Не покидай

      — Ищи реинкарнацию, ищи реинкарнацию… — передразнивал Ли Ран, поднимаясь на гору к ханоку кицунэ. Сильно хромая на одну ногу, еле передвигаясь и слишком быстро уставая. — Проклятый яд…       Ран вспомнил разговор, который произошел сегодня днем.       — Тебе точно стоит туда идти? — обеспокоенно проговорила Ю Ри. — Может, я позову Ван Дэ, она сделает…       — Чего тебе так сдалась эта Ван Дэ? — фыркнул Ран. Он был еще бледнее обычного, чувствовал себя ужасно, а Ю Ри, как специально, напоминала о той, про кого он и думать не хотел.       Ван Дэ раздражала его. Почему — ответа вразумительного дать бы не получилось. Не то потому, что умудрялась при отсутствии какой-то информации зреть в корень, поддевать, да и иногда болезненно. Или потому, что напоминала самого Рана. Он словно видел себя в кривом зеркале: такого же надменного, бесцеремонного, с угрозой в глазах и… готового прийти на помощь? Может, даже жалостливого? Нет, чепуха какая-то…       Ран выкинул из головы все ненужные мысли и с трудом дошел до окончания своего пути. Ханок был как всегда открыт, в тени сакуры приветлив и таинственен. Лис оставил обувь, кряхтя, поднялся в жилище и позвал хозяйку. Та сидела за столиком за разложенной рукописью, которой на вид было лет четыреста — не меньше. Вокруг свитка блестели голубоватые камни, переливались всеми цветами радуги.       — Что это?       — И тебе здравствуй, лис, — уголком рта улыбнулась Ча Ын А. — Знала, что не станешь сам искать душу девочки, потому и решила тебе помочь.       — Очень благородно с твоей стороны, — Ран уселся напротив и скривился от боли.       — Разваливаешься совсем, старик, — проговорила кицунэ. Лис закатил глаза. Острить особого желания не было.       — Так что за камни? — протянул руку, а Ча Ын А звонко шлепнула его по ладони.       — Не трогай! Всю энергию мне собьешь… Говорю же, решила тебе помочь, вот и сижу уже который час, ищу, где может быть душа твоей Кан Йунг.       Не стала говорить Ча Ын А о том, что сама эту девочку знала когда-то лучше других, лучше Рана. Что и о Ране в детстве знала много по ее рассказам. Что провела с ней семь лет, а затем, как ушла Йунг из деревни, так видела наставница свою подопечную лишь единожды. И душа ее могла затеряться среди сотен тысяч таких же.       — Зачем мне вообще это нужно?.. — сам у себя спросил Ли Ран, глядя на то, как мерцают волшебные камни.       — От скуки? — хитро прищурилась старая лисица, и глаза ее вновь блеснули серебром. — Эх, кумихо, горькая у тебя судьба…       — Я сюда не за жалостью пришел, — фыркнул лис. Все-то его пожалеть, приласкать пытаются! А это ничего, кроме раздражения, не доставляло.       Кицунэ водила руками, бормотала что-то, закрывала глаза. Знаки на свитке то вспыхивали, то гасли, словно по ним пробегали неведомые лучи света. У Рана уже голова начинала кружиться от запаха благовоний, курившихся по углам комнаты, и сидел он, все нетерпеливее поджимая губы.       — Нет, не могу я ее найти! — с некоторым удивлением и досадой произнесла кицунэ, всплеснув руками. — Вот что-что а ни с одной душой так долго не мучилась!       — И что мне делать?       — Иди к Хранительнице реки Сандзу, — на этих словах Ран вздохнул. — Чего ты? Разомнешься, растрясешь кости свои. А то выглядишь-то хуже, чем я в свои две с половиной тысячи лет!.. Выведай у нее, переправляла ли она когда-нибудь Кан Йунг. Уж ее-то она помнить должна.       — Что в этой Кан Йунг особенного такого?       — А ты не догадался? — с хитрецой в глазах посмотрела на лиса Ча Ын А. — Если интересно узнать, так быстро сделаешь все! А потом, как узнаешь что-то, ко мне приходи.       — А тебе зачем мне помогать? Свои заботы кончились?       — У меня тоже свой интерес есть. Ступай, говорю тебе!       Ран вздохнул, попрощался и вышел. А у кицунэ взгляд стал задумчивым и глубоким.

