Aftershock

Give me a reason to turn and run Give me a reason to burn this house down Give me a reason I wish you would I wish you would Wish you would

Их было десять. Экипированных в чёрные тактические костюмы, с броневставками на груди, локтях и коленях, переброшенными через плечо штурмовыми винтовками, шоковыми дубинками, туго обтянутых набедренными чехлами, и в тонированных шлемах, за чёрными боками которых то и дело трещали помехи радиопередачи. — Зафиксировали. Жду указаний. Он почувствовал ещё кое-что. Длинный, гладкий металл, опутанный нитями проводов, сочленяющихся в сетчатой мембране. Вогнутые стенки пластика вокруг фонили нерастраченной энергией и трещали, как помехи, готовые взорваться по первой команде. — Заряд. Готовность тридцать секунд. Тело Полин дёргается в воздухе, взмахивая конечностями, как деревянный болванчик. Оно ещё не познало своего предела и Майлз чувствует, как может растянуть время на бесконечно долгие часы ментального разложения, но чёртов Меркофф отбирает у него и эту возможность. — Двадцать секунд. Он отбрасывает её в сторону, словно ненужный хлам, не утруждая себя даже выбором направления. Пусть сломает спину о свой безумно пафосный мраморный стол или пробьёт упрямой башкой панорамный стеклопакет. Это стало бы хорошей компенсацией за их испорченное веселье. Чернота вокруг вздрагивает и пульсирует волнами. Она ластится к телу и стелется под ноги, тихо потрескивая в ушах статикой электричества. И в этом шуме он слышит — убей, разорви, уничтожь!. Впервые в жизни так чётко и так констативно неотвратимо. Он должен сделать это. Просто, потому что они напросились. Явились сюда с оружием, в полной уверенности, что захлопнули крышку. — Десять. Но я открою вам тайну, ублюдки — вы здесь добыча! Импульс врезается в дымку, перекручивает и вливается сотнями игл. Темнота не даёт им впиться, лишь обозначить себя в пародийном порыве атаки. Майлз смеётся. Он понятия не имеет, что это было, но живот крутит так, будто ему рассказали самый смешной анекдот. — Знаешь, что общего у облаков и политиков, Майли? Когда они исчезают, день становится ясным. Майлз бьёт в ответ, сложив пальцы в кулак и резко раскрыв, выбросив навстречу поток разогнанных наночастиц. Их микроскопические тельца легко просачиваются под дверью и мгновенно вгрызаются в опору неясной конструкции, заполняя ещё тёплый, фонящий металл и разрушая извилистые вены проводки. — Отказ питания. Замечает слишком расторопное некто, прежде чем легион наномашин оказался встроен в систему и запустил процесс перегрузки. Этот взрыв не может похвастаться силой, но десять из десяти получает за дезориентацию. Он чувствует неровные ритмы сердец, слишком сильное сокращение мышц, их страхи, непонимание, даже дёрганье кадыка под воротником форменной водолазки. Десяток людей на ладони, как жуки за толстыми стенками банки. Майлз делает шаг вперёд и отвинчивает металлическую крышку. Наниты вплывают обратно в руку, ещё тёплые и совершенно дикие от поглощённой энергии. Они сталкиваются, сливаются, разгоняются и бешено вьются, утопая в крови и гормонах, толкая восприятие куда-то за грани разумного. Теперь Майлз знает зачем. Зачем все эти психи, морфогенетический двигатель, жестокие эксперименты, осознанные сновидения и куча психологической дряни, призванной превратить человека в стойкую, удобоваримую массу. Ни один нормальный человек такое не выдержал бы. Внутри него отчаянно билось живое, своенравное, кровожадное нечто, препарирующее живьём в алчущем порыве вивисекции. Темнота ударила в коридор, заставляя дула автоматов подскочить и с треском надломиться у ствола. Несколько успели выстрелить. Раздался оглушительный скрежет и воздух наполнился запахом пороха, горелого пластика и кровоточащей плоти. Трое тел рухнули замертво у его ног, размазав по ковролину остатки мозгов вместе с осколками черепов. Их тактические шлемы зияли уродливыми дырами, оплавленные огнём и развороченные кусками металла. Вы здесь добыча! Оставшихся он поднимает в воздух также легко, как минуту назад делал с телом Полин. Никто не успевают ничего сделать. Крики застревают в пересохших глотках, пальцы намертво впиваются в бесполезные винтовки, а страх нагоняет уже многим