Возлюбленная монстра

Астория аппарировала обратно в убежище. Сердце бешено колотилось, мысли путались, а ноги едва держали. Когда она шагнула в главный зал, он больше не казался ей местом, где можно укрыться. Никакой защиты, никакого спокойствия. В воздухе витал запах крови и зелья, а приглушённые стоны раненых резали слух. Целители молча колдовали над очередным пациентом, лица их были сосредоточены, холодны. Никто даже не взглянул на неё. Она стояла в дверях, будто чужая. Её взгляд метался по комнате, ища хоть что-то или кого-то, за что можно было зацепиться. Но ничего. Астория знала, что должна найти Грюма. Она должна была задать ему вопросы, потребовать объяснений. Хотя… разве это изменило бы что-то? Ответ был очевиден. Она знала, что Грюм сделал это ради Ордена. У него просто не было другого выхода. Но знание этого не облегчало её боли. Ужасный груз предательства, смешанный с унижением, давил на грудь. Ей хотелось кричать, обвинять, требовать справедливости. И одновременно — плакать, спрятаться от всего этого хаоса. Но Астория не позволяла себе слабость. Она стояла посреди комнаты, будто статуя, с ледяным выражением лица. Она держалась, как воин, как солдат, который не имел права на жалость к себе. Но внутри её разрывало на части. Девушка сидела на краю узкой кровати, сжимая в руках края пледа, словно это могло помочь ей удержать хоть какую-то ясность в мыслях. Всё происходящее казалось ей кошмарным сном, из которого она никак не могла проснуться. Что теперь? Как ей выпутаться из этой ловушки, как выжить в окружении врагов, если теперь даже свои оказались не теми, за кого она их считала? Когда в дверь постучали, она даже не подняла головы. Грюм. Она знала, что это он. Кто ещё мог прийти сейчас? — Войдите, — сказала она глухо. Он открыл дверь и остановился у порога, выпрямив спину, будто ожидал её гнев. И он не ошибся. — Вы обманули меня, — резко бросила Астория, вскочив на ноги. Глаза её сверкнули гневом, губы дрожали от возмущения. — Вы меня обманули! Грюм тяжело вздохнул. Его взгляд блуждал где-то в стороне, избегая встречи с её глазами. Он выглядел измотанным, но она не собиралась жалеть его. — Я сделал это, чтобы спасти Орден, — произнёс он, наконец, низким, хриплым голосом. — Я стратег, Астория. Я командир. Жизнь одного не может стоить жизни сотни. Я должен чем-то жертвовать, чтобы победить в этой войне. — И вы решили пожертвовать мной? — голос её сорвался на крик. — Я вам доверяла, я пошла за вами, я… Она не могла продолжить. Всё, что она чувствовала, застряло комом в горле. — Это не значит, что я не ценю тебя, — сказал он, устремив на неё тяжёлый взгляд. — Но ты должна понимать, война требует жертв. Ты знала это, когда вступала в Орден. — Я знала, — прошептала она, не сводя с него взгляда. — Но я думала, что умру, а не потеряю свободу.  В комнате повисла тяжелая тишина. Грюм на мгновение сжал челюсти, будто её слова оставили отпечаток даже на нём. — Свобода — это роскошь, Астория, — наконец проговорил он, глухо и твёрдо. — У нас её нет. Ни у тебя, ни у меня, ни у кого-то другого здесь. — У меня была, — перебила она, стиснув плед так, что побелели пальцы. — Здесь, с вами, несмотря на всю кровь, весь ужас… У меня была свобода. Грюм не ответил сразу. Его волшебный глаз вращался, будто он видел не её, а что-то далёкое, лежащее за пределами этой комнаты. — Ты должна была понять, — сказал он медленно. — Твоё решение — идти за нами — уже отняло у тебя эту свободу. Волдеморт не оставил нам выбора. А Нотт… он лишь ещё одна часть этой игры. — Игры? — она выдохнула это слово с такой горечью, что Грюм поморщился. — Вы называете это игрой? Он связал меня по рукам и ногам, я ничего не могу сделать!  — И он заплатит за это, — тихо, но твёрдо произнёс Грюм. — Когда всё закончится. — А если не закончится? — прошептала она, чувствуя, как где-то глубоко внутри загорается маленький, но всё же ощутимый страх. — Если он всё-таки победит? Грюм посмотрел на неё пристально, холодно, но что-то в его взгляде смягчилось. — Тогда у нас обоих уже ничего не будет, — сказал он. — Ни свободы, ни жизни. Грюм посмотрел на Асторию с такой серьёзностью, что её дыхание как будто замерло. Он шагнул ближе, его голос стал более низким и осторожным. — Младшая Уизли и Лонгботтом знают, что ты должна была встретиться с Ноттом, — продолжил он. — Они не знают всей правды, не знают, что произошло на самом деле. Они уверены, что ты пыталась его убедить встать на сторону Ордена. Это всё, что они видят и знают. Но если ты откроешь им правду, если расскажешь, что произошло между вами… это может поставить под угрозу всё, что мы пытаемся сделать. Он взглянул на неё с тяжёлым выражением лица. — Ты должна быть осторожной, Астория. Ты не можешь позволить им вмешиваться в это. Ты понимаешь, что это может привести к непредсказуемым последствиям для всех нас. Не только твоя жизнь на кону, но и жизнь всех в Ордене. Астория почувствовала, как её сердце сжалось. Она знала, что Грюм прав, но это не означало, что ей было легче смириться с тем, что ей придётся скрывать правду. Аластор Грюм прекрасно понимал, что сделка с Теодором Ноттом была не просто рискованной — она шла вразрез со всеми принципами Ордена. Но результаты говорили сами за себя. С каждым днём их преимущества становились всё ощутимее: пленные возвращались домой, внезапные нападения Волдеморта больше не заставали их врасплох, а тщательно продуманные планы Пожирателей разрушались, не успев воплотиться в жизнь. Казалось, Орден внезапно научился предугадывать шаги Тёмного Лорда. Нот снабжал их ценнейшей информацией: местоположения баз, маршруты транспортировки, слабые точки защиты. Победы стали привычным делом, а слухи о поражениях Волдеморта начали расползаться среди тех, кто ещё недавно преклонялся перед ним. И всё же Грюм не доверял этому обмену. Теодор Нотт был опасен, даже когда выступал союзником. За его холодной маской и безупречным расчётом скрывалось нечто тёмное, и Аластор видел это. Сделка принесла Ордену тактическое преимущество, но за это пришлось заплатить слишком высокую цену — жизнью одной из лучших их бойцов, Астории Гринграсс. И хотя девушка была жива, её жизнь больше не принадлежала ей.  Каждое поражение Волдеморт обрушивал на своих сторонников с яростью дикого зверя. Грюм напоминал себе, что нельзя забывать о цели. Орден выигрывал битвы, а цена за победы становилась всё выше. Астория была больше не солдатом, а мостом, удерживающим Орден на плаву. Если этот мост рухнет, последствия будут катастрофическими. Однако, почему-то, это никому из Ордена не показалось странным. Победы, следовавшие одна за другой, казались долгожданной удачей, которой все так отчаянно ждали. Никто не задавал лишних вопросов. Никто не задумывался, почему вдруг Орден стал таким догадливым, таким сильным. Что изменилось? А ведь изменилось многое. Стратегии Волдеморта внезапно стали предсказуемыми, как будто кто-то заранее разложил их по полочкам. Вражеские базы находили быстрее, чем успевала смениться охрана. Пленных возвращали целыми и невредимыми, а нападения Пожирателей всё чаще терпели крах. Но никто не искал ответы. Возможно, потому что спрашивать — значило рисковать разрушить эту хрупкую череду успехов. И только двое знали правду: Невилл Лонгботтом и Джинни Уизли. Они были среди тех немногих, кто доверился Аластору Грюму и оказался посвящён в его тайну. Теодор Нотт — «верный» слуга Волдеморта принял сторону Ордена Феникса. Его задница будет спасена в суде, который отправит всех сторонников этого дьявола – прямиком в Азкабан. Но знание об этой сделке держали в строжайшей тайне.  Каждая спасённая жизнь, каждый сорванный план Волдеморта укреплял их веру в то, что они смогут выстоять. Невилл видел в этом долгожданный результат их усилий, а Джинни — надежду на то, что кошмар войны, наконец, близится к концу.  Астория молчала, как ей было приказано. Она не задавала вопросов и не делала попыток рассказать остальным правду. Вместо этого она продолжала сражаться бок о бок с товарищами, сосредотачиваясь на каждом новом задании так, словно от этого зависела её жизнь. А может, и зависела. Усталость была её единственным спасением. Она позволяла забыться, не вспоминать о собственной участи, о том, что ждёт её впереди. В битвах Астория находила странное утешение: боль и кровь вытесняли мысли о сделке.  