудом уцелевшей за пазухой. — Будешь? — предложил он, но Гун Цзюнь покачал головой. — Ладно, если тебе интересно, я расскажу. Хотя мне никто не верит. Когда-то давно, кажется, в прошлой жизни, я был простым торговцем. В далёкой стране Фусанга** я всего лишь посещал своего друга, и вышел прогуляться по городу в поисках подарков родным и близким. Я проходил мимо одного святилища, пользующегося дурной славой, но даже и не подумал об этом: вокруг цвели невероятной красоты деревья, и все местные жители и путники вышли ими полюбоваться. Увы, меня узнали в этой толпе, и один мой недоброжелатель распустил слух, что я не просто любовался там весенними цветами, а заключил сделку с местным божеством, и в обмен на неуязвимость отдал свою душу. Слухи дошли до императора, и злые языки вынудили его изгнать меня. Я верю, что Сын Неба справедлив и милостив, и рано или поздно поверит мне. Возможно, если я смогу найти для него редкое сокровище, он выслушает меня? Гун Цзюнь долго молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Ему почему-то было очень больно слышать эти слова. Люди оболгали такого прекрасного певца, да если бы он родился в морском царстве, его бы боготворили за его талант и умения! — Какая грустная история. Ты не похож на человека, который заключил сделку с темными силами. Я видел одного такого… Неприятное зрелище. — Ооо? — Он хотел научиться жить среди обитателей морского царства, но его быстро нашли и изгнали обратно к людям. Путь в море ему был заказан, да и на земле ему не удалось выжить. Дьявол не заключает честных сделок. — Ого, откуда ты знаешь эту историю? Ты из подводного царства? Гун Цзюнь рассмеялся и, не удержавшись, ударил хвостом по воде. — Нет, я обычный человек, чудом заплывший за сотни ли от берега! Капитан вздрогнул и недоверчиво покосился на мелькнувший в свете луны хвост. — Ого! Так ты русалка? — с восхищением в голосе спросил он. — Сирена. А ты… меня не боишься? Чжэхань хмыкнул и аккуратно переполз по камню, чтобы подобраться поближе к роскошному длинному хвосту. — Мне кажется, мы два бесстрашных безумца, нашедших друг друга. Ты не боишься самого жестокого пирата трёх морей, а я не боюсь прекраснейшей сирены. Впервые вижу сирену! Кстати, а можно потрогать твой хвост? Гун Цзюнь шарахнулся, резко ударив хвостом по воде и хорошо окатив капитана. Впрочем, тот не стал возмущаться, только пошире распахнул ворот промокшей рубашки и стёр с лица капли воды. Гун Цзюнь замер, любуясь бледной в свете луны кожей, мелькнувшей в вороте. — Прости, нервное. Я не люблю, когда ко мне прикасаются посторонние, к тому же у сирен это очень интимный жест. Чжэхань поднял руки. — Хорошо, не трогаю. Больше водой только не поливай. Гун Цзюнь вздохнул и переплыл вплотную к капитану. — Я понимаю, тебе любопытно. Можешь потрогать. — Правда? — Угу. Тебе можно. Чжэхань с нескрываемым восхищением во взгляде осторожно коснулся чешуи, которая к его удивлению оказалась теплой на ощупь. — Как интересно. Я думал, она будет холодной, как у рыбы. — Ну, я всё-таки не рыба! Я сирена. — О! А почему ты не поёшь? Легенды говорят, что сирены заманивают корабли на рифы своим чудным голосом. Гун Цзюнь вздохнул и обхватил себя за плечи руками. Снова тот же самый вопрос. — Я не умею петь. — Что?! — от услышанного Чжэхань чуть не свалился в воду. — Я не умею петь. Совсем. Никак. — Подожди, но разве не все сирены поют? — Не все. Я неправильный. — Да не может быть. Гун Цзюнь вздохнул и затянул детскую колыбельную, самую простую и лёгкую. Но когда он из пяти нот спел четыре неправильно Чжэхань не выдержал и звонко рассмеялся. В любом другом случае Гун Цзюнь бы обиделся и уплыл, но… Этот искренний смех почему-то не давал обидеться. Возможно, потому что в нём не угадывалась насмешка, только искреннее веселье? — Прости, но это было слишком мило! — попытался извиниться Чжэхань. Он ещё раз глотнул ром из бутылки и снова предложил её сирене. — Хочешь, я тебя научу петь? Гун Цзюнь взял бутылку и сделал глоток. Возможно, именно эта выпивка и придала ему смелости. — Научи!