***

      Сон Ван Дэ этой ночью был чутким и неглубоким. Все время всплывали картинки сновидений, которые вмиг испарялись из памяти, стоило только начать о них думать. Все они происходили словно в тумане или из-под воды — в голове сохранялись только цветовые пятна. Огонь, скалы, голубоватое мерцание и золотистое свечение. Ван Дэ было интересно узнать, что же значат ее сны. Ведь они были как-то между собою связаны, она это чувствовала.       Поиски в интернете не дали ничего вразумительного, поэтому девушка сидела на кухне у окна и думала. «Такими темпами и к гадалкам скоро ходить начну». А к подобным людям ей обращаться не очень хотелось. То ли из-за того, что она не слишком любила чувствовать чью-то магию кроме своей, то ли из-за того, что гадалки окажутся не простыми шарлатанами и смогут раскрыть ее способности.       Именно поэтому девушка в этот раз, с кем была знакома, твердила, что не верит в мистику, и, соответственно, ограничивала контакты с людьми (или нелюдями), имеющими к сверхъестественному отношение. Но сны все никак не шли из ее головы, и вскоре Ван Дэ кратко записала все, что удалось запомнить.       Ближе к утру позвонил Шин Джу и оповестил, что Ён очнулся, как и Джи А. А на вопросы Ван Дэ о том, какое отношение к этой истории имеет продюсер, ветеринар кратко изложил положение дел. Что Джи А является реинкарнацией девушки по имени А Ым, которую когда-то любил Ли Ён, что она трагически погибла на его руках, и вот их души воссоединились спустя столько лет. И теперь им строила козни всякая нечисть.       Ван Дэ практически засмеялась, когда услышала весть о том, что Шин Джу умудрился выкрасть Джи А из больницы, пока она была в бессознательном состоянии. А так же уточнила одну немаловажную деталь: практически все, с кем ей доводилось общаться в последнее время вне работы, являлись кумихо.       — То есть, и Ю Ри, и ты, и Ли Ён…       — Точно.       — Почему ты так просто доверяешь мне этот секрет? — девушка посмотрела на свое отражение в окне и отвела взгляд.       — Ты ведь тоже имеешь отношение к нам. Пусть и косвенное. Я это узнал от Ю Ри. Она, стало быть, от Ли Рана.       Ван Дэ еле слышно фыркнула. «Вот тебе и тайна».       — Ладно, я уже много чужих секретов храню, — махнула рукой она. Попрощавшись с Шин Джу на приятной ноте, девушка начала собираться.       Все ее мысли по-прежнему занимал сон.

***

      Ли Ран раздраженно повел плечом. Сегодняшний день, кажется, был целиком и полностью посвящен Ту Ван Дэ. Все только о ней и твердили (или лису так казалось?). Сейчас и директор телевизионной студии Квон Хэ Рён, больше знакомый Рану как Согёнский предатель, уводил разговор о сделках в какое-то непонятное, неизвестное кумихо русло.       Он догадался, что проделки Духа Тьмы так же проходили под руководством чудовища. У Рана все внутри свернулось, сжалось от неприязни и отвращения, когда он понял, что должен будет предать брата. Привести его к Имуги. Квон Хэ Рён недобрыми, маслянистыми глазами смотрел в глаза Ли Рана, сжимающего губы. Отчаяние, злость на самого себя постепенно наступали на него, заключали в свои цепкие, холодные объятия.       — А чтобы мы могли убедиться, что ты выполнишь часть сделки как надо… — мужчина достал из внутреннего кармана пиджака фотографию. — Сделай так, чтобы она отдала тебе амулет.       В голове Рана сразу возникла тысяча вопросов, стоило лишь ему взглянуть на изображение. Фотография была сделана явно без ее ведома. На ней Ван Дэ находилась в каком-то небольшом кафе, в белом халате и с уставшим видом.       — Какое отношение она имеет к Имуги?       — Долгая история, — уголком рта улыбнулся Предатель и спрятал фотографию обратно. — Амулет ты сразу узнаешь. Он небольшой. Выглядит как неограненный камень с небольшими выростами. Голубой, переливающийся. Никакой верёвочки нет, она не носит его на шее.       «Как тот, что я видел в ханоке кицунэ…» — подумал Ран. Представил себе эту картинку и кивнул.       — Что мне будет взамен?       — Сначала ты можешь получить первый взнос, — проговорил Квон Хэ Рён и снял с ветвей дерева физалиса один плод. Взгляд лиса тут же зацепился за него, внутри будто боролись два существа: презирающее подобный способ продления жизни, и жаждущее окончания его мук от яда.       Второе взяло верх. Ран позволил руке оказаться у своего лица и вдохнул черный вязкий дым. Его голова тут же стала легче, взгляд прояснился, но этот запах… Запах трупного разложения, который он так не любил, теперь исходил от него.       — Правильный выбор, — кивнул директор. Кумихо сдерживал себя как только мог и чувствовал себя при этом ничтожеством. Позволял едва ли не ноги о себя вытирать и терпел. Терпел, как последний слабак, неспособный дать отпор. — После того, как достанешь амулет, я помогу тебе выполнить вторую часть договора. Согласись, это уже немало…       Согёнский предатель поднялся и стал покидать комнату, но перед дверной аркой обернулся.       — Удачи, кумихо.       И Ли Ран остался наедине с собственными демонами, пожирающими его изнутри не хуже яда.