позже, стекаясь в окаменевшие мышцы тупыми судорогами. Убей! Разорви! Уничтожь! Он разрывает их медленно, давая в полной мере прочувствовать каждое усилие. Кровь фонтаном брызжет на пол, заливая психоделические ромбы, оживляя их гипнотический фон. Мышца за мышцей, кость из сустава, обнажая осколки над розовым мясом. Он заставляет смотреть, трескает стёкла тактических шлемов и разворачивает, открывая лучшие виды на лопающуюся в натуге зубную эмаль. Он не даёт им кричать и единственным выходом боли становятся дыры в их мясе, стекая со струйками крови как в желоб отходов на скотобойне. Угадаешь, кто дальше?! Тот, что пояростнее отодвигается в конец очереди. Старше по возрасту, шире по телу, ближе ко входу и грубее в командах. Майлз легко узнаёт командира без единого опознавательного знака. Майлз держит его веки открытыми, стимулируя слёзные железы до тех пор, пока последний солдат не превращается в бесформенную кучу, брошенную поверх собственных внутренностей. Он легко ловит в полёте окровавленный боб почки и небрежно бросает в лицо, потерявшее кровь ещё до его помощи. — Кажется Меркофф придётся открыть много новых вакансий. Ему очень хотят плюнуть в лицо. Майлз чувствует, как гнев закипает в гипоталамусе, борясь за первенство с первобытным ужасом в миндалевидном теле. Все эти процессы так увлекательны, что на секунду его разрывают противоречия — вскрыть череп или простимулировать железы под языком? Язык он отрывает первым. Касается двумя пальцами под подбородком и тянет на себя под паническим взглядом выпученных глаз. Карие. Майлз внимательно наблюдает, как мышцы разъезжаются в стороны, кровь заполняет рот и проступает прожилками на белках. Пусть видят. Пусть все они увидят! Одним ударом кулак пробивает костюм, бронированные пластины и кости груди. Мужчина сдавленно охает и теряет сознание ещё до того, как Майлз сжимает в кулаке его сердце и вырывает из грудины, выжимая кровь, как из поролоновой губки. Совсем не как в кино, где враг наблюдает за последними ударами сердца, сжатого в кулаке противника. Скука. Он отбрасывает его и ошмётки сердца растекаются по плинтусу, пока мужик оставляет кровавое пятно на белизне соседней двери. Если у Меркофф есть какая-нибудь группа чистильщиков, они предпочтут повеситься, лишь бы никогда не наводить здесь порядок. На мгновение в голову приходит мысль — сжечь тут всё нахрен, но на это уже совсем не было времени. Вэйлон выглядит живым. Его сердце билось, лёгкие качали воздух, а огоньки мозгового электричества искрили в нейронах, как ёлка на Рождество. Не всем так повезло в эту ночь. Майлз развернулся всем телом, и темнота послушно выплыла обратно, заполоняя собой дизайнерские стены. Кажется, на этом моменте Вэйлон шарахнулся в сторону, прижавшись спиной к гипсовой арке, что-то отчаянно пряча в сложенных руках на груди. А может просто молился. Майлз не понял. У Майлза не было на это времени. Узкие чёрные ленты заструились к ногам программиста, обвили лодыжки и зазмеились выше по коже, закрепляясь в запястьях и шее. Майлз выставил руку и дёрнул его на себя, улавливая в воздухе тени задушенных всхлипов. Очевидно, вся эта беготня была засадой. Охрана на улице, картинно суетящаяся у трансформаторных будок, тишина на лестничных пролётах, свет в окнах ей тоже был. Когда они выбрались, на улице не оказалось ничего, кроме яркого фонарного света и грязных следов армейских ботинок, вытоптанных на декоративных пнях. Трансформаторные будки оказались аккуратно закрыты, открытая ими калитка прижата к заботу сердечником магнитного замка. Майлз разглядел на подъезде утрамбованные следы протекторов, петляющих за угол, где так отчётливо и живо, в парах остывающего бензина трепетало единственное живое сердце. Ох, какое упущение. Он быстро двинулся к выходу, и чернота скользнула вперёд, впиваясь в глубины земли, с каждым их шагом с треском взрывая лампы в фонарных плафонах. Вэйлон шёл позади. А может полз. А может давно потерял сознание и безвольно парил, удерживаемый чёрными нитями, будто дамочка из старых новелл мускулистыми руками любовника. Это важно? Они выбрались. Теперь, если у Меркофф и были сомнения, они знали всё, ну и плевать. Пусть увидят. Пусть знают, что ждёт, и заранее