Но каждая победа только напоминала ей, что время неумолимо движется вперёд, приближая момент, которого она боялась больше всего. Она знала, что дни в Ордене сочтены. Скоро придётся покинуть этот хаотичный, но ставший родным мир, где её ценили за силу и умение, и вернуться в ту жизнь, от которой она так отчаянно бежала. В чистокровное поместье, к Теодору Нотту — человеку, который теперь был её мужем. Каждый прожитый день в кругу товарищей казался подарком, но она не могла избавиться от горького привкуса предрешённости.  Однажды, в редкие момент затишья, Астория сидела на диване в общей комнате, окружённая ставшими родными товарищами. На её коленях лежала голова Фреда Уизли, который, как всегда, о чём-то болтал — то ли рассказывал свои шутки, то ли обсуждал планы на новые розыгрыши. Астория лениво перебирала его рыжие волосы, слушая лишь обрывки слов. Её мысли блуждали где-то далеко. Она скользила взглядом по комнате: Джинни что-то оживлённо обсуждала с Полумной, её звонкий голос был едва слышен через шум общей беседы. Кто-то смеялся, кто-то тихо делился планами на завтра. Это была её семья, те, кто стал её спасением в это тёмное время. Но с каждой минутой мысль о том, что скоро она потеряет всё это, становилась невыносимой. Вскоре она больше не сможет быть здесь. Не услышит Джинни, не увидит добродушного взгляда Невилла, не почувствует на коленях весёлого и тёплого Фреда, который всегда умел отвлечь её от мрачных мыслей. Всё, что она знала и любила в этом мире, останется здесь, в Ордене, а ей придётся уйти. Её взгляд скользнул вниз, и вдруг она заметила что-то странное. Вокруг её безымянного пальца еле уловимо мерцало золотое свечение. Оно было слабое, почти незаметное, но его хватило, чтобы застучало в висках. Оно напоминало о том, что она связана. Что её жизнь принадлежит совсем другому миру, где не было места этим тихим, тёплым моментам. Фред внезапно перевернулся, посмотрел на неё снизу вверх и лукаво улыбнулся: — Торри, что-то ты сегодня молчалива. Мои волосы тебя утомили, да? Или ты просто думаешь, хорошо бы было перекрасить их в зеленый? — он усмехнулся, подмигнув ей. Астория вздрогнула от его слов и слабо улыбнулась. — Просто задумалась, — тихо ответила она. Она убрала руку с волос Фреда, стараясь не думать о том, что только что делала. У неё не было права быть здесь, с ним. Не было права находить утешение в тепле другого мужчины. Она знала, что больше ничего не сможет сказать. Только украсть ещё несколько драгоценных мгновений. Её сердце разрывалось между чувством вины и желанием удержать этот момент как можно дольше. В какие-то моменты, девушка ловила себя на мысли, что, возможно, ей нравится Фред Уизли. В этом был свой абсурд — посреди войны, среди крови и отчаяния, находить утешение в чьей-то улыбке. Но она не могла отрицать: то, как Фред смотрел на неё, как тепло говорил с ней, как всегда пытался подшутить над ней громче, чем это делал его брат – Джордж, лишь бы обратить на себя внимание, заставляло её сердце биться быстрее.  Она замечала, как он вытягивал каждую минуту рядом с ней, как нарочно задерживался, словно боялся, что времени может быть слишком мало. И эти мелочи — его смех, его легкомысленные шутки, его добрые глаза — давали ей надежду. Надежду на что-то большее, чем вечная борьба за жизнь. Если бы не война, если бы не её предрешённая судьба, она, возможно, решилась бы попробовать. Пустить в своё сердце свет, который он дарил ей, принять это чувство, которое теплилось в её душе. Но сейчас она могла лишь позволить себе мечтать. Для Фреда всё это, казалось, значило больше, чем просто заигрывания или дружеские подколы. Астория это видела, но боялась дать ему ложную надежду. Потому что знала: её будущее принадлежало совсем другому миру, холодному и беспощадному, в котором для него не было места.