Шестьсот лет назад.

      — Кано? — тихий оклик отскочил от сводов пещер. Откуда-то еле слышно сорвался мелкий камушек.       Йунг наверняка совсем страх потеряла, раз смогла ночью прийти к квисину в пещеру. Из долгих бесед она поняла, что тот спит очень редко и недолго. Потому, скорее, чтобы не узнала Ча Ын А, девочка побежала к пещере.       — Кано?       — Что, лис-сичка? — послышался, словно свист ветра, шепот. Голубые глаза заискрились совсем рядом — в паре метров от Йунг, от чего она вздрогнула, но не отступила.       — Я тебе принесла интересную вещь, — проговорила девочка в полголоса, доставая показывая спрятанный в волосах гребень.       В ответ на это послышался шелестящий звук. Йунг знала: Кано так смеялся. Она проследила за глазами, передвинувшимися в темноте и оказавшимися на полу, напротив нее.       В пещере было темно. Ничего, кроме узких струек лунного света, пробивавшихся через потолок пещеры да горящих в темноте глаз квисина, видно не было.       — Зачем мне твой гребень, Лиса? — в голосе слышалась беззлобная усмешка. — У меня в пещерах таких камней столько, что и не снилось тебе. А серебро мне неинтересно.       Квисин наблюдал за поникшим лицом девочки.       — Ладно, ладно. Возьму я твой гребень, красивый все же. Положи его на камень.       Однако девочка с этим не спешила, хоть и сделала пару шагов навстречу.       — Кано… — она опустила глаза и шевельнула губами. Всегда так делала, когда в чем-то сомневалась.       — Что, Йунг? — два глаза смешливо блеснули.       — А как ты выглядишь? Всегда в тени сидишь, я тебя и не видела ни разу, — она подняла свои глаза, внимательно всматриваясь в искрящиеся чужие.       — Страшный я для тебя буду, — снова прошелестел квисин. — Бледный, длинный.       — Не страшный… Хотя бы дотронься.       Она выставила руку с гребнем вперёд. Кано с нескрываемым интересом смотрел в ее полные решимости глаза.       — Маленькая лисичка, а уже смелая…       Квисин, стараясь спускаться плавно, избегая лучиков серебристого света, подошёл к девочке. Та взгляда не отводила, пусть таинственные глаза находились ближе обычного. Йунг внимательно посмотрела на свою ладонь — ее очертания видневшиеся в темноте — и блестевший драгоценностями гребень. Видела, как мерцание камней перекрыли тонкие линии. Чьи-то холодные, влажные пальцы коснулись ее ладони на долю секунды, забирая гребень. И в эту долю секунды новое ощущение накрыло ее.       В голове вспыхнула неизвестная картинка. Будто незадачливый художник разлил темно-синюю и черную краску. Будто легла она кляксами, неровными линиями и светилась при этом, как эти самые драгоценные камни на гребне. Почувствовала вдруг насмешливость, скуку. Ей захотелось увидеть драгоценности, дотронуться до них, вдыхать сырой запах пещер…       И все пропало, стоило квисину убрать руку. Йунг не сводила взгляда со своей ладони, уже пустой, и посмотрела удивленно на Кано.       — Пойдем, проведу я тебя в твою деревню.       Девочка ничего не ответила и только лишь медленно стала продвигаться извилистой неровной тропой, следя за вспыхивающими в темноте фонариками-глазами и слушая предупреждающий шелестящий голос. Все думала о странном видении, возникшем и пропавшем так быстро, что она и толком рассмотреть его не успела. Но почувствовала то, что до этого чувствовать не приходилось.       Позже Йунг спросит свою наставницу об этом ощущении. Ча Ын А лишь хитро глаза прищурит и ответит, что лисий дар наконец раскрываться начал. Ругать кицунэ воспитанницу не будет — лишь пожурит немного да отправит травы собирать.       Но сейчас, пока все это не случилось, Йунг вместе с пещерным жителем пробиралась в горе на другую сторону каменных завалов. Туда, куда стремились ее мысли все время после пожара. Девочка пару раз подвернула ногу, руки исцарапала, хватаясь за стены и камни, выступавшие отовсюду, но не жаловалась, шла упорно, все не упуская из виду своего проводника.       Глаза ее привыкли к темноте настолько, что ночь показалась самым ясным днём, а луна вспыхнула ярким серебристым заревом. Кан Йунг вспомнила одну ночь, когда она решила на спор отправиться с Раном в часть леса, где, по его словам, обитали призраки. На самом деле, самым шумным из них оказался сам кумихо, пугавший девочку при любой удобной возможности и получавший за это дружеские подзатыльники.       — Кано, подожди меня. Я скоро приду, — шепотом попросила девочка. Квисин ничего не ответил, лишь моргнул глазами и отошёл чуть дальше в тень.       Йунг, боясь нарушить хрупкую опасную тишину ночного леса, ступила по земле, недавно омытой дождем. До этого места огонь не добрался — или же девочка просто не замечала во тьме, что стволы обгорели. Сердце колотилось, мысли возвращали ее в ту страшную ночь, когда она чудом избежала погибели. Только благодаря своим быстрым ногам и Кано.       Она тихо шла, точно зная направление. Ведь столько раз видела свой побег в кошмарах, что давно успела выучить его, запомнить до малейших деталей. И ей казалось, что из-за дерева вот-вот выпрыгнут разъярённые крестьяне с палками в руках, снова вспыхнет огонь, из которого Йунг уже не спастись… Но девочка шла к деревне и гнала из головы недобрые мысли, которые снова заставляли неприязнь вскипать внутри с новой силой.       Из обожженного леса, из-за поваленных деревьев, на тропу Кан Йунг выходить не решилась. Ей хотелось лишь посмотреть, так ли живут люди сейчас. Люди, которые хотели сжечь заживо ребенка. Ну и что, что она была лисья дочь? Она выглядела как обычный человек, ничем не отличалась от остальных, а ее все равно сторонились. Потому что боялись, что причинит им вред. А вред в итоге причинили они.       Кан Йунг захотелось зажмуриться, открыть глаза и увидеть перед собой целый ханок, зеленый и живой лес. Хотелось встретить ещё одну весну с семьёй и друзьями — Раном и Камдуном. Но от ханока остались только обгорелые руины, а что стало ни с семьёй, ни с друзьями Йунг не знала. Не знала, представить не могла, хоть и пыталась. Ей всего лишь хотелось верить, что они смирились с ее исчезновением из их жизней и продолжали свои.       О, какой неистовой силы ураган ненависти и обиды зарождался в душе двенадцатилетней девочки! Она готова была сжечь всю деревню хоть сейчас, лишь бы люди почувствовали на себе, какую боль причинили ей и ее близким. Сжечь дома до единого, а потом погнать по лесам тех, кто смел гнаться за ней. Погнать, заставить бежать, пока не рухнут без сил, а затем с издёвкой припомнить им: «А помнишь, ты ведь тогда меня убить хотел. Забавно, что мы местами поменялись», и…       Йунг вздрогнула от собственных мыслей. Что это на нее нашло? Ненависть начинала туманить ее неокрепший разум, заставляла представлять все картины в красках, приносила будто бы удовольствие. И это пугало. Так пугало девочку, что она готова была себя в чан с ледяной водой макнуть, лишь бы выкинуть из головы эти мысли.       Почему судьба так была несправедлива? Почему счастливый ребенок, растущий в крепкой любящей семье вдруг лишился всего, начинал чувствовать себя брошенным, загнанным в угол. Начинал быть жестоким, а не смиренным и прощающим? Но думал ли тот, кто боль причинял, о том, что он делал? Какие последствия могли за собой эти действия понести? Нет, не думал. А потому и Йунг причин не находила, чтобы простить тех, кто попытался ее убить. Ее, Рана, с которым она тоже не знает, что произошло. Убить горем отца и брата, да ещё и наверняка камнями закидать за то, что были связаны с лисьими отродьями…       Йунг начинала не просто не любить — ненавидеть людей за то, что они ненавидели её. Её семью и всех, кто не похож на них самих. И эта ненависть разрасталась, пускала корни в ее душе. И девочка пока это плохо понимала, но все ещё старалась не дать овладеть собой темноте. Но долго ли продлилась эта борьба?