прячутся в бункерах с белыми стенами. Может успеют пару раз коллективно вздрочнуть на сюжеты Эллады, пока он не зароет их там окончательно. Когда он распахнул пассажирскую дверь и забросил Вэйлона на заднее сидение, пацан за рулём и пикнуть не успел. Он просто уставился в ответ огромными голубыми глазищами, прижимая к груди потрескивающую помехами рацию. Вряд ли это он отдавал команды отряду в здании, но определённо слышал всё, что там происходило, и либо надеялся, что пронесёт, либо одурел от страха и просто не смог сдвинуться с места. Майлз выволок его наружу, снова не прикасаясь и вздёрнул за шею, заставляя тело безвольно задёргаться в невидимой петле. Огромные голубые глаза впились в антрацитово-черные, беззвучно моля о пощаде. Майлз разглядел вздутые вены и почувствовал робкий, стыдливый страх, отчаянно перекрывающийся безудержной тягой к жизни. Только сейчас он разглядел свою руку. Всю в крови от локтя до ключиц, почувствовал вязкие капли, впитавшиеся в поры лица. Он будто влез в человека, как в новый костюм, и ходил до тех пор, пока тот не начал смердеть разложением. Пальцы разжались. Тело рухнуло под ноги, сжалось в комок и судорожно втянуло воздух, перемежая жадные вдохи с надрывным лающим кашлем. Похоже, одному всё-таки придётся отдать зарплату. Майлз вернулся обратно к машине и так хлопнул дверью, что несчастный корпус ещё несколько секунд качала волна удара. Внутри оказалось темно. Нити накаливания лопнули и свернулись в спираль, съёживаясь за углеродным корпусом ламп. Приборная панель тускло мигала и едва просматривалась за калёным стеклом. Майлз чувствовал, как дрожит электричество в сплетениях её проводов, без мольбы и порывов жить. Машины не живые, он это знает, но борются за существование они не менее яростно, чем кожаный мешок, кашляющий в дорожной пыли. Может, все эти фантасты были правы? А может у него просто поехала крыша. Майлз протянул палец к круглому разъёму розетки и сунул так глубоко, как только позволяло строение кости. Не волнуйся дружок, я тебе помогу. Импульс сорвался с кончика кожи и впился в сплетение проводов, за несколько секунд опутывая собой электронные внутренности. Наниты поглощали, забивали, встраивались и снова никто не мог направить оружие, приставить нож к горлу, отрезать кусок и сказать, что нужно делать. Они здесь хозяева. Вскипают бензин, разгоняют двигатель и выедают внутренности крохотных GPS-маяков, заставляя безвольно болтаться в невидимой электронной петле. Упс. А спорим, без рук смогу? Из груды вырывается смех, когда рулевое колесо само приходит в движение, жестко выворачивая колёса на выезд, разбрасывая из-под протекторов песок, смешанный с грязью. Ну нет, извини, ты не вписан в страховку и вряд ли права выдают бестелесным легендам фольклора. Может в Германии. Руки ложатся на руль, чувствуя ещё тёплую кожу. Фары мигают, освещая безукоризненно ровный подъезд, утопленный следами протекторов. Майлз чувствует какую-то недосказанность, когда они покидают мертвенно пафосный двор, и он не может сказать наверняка в чём именно дело, в том, что на участке ещё остались живые люди или в том, что он так и остался стоять. Дороги он не запомнил. Темнота, темнота, мелькающие заросли в ней и редкие вспышки дорожного освещения, похожие больше на мигающий кошмар эпилептика, чем на что-то вменяемое. Он гнал между ними, не гнушаясь вылетать на встречную полосу, таранить камни и высекать искры из дорожного ограждения. Где-то в глубине своего воспалённого мозга Майлз понимал, что надо быть тише, нужно выехать, как можно дальше отсюда, стараясь не подцепить хвост. Но рациональность внутри давно сделал ручкой, а его совестливый придаток отрубился на заднем сидении, лишая возможности зудеть над ухом. Какая досада. Его руки тряслись, и он не пытался управлять ими, оставляя очередную длинную белую полосу на лакированном боке махины. Юхуууу. Хотелось закричать во всё горло. Юхуууу. Тебе не хватает адреналина или что-то типа того…. Сейчас ему хватало всего. Сейчас всё так идеально, что в пору поверить в наркотический трип. Сейчас он чувствует себя настолько невероятно, что в мире просто не существует решения, способного кинуть за край. Впрочем. Может немного